Глава четвертая. Сожаления

Не сомневаюсь, большинство девчонок делают все, чтобы подстроить очередную встречу с Эштоном Хенли, если им довелось напиться и пообжиматься с ним в темном уголке.

Но я не такая.

И у меня нет ни малейшего желания общаться с ним, пока я учусь в Принстоне.

К сожалению, судьба распорядилась иначе: у меня было всего два спокойных дня.

Выстояв очередь в книжном магазине, спешу в общежитие, чтобы оставить там тонну учебников и успеть на автобусную экскурсию по кампусу. Хочу узнать как можно больше о его истории, насчитывающей уже два с половиной века, и красивейшей готической архитектуре. Так что времени у меня в обрез.

Ну и, конечно же, именно в такой момент попадаю в засаду.

– Что у тебя там, Ирландка? – Ловкая рука вытягивает перечень моих учебных курсов, засунутый между книжками и моей грудью, задевая ключицу, и я невольно вздрагиваю.

– Ничего, – бормочу я, не собираясь вступать в какие бы то ни было дискуссии. А он уже изучает список предметов, с задумчивым видом покусывая чувственную нижнюю губу. Мне остается лишь смириться и ждать, ну и, пользуясь случаем, обратить внимание на то, что я упустила в темноте и пьяном угаре. Когда была полуголая и меня загнали в угол. Как оказалось при свете дня, волосы у Эштона не черные, а темно-каштановые. Густые брови в идеальном порядке. А глаза не просто карие, а с зелеными крапинками. И ресницы у него длиннющие, густые и загнутые…

– Ирландка?

– Что? – Я отвлекаюсь от своих мыслей, а он смотрит на меня с ухмылкой, будто сказал мне что-то важное, а я так увлеченно его разглядывала, что не расслышала.

Так оно и было.

Прочищаю горло и чувствую, как уши, а потом и все остальное заливает румянец. Мне хочется спросить, почему он называет меня Ирландкой, но вместо этого просто переспрашиваю:

– Что ты сказал?

На мою удачу, он меня не подкалывает, а спрашивает:

– Как татуировка? – И осторожно кладет на место листок, снова задевая пальцем ключицу. А я снова вздрагиваю от его прикосновения.

– Все в порядке. – Перевожу дыхание, прижимая стопу книг к груди, и отвожу глаза. Смотрю на снующих мимо студентов. Куда угодно смотрю, только бы не видеть живое напоминание о той скандальной ночи.

– Да? А у меня зудит. Адски.

– Ну да, чешется немного, – соглашаюсь я и поднимаю глаза на лицо Эштона. Он широко улыбается, и на щеках у него обалденные ямочки. Такие глубокие, что у меня учащается дыхание. Такие глубокие, что я вдруг вспоминаю, как любовалась ими, когда была пьяная. Настолько пьяная, что тыкала в одну пальцем. А может, и языком залезала.

– У тебя-то она хотя бы на спине, – говорит он с глуповатым видом. Он такой загорелый, что я не могу понять, на самом деле щеки у него чуть покраснели, или мне только кажется.

И тут я не выдерживаю и хихикаю. Он тоже хохотнул. А потом я вдруг вижу нас со стороны – стоим напротив друг друга и смеемся. Только мои пальцы теребят его волосы на шее, а его язык ласкает мочку моего уха. Я тут же перестаю смеяться и прикусываю губу.

– Ну и сглупил же я! – тихо говорит он, качая головой. – Хорошо хоть она совсем маленькая.

А я все стараюсь прогнать картинку из головы и в результате, не подумав, соглашаюсь с ним:

– Да, я с трудом прочитала, и то пришлось наклоняться поближе… – И тут до меня доходит, что я произнесла это вслух, и кровь отливает от лица. Неужели я на самом деле это сказала? Нет, этого не может быть.

Судя по его глазам, понимаю, что может. Я так и сказала. Сейчас мне станет дурно.

– Я… Я не… Мне уже пора. – И я медленно отступаю, а по спине у меня катится капелька пота.

Он идет за мной и говорит, кивнув на список предметов:

– У тебя полно лекций по естественным наукам.

План побега накрывается медным тазом. Что он делает? Зачем он меня забалтывает? Надеется на продолжение? А я этого хочу?

Быстро окидываю его взглядом. Да, приходится признать: он хорош собой. Как сказала Риган, один из самых сексуальных парней во всем университете. Я здесь всего четыре дня. Пока не могу судить сама, однако уверена, что так оно и есть. И у меня слишком много воспоминаний, от которых меня бросает в дрожь, чтобы пытаться обманывать себя, будто бы мне все это не понравилось.

Но… нет, продолжения я не хочу. То есть, когда я на него смотрю, я понимаю: все это неправильно. Да он даже не похож на студента Принстона. Дело не в том, что есть какой-то определенный тип правильного студента Принстона, ничего такого нет. Судя по тому, что я вижу, студенты тут на удивление разные. И мало похожи на популярный образ из кинофильмов восьмидесятых: этакий избалованный парень из обеспеченной семьи в дорогущем джемпере или куртке.

Просто Эштон не укладывается в мое личное представление о студенте Принстона. Не знаю, что тому причиной – его модные линялые джинсы с низковатой посадкой, серая рубашка с закатанными рукавами, татуировка на внутренней части предплечья или потертый кожаный браслет на запястье, похожий на наручник… Не знаю, в чем точно дело.

– Ирландка?

Опять он меня так называет. Трепло! Почему он не зовет меня по имени? Придумал мне свое имя. Судя по его ухмылке, он снова застукал меня за разглядыванием и наслаждается моментом.

Прочищаю горло и выдавливаю:

– Да. Только естественные науки. За исключением одного курса. – Я имею в виду курс английской литературы. С точки зрения медицинской карьеры, этот курс бесполезен, но доктор Штейнер будет доволен, что по его «рекомендации» я выбрала один курс, которым мне самой и в голову бы не пришло заняться.

– Попробую угадать. Хочешь посвятить себя медицине?

Киваю и улыбаюсь.

– Детская онкология. – В отличие от многих студентов, которые не представляют, чем заниматься в жизни, я выбрала себе профессию еще в детстве, когда моя подруга Сара Доусон умерла от лейкемии. Тогда мне было девять. Решение пришло само собой. Я плакала и спросила папу, чем я могла бы ей помочь. Папа ласково улыбнулся и объяснил мне, что я ничем не могла помочь Саре, но я девочка способная и, когда вырасту, смогу стать хорошим врачом и спасу жизнь другим детям. Спасать детей – это же так благородно. И с того дня я не ставила под сомнение эту цель и упорно шла к ней.

Однако сейчас, глядя на выражение лица Эштона, можно подумать, я сказала ему, что мечтаю работать ассенизатором. На миг повисает пауза, а потом он резко меняет тему:

– Послушай, по поводу субботней вечеринки… Может, сделаем вид, будто ничего не было? – спрашивает он, засунув руки в карманы.

У меня отваливается челюсть, а мозг лихорадочно переваривает его слова. Последние три дня я сама только об этом и думаю. Сделаем вид? Хотелось бы. Было бы здорово, если бы я могла нажать клавишу «стереть» и больше не осталось бы тех воспоминаний, от которых я краснею и утрачиваю способность сосредоточиваться на. на всем остальном.

– Легко! – говорю я с улыбкой. – Остается только уговорить сделать то же самое мою сестру и Риган.

Он поднимает руку и скребет затылок, в результате чего рубашка натягивается у него на груди, и я вижу рельефные мышцы. И вспоминаю, как ласкала их на злополучной вечеринке.

– Думаю, с твоей сестрой проблем не будет, она ведь уехала.

– Да, не будет, – соглашаюсь я. Просто она станет присылать мне время от времени фотки лысого здоровяка, который трудится над татуировкой у тебя на заднице, чтобы я вдруг не запамятовала. Я предусмотрительно уничтожила это сообщение, но уверена, что получу еще не одно подобное послание.

– А Риган не проболтается, – продолжает Эштон. Опустив руку, он смотрит в сторону и бормочет, скорее себе самому: – Она свой парень.

– Отлично. Тогда все в порядке… – Может, я тогда смогу отодвинуть все это и снова стать собой. Ливи Клири. Будущий врач. Хорошая девочка.

Эштон смотрит мне в лицо, опускает взгляд на губы: наверное, потому что я усиленно кусаю нижнюю, еще чуть-чуть – и прокушу. Мне кажется, надо еще что-то сказать:

– А я почти ничего не помню, так что… – И я умолкаю, удивляясь тому, с какой легкостью я лгу. Оказывается, это так просто.

Он наклоняет голову и снова отводит взгляд в сторону, словно глубоко задумался. Потом чуть удивленно улыбается и говорит:

– Признаться, впервые слышу такое от девушки.

Я чувствую, как уголок рта у меня поднимается в улыбке, и опускаю глаза на его кроссовки, а сама думаю: Ливи, ты заработала один балл. Правда, общий счет после этой беседы разгромный, и не в мою пользу.

– Все бывает когда-нибудь в первый раз.

Его смех вынуждает меня снова поднять взгляд: он качает головой, словно смеется какой-то своей шутке.

– Что?

– Ничего. Просто… – Он держит паузу, словно решает, говорить или промолчать. Все-таки решает сказать и усугубляет мое унижение широкой улыбкой: – Просто у тебя, Ирландка, в ту ночь много чего было впервые. Каждый раз ты сама загибала пальцы.

Лучше бы мне сразу умереть на месте. Похоже, так оно и будет: сердце сейчас остановится. Не знаю почему, но руки слабеют, и все мои учебники валятся на траву. Рядышком с последними крохами моего растоптанного достоинства.

Я чуть не падаю, чтобы поднять их, и пытаюсь припомнить подробности вечеринки. Дело в том, что я не помню, как разговаривала с Эштоном. И точно не помню, как загибала пальцы, подсчитывая все свои…

И тут на мою беду сейф в моей памяти приоткрывается, и я вижу еще одну картинку. Кирпичная стена у меня за спиной, передо мной Эштон, я обвила ногами его за пояс, и он прижимает меня к себе. А я шепчу ему на ухо, что ничего подобного раньше не чувствовала и что это, оказывается, намного тверже, чем я предполагала.

– Боже праведный! – со стоном выдавливаю я, и у меня сводит живот. Нет, сейчас меня точно вырвет. Прямо на глазах у всех.

Сердце начинает колотиться еще сильнее, когда я осознаю, что моим унижениям нет конца. Ведь тогда на вечеринке я говорила точь-в-точь как актриса из того ужасного видео, которое меня силком заставила смотреть Кейси. Я случайно зашла к этим чудикам, когда они его смотрели. Кейси буквально приковала меня к дивану и не отпускала, а Трент, Дэн и Бен ржали, как кони, над тем, как я краснела и вопила от ужаса.

Нет, это не сестра, а Антихрист. Это она во всем виновата. Она и Штейнер. И этот проклятый коктейль. И…

– Ирландка! – Услышав голос Эштона, я вздрагиваю, и до меня доходит, что он сидит на корточках рядом со мной и держит в руках учебник, и вид у него озадаченный. Он берет меня за локоть и помогает подняться на ноги. – Похоже, ты с головой погрузилась в свои мысли, так? – говорит он, протягивая мне книгу.

Не знаю, что ответить, поэтому молчу. Выдерживаю паузу, беру учебник и тихо говорю:

– Можешь считать, что субботняя вечеринка забыта.

– Спасибо, Ирландка. – Он трет лоб кончиками пальцев. – Не хотел, чтобы так все вышло. Мне жаль. То есть… – Он смотрит на меня и морщится, словно столкнулся со мной и проверяет, не ушиблась ли я. Я слышу чуть заметный вздох, а потом он отступает назад. – Еще увидимся.

Я чуть заметно киваю и выдавливаю улыбочку. А про себя ору изо всех сил: «Не дождешься!»

– Черт возьми! – бормочу я, когда прихожу на место встречи с опозданием в десять минут. Смотрю по сторонам: ни автобуса, ни экскурсантов. Уехали знакомиться с достопримечательностями этого замечательного университета, а я торчу тут одна, снова и снова прокручивая в голове разговор с Эштоном. Каждое его слово застряло в памяти. Особенно эти два: «Мне жаль».

Он сожалеет, что связался со мной. Этот повернутый на сексе тип так сожалеет, что выслеживает меня и просит, чтобы я никому ничего не сказала.

Ему даже неприятно вспоминать об этом. Поэтому он и поморщился.

Одно дело, когда я сожалею о том, что у меня с ним было. То есть я совершила глупость, нечто абсолютно для меня нехарактерное. В результате у меня впервые случилось столько всего – и с кем? С парнем, которого я совсем не знаю. С типом, у которого до меня была сотня пьяных девиц-однодневок, и наверняка дело заходило намного дальше, чем со мной.

И теперь ему, видите ли, жаль.

Сажусь на ступеньку лестницы и невидящим взглядом смотрю на свои руки. Все, что есть во мне разумного, твердит мне: хватит думать об этом. Но я не могу остановиться. Несколько раз сглатываю слюну, но во рту по-прежнему сухо, а я все перебираю в голове мыслимые и немыслимые причины, по которым Эштон может сожалеть о случившемся. Может, он считает меня непривлекательной? Проснулся в воскресное утро, увидел меня трезвым взглядом и подумал: «Какого хрена я тут делаю рядом с этой серой мышкой?» Ясное дело, видок у меня был еще тот: волосы всклокоченные, глаза опухшие, а изо рта разит так, что цветочки вянут.

А может, дело в моем «уровне мастерства»? Разумеется, опыта у меня нет, но… неужели я настолько плоха?

Я настолько погрузилась в свои мысли, что, когда рядом какой-то парень сказал «извините», не подняла головы, решив, что он разговаривает с кем-то еще. Но услышав то, что он сказал потом, вернее, как он это сказал, подняла глаза, чтобы взглянуть, кто это.

– С вами все в порядке?

Смотрю, приоткрыв рот от удивления, а он садится рядом со мной, и я молча киваю, глядя на его темно-зеленые глаза и приятную улыбку.

– Вы уверены? – спрашивает незнакомец с легкой усмешкой. Такой же приятной, как и его улыбка.

– Вы из Ирландии? – выпаливаю я, не успев совладать с собой. Закрываю глаза, пытаясь объяснить себе, почему я это спросила. – То есть… я подумала… У вас акцент… Мне показалось, вы приехали из Ирландии. – А ты, Ливи, сбежала из дурки.

– Меня зовут Коннор. Вы правы. Я родом из…

– Дублина, – перебиваю его я, а внутри поднимается волна радостного возбуждения.

Он кивает с лучезарным видом, словно ему очень приятно.

– Живу в Штатах с двенадцати лет.

Улыбаюсь еще шире. Не могу остановиться. Наверное, здорово похожа на слабоумную.

– А вас как зовут? Или мне называть вас просто «мисс Улыбка»?

– Ой, извините. – Пытаюсь придать лицу серьезность и протягиваю ему руку. – Ливи Клири.

Он вскидывает брови и берет мою ладонь в свою. Рука у него теплая и сильная. и уютная.

– Мой отец вырос в Дублине. А ваш акцент. вы мне его напомнили. – Папа переехал в Штаты, когда ему было тринадцать, и давно уже говорил без акцента, но порой у него проскальзывали ирландские словечки. Как и у Коннора.

– Значит, ваш отец тоже обаятельный и привлекательный?

Я хмыкаю и опускаю глаза, прикусив язык, чтобы случайно его не поправить. Был обаятельным и привлекательным. Пару минут разговора маловато, чтобы обсуждать тему ушедших родителей.

Какое-то время мы сидим молча, а потом Коннор спрашивает:

– Мисс Клири, а почему вы сидите тут в полном одиночестве?

Я вздыхаю и небрежно взмахиваю рукой.

– Собиралась на ознакомительную экскурсию, но опоздала. Задержалась с… – Мысли возвращаются к предыдущему разговору, нарушая мой покой. – С одним засранцем, – рассеянно бормочу я себе под нос.

Коннор оглядывается кругом и спрашивает с улыбкой:

– А этот засранец где-то рядом?

Чувствую, что краснею.

– Не думала, что вы услышите. – С того дня как Штейнер порекомендовал мне разнообразить свою речь бранными словами – из лексикона сестры, – ловлю себя на том, что чуть ли не каждое произнесенное мною предложение расцвечено эмоциональным словечком. Особенно, если я расстроена или нервничаю, хотя сейчас я абсолютно спокойна. – Нет. Надеюсь, в данный момент он далеко отсюда. – В глубоком колодце, развлекается в компании девиц и ни о чем не жалеет.

– Ну, раз так, – Коннор поднимается и протягивает мне руку, – позвольте я покажу вам Принстон. Сомневаюсь, что эта экскурсия будет очень содержательной, но, между прочим, я тут уже три года.

Без малейших колебаний подаю ему руку. Сейчас это именно то, что мне нужно: прогуляться по кампусу в компании Коннора из Дублина.

Оказывается, Коннор из Дублина знает об истории Принстона на удивление мало. Однако он ловко компенсирует это изрядным количеством уморительных случаев из своего личного опыта. Когда мы возвращаемся к общежитию, мы с ним уже накоротке и у меня живот болит от смеха. (Коннор привел меня в уютный, почти средневековый дворик, о существовании которого я не знала, – отличное место для занятий!)

– …И на следующее утро, вот на этом самом месте, они нашли моего соседа по комнате в одних черных носках, – говорит Коннор с улыбкой, показывая на деревянную скамейку.

Где-то посередине экскурсии я поняла, насколько Коннор привлекательный. Сразу я этого не заметила, наверное, потому что была взвинчена после разговора с Эштоном. Коннор высокого роста, светловолосый, строгая стильная стрижка и гладкая, загорелая кожа. Он худощавый, но при ходьбе заметно, что под отглаженными брюками цвета хаки и клетчатой рубашкой тренированное тело. В общем, примерно так я и представляла себе того самого студента, с которым однажды буду гулять по кампусу.

Но особенно подкупает улыбка Коннора – широкая и искренняя. Она у него такая открытая, и за ней ничего не скрывается, никакого обмана.

– Как же ты успеваешь учиться? Тебя послушать, так ты только и ходишь по вечеринкам, – удивляюсь я, прислоняясь к скамейке и опираясь о нее коленом.

– А мои соседи хотели бы, чтобы я проводил на вечеринках еще больше времени, – с усмешкой возражает он. – Хотя во время учебного года предпочитаю их пропускать. Во всяком случае, во второй половине семестра. Каждому свое: лично я хочу получить в университете хорошее образование, а не больную печень и венерические заболевания.

Заметив мой взгляд, он вспыхивает и смущенно бормочет:

– Извини. – И продолжает с усмешкой: – Просто в последний раз они меня достали. Закатили в субботу такую вечеринку в тогах, что мы до сих пор не можем дом в порядок привести.

Чувствую, что деревенею. Вечеринка в тогах? Та самая, где я как следует оттянулась и зажигала с Эштоном? Переведя дыхание, шепотом спрашиваю:

– А где ты живешь? – Я понятия не имею, где была эта чертова вечеринка, так что адрес мне мало чем поможет. Главное понять – был ли там Коннор и видел ли он мое представление.

Коннор смотрит на меня заинтересованным взглядом.

– Прямо за территорией кампуса, с несколькими друзьями.

«Прямо за территорией кампуса». Именно так сказала Риган, когда мы в тот вечер собирались на вечеринку. Может, в тот раз была не одна вечеринка в тогах?

– Да? – Усилием воли пытаюсь изобразить непринужденный тон. В результате получаю обратный результат – будто меня кто-то душит. – Кстати, я в субботу была на вечеринке в тогах.

– Вот как? – усмехается Коннор. – Наверное, у нас в доме. Теперь мало кто устраивает такие вечеринки. – Он закатывает глаза. – Это все мой сосед Грант, большой любитель повыпендриваться. Было весело?

– Угу. – Слежу за ним краем глаза. – А тебе понравилось?

– А я был в Рочестере, на свадьбе у двоюродного брата, – отвечает Коннор, качая головой. – Жаль, что так совпало, но моя семья помешана на семейных праздниках. И пропусти я эту свадьбу, мама бы меня убила.

С облегчением перевожу дыхание, стараясь, чтобы Коннор не понял, как я рада, что его на вечеринке не было. Впрочем, будь он там, он бы сейчас со мной не разговаривал.

– Говорят, народ оттянулся на славу. Соседи полицию вызвали, чтобы прикрыть лавочку.

– Да, пьяных было много… – бормочу я и, чтобы поскорее покончить с этой темой, спрашиваю: – А у тебя какая специализация?

– Политика. Готовлюсь поступать на юридический. – Он не сводит с меня глаз. – Надеюсь, на будущий год поступлю в Йель или Стэнфорд.

– Здорово, – говорю я и снова ловлю себя на том, что смотрю в его дружелюбные зеленые глаза и улыбаюсь.

– А ты? Чем собираешься заниматься?

– Молекулярной биологией. Надеюсь стать врачом.

Коннор хмурит брови.

– А ты знаешь, что можно поступать в медицинский, даже если у тебя специализация в области гуманитарных предметов?

– Знаю. Просто мне легко даются естественные науки.

– Вот как! – Коннор смотрит на меня с нескрываемым любопытством. – Значит, ты и красивая, и умная. Убийственное сочетание.

Опускаю глаза и чувствую, что щеки у меня краснеют.

– Ну вот ты и дома. – Он обводит рукой фасад. – Роскошное здание, верно?

Поднимаю голову и рассматриваю этот образец неоготической архитектуры. В другое время я бы согласилась. Но сейчас чувствую разочарование: моя экскурсия в компании улыбчивого Коннора подошла к концу. А я еще не готова к этому.

Смотрю, как он отступает, засунув руки в карманы.

– Рад знакомству, Ливи из Майами.

– Взаимно, Коннор из Дублина.

Он подбрасывает носком камешек, и мы стоим молча, не зная, что сказать.

– В эту субботу у нас дома намечается небольшая вечеринка, – вдруг говорит Коннор. – Придешь? Если хочешь, захвати с собой свою чумовую соседку по комнате, про которую ты рассказывала.

– Но ведь ты же говорил, что во время учебного года не ходишь по вечеринкам, – подлавливаю его на противоречии.

Коннор задумчиво смотрит мне в глаза.

– Если это не повод пригласить красивую девушку. – Он краснеет и опускает взгляд.

А я внезапно осознаю, что Коннор не только симпатичный внешне, но еще и обаятельный. Не знаю, как надо отвечать в подобных случаях, поэтому просто говорю:

– Увидимся в субботу.

– Отлично. Часов в восемь? – Коннор называет улицу и номер дома, одаривает меня еще одной улыбкой и быстро уходит, словно спешит куда-то. А я все стою, прислонясь к скамейке, смотрю ему вслед и думаю: может, он пригласил меня просто из вежливости? Но тут, когда Коннор поворачивает за угол здания, он оборачивается и бросает на меня взгляд. Увидев, что я все еще на него глазею, посылает мне воздушный поцелуй и скрывается за углом.

А я сжимаю губы плотнее, чтобы не улыбаться как идиотка, от уха до уха.

День определенно задался.