Книга: Гонка века. Самая громкая авантюра столетия

13. Тайная высадка

Дональд Кроухерст понимал, что важнейшей задачей на текущий момент остается починка правого поплавка, на котором отошла обшивка. Трещина в корпусе становилась все больше, а попытки предотвратить попадание в нее воды приводили к тому, что яхту уже невозможно было вести разумным, управляемым курсом. Яхтсмен также понимал, что из-за суматохи в Тинмуте на борт не были принесены нужные для ремонта материалы, в связи с чем все острее вставала необходимость пристать к берегу, где можно было бы раздобыть фанеру и винты с шурупами. Однако высадиться на сушу означало пойти на риск выдать себя с последующим разоблачением и дисквалификацией. Тогда всему миру станет известно, что яхтсмен и близко не подходил к тому месту, где, как он утверждал, находится тримаран.

К концу января Кроухерст так и не определился, в каком направлении двигаться дальше. На протяжении недели яхта петляла зигзагами на юго-запад параллельно береговой линии Южной Америки, а потом около суток шла непонятно зачем на юго-восток. После чего моряк медленно, но уверенно повел судно к заливу Ла-Плата. Судя по всему, однодневный шторм и дождь заставили Кроухерста поспешить с окончательным выбором: 2 февраля он весь день провел со спущенными парусами, а потом двинулся прямо к берегу. Местом его назначения был не Буэнос-Айрес, Монтевидео или другой крупный город, находившийся поблизости. В голове яхтсмена зрел новый план. Раскрыв первый том «Лоций» Адмиралтейства с данными по Южной Америке (всего на борту было 11 томов справочника), Кроухерст стал изучать очертания береговой линии в поисках подходящего места высадки. Какого-нибудь небольшого поселения на берегу, достаточно крупного, чтобы там можно было достать фанеру и болты, но в то же время маленького, чтобы сохранить высадку на сушу в тайне.

Несмотря на сильное эмоциональное напряжение, во время поиска нужного места моряк продемонстрировал присущую ему способность мгновенно схватывать детали и грамотно анализировать ситуацию. Выпадающие из «Лоций» страницы, захватанные пальцами, ясно показывают, какие области на карте он изучал, а отметки карандашом напротив некоторых абзацев помогают понять, что именно искал моряк. Кроухерст исследовал отрезок береговой линии, начинающийся у эстуария Ла-Плата и идущий до залива Сан-Матиас, расположенного примерно в 600 милях к югу. В течение какого-то времени он, должно быть, рассматривал и его как место возможной высадки на берег. Моряк провел карандашом линию напротив входа в залив:

«Рядом с заливом возвышаются холмы Каррос-дос-Эрманас, а на берегу стоит несколько домов. Суда могут бросить якорь в заливе Роз, где достаточная глубина».

Здесь, рядом с небольшим поселением, имелось хорошее место для якорной стоянки, идеально подходившее яхтсмену для осуществления его плана. Но путь на юг был неблизким, поэтому Кроухерст нашел другой населенный пункт, расположенный прямо в эстуарии Ла-Плата и выглядевший даже еще более привлекательным.

«Береговая линия залива Самборомбон тянется на север около 13½ мили до дельты Рио-Саладо (35° 41´ ю. ш., 57° 21´ з. д.) и постепенно поднимается… На южном берегу Рио-Саладо расположены ангары и здания, являющиеся прекрасным ориентиром. На отмели Рио-Саладо глубина достигает всего 1 фута, но внутри бухты глубины больше… Наилучшее место для якорной стоянки в заливе Самборомбон расположено в 5 милях от берега, между входом в Канал 9 и Рио-Саладо, где глубина составляет 18 футов, а дно – глина с песком – хорошо держит якорь».

Поселение Рио-Саладо в заливе Самборомбон обладало рядом преимуществ. Оно находилось недалеко от Буэнос-Айреса и других больших городов, поэтому в случае раскрытия места тайной высадки яхтсмена и его дисквалификации у людей не возникло бы вопросов, почему моряк выбрал такой странный район для остановки.

Таким образом, весь февраль Кроухерст двигался по направлению к берегу. Он особо никуда не торопился, поэтому курс тримарана был еще более беспорядочным, чем обычно. Погода, как он пишет в судовом журнале, была «сырой и теплой, моросил дождь, так что было ужасно». На протяжении шести дней Кроухерст ходил кругами, а два дня из них провел под одним рангоутом из-за сильных ветров. К концу месяца, уже на подходе к берегу, он почти остановился, а 27 февраля весь день находился в свободном дрейфе из-за штиля, двигаясь со скоростью всего 3 мили в час. Все эти задержки частично были обусловлены изменчивой погодой и нерешительностью моряка, но он наверняка просчитал, что нужно оттягивать момент высадки как можно дольше на случай раскрытия. Если Кроухерсту придется выйти из гонки, то возвращение с о. Гоф (именно его он упоминал в своей последней радиограмме) будет выглядеть тем правдоподобнее, чем позже он пристанет к берегу.

2 марта он увидел двойные огни маяка мыса Сан-Антонио, расположенного на южной оконечности залива Самборомбон, и повернул к ним в поисках берега. В судовом журнале появилась запись:

«1: Установил визуальный контакт с берегом (увидел каботажное судно, маяк Сан-Антонио, курорт).

2: Ремонт поплавка – нет нужных материалов: большой лист фанеры – бруски – винты – клей. Требуются также денатурат, овсянка, рис, соус карри».

Потом в какой-то момент Кроухерста обуяла паника. Он развернул тримаран и снова направил его в открытое море на юго-восток, отгоняя на слишком большое расстояние от берега, чтобы оттуда можно было выбрать место стоянки. Через два дня он опять развернулся и направился обратно к мысу Сан-Антонио. Этот маневр позволил ему подойти к суше с юга. Ведь именно с этой стороны он должен был бы появиться, если бы действительно незадолго до того обогнул мыс Горн. Когда на траверзе появился курортный городок Сан-Клементе-дель-Тую, отмеченный в его списке, Кроухерст спустил паруса и положил яхту в дрейф. Он замерил глубину лотом и обнаружил, что до дна всего 6 футов. Тримаран в очередной раз развернулся, направляясь теперь к Рио-Саладо. Кроухерст прикинул примерное время прибытия – 6 марта в 5 часов утра – и выписал временные интервалы приливов. Как обычно, яхтсмен переоценил свои возможности и не угадал. Он бросил якорь в виду Рио-Саладо в 8.30 утра, когда уровень воды находился на отметке 3 фута, а отлив все продолжался. Вскоре тримаран оказался на осушке.

Нельсон Мессина почти всю свою жизнь – 55 лет – провел в хижине на правом берегу Саладо, всего в 100 ярдах от того места, где река впадает в залив Самборомбон. Он на память знал очертания всех судов, ходящих в дельту Ла-Плата, поэтому несказанно удивился, увидев странное плавсредство с широкой плоской палубой, двумя похожими на обрубки мачтами и оранжевым днищем, которое появилось однажды утром в водах залива. Сначала Нельсон подумал, что власти пригнали какой-то земснаряд для проведения работ по углублению дна в заливе. «Но это было лишь первое впечатление, – скажет он впоследствии. – Вскоре я осознал свою ошибку. Ведь однажды я уже видел тримаран». Нельсон также понял, что, несмотря на якорную цепь, свисавшую с носа судна, оно прочно сидело на мели, поэтому капитану, судя по всему, требовалась помощь. Нельсон побежал к своему соседу Сантьяго Франчесси за советом. Такие вопросы были как раз в компетенции Франчесси, который был главным старшиной и отвечал за работу местной станции береговой охраны, расположенной в нескольких ярдах вверх по реке.

Кроухерст неудачно выбрал Рио-Саладо в качестве стоянки. В «Лоциях» Адмиралтейства не упоминалось, что среди «ангаров и зданий, являющихся прекрасным ориентиром» была четырехкомнатная хибара, в которой размещался Отряд Национальной морской префектуры, или пост береговой охраны Аргентины. В штате префектуры значилось всего три человека (плюс бело-коричневая собака породы колли), в обязанности которых входило наблюдать за судами, входящими и покидающими пределы эстуария Ла-Плата. С другой стороны, Кроухерсту не найти было лучшего места. Поселение Рио-Саладо располагалось в ста милях от Буэнос-Айреса, но при этом здесь не было ни телефона, ни железной дороги, ни развитой инфраструктуры. С цивилизацией его связывала только узкая грунтовая дорога, идущая вдоль побережья. В низменном ландшафте преобладали деревья и высокая трава, слишком жесткая для скармливания скоту, который пасся в более плодородных районах аргентинской пампы. Лагуны, расположенные вдоль побережья, регулярно затапливались во время наводнений. Плотность населения здесь была достаточно низкой, поэтому страусы, олени и дикие кабаны облюбовали местечко в качестве своей вотчины, что сделало район популярным среди охотников. Туристы не заезжали сюда, поэтому пляжи почти безраздельно принадлежали крабам.

Ввиду всего вышесказанного вряд ли кого удивит тот факт, что работники специального подразделения службы береговой охраны Рио-Саладо выполняли свои обязанности не слишком рьяно. В их распоряжении не было даже достаточно мощной моторной лодки, чтобы снять «Teignmouth Electron» с мели, поэтому Нельсон Мессина сел в свой рыбацкий катер «Favorito de Cambaceras», прихватив Франчесси и молодого новобранца береговой охраны Рубена Данте Колли, и вышел в залив Самборомбон.

Аргентинцы прибыли к тримарану примерно в 10.45 утра. К их удивлению, на палубе судна находился только один человек. Это был неимоверно худой, моложавый мужчина, одетый в брюки цвета хаки и бордовую рубашку, с мягкой, похожей на пух бородой. Франчесси поприветствовал моряка на местном диалекте испанского языка, но в ответ получил лишь беспомощные улыбки и робкие фразы, произнесенные сначала на английском, а потом на французском языке. Наконец, незнакомец прибег к языку знаков. Указывая на дыру в правом поплавке, он стал имитировать энергичные движения жокея, подскакивающего на спине лошади и погоняющего ее кнутом. Франчесси понял, что пытается сказать незнакомец: он участвует в какой-то гонке, а к берегу пристал потому, что ему нужно было произвести ремонт тримарана.

Чтобы привязать буксировочный трос Мессины к поврежденной яхте, Франчесси нужно было перейти с катера на поплавок тримарана. Он сделал всего лишь один-единственный маленький шаг. Если перефразировать одно из новейших ходовых крылатых выражений, использующихся для подчеркивания значимости, весомости героического события, это был маленький шажок для него, но гигантский – для Дональда Кроухерста. Вплоть до этого момента его путешествие было вполне обычным плаванием, но только до тех пор, пока нога главного старшины Сантьяго Франчесси не ступила на палубу тримарана «Teignmouth Electron». Ведь ранее яхтсмен фактически не нарушил ни одного правила кругосветной гонки. Для катера «Favorito de Cambaceras» не составило труда снять яхту с мели и отбуксировать к причалу станции береговой охраны в Рио-Саладо. Кроухерст сделал следующую запись в судовом журнале:

«11.00 – тримаран отбуксирован в Рио-Саладо, на береговую станцию Национальной морской префектуры».

Когда они прибыли к причалу, третий сотрудник станции береговой охраны, младший старшина Кристобаль Дюпьюи, сделал запись в свой журнал регистрации:

«6 марта, 14.30. В порт прибыла яхта под названием «Teignmouth Electron» с британским флагом на мачте и поврежденным корпусом. На борту один член экипажа по имени Чарльз Альфред, англичанин. Номер паспорта: 842697».

Вследствие забавной языковой путаницы Дональд Чарльз Альфред Кроухерст превратился в мистера Чарльза Альфреда. Дюпьюи наверняка подумал, что «Дональд» – это какой-то британский титул, что-то вроде испанского «дон». На фамилию моряка, указанную в следующей строчке, Дюпьюи не обратил внимания, но верно переписал номер паспорта.

Кроухерст с полчаса пытался объяснить служащим береговой охраны, что ему нужен лист фанеры, винты и бруски для ремонта поплавка, но даже самая выразительная жестикуляция с мимикой не помогла ему преодолеть языковой барьер. Моряк также рассчитывал на предоставление кое-какого электроинструмента и нарисовал в Журнале № 2 ротор электромотора или генератора. Он полагал, что такой ротор можно взять от игрушечной машины, работающей под напряжением 12В. На этот раз, глядя на рисунок, аргентинцы, похоже, поняли, что хотел сказать гость, а один из них написал рядом адрес магазина в Буэнос-Айресе. В конечном счете хозяева решили взять имевшийся в их распоряжении джип и отвезти Кроухерста на 17 миль к северу по прибрежной трассе, чтобы найти кого-нибудь, кто умел объясняться по-французски. Попутно можно было воспользоваться возможностью найти телефон и сообщить об инциденте начальству. Дюпьюи записал в журнале:

«6 марта, 15.00. Ответственный сотрудник поехал на Ранчо-Баррето на автомобиле Джип-415, чтобы связаться по телефону с командованием».

Ранчо-Баррето, несмотря на громкое название, представляло собой всего лишь переоборудованный курятник, стоявший рядом с прибрежной дорогой, трассой 2. Там проживали Гектор Сальвати, его жена Роуз и их дочь Мари. У супругов было небольшое предприятие: они торговали джемом, медом, пивом и соленьями, которые охотно покупали проезжающие мимо водители, заворачивающие иногда в заведение пообедать. Гектор Сальвати, полусонный отставной сержант французской армии, целиком отдал бразды правления бизнесом жене и дочери еще с тех пор, как они эмигрировали в Аргентину в 1950 году.

Семья Сальвати пришла в восторг, увидев джип с эмблемой береговой охраны Аргентины, и еще больше заинтересовалась странным пассажиром автомобиля. Позднее, рассматривая фотографию чисто выбритого, крепкого Кроухерста, сделанную перед отправлением в плавание, Роуз Сальвати с трудом поверила, что это был тот самый человек, который приезжал к ним на ранчо. «Мужчина выглядел здоровым, но был ужасно худым. Он настолько отощал, что ему то и дело приходилось поддергивать соскальзывающие брюки. Он сказал, что штаны ему были как раз по размеру, когда он покидал Англию. И конечно же, он не брился по крайней мере с месяц».

За стойкой заведения Ранчо-Баррето Кроухерст на прекрасном французском сообщил Сальвати, что отплыл из Англии четыре месяца назад, чтобы принять участие в «кругосветной регате», что обошел вокруг мыса Горн, а теперь намеревается вернуться в Британию и стать победителем гонки. На все про все у него месяц, да и то при условии, что он починит яхту и немедленно поднимет паруса. Для этого, как он сообщил, ему нужны фанера, гвозди, несколько винтов и пиломатериалы.

Гектор Сальвати, переводивший для Франчесси, спросил Кроухерста из чисто обывательского любопытства, как тот может доказать, что на самом деле обошел вокруг мыса Горн. Кроухерст, должно быть, испугался, но тут же ответил, громко смеясь и размахивая руками, что на островах рядом с мысом Горн есть специальный аппарат, который регистрирует и идентифицирует все проходящие мимо суда. Он также упомянул о каком-то фильме, который снял в районе мыса Горн.

Затем на куске оберточной бумаги Кроухерст сделал три наброска. На одном был изображен маршрут гонки «Золотой глобус», от которого рядом с южной оконечностью Южной Америки отходила линия, идущая до Рио-Саладо. На другом рисунке был тримаран, вид сбоку и сверху, с указанием размеров яхты в метрах. Рядом с этим рисунком моряк написал: 31 октября 1968 г. – дата, когда он отплыл из Тинмута.

Третий рисунок представляет наибольший интерес. На нем изображен совершенно другой маршрут, идущий из Англии к острову Гоф, расположенному на некотором расстоянии от побережья Южной Африки, затем через Атлантический океан до Южной Америки и – тут линия становится гораздо бледнее – обратно в Англию. Этот рисунок напоминает набросок, сделанный в шутку в блокноте Питера Биэрда пять месяцев назад во время плавания из Ярмута в Тинмут. Ни Франчесси, ни Сальвати не могли впоследствии вспомнить, что именно говорил яхтсмен по поводу последнего рисунка. Он, конечно же, не вязался с его первоначальными объяснениями. Гость все шутил и улыбался, пока рисовал карту, сообщили они, а бо́льшую часть времени говорил громко и бессвязно.

Франчесси принес Кроухерсту бутылку пива и извинился, собираясь уходить. Через переводчиков он объяснил, что ему нужно позвонить в префектуру Ла-Платы, находящуюся в 60 милях отсюда, чтобы запросить инструкции у начальства. Услышав об этом, Кроухерст пришел в заметное возбуждение. «Если узнают, что я здесь, меня дисквалифицируют и исключат из числа участников регаты!» – кричал он в лицо Гектору Сальвати. Впрочем, яхтсмен тут же успокоился и, похоже, стал относиться к своему положению по-философски. (Из-за таких быстрых перепадов настроения, энергичной жестикуляции и богатой мимики аргентинцы назвали яхтсмена самой переменчивой личностью, какую им когда-либо доводилось видеть.) «Ну да ладно… – говорил между тем Кроухерст. – Если меня дисквалифицируют, я доберусь до Буэнос-Айреса и хорошенько оттянусь там, а потом поеду в Рио-де-Жанейро». Он, впрочем, не объяснил, как собирается осуществить свои планы: ведь моряк уже сообщил окружающим, что не имеет ни пенни в карманах.

Одно из объяснений, для чего Кроухерст нарисовал третью карту, с островом Гоф, – он сделал это из страха быть разоблаченным. Если бы его раскрыли в Рио-Саладо, яхтсмен всегда мог бы показать на рисунок и сказать, что это и есть его реальный маршрут: он добрался до острова Гоф, а потом был вынужден направиться к Южной Америке, потому что у него повредился поплавок. Прочие неудобные факты, в том числе будто он «собирается стать победителем гонки», моряк мог бы объяснить недопониманием, произошедшим из-за неточного перевода. А на другой карте, сказал бы он, изображен традиционный маршрут гонки.

Нарисовав эту третью карту, Кроухерст отрезал себе все пути к отступлению: теперь уже он не мог выйти из гонки с честью, без риска быть разоблаченным в попытке подделать данные.

Однако ему повезло. Главному старшине Франчесси удалось связаться из будки телефона-автомата в Ранчо-Баррето с дежурным по префектуре Ла-Плата – главным мичманом. Это был самый низший офицерский чин, наделенный полномочиями принимать рапорты подобного рода и выносить решения по ним. Мичман сказал, что ему ничего не известно о гонке. Выслушав описание путешественника, он велел Франчесси дать англичанину все, что тому было нужно, после чего позволить отплыть, куда ему заблагорассудится. Для мичмана было очевидно, что дело не стоит внимания. Он даже не сообщил об инциденте своему начальству, в штаб-квартиру префектуры Ла-Плата в Буэнос-Айресе.

Ожидая результатов разговора Франчесси, Кроухерст сказал Роуз Сальвати: «Il faut vivre la vie». Он повторил эти слова несколько раз, оживленно и возбужденно, как будто бы фраза «Жизнь нужна для того, чтобы проживать ее» была неким откровением, большой истиной. Часто он приходил в такое возбуждение, что его речь становилась бессвязной, в ней нельзя было ничего разобрать. Роуз помнит, что Кроухерст упомянул о каком-то «транзисторном аппарате», который испытывал во время плавания. Впоследствии Роуз Сальвати отзывалась о необычном госте с большой симпатией. «Он так много и часто хохотал, что создавалось впечатление, будто он смеется над нами. Мы думали, с ним что-то не так. Решили, что он может быть контрабандистом».

Пообщавшись с Сальвати, Кроухерст укатил обратно к станции с Франчесси и Колли, где ему тотчас же выдали все, что было нужно для ремонта яхты. В ту ночь он спал на тримаране, а на следующее утро приступил к ремонту поплавка. К вечеру моряк привернул к корпусу две заплатки размером 18 дюймов и покрасил все белой краской. Дюпьюи и Колли пригласили яхтсмена поужинать жареными бифштексами. Оба сотрудника станции береговой охраны были не женаты и остались ночевать на станции. Здесь Кроухерст церемониально сбрил бороду и присоединился к двум спасателям на кухне караульной. За ужином он выпил стакан вина, смешанного с содовой, а все остальное время сидел в компании своих новых друзей, отхлебывая маленькими глотками кофе. Ужин прошел почти в полном молчании. За столом не велось длинных, откровенных разговоров, которые могли бы оживить трапезу. Кроухерст пару раз пошутил, помогая себе мимикой, но большей частью ел и пил в молчании. Вторую ночь он также провел на тримаране, пришвартованном у причала поста.

На следующий день вызвали Мессину, рыбака. Англичанин хочет отплыть, и его нужно отбуксировать вниз по Саладо в залив Самборомбон, сказали ему. В оставшиеся минуты перед отправлением Кроухерст и Франчесси пообщались в последний раз. Несмотря на языковой барьер, им понравилось находиться в обществе друг друга. Франчесси и Рубен Данте Колли записали свои имена в Журнал № 2, а Франчесси добавил еще и адрес:

«Округ Рио-Саладо

Пипина

Республика Аргентина».

Впечатление, создавшееся у главного старшины о неожиданном госте, значительно отличалось от того, что осталось у Роуз Сальвати. «Ему тут понравилось. Я бы сказал, что он был в прекрасном расположении духа и абсолютно нормален».

В журнал поста береговой охраны Рио-Саладо напоследок внесли запись о тримаране Кроухерста:

«8 марта, 14.00. Яхта под названием «Teignmouth Electron» вышла в море».

Назад: 12. Молчание и одиночество

Дальше: 14. «Иду к Диггер Рамрез»