Сначала все шло хорошо. Однажды Розелла позвонила мистеру Каслу (к счастью, я не присутствовал при разговоре) и получила дополнительное время на «доработку». Конечно, она не собиралась этим заниматься, за что я был очень ей благодарен.

Я жил с Розеллой и ее больным дедушкой. Содержать меня было не дорого, ведь я был Эхо. Я существовал на растворе из воды и сахара: пятьсот миллилитров в день. И еще сто двадцать две минуты подзарядки, так называемого «сна», ночью.

Когда Розелла уезжала на работу на свой склад в Валенсии, я заботился об Эрнесто и наблюдал за игуанами — их держали вместо домашних животных. Когда я выходил из дому, то видел длинную струйку дыма, тянущуюся к небу. Пахло серой. Дымом тянуло из города Катадау. Позже я узнал, что испанское правительство уничтожило Катадау два месяца назад. Но огонь так и не погас. Это был вечно горящий город.

Пожар не был виден — только его зарево. Но из-за палящего солнца казалось, что все кругом охвачено огнем. Я чувствовал жару. Зной не обжигал мою кожу так, как человеческую, особенно с таким типом пигментации, как у меня. У меня не мог развиться рак. (Еще один известный мне факт: единственной разновидностью рака, которая до сих пор встречалась у людей после прорыва в области регенерации Т-лимфоцитов в XXI веке, был рак кожи. Он был особенно распространен в тех европейских странах, где температура воздуха очень сильно выросла за последние сто лет — как в Испании. Климат в других странах, например в Британии, Новой Германии, на всем Скандинавском полуострове, в Северной Франции, Канаде и большей части США, стал более влажным. Там чаще всего было пасмурно, случались ураганы, так что рак кожи не был глобальной проблемой. Но светлокожим людям в Испании, Италии или к югу от Австрии следовало быть осторожными.) Жара доставляла неудобство даже Эхо вроде меня. Из-за нее я быстрее терял жидкость, иногда мне требовалось больше пятисот миллилитров воды. Из-под крана я не пил — Розелла держала бутылки с водой в холодильнике.

Мы были отрезаны от внешнего мира. Наша вилла была самой обыкновенной. Внутри пахло глиной и кислым молоком. Очевидно, так было и тридцать лет назад, когда Розелла сюда переехала; никаких технических новинок с тех пор тут не появилось.

— Правительство хочет уничтожить наше жилье, — рассказывала женщина. — Каждый день я жду, что они выпустят в нашу сторону снаряд-локатор. Они даже не будут использовать технологии на основе антивещества. Обойдемся и без дорогостоящей бомбы! Они хотят избавиться не только от домов, но и от тех, кто в них живет.

— Почему?

— По их мнению, здесь живут маргиналы. Бывшие заключенные и прочий сброд. Люди, которым не нужны идентификационные номера и деньги. Любое правительство боится бедняков, ведь им нечего терять.

То, что Розелла бедна, казалось мне невероятным. Меня запрограммировали верить, что люди получают достойное вознаграждение за свои таланты, а Розелла несомненно была одной из самых талантливых.

Большую часть времени я проводил на улице, глядя на плоскую бесплодную землю, сорняки, голые деревья, игуан и поднимающийся вдалеке дым. Иногда по вечерам ко мне присоединялся Эрнесто, если ему хватало сил. Мы разговаривали по-испански.

Он рассказывал об игуанах.

Вот что я узнал от него: если ящерицу поднять за хвост, он отвалится и игуана сбежит, а потом у нее отрастет новый хвост.

— Иногда, чтобы выжить, приходится жертвовать частью себя, оставлять что-то позади…

Еще он говорил о земле.

— Раньше здесь были рисовые поля, — рассказывал он, борясь с одышкой, которая усиливалась от жары. Каждый раз, делая вдох, он морщился, как будто воздух резал его легкие. — Самые большие поля в Европе. Это было много лет назад, во времена моей молодости. До того, как солнце стало злым.

И вскоре он снова начинал кашлять и хрипеть, и ему приходилось возвращаться в дом, спасаясь от раскаленного вечернего воздуха.

Мы жили почти в полной изоляции. Поблизости не было ни одного магнитного трека, поскольку считалось, что тут никто не живет. Розелла ездила на работу по самым обычным дорогам. Ими пользовались единицы, а последняя наземная машина была выпущена 15 марта 2076 года, за тридцать один год до введения в эксплуатацию первого магнитного трека, который позволил людям перемещаться в сто раз быстрее, чем раньше.

Машине Розеллы было почти шестьдесят лет. Древняя развалюха — четырехколесный электромобиль с максимальной скоростью не более трехсот шестидесяти километров в час. Наземные дороги были опасными. Их не ремонтировали годами, и теперь они пришли в совершенно плачевное состояние. Во многих местах солнце буквально расплавило асфальт. Эрнесто рассказал мне еще кое-что, и это вызвало у меня тревогу.

Он сказал, что иногда убийцы и бандиты ездили по этим раздолбанным, не охраняемым наземным дорогам в поисках не только заброшенных вилл, где можно поселиться, но и людей, которых можно покалечить или обокрасть.

Я начал беспокоиться о Розелле.

Когда я поделился с ней своими мыслями, она призналась, что боится только одного жуткого бандита, но он не ездит по наземным дорогам. Тогда я не понял, о ком она говорит. Зато сейчас — знаю.

В доме были старые книги, и я их читал. Большинство из них были на испанском. Я прочитал роман, который назывался «Дон Кихот». Его автором был Мигель де Сервантес. Я читал стихи Федерико Гарсия Лорки и рассказы Хорхе Луиса Борхеса.

Я прочел повесть о любви, и мне стало грустно, потому что я никогда бы не смог влюбиться.

И сказки я тоже читал. Они мне нравились больше, чем все остальное, особенно «Спящая красавица» братьев Гримм. Меня чем-то утешала история о принцессе, уколовшей палец о веретено, а затем уснувшей на сто лет. Заклятие, наложенное злой волшебницей, мог снять только принц, который ее поцелует. Меня обнадеживало то, какой длинный путь ему пришлось проделать, чтобы добраться до нее и пробудить к жизни. Ему пришлось пробираться сквозь волшебный лес, заросший ежевикой и терновником. Он хотел найти принцессу, и сделал это. Эта история даже такую машину, как я, заставляла чувствовать себя человеком.

С Эрнесто я говорил и о том, каково это — быть человеком. Он твердо верил: если ты был хорошим человеком, то попадешь на небо, а если нет — то в ад.

Я следил, чтобы Эрнесто принимал лекарства. Еще я готовил еду для Розеллы, когда она возвращалась домой с работы. Простые блюда из дешевых продуктов, которые она покупала на рынке в Валенсии (рис, синтетические ветчина и рыба). Ничего из этого я не пробовал, но готовить мне нравилось. Очень много времени я проводил, сидя на солнце с гитарой Розеллы. Я быстро научился играть, и мне нравилось, что музыка делала со мной. Она заставляла меня испытывать эмоции, которые не были предусмотрены программным кодом.

— Мистер Касл выбирает прототипы, которые ему нравятся, — объяснила Розелла, когда мы как-то раз сидели ночью на старой деревянной скамейке и смотрели на мутные огни Валенсии, мерцающие на горизонте. — Потом он тестирует их в своем огромном лондонском доме. Если они кажутся ему удачными, его компания запускает их в производство. Их изготавливают миллионными тиражами и используют для работы по дому и на производствах всего миру. Некоторые из них универсальны. У других есть специальное назначение. Например, есть Эхо, которые наделены огромной силой. Есть и такие, что созданы для выполнения особенно сложных заданий. А некоторые служат исключительно охранниками, садовниками, поварами или нянями.

— А я? — спросил я. — Для чего создан я?

— Я хотела, чтобы у тебя все получалось одинаково хорошо. В тебя было вложено больше средств, чем в остальных, и я работала над тобой в десять раз усерднее, чем над любым другим прототипом. У тебя есть маркировка на плече, но я всегда знала, что никогда тебя не отдам. Вот почему я привезла тебя сюда. Вот почему той ночью я приказала другому Эхо забрать тебя со склада и отнести в мою машину. Я сделала это потому, что не хотела, чтобы он когда-нибудь о тебе узнал.

— Кто он? Мистер Касл?

Розелла кивнула. Казалось, она была чем-то взволнована.

— А что, если он все-таки обо мне узнает? — спросил я.

— Ну, полагаю, он заберет тебя в Лондон, в свой дом — как и других. Заставит работать на него. Если будешь хорошо справляться, останешься у него. А твой внекомпьютерный код используют, чтобы изготовить таких же Эхо, как и ты.

— Нет, — сказал я. — Я имею в виду, что будет с тобой?

Она пожала плечами, но выглядела при этом напуганной:

— No es problema tuyo — это не твоя проблема. Не беспокойся.

Но я все равно беспокоился. И когда Розелла отправилась спать, я еще долго сидел на улице и сочинял успокаивающие мелодии на ее гитаре.