Глава 14

Домой из Пулково я привычно добрался на такси. Квартира встретила меня тишиной — родители были еще на работе.

Первым делом я с облегчением избавился от громадного, размером чуть ли не с колесо велосипеда, расписного блюда, что вручили мне на награждении: в чемодан класть его было страшно — работа мастера, а таскать на руках предельно неудобно. Ополоснул, поставил на обеденный стол и принялся делить гостинцы: неизвестную здесь морковь по-корейски, мелкую пахучую клубнику, первую черешню… Моим, Афанасьевым, на Фрунзе, Яське, Паштету… Кхм… Кузе. Готово.

Лишь после этого сунул нос в холодильник, собираясь провести там основательную ревизию, ибо оголодал, но тут хлопнула входная дверь. С удивлением посмотрел на часы: мама, что ли, отпросилась с работы пораньше? Она может… Я с готовностью направился в прихожую хвалиться.

Это был папа. Он привалился к стене и, негромко кряхтя, стягивал обувь.

— Привет, — бодро поприветствовал я, — ты рано сегодня.

Он посмотрел на меня с болезненным недоумением, словно совсем не ожидал увидеть здесь и сейчас.

— А… — протянул, распрямляясь, — уже приехал?

Кожа на лице у него была какой-то серой, тусклой, будто припудренной, и сам он был весь из себя несчастный и усталый.

— Ты здоров? — встревожился я, — что-то случилось?

— Здоров? — негромко и с сомнением переспросил папа, словно вопрос неожиданно поставил его в тупик. Потом воскликнул невпопад: — Да уж конечно! — и боком пошел мимо меня в комнату.

Он уже собирался притворить за собой дверь, но тут вспомнил, что забыл кое-то у меня спросить, и повернулся, чуть покривив лицо:

— Да… Как отрешал-то?

— Хорошо отрешал, — осторожно ответил я, разглядывая его с легкой опаской, — еду летом в Лондон, на международную олимпиаду.

Он чуть оживился, услышав про Лондон:

— Это хорошо: мир посмотришь… А меня осенью вот тоже в Марокко посылают на конференцию. Сразу восемь мест пришло на этой неделе. Кеша поедет, Марьянович, Смирнов… — из груди его вырвался протяжный то ли вздох, то ли стон, и папина речь пресеклась.

Я нахмурился, припоминая: вроде что-то такое было, с Марокко, но несколько позже. Или нет?

— А ты молодец, — папа с усилием распрямил плечи, а потом шагнул ко мне, приобнял и похлопал по лопаткам, — молодец. Надо же… Молодец.

Спиртным от него не пахло, и моя первая гипотеза приказала долго жить.

— Ты выглядишь как-то не здорово, — повторил я с подозрением в голосе.

Он еще раз подвигал плечами и стал чуть выше ростом. Посмотрел на меня строго:

— Женщины, — сказал так, будто этим словом объяснялись сразу все горести мира.

— Клубники хочешь? Черешню? — спросил я после короткого молчания.

— Я полежу… Минут тридцать. Или, вдруг, засну.

— Ну, значит, потом… — сказал я и, словно оправдываясь в чем-то продолжил: — я на нас отложил.

На папином лице проявилась ухмылка.

— На сколько порций делил?

Я мысленно пересчитал:

— Пять, кроме нас. Но это с Паштетом.

Ухмылка стала шире, и я торопливо добавил:

— Все — друзья. Ну, кроме Томы.

— Ага, — кивнул он с сарказмом, — друзья… Только помни, что дружба между мужчиной и женщиной очень слабеет с наступлением ночи.

— Да пока выкручиваюсь, — усмехнулся я, разворачиваясь, — ладно, поспи, действительно.

— И не ведись потом на новеньких, — вдруг хрипло каркнул мне в спину папа, — ведь только верность не уценивается!

— О… — я дернулся, оборачиваясь, — так ты что… Уже все? Разобрался?

Он отвел глаза в сторону.

— Пойду, полежу, — сказал после паузы.

Что было отложено на обед в холодильнике, я так и не понял — смел, не разбирая вкуса. Меня распирало возбуждением, как воздушный шарик — гелием.

— Черт, — шептал я с тревогой и подцеплял что-то вилкой, — черт, черт, черт… Сдвинулось! Только бы не сглазить…

Мама примчалась намного раньше положенного, я только домывал посуду.

— Ну? — ворвалась вихрем на кухню.

Я победно улыбнулся, и этого ей оказалось достаточно. Ликовала она от души: шумно и темпераментно. Когда я смог-таки выбраться из удушающего захвата, посмотрела на меня озорно:

— А чего это ты весь в помаде? Стой смирно, а то еще свою Мелкую огорчишь, — и полезла, светясь задорной улыбкой, оттирать мне щеки послюнявленным носовым платком, — не завалил, значит?

— Не-а, — я невольно задрал нос, — летом в Лондон еду.

— Ух… — начала она восклицать что-то и резко прервалась, заметив папу. Он маячил в дверях, молчаливый и неулыбчивый.

Мама судорожно втянула воздух и отвернулась, потерянно глядя в окно. Наступившая тишина с каждой секундой становилась все холодней.

"Что-то я на этой неделе пропустил", — с огорчением понял я.

— Ирочка… — вдруг сказал папа с мольбой в голосе и перебрал ногами, будто собираясь идти к ней, но с места так и не сдвинулся. Глаза его тоскливо поблескивали.

Мамино лицо вздрогнуло удивлением.

"Да", — мелькнула у меня в голове, — "а и верно — я тоже такого давно не слышал".

— Ирочка… — повторил он сдавленным голосом, преданно глядя ей в затылок.

Она неторопливо повернула голову и посмотрела на него длинно и странно, словно оценивая произведение искусства — подлинник или подделка.

Мир на нашей кухне замер, ожидая вердикта. Между двумя моими вздохами уместилась вечность. Потом, когда сорвавшаяся откуда-то промеж моих лопаток щекотливая капелька пота уже докатила до резинки на трусах, мамины глаза нашли меня. Бровь ее повелительно двинулась.

Я немедленно воткнул взгляд в пол и забормотал:

— Ну… Я тогда пойду, да? По своим пробегусь, давно не видел… Там клубника на столе, черешня…

Мама пошевелила пальцами, поторапливая, и я очутился в прихожей. Впрыгнул в ботинки, сгреб в охапку вещи и выскочил на лестницу.

Опасливо придержал дверную ручку, словно кто-то мог вырваться из квартиры вслед за мной, медленно и протяжно выдохнул. Опустил пакет и куртку под ноги, провел подрагивающей ладонью по влажным у корней волосам. Потом меня стало отпускать: здесь и сейчас от Андрея Соколова уже мало что зависело.

"Нет", — покачал я головой, — "к Афанасьевым потом зайду. Сначала надо узнать, не Софи ли это учудила. Узнать и, возможно, наградить".

"Сегодня меня здесь не ждут: пока доеду с аэропорта, пока пообщаюсь с Томкой, с родителями… Сюрприз!" — я мечтательно улыбался, тихо-тихо проворачивая ключ.

Петли чуть скрипнули, и мои ноздри жадно затрепетали, уловив аромат крепкого бульона с корешками и специями. Я сглотнул набежавшую слюну и вытянул шею, прислушиваясь к долетающим из глубины квартиры тихим неразборчивым голосам и нерезким звукам.

"Дома, обе дома", — порадовался, быстро скидывая куртку на вешалку.

За углом было темно, лишь вертикальная полоска света вдоль косяка у дальней комнаты указывала мне путь.

— … надежный, да, — донесся приглушенный Софьин голос, — доверяй. Но не так же безоглядно!

Я притормозил и наклонился к дверной щелке: у окна, выглядывая что-то на улице, стояла Мелкая. У нее за спиной, положив ей руку на плечо, пристроилась Софья.

— Ты же наверняка слышала, что девушкам следует быть осторожными, — нравоучительно увещевала Софья, — и это так, уж мне-то поверь! Семь раз отмерь — и не отрезай.

Мелкая чуть передернула худыми плечиками и опять промолчала.

Софья негромко фыркнула:

— Знаешь, иногда вот такое впечатление, что скажи он тебе "прыгай с крыши и лети" — и ты действительно прыгнешь.

— Да, — раздался, наконец, ответ, и я различил в голосе Мелкой мечтательную нотку, — прыгну, — она подняла голову и посмотрела в небо, — и полечу.

Мои мысли брызнули во все стороны, оставив за себя пустоту. Я испугано отпрянул от двери и тихо-тихо, на носочках, попятился обратно в прихожую. Сердце глухо бухало о ребра.

— Да чтоб меня… — пробормотал, торопливо одеваясь обратно.

Постоял, растирая лицо ладонями. Тяжело это… Тяжело быть единственным, кто нужен. Для кого молчат и смеются. Сквозь которого смотрят на мир.

Высокая планка… Очень.

Но ведь не слишком же?

Я опустил руки и продышался, как перед прыжком в неспокойное море, а потом отринул все и начал действовать: громко хлопнул входной дверью и включил свет.

На пару секунд в квартире воцарилась полная тишина, потом послышались легкие, все ускоряющиеся шаги. Мелкая вылетела из-за угла, замерла на миг… Рука ее дернулась было заправить выбившуюся прядку, но тут мы встретились глазами, и в следующий миг она уже тепло и доверчиво дышала мне в шею.

Меня омыло тихой радостью. На душе сразу стало правильно: легко и чисто.

Следом подоспела Софья. Посмотрела на меня удивленно:

— Приехал…

— А я тебя проглядела! — Мелкая подняла на меня счастливое лицо, — представляешь?!

Софи взглянула на нее высоко задрав брови и тяжело, напоказ, вздохнула.

— Да я на такси… Сразу к подъезду, — повинился я перед Мелкой и коснулся губами лба.

Мы еще постояли так, замерев под нечитаемым взглядом Софьи, потом Мелкая чуть шевельнулась, и я выпустил ее из рук.

Похоже, ей было не обязательно, чтобы я располагался вот совсем рядом с ней — я просто должен был быть.

— Вон, — кивнул на тяжелогруженный пакет, — привет из Ташкента. Там на дне сверток — это от бабушки. Что уж там — не знаю.

Софи тем временем принялась, глядя на наручные часики, что-то высчитывать в уме. Потом на лице ее появилось понимание, а следом и чуть ехидная улыбка:

— А, так ты, наверное, своего… — тут она споткнулась, поиграла ямочками на щечках, стрельнула глазами на Мелкую и продолжила с отчетливым нетерпением: — Ну… видел уже?

— Видел, видел, — покивал я. Лицо мое неудержимо расплывалось вширь, — то, что надо. Твоя работа?

— Да! — громко выкрикнула она и вдруг высоко подпрыгнула, а потом раскинула руки в стороны и закружилась, запрокинув голову к потолку, — получилось, получилось, получилось! — резко остановилась и воскликнула с радостным азартом, — вот прямо сегодня, наконец, и получилось!

— Извини, — я виновато посмотрел на Мелкую и развел руками, — не мой секрет.

— Да хоть бы и твой, — небрежно отмахнулась она и наклонилась за пакетом, — пошли на кухню, суп готов. С фрикадельками.

— Повезло тебе, — удивленно покачала головой Софья, глядя ей вслед, а потом неожиданно призналась: — Я бы из тебя всю кровь выпила. Всю-всю-всю…

— Ну, какие твои годы, — утешил ее я, — еще выпьешь, — подождал, пока глаза у нее изумленно распахнутся, и уточнил со смешинкой: — Из кого-нибудь.

Софьино лицо внезапно полыхнуло жаром.

— Негодяй, — надулась она после короткой заминки и, добавив патетики в голос, воскликнула громче: — нет, какой негодяй! — потом приблизилась ко мне почти вплотную и, возбужденно блестя глазами, прошептала, торопливо и требовательно: — И как отец?

— Раздавлен и растерт, — тихо-тихо сказал я нетерпеливо переминающейся девушке, — маму теперь любит — аж сам не свой. Не знаю, как тебе это удалось…

— А я расскажу! — она с готовностью заломила руки у груди. Ей было явно невтерпеж.

Я стер с лица улыбку и сказал серьезно:

— Спасибо, синеглазка. Для меня это было очень важно.

— О! — с нее словно сдуло дурашливость. Она отступила и чуть склонила голову на бок, как будто к чему-то прислушиваясь. Помолчала, потом произнесла с каким-то удивлением: — Для меня, оказывается, тоже.

— О! — невольно повторил я. Задумчиво потер подбородок и спросил: — Но ведь это неплохо?

Софья зашарила взглядом по полу. В голосе ее появилась неуверенность:

— Возможно… — пробормотала она и повторила: — Возможно… — потом вскинула голову и сказала, словно бросаясь с кручи: — Знаешь, в прошлый раз мне после такого было очень больно.

— Понимаю, — я на секунду прикрыл веки и поморщился, — представляю. Со мной тоже может быть плохо. Но не так.

Софи посмотрела на меня в тягостном недоумении, словно сомневаясь в правильности услышанного. Пару раз недоуменно моргнула, а затем вдруг порывисто шагнула ко мне и схватила за ворот.

— Девятый класс, говоришь? — через силу усмехнулась мне в лицо и многозначительно добавила: — Ну-ну.

Я еще раз поморщился, теперь досадливо, и промолчал.

Софья отпустила мою рубашку, тряханула головой и воскликнула, негромко и с горечью:

— Нет, ну почему? Почему у меня никогда не бывает просто?!

На кухне призывно загрохотала посуда.

— Морозим тему, — сказал я твердо, — а еще лучше — закрываем. Ты можешь, — я поднял руку и уперся указательным пальцем ей в ямку между ключицами. Там было неспокойно. Я повторил: — Ты можешь на меня опираться. В этом я не подведу.

Она заторможено кивнула.

— Все, — подвел я черту, — остальное расскажешь после ужина.

Суп был хорош, а Софья молчалива. Первым делом я убедился, что у Мелкой все в эти дни было хорошо: ни отчим, ни милиция на горизонте не появлялись. Тренировочный выезд отряда под Красное Село прошел весело. А еще она открыла для себя рассказы Джека Лондона и теперь глотала их взахлеб, но до "Мексиканца" пока не добралась. Я выслушал с полуулыбкой, но поставил себе на вид вернуться к этому позже. Это будет хороший повод поговорить о моей тревоге: подслушанное мне не понравилось. Сейчас же я просто плюнул на все и отдыхал, откровенно любуясь Мелкой.

Она была подвижна, но то была не суета — движения ее перетекали друг в друга с естественной неторопливой грациозностью. И лицо у нее было подвижно, словно игра света на воде. На меня она смотрела чистым, лучистым взглядом. У взрослых такой встречается очень редко, с годами он мутнеет от наслоений прожитого.

— Законсервировать, — сказал я.

— А? — вскинулась Мелкая с недоумением.

— Законсервировать бы тебя, — повторил я с сожалением, — лет на двадцать. Потом распечатать и наслаждаться — таких уже не будет.

Она неуверенно улыбнулась.

— Ладно, — я с сожалением вернул на стол ложку и встал, — мы сейчас с Софи пошушукаемся и вернемся чай пить. Расскажу, как съездил, как с бабушкой повстречались…

По лицу Мелкой мелькнула тень.

— Там… — нерешительно начала она, — а как… Я остаюсь?

— Все хорошо, — я взмахнул руками, прогоняя испуг из ее глаз, — мы разошлись, довольные друг другом. В посылке письмо должно быть.

Мелкая вцепилась в сумку и начала торопливо разгружать ее.

— Клубника… — Софья неверяще потыкала пальцем в покрывшуюся алыми пятнами газету.

— Я вам сейчас принесу, — с готовностью кивнула Мелкая.

— Без меня, — я направился в комнату, — на югах объелся.

Софья пришла через несколько минут: дверь отворила ногой, в руках — по глубокой тарелке с ягодами. Молча села на другой конец дивана, выставив угощение ровно между нами.

— Не, — отмахнулся я, — ешь сама. Я, правда, не буду.

Она передернула плечами и переместила одну из тарелок к себе. Темная ягода, вся в разводах тающего сахара, отправилась в рот. Софи сладко зажмурилась и поджала под себя ноги.

— Хорошо… — протянула довольно и, приоткрыв один глаз, выжидающе посмотрела на меня.

— И что видно? — участливо поинтересовался я.

— Бур-р-ратину… На голову стукнутого, — глаза ее сердито блеснули.

— Плодотворная идея, — охотно согласился я, — ее и будем разрабатывать.

Мы пободались взглядами, и победа осталась за мной. Софья обиженно засопела и потянулась за следующей ягодой.

— Так, — я провел рукой перед собой, словно сметая все повисшие в воздухе вопросы в сторону, — а теперь я хочу много сочных подробностей. Как тебе удалось это провернуть?

Нет, все же говорить о своих победах легко и приятно. Софьин рассказ, начатый неохотно, ни шатко, ни валко, быстро раскочегарился — и вот уже тарелка отставлена в сторону, в глазах — азарт, и Софья, сама того не замечая, подползает по дивану все ближе и ближе.

— А самое главное что? — она наклонилась ко мне и воздела вверх указательный палец, а потом сама же и ответила: — самое главное, что женщины в клинике ее не любят. Фифа с деревенской хваткой! Подумаешь, что грудь высокая! А вот отца твоего, между прочим, жалеют… Дальше уже проще было: я стол накрыла, и все вместе думали. А девчонки там, кстати, славные, хорошо так посидели, — глаза ее мечтательно затуманились.

— Песни не орали? — деловито уточнил я.

Софи попыталась сначала принять вид оскорбленной невинности, а затем передумала и звонко захохотала.

— Нет, — сказала, отсмеявшись, — все было нормуль. А потом еще ординаторы с коньяком подсели… — и она покосилась на меня из-под ресниц.

— Да не стесняйся, — подбодрил я ее.

— Тьфу на тебя, полено чудесатое, — беззлобно ругнулась Софья и потянулась, закинув руки над головой, — в общем, нашли живчика-добровольца: под два метра роста, кровь с молоком… Закуток ему с койкой выделили. Он эту вашу бабетту за две недели и охмурил по-тихому. С меня конфеты были, цветы и вино. Вот, кстати… — она достала кошелек и вынула из него пачку разномастных купюр, — триста двадцать, что осталось. И долг за сапоги.

— Угу, — кивнул я и сгреб все в карман, — а дальше как?

— А что дальше… — голос у Софьи чуть погрустнел, — дальше в нужный момент отправили твоего отца в тот закуток. Ему как раз аппаратура пришла, так пару коробок с какими-то датчиками мы прямо под ту койку засунули — вроде как по ошибке. Дождались свиданки у голубчиков, да и подсказали ему, где искать. И ключ запасной вручили. А там картина маслом: роза его с лепестками помятыми у молодого красавчика под боком возлежит, винишко с конфетами, цветы…

— Шикарно, — сказал я с сарказмом, а потом встал с дивана и подошел к окну.

Солнце уже умыкнулось за дома, и на город наползла густая серая тень. Люди муравьями растекались по квартирам — делить свои горе и радости.

— Грустно это все, — я, наконец, совладал со своим лицом и повернулся.

Софья молчала, с сочувствием глядя на меня.

— Грустно и печально, — повторил я, возвращаясь на насиженное место, — отца жалко. Последняя любовь… Кровоточить будет долго. Но лучше так — прижечь. Наверное…

Я устало помассировал виски.

Софья отвела взгляд и потянулась за очередной ягодой.

— Ладно, — я откинулся на спинку и посмотрел в потолок, — это остается на мне. А ты — молодец. Нет, правда: я бы так никогда не додумался. Настоящая женщина. Зачет. Ну что ж, — я наклонился к ней, — давай теперь поговорим о тебе.

Советская разведка ошибалась: лояльность Карла и Джорджа принадлежала не Карлуччи. Это Иган Колби крестил их кровью — чужой, естественно — сначала в римской резидентуре, а потом в Индокитае. Там, под конец, когда по Южному Вьетнаму катком прошелся "Феникс", вообще были купели крови… Вспоминать об этом они не любили.

Разведчики прилетели в Вашингтон еще два дня назад, но Колби не стал дергать их сразу, дав время прийти в себя. Те, наконец, отоспались — впервые за несколько месяцев, а вчера целый день праздно бездельничали: отогревались на солнце, бесцельно слонялись среди доцветающих сакур у Приливного Бассейна и неторопливо, мелкими глоточками пили прямо из горлышка белое бургундское. Всего было в меру, поэтому сейчас на чистую зелень лужаек вокруг они поглядывали в меру добродушно; глаза их стали ярче и прозрачней.

Колби назначил встречу на улице, неподалёку от входа в штаб-квартиру, но появился не из дверей, а вдруг вышел на дорожку за их спинами, шагнув из просвета между цветущими кустами. Карл и Джордж синхронно повернулись к нему.

— Привет, парни, — Колби приветственно помахал рукой еще издали, метров с двадцати.

Он действительно был рад их видеть и улыбался, подходя, чуть ехидно, что позволял себе редко и лишь со своими:

— Извините, что выдернул вас из колыбели прогресса в самое логово американского империализма. Но не горюйте сильно: вы еще успеете вернуться и покричать здравицы вместе с праздничными колонами трудящихся.

— Шеф, — Карл чуть наклонил голову. Губы его остались привычно сжаты, но вокруг глаз брызнули мелкие лучики улыбки, — рады вас видеть в добром здравии.

Джордж энергично кивнул и торопливо запихал в рот остаток вафельного рожка с мороженым.

— Ага, — подтвердил неразборчиво, — рады. Правда.

Мимо мягко прошуршали велосипедные шины — проехал наряд внутренней полиции. Колби проводил взглядом их спины, потом предложил:

— Прогуляемся к реке — погода способствует. Рассказывайте, как там, в Ленинграде. КГБ жестко стелет?

До Потомака было не больше километра, но они шли неторопливо, и когда неширокая лесная дорожка вывела их на берег, основное было уже доложено.

— То есть, мы в тупике, — с подозрительно умиротворенным видом подвел Колби черту.

Карл лишь молча развел руками и поглядел на шефа виновато.

— По косвенным, — тут же добавил Джордж, — КГБ там же. А ведь они на своей территории.

Они остановились и дружно помолчали, разглядывая знакомый пейзаж. Полноводный по весне Потомак протискивался здесь через длинный перекат, и над рекой неслась по ветру мелкая пыль. На темных камнях россыпях охотились цапли. Несуразные и длинноногие фигуры то замирали, изготовившись клюнуть, то преступной походкой крались к следующей цели. По противоположному берегу бродили с мешками волонтеры, убирая, по случаю Дня Земли, нанесенный за год мусор.

— Будем сворачиваться? — спросил Карл тусклым голосом, — выхлопа — ноль, идеи выработаны почти до дна. Без наводок от агентуры мы, похоже, обречены топтаться на месте. Разве что КГБ развлекаем.

— Отнюдь, — Колби энергично взмахнул рукой, напрочь отметая саму возможность капитуляции перед обстоятельствами, — отнюдь и напротив. Настраивайтесь, парни, на то, что эту жилу мы будем копать долго. Слишком много тут скрестилось коренных интересов. Сейчас это стало видно еще отчетливей.

— Ну, наше дело простое, — ухмыльнулся Джордж, — вы решаете, мы работаем. К тому же асфальт Невского заметно приятнее кампучийских болот. Да и еда привычней.

Колби с сожалением причмокнул:

— И ты не прав. Ситуация необычная…

Он отвернулся от реки и с озабоченностью оглядел своих доверенных агентов. Те невольно подтянулись.

— Ваше положение будет непростым. В ленинградскую резидентуру ближайшие пару лет могут поступать взаимно противоречивые директивы. И вам следует иметь хотя бы общее представление о происходящем здесь, в Вашингтоне, чтобы понимать, что делать можно и нужно, а что — ни в коем случае.

— Пару лет? — понимающе хмыкнул Джордж, — пока из этой администрации весь пар не выйдет?

Колби насмешливо блеснул зубами и промолчал, пристально глядя на Карла.

— На вводных курсах на Ферме нас наставляли, что ЦРУ не занимается политикой, — мягко откликнулся тот, — но, шеф, мы понимаем, что где-то на верхних уровнях это становится неизбежно. Нас это не напрягает.

— Хорошо. К сожалению, — Колби отвел взгляд и задумчиво почесал бровь, — порой приходится и политикой заниматься. Ничего там хорошего нет… Ладно, я зайду издали, чтоб у вас сложилась картина в целом.

Он сцепил руки за спиной и неторопливо двинулся по дорожке в обратном направлении.

— Не секрет, — начал рассуждать на ходу Колби, и речь его сразу приобрела отчетливо профессорский оттенок, — что мы из-за Вьетнама много чего потеряли, а Советы за те годы совершили рывок, и в экономике, и в военной сфере. Паритет… Нет, они его еще не достигли, но разрыв между нами сузился настолько, что никто ответственный в обозримом будущем ввязываться в прямое силовое столкновение с советским блоком уже не захочет. И в этой ситуации, когда они поднимались на качелях, а мы — опускались, в Вашингтоне сочли за благо смириться с существованием Советов на длительную перспективу. Отсюда пошла вся эта политика разрядки: взаимные визиты, договора о разоружении, Хельсинки… Как по мне так не самое плохое дело, сами знаете, сколько сдуру посуды было набито, — он скорбно покачал головой и задумался о чем-то.

— Мы помним ту атмосферу, — Джордж первый не выдержал испытания паузой. Он вообще сильно расслабился за последние дни, и Карл порой поглядывал на него с легкой обеспокоенностью, — как раз проходили здесь декомпрессию после Индокитая, пока нас в Сантьяго не сдернули… Что-то с тех пор изменилось? Президент все так же выступает за разрядку и мир во всем мире. Ну, по крайней мере, в газетах.

— Да, — уверенно кивнул Колби, — да, определенно изменилось. Мы более-менее наладили сотрудничество с Советами: все эти обмены, конференции… Попутно возросли и наши агентурные возможности. В итоге мы стали заметно лучше их понимать. Флер загадочности, даже порой какой-то романтики ушел, появилось больше трезвости в оценках. И постепенно все более и более весомым становится мнение о том, что вся советская система принятия решений неадекватна и, вполне вероятно, сама по себе ведет к краху в той или иной форме. Сейчас здесь все чаще рассуждают о том, что русские более не способны внятно разглядеть окно возможностей, зато аккумулируют факторы катастрофы как в своей экономике, так и в политике. В последние годы же Советы вообще свалились в дрейф… Возможно, они уже настолько сблизились с фатальной воронкой событий, что для сваливания туда будет достаточно двух-трех толчков извне. Так это или нет — неизвестно, но в Вашингтоне становится все больше желающих проверить эту гипотезу на практике.

Лоб Карла пошел крупными складками.

— Вблизи это не настолько очевидно, — признался он, — изнутри Советы выглядят достаточно крепко и организовано… И где так думают?

— Сторонники такой точки зрения есть и около Картера — Збиг, например, — ответил Колби, — но там они в отчетливом меньшинстве. Зато в следующей администрации такое мнение может стать доминирующим, если не единственно правильным. В общем, влияние тех, кто у нас опять настроен на решительную победу в холодной войне с Советами, стремительно растет. И все это на фоне продолжающегося размягчения советского режима, где, судя по всем данным, единственно спасительной идеей сейчас видится приведение Запада к сотрудничеству и даже вплоть до конвергенции противостоящих систем.

Джордж лихо пнул попавшуюся под ноги шишку, и та полетела, кувыркаясь, вдаль. Он повернулся, довольный собой, и заметил:

— А ведь, если подумать, то это готовность к капитуляции. Еще лет десять назад такие настроения были бы немыслимы.

— Да, — жестко сказал Колби, — трижды да! Именно! И, парни, — он вдруг резко остановился и взмахнул руками, — тут появляется этот Объект и начинает крушить всю эту столько привлекательную для многих перспективу! Естественно, это вызывает большую обеспокоенность, не столько в нынешней администрации, которая по инерции плывет в русле политики разрядки, пусть и не так активно, как раньше, сколько среди тех, кто закладывает сейчас основы будущего политического курса.

— А мы с кем? — осторожно уточнил Карл.

Колби вновь неторопливо зашагал вперед.

— Мы с кем? — задумчиво переспросил он и тут же ответил: — Мы должны быть с будущим. Поэтому в наших интересах вписаться в группу тех, кто будет формировать следующую администрацию.

Джордж одобрительно хмыкнул, чуть слышно, но Колби тут же повернул лицо к нему:

— И не потому, что меня греет какая-то личная политическая перспектива, нет! Я сыт по горло вашингтонскими кабинетами. Но парни, что собираются вокруг Ронни, правильно настроены относительно разведсообщества в целом, и вот это для меня важно. Да, нам надо продолжать перестраиваться — это верно, но как именно — должны решать мы сами, а не навязанные нам леваки. Потому… Поэтому в Ленинграде мы будем работать именно на эту перспективу. Нам надо крайне оперативно разобраться с этим совершенно непонятным фактором, что начинает ломать здешние политические расклады. И даже это еще не все, так, только первый слой… Но об этом дальше.

— Поясните тогда? — помолчав, уточнил Карл, — насчет "ломать расклады"?

— Охотно, — Колби остановился, оглядываясь. Вокруг было тихо и безлюдно, редкий смешанный лес просматривался насквозь, вплоть до белеющих вдали стен штаб-квартиры.

— Top secret, — сказал он негромко, почти не шевеля губами.

— Да, шеф, — Карл сдержано качнул головой и придвинулся к Колби, контролируя взглядом пространство за его спиной. Джордж встал сбоку, прикрывая от кустарника в стороне.

— Есть три группы осведомленных о ленинградском сюжете, — все так же тихо продолжил Колби: — Первая — политический Вашингтон: те, кому положено знать суть разведданных. Для них все эти утечками оттуда — игра Кремля. "Голуби" усматривает в происходящем знак того, что Советы умнеют, а, значит, становятся более договороспособными. Другие, те, на кого мы ориентируемся в окружении Ронни, обескуражены резко возросшей стратегической связностью в действиях Кремля — это выбивает фундамент из-под их тезиса о неспособности советского руководства разглядеть окно возможностей.

— Так, — Карл машинально погладил лежащую в кармане трубку, — это, в принципе, понятно.

— Далее… — Колби наклонился вперед, еще на чуть придвинувшись к агентам, — есть те, кто получает почти полную информацию. Они имеют основания сомневаться в том, что это именно игра Кремля, а не автономной группы, сложившейся внутри одной из советских спецслужб или, даже, вокруг высшего партийного чиновника. Из действующих политиков так думает Збиг, и через него эта позиция транслируются президенту. Остальные — небольшое число руководителей разведсообщества верхнего уровня. Кстати, парни, — Колби отступил на шаг и заговорил обычным голосом: — Збиг, опасаясь аппаратных помех со стороны Госдепа по линии своего польского проекта и этой ленинградской игры, пролоббировал создание под собой национального совета по разведке. Боссом туда ставят Дика Леманна, а вот его замом, курирующим разработку ленинградского "Источника" — меня. Директива уже подписана президентом. Так что я теперь в этой игре официально.

— Шеф, — ухмыльнулся Джордж, — вас стоит с этим поздравлять?

— А вот это — вряд ли, — меланхолично отмахнулся Колби и опять понизил голос: — а еще, парни, есть еще третья группа… Добро пожаловать в нее: здесь те, кто знают, — он отчетливо выделил последнее слово, — что это и не Кремль, и не автономная группа.

— Оп-с… — вырвалось из Джорджа после небольшой паузы, — а что, так бывает? А…

— Бывает, — решительно перебил его Колби, — но давайте двигаться последовательно. Все, что вам надо знать, я обязательно скажу.

Он опять зашагал по дорожке. Карл с Джорджем молча переглянулись за его спиной и двинулись следом.

— Итак, политический Вашингтон… — после небольшой паузы наставительно продолжил Колби, — тут разброд и шатание. Невозможность однозначно оценить результаты того, что считается ими игрой Кремля, приводит к столкновениям позиций — каждый трактует неясности в свою пользу.

— И по наркомафии? — Джордж опять бесцеремонно сбил Колби с попытки перевести все в размеренную лекцию. Карл покосился на него с выразительным неодобрением, но Джорджа было не остановить: — Я полагал, что у нас там чистый плюс. Да и слив палестинцев… Это ж были не наши?

— Нет, не наши. И — да, — качнул головой Колби, — это все действительно неоднозначно. Так, вброс информационного пакета по колумбийской наркомафии поставил подножку и обозначившейся в последнее время кубинской активности на данном направлении. Мы, раскручивая этот клубок, смогли ее идентифицировать, а, значит, и начать противодействовать. Оказалось, что это вотчина генерала Очоа, а к нему у Москвы в последнее время накопилось много неоплаченных счетов. Он курирует кубинские силы в Африке. Их отказ воевать против сепаратистов в Эритрее серьезно осложнил положение Советов на Африканском Роге, да, к тому же, создал определенную двусмысленность в отношениях Москвы и Гаваны.

— Подножку ли? — засомневался Карл, — может быть, наоборот, расчистили им поле?

— Может и так, — легко согласился Колби, — я же говорю, однозначности нет. Нужно время, чтобы оценить последствия в динамике.

— Красные Бригады? — подбросил Джордж очередную тему для обсуждения.

— Ситуация со срывом похищения в Риме по-своему уникальна, — усмехнулся Колби, — это пока единственный случай, когда активность Источника оказалась явно направлена если не против официальных планов нашего правительства, то уж точно против внятно обозначенных настроений во влиятельных кругах политического сообщества Вашингтона. Случись что серьезное с Альдо Моро — и многие бы здесь в тот же вечер подняли бокалы с шампанским.

— Афганистан? Израиль? — Джордж был явно настроен на получение максимума информации.

— Афганистан… — тяжело вздохнул Колби, — аналитики считают, что расчетливое уничтожение Халька привело к оптимизации роли Советов в Афганистане и повысило устойчивость вдоль южной "дуги нестабильности". Вдобавок, на фоне обострения внутриполитической ситуации в Иране, отмечены попытки скрытых контактов иранского шаха с Москвой — Пехлеви эту комбинацию оценил по достоинству и сейчас пытается зондировать, причем в тайне от нас, возможность как-то опереться на Москву в противостоянии с религиозными фанатиками у себя дома. Что же касается палестинцев… — Колби на миг задумался, — начну с того, что вектор события на основе одного акта с достаточной достоверностью пока определить невозможно. Гораздо важнее другое: Вашингтон в результате сейчас попал в стратегическую "вилку". Для многих здесь этот слив выглядит признаком того, что Кремль хочет участвовать в идущем сейчас за "закрытыми дверями" ближневосточном мирном процессе. Тем более, что такие сигналы от Москвы продолжают идти и сейчас: не далее, как три дня назад высокопоставленный русский контактер Примаков провел в Аммане переговоры с королем Хуссейном, проявив при этом и недюжинную информированность, и неожиданную гибкость. Безусловно, если бы Москва искренне впряглась в такое миротворчество, то вопросы безопасности Израиля, столь близкие сердцу многих в Вашингтоне, решались бы намного проще… Пат Мойнихен учуял запах "большой сделки" и теперь рвет и мечет, и рвется в Москву, желая отметиться в ее заключении. В общем, Картеру нужно оперативно выбирать, что для нас важнее: существенные гарантии безопасности Израилю со стороны СССР или раскрутка направленного против Советов "польского" проекта Збига. Одновременно эти две линии не потянуть — они очевидно конфликтуют между собой.

— Что хочет Бжезинский — можно не объяснять, — понимающе улыбнулся Джордж.

— Да, это очевидно, — согласился Колби, — и эта очевидность сейчас серьезно подрывает его позиции: влиятельные друзья Израиля охотно проходятся по его происхождению, мол, национальные комплексы исторической родины для него важнее интересов страны, гражданином которой он является. При этом следует учесть и то, что для стратегического подкрепления польского проекта Бжезинский уже успел озвучить кое-где предложение поджечь южное подбрюшье Советов, пойдя на ситуативную поддержку радикального ислама, пусть и не напрямую, а через саудитов. А, значит, жертвовать Ираном и наращивать угрозы Израилю. И все это ради не вполне ясных перспектив потеснить глобального оппонента. Это вызывало значительное сопротивление и ранее, а уж сейчас, на фоне этих, как считают здесь, примиряющих жестов Кремля… Збигу сейчас приходится умерить свой пыл — не вовремя начатый крестовый поход может обернуться для него политическим самоубийством.

— Понятненько, — многозначительно протянул Джордж, — а в Израиле, насколько я в курсе, традиционно сильны настроения на восстановление отношений с Москвой… У Советов будут очень сильные карты, если они захотят обменять на что-нибудь существенное свою поддержку семейного бизнеса Арафата.

— Да, — еще раз кивнул Колби и закинул, сцепляя, руки за спину, — если им вдруг хватит ума на действительно конструктивную позицию по палестинскому вопросу, то сторонникам новой жесткой линии в Вашингтоне будет ох как не просто. Традиционалисты встанут стеной.

Карл потер переносицу, потом внимательно посмотрел на Колби:

— Но ситуация радикально меняется, если утечки идут не из Кремля, а от автономной группы?

— Это верно лишь отчасти, — пожал тот плечами, — в конце концов, мы действительно в последнее время стали замечать необычные изменения в поведении Кремля. Причем больше всего наших будущих друзей тревожит даже не возросшая осмысленность действий Москвы на внешнеполитической арене, а вдруг прорезавшийся на высшем уровне интерес к структурным проблемам экономики "мира социализма". А это, вообще-то, как раз те вопросы, которые со времен Киссинджера рассматривались нами как одно из окон уязвимости Советов. Наши контакты в профильных академических институтах сообщают о совершенно необычной активности в этом направлении. То есть в Кремле действительно происходит что-то необычное. Но вот происходят утечки из-за этого или, наоборот, активность Источника является тому причиной — неизвестно. Но, конечно, Збиг дорого заплатил бы за твердые доказательства существования некой автономной группы вокруг одного из кремлевских небожителей. В конце концов, нащупать тропу Эфиальта в СССР — это его старая идея-фикс, но на руках у него сейчас нет ничего, кроме сомнений. А, в конечном счете, президенту надо предлагать не рассуждения, а решения или, по крайне мере, точные формулировки вопросов президентского уровня.

— А на что Бжезинский тут напирает? — поинтересовался Джордж.

— По сути-то он прав, — задумчиво сказал Колби, — каналы связи носят весьма экстравагантный для профессионалов характер.

— Разве это обстоятельство не противоречит самой концепции некой группы вокруг обитателя Кремля? — удивился Джордж и быстро пояснил: — Ну, я к тому, что любая такая группа с серьезными интересами на международном уровне неизбежно имеет в своем распоряжении и стандартные каналы общения с зарубежными партнерами. Не нужна была бы им для установления контактов с нами вся эта экзотика.

— Збиг это понимает, — согласился Колби, — он предполагает, что Источник — это секретоноситель высшей категории, по каким-то внутрикремлевским причинам пониженный в Ленинград и, в силу этого, потерявший доступ к таким каналам связи.

— Но взамен приобрел мотив для выхода на нас, — ухмыльнулся Карл.

— Именно. Примерно так Збиг и думает. Поэтому его интерес в том, чтобы быстро и убедительно удостовериться в существовании такого обиженного партаппаратчика и установить с ним связь. В дальнейшем следовало как-то поспособствовать реабилитации этого контакта в глазах Кремля и возвращению его на высокую орбиту. Ради этого можно было бы пойти и на определенные и даже существенные жертвы с нашей стороны. А дальше — как карты лягут, но у нас в рукаве был бы джокер.

— В целом — все разумно, — сказал Карл и с прищуром посмотрел на шефа, — но все на самом деле не так?

— Чуть-чуть, — улыбка тронула только губы Колби, но глаза его остались серьезны, — чуть-чуть не так. Збиг, конечно, любопытен как кошка, но некоторые выбивающиеся из этой концепции детали нам пока удается спрятать от него под ворохом необработанных данных. Вот, например…

Он расстегнул куртку и извлек из-за внутреннего кармана сложенный вдвое файл с бумагами.

— Читайте, тут немного. Чтобы достать это, пришлось погасить одному хитрому еврею старый долг… Большой старый долг, — он болезненно поморщился, потом махнул рукой, — но это подтверждение мыслей Бросса того стоило.

— Джон с нами? — рука Карла, уже взявшаяся за папку, замерла.

— Мы в этом деле партнеры, — подтвердил Колби.

— Это хорошо, — порадовался Карл и открыл папку, — вы, Джон, Френк… Вся наша старая гвардия собирается. Чую, это будет еще тот рок-н-ролл.

Джордж нетерпеливо приткнулся к его плечу, впиваясь глазами в текст. Карл чуть слышно хмыкнул и поправил папку, чтобы тому стало удобнее.

Колби огляделся: вокруг было по-прежнему безлюдно (стоянка автомашин находилась с другой стороны штаб-квартиры, и редкие бездельники забредали в этот лесок в рабочее время). Он обхватил себя руками и застыл, подставив лицо солнцу, лишь ухом чутко улавливая реакции своих младших компаньонов на прочитанное.

Сначала было тихо, лишь время от времени шуршали страницы, да скрипел гравий под ногами нетерпеливо переминающегося Джорджа — тот читал в два раза быстрее Карла. Потом Джордж начал возбужденно сопеть, хмыкать и комментировать вполголоса:

— Пфф-ф-ф… Чушь какая, так не делают… Ага… Ого! Листай, копуша… Так… Так… Угу… Умно. Листай же… Не, ну глупость же несусветная! Давай дальше… Что?! Э! Это что за хрень? Босс, это шутка?!

Колби открыл глаза и посмотрел на Джорджа. Тот напоминал встопорщенного воробья, во взгляде мешались недоумение и прямо-таки запредельная детская обида.

— Что за хрень? — требовательно повторил Джордж.

— Рак, — тоном терпеливого родителя ответил Колби. Он помнил свою реакцию на эти медицинские выписки, — на самой ранней стадии. Если бы прицельно не искали, то и не нашли.

Карл как-то воровато оглянулся.

— Так это ж… — сказал растерянно, — это же… А перепроверяли?!

— Харель сам в растерянности. Было видно, что настоящего значения этих бумаг он не понимает, а то бы мне их не видать, как своих ушей. Но специальную группу под это Моссад уже создал.

— Шеф, — голос Карла отвердел, — вы сами-то в это верите?

— Да. Уже — да. Есть и другие подтверждения. Не такие прямые, но есть, — Колби прошелся по собеседникам серьезным взглядом, и они прониклись.

— Тсс-ссс… — выдохнул Джордж, и в глазах его вдруг блеснул восторг, — черт! Да это же…

— Да, — кивнул Колби, — это же… Верно. Из-за этого в Ленинграде от коллег скоро будет не протолкнуться. Но мы должны успеть первыми. И не ради политических интересов наших будущих друзей. Тут, парни, уже не Советы в фатальной воронке событий, а как бы не весь современный мировой расклад идет к черту… Информация о ТАКОМ источнике — бесценна. Что уж говорить о доступе к нему…

— Так, — Карл устало помассировал виски, упорядочивая мысли, — два… Нет, даже три вопроса. Как все же искать, что от него хотим, и как действуем, найдя.

— А его природа? Что он из себя представляет и откуда взялся! — влез Джордж.

— Тьфу на тебя! — окрысился Карл, — не лезь с глупостями!

— А он прав, кстати, — заметил Колби, с легкой улыбкой наблюдавший за начавшейся было перепалкой, — у Джона есть гипотеза на эту тему, как раз выводящая на план наших дальнейших действий. Вот это, — он щелкнул пальцем по папке, — доказывает то, что мы уже подозревали: у Источника крайняя, сверхестественная степень осведомленности, которая не может быть объяснена привычным способом. Все остальное можно, пусть и с натяжками, объяснить рационально, а вот это уже точно нет.

— А иероглифы Фолк? — удивился Карл.

— Да что в тех иероглифах, — отмахнулся Колби, — это обстоятельство становится принципиальной тайной только в том случае, если мы абстрагируемся от среды, в которой существовала ее семья. База по богатым китайцам вполне могла быть наработана еще той же триадой, с которой у ее деда были трения. Потом ее могла перенять китайская разведка и передать Советам в период их плотного сотрудничества. Да и память маленькой девочки несовершенна… Мало ли кто в раннем ее возрасте был вхож в их семью на правах почти что члена. Сейчас это уже и не восстановить.

— Ну, как вы, шеф, и говорите: с натяжками… Так что, говорите, там Бросс придумал?

— О! Помните, парни, такую нашу легендарную программу "МК-Ультра"? По глазам вижу, что помните, — покивал Колби довольно, а потом приобнял Карла с Джоном за плечи и, потянув за собой по дорожке, продолжил: — У русских, судя по всему, есть такая же, и продвинулись они в ней куда как дальше. Возможно, некоторые эффекты носят случайный и отсроченный характер, однако…

Следующие десять минут Колби вводил разведчиков, ошеломленных новым дискурсом, в суть гипотезы.

— Я бы предпочел что-нибудь более… прогнозируемое, — дослушав, зябко передернул плечами Джордж, — да хотя бы инопланетян. Да понял я, понял! — выставил он ладони перед собой в защитном жесте, — что есть, с тем и работаем… Но неприятно. А как, действительно, искать-то такое будем?

— Ну, для начала, — подмигнул Колби, — король Марокко пожелал провести внеочередной всемирный конгресс военной медицины у себя в стране и уже выделил на это необходимые средства. Мероприятие будет тематическим, посвящено военной психофизиологии. Оргкомитет создан, приглашения на октябрь рассылаются. В том числе аж четыре десятка в Союз… Конечно, участников такой программы из Советов не выпустят, но в сообществе их коллег не могут не ходить слухи. Как отправная точка для идентификации сойдет.

— Понятно, — по лицу Карла поползла малоприятная косая улыбка, — повстанцы из фронта ПОЛИСАРИО совсем обнаглели? Порой хватают заложников прямо в столице?

— Да, — Колби на миг погрустнел, — придется так, грубо. Времени в обрез. Та стратегическая "вилка", о которой я говорил, диктует темп. Или мы идем на дальнейшую разрядку с Кремлем, или надо добиться, чтобы любая следующая администрация въехала в Белый Дом, имея кризис с Советами на руках. Да и вообще, ситуация во многих странах развивается очень динамично. Обрушение режимов в Иране и Никарагуа может произойти еще в этом году, и чем это аукнется в этих важнейших для нас регионах — совершенно непонятно.

— В октябре в Марокко неплохо… — прозрачно намекнул Джордж.

— Сами справимся, — мягко улыбнулся Колби, — вам будет чем заняться в Ленинграде. Если источник — подросток, то он должен выделяться на общем фоне. И — да, без поддержки от местных, находящихся вне поля зрения КГБ, вам не обойтись… Я расконсервирую двух старых спящих агентов. Они уже в возрасте, но опыта и хватки у них на десятерых хватит. К осени переедут в Ленинград, будет вам подспорье в поле.

— Вот это — нужно. Такого сильно не хватало, — кивнул Карл с благодарностью.

— Эти, из резидентуры… — Колби повел в воздухе пальцами, словно что-то ощупывая, — вам, так понял, глянулись?

— Хороший материал, — с неожиданной теплотой в голосе подтвердил Карл, — и Вудрофф, и Фолк. Мы бы взяли их к себе.

Джордж встрепенулся:

— Девочке было бы хорошо предложить выбор: перевод с повышением на Тайвань или дальнейшее участие в операции. Она, думаю, откажется от перевода, но лояльность и мотивация повысятся.

— Нет, — помотал головой Колби, — пока — нет. Не будем рисковать. Источник через нее уже выходил. Если восстановление контакта случится по его инициативе, то с определенной вероятностью произойдет через нее. Само ее присутствие в стандартном режиме утренней пробежки — это сигнал для Источника о том, что он по-прежнему может рассчитывать на контакт с нами. Так что — нет. Придумай, как поощрить ее иначе.

— Хорошо, — голос Карла стал суше, мысли его уже ускакали дальше, к переформатированию текущей операции: — Надо по косвенным прокачать, что Советам известно об Источнике. Для нас любая крупица информации сейчас бесценна.

— Да, — согласился Колби, — уже. Судя по всему, информационное облако, вызванное активностью Источника, начинает расползаться по верхним этажам советской партийно-государственной системы. Его можно отслеживать и анализировать. Сейчас, в свете необычной активности Кремля, вполне уместно будет прямо обратиться за содействием к тем нашим контактам, что традиционно благорасположены к сотрудничеству с Западом. Ведь не шпионажем же с ними будем заниматься… Напротив, в духе взаимопонимания попросим помочь разобраться с новыми элементами и веяниями в политике СССР и возможными изменениями в системе принятие решений. Надо ж понять — на пользу это нашему с ними взаимопониманию или знак возможных будущих затруднений, — лицо Колби, пока он выговаривал эти конструкции, оставалось абсолютно серьезным, лишь глаза искрили смехом, — заодно поймем, насколько исходящие от Источника сведения восприняты системой советского руководства, насколько они готовы его интегрировать.

— Будем с нетерпением ждать результатов этой международной кооперации, — усмехнулся Карл и сразу посерьезнел, — предположим, мы нашли к нему подход… Что нас будет интересовать в первую очередь?

— Уфф-ф-ф… — выдохнул Колби и остановился. Задумчиво потер ладони, словно вдруг замерз, потом посмотрел на Карла особым, "руководящим" взглядом: — для начала следует просто пообщаться с ним в подходящей для того обстановке на одну из тем, сведения по которой могут быть проверены. Просто понять, как именно будет выглядеть информация от Источника, не подготовленная им заранее. А вот если его способности к подтвердятся… Пусть даже частично… Вот тогда да, — он многозначительно покивал, — тогда все закрутится чрезвычайно туго… Во-первых, перед нами сразу встанет вопрос о том, насколько он системно мыслит, — Колби опять невольно соскользнул на "профессорский" тон; слова сами послушно выстраивались на языке, чтобы выступить в единственно правильном, исключающем всякую двусмысленность порядке: — Сейчас неясно, имеют ли наблюдаемые противоречия в действиях Источника хаотическую природу, например, от неумения понимать последствия раскрытия определенной информации, или же существует такой общий замысел, в пределах которого все эти внешне противоречивые проявления логично связаны и вполне взаимодополняют друг друга, создавая пространство решения некоей, пока неизвестной нами задачи.

Взгляд его упал на Джорджа — тот безуспешно пытался скрыть ухмылку.

— Опять слишком заумно говорю, да? — спросил у него Колби.

— Шеф, да я наслаждаюсь! — поспешно заверил тот, — чтоб я так говорил…

Колби покосился на Карла с неожиданным сочувствием.

— Да я как-то уже привык, — развел тот понятливо руками.

— Ладно, — проворчал Колби, — в общем, надо будет понять, как выводить его на сотрудничество. Источник проявил определенное желание сотрудничать с нами, а, следовательно, имеет для этого определенный, судя по всему — идейный, мотив. КГБ не жалеет на финской границе сил — значит и в Москве не исключают возможности того, что он может переметнуться к нам. Ясно так же, что от коммунистической ортодоксии в любом ее понимании, Источник — кем бы он ни был — весьма далек. Поэтому в случае контакта с ним надо будет для начала напирать на то, что система властных сообществ в США не монолит, поэтому здесь возможен более живой отклик на новые идеи. Эмигрировав, он мог бы обрести в Вашингтоне союзников достаточно высокого уровня и авторитета.

— Какие-то формы давления? — деловито поинтересовался Карл.

— Да ни боже упаси! — Колби эмоционально всплеснул руками, — без моей личной санкции категорически исключается использование любых форсированных методов или медикаментозных средств — кто бы и что бы от вас не требовал.

— Ломать и портить категорически воспрещено, — пробормотал Джордж.

— Абсолютно! — энергично кивнул Колби.

— Если источник удастся идентифицировать, но он окажется под угрозой раскрытия КГБ? — Карл с интересом посмотрел на шефа.

— Тут — да, сразу даю санкцию на его эвакуацию, пусть даже и принудительную. Потом извинимся столько раз, сколько понадобится. Но без медикаментов! И по голове не бейте.

— Принято, — Карл со значением посмотрел на Джорджа, — надо начинать максимально скрытно, но интенсивно готовить базу для форсирования операции во второй фазе, по двум-трем вероятным сценариям. Начинай прокачивать.

— Угум-с… — принял тот вводную и задумчиво пожевал губы. Потом воскликнул: — Шеф! А если Советы возьмут его под контроль вперед нас?

— Ох… — выдохнул Колби, — ну и вопросики у тебя. Тогда будем настаивать в переговорах с Советами на кондоминиуме, стараться интернационализировать феномен, включить его в коммуникацию с системой наших экспертных групп. В интересах, так сказать, всего человечества. В общем, придется договариваться. Но это пусть уже у Вашингтона голова болит.

— В целом — ясно, — бордо сказал Джордж, — веселуха будет. Рок-н-ролл с саблями…

— Парни… — Колби положил руки им на плечи, притянул к себе и сказал доверительно: — Не забывайте самое главное: независимо от своей природы, информационный фонтан такой силы всегда несет угрозу гибели всякому, кто оказался рядом с ним — хотя бы и по случайности. Я не требую от вас подвигов.

— Мы это ценим, шеф, — помолчав, глуховато сказал Карл, — мы вернемся Обязательно.