ГЛАВА 6
Выйдя из капсулы, я решила остаться в своей комнате. Слезы катились по щекам, меня трясло. Я сидела и прислушивалась к отдаленным выкрикам очередных манифестантов, которые митинговали где-то около Зоны Возрождения. Смотрела в окно на вращающуюся сферу и голубой логотип в виде замка с тремя башнями.
Подо мной, внизу, оружейная комната. Можно взять позитрон, направить на себя и превратиться в ничто. Мрачная мысль. Я попыталась выгнать ее из головы.
Попробовала почитать книги по философии — раньше они всегда мне помогали, но не в этот раз. Может быть, потому что я взялась за Платона — древнего философа, труды которого я собиралась изучать в Оксфорде. «Иногда даже справедливость приносит вред».
Можно ли сказать, что я в такой же ситуации?
Стоило ли бороться за справедливость, если родителей уже не вернуть? И вообще, что такое справедливость? Единственное, чего мне по-настоящему хотелось, так это жить в мире без Эхо. Я никогда не смогу чувствовать себя спокойно, зная, что эти машины всегда где-то рядом — как сейчас в доме у дяди Алекса. Машины, которые могут убивать.
Я подошла к окну. Посмотрела на водосток. Он был в полном порядке. В ту ночь, когда Дэниел карабкался к моему окну, он пытался добраться до меня. Я очень сомневалась, что он должен был выполнить какую-то работу.
С этими мыслями я вышла из комнаты. Пару мгновений постояла у лестницы, прислушиваясь, нет ли поблизости Эхо.
И тут мне на глаза попалась одна картина. Я сразу ее узнала.
Ночь, старинная улица освещена фонарем, которых уже лет двести никто не видел. Но небо над улицей не темное, а голубое, залитое солнцем, с облаками, похожими на сахарную вату. На картине одновременно изображены ночь и день. И это не Пикассо и не Матисс. Она написана художником, которого звали Рене Магритт. «Империя света», любимая мамина картина. Интересно, знал ли об этом дядя Алекс? Может, и знал. А что, если он получал какое-то извращенное удовольствие, покупая вещи, которые мои родители, да и большинство людей, не могли себе позволить?
Я посмотрела на свои руки — они все еще дрожали. Конечно, проще всего вернуться в комнату и надеть нейродетекторы. Но я этого не сделала. Я хотела и дальше чувствовать страх. Хотела оставаться собой. А еще я хотела увидеть дядю Алекса и спросить его, глядя в глаза, почему он заставил меня снова пережить этот ужас. Хотя я и понимала, что, скорее всего, он повторит то же, что сказал на виртуальной пресс-конференции.
— Дядя Алекс? — позвала я. — Дядя Алекс, где вы?
Я услышала чьи-то шаги. Кто-то бежал из его офиса по лестнице. Это была Кандрисса. Она сосредоточенно отдавала мысленные команды с помощью ментального провода и встрече со мной явно не обрадовалась.
— Я ищу дядю.
Она подошла ко мне и заговорила тихо и холодно:
— Понимаешь ли ты, сколько у него важных дел? Какая ответственность лежит на его плечах?
— Конечно, понимаю.
— Он не будет всю жизнь нянчиться с крошкой-племянницей.
Я сердито смахнула слезу.
— Я об этом и не прошу. Нянька мне не нужна. Мне уже пятнадцать.
С улицы донесся шум. Опять протестующие…
На этот раз голоса раздавались ближе. Я вспомнила, как дядя рассказывал о том, как манифестанты пытались прорваться в дом. Я осмотрела холл. Дорогую мебель. Нанообои, деревья на которых медленно покачивались на ветру, мягкий ковер, произведения искусства. Все вокруг отличалось от мира снаружи. Мира, полного озлобленных людей, у которых очень мало денег и которые потеряли работу, потому что их заменили Эхо.
— Твой дядя очень добр. Даже чересчур добр для человека, занимающего такое положение. Он пытался все уладить с твоим отцом, предлагал ему деньги. Ты знала об этом? Два года назад. Миллион союзных долларов! Однако твой отец был настолько эгоцентричен, что отказался.
Я не знала, правду ли она говорит, и снова заплакала. Заплакала по-настоящему, как пятилетняя девчонка. И сделала это перед последним человеком на Земле, которому хотела бы показать свои слезы. Но она все-таки вытащила носовой платок из заднего кармана брюк. Может, она была права — я и есть ребенок? Большой пятнадцатилетний ребенок. Кандрисса протянула мне платок.
— Вот, возьми. Не волнуйся, он сделан из ткани с наночастицами и очищается автоматически. На нем не выживет ни одна бактерия.
Я взяла платок.
— Спасибо.
— Твой дядя внизу. Но на твоем месте я бы дала ему побыть одному. Видишь ли, он немного расстроен.
— Расстроен?
— Да, из-за тебя. Из-за того, как ты вела себя на пресс-конференции.
Я почувствовала, как во мне поднимается злость.
— Я не сделала ничего плохого — просто рассказала, что чувствую. И могла бы еще много чего рассказать, если бы меня оттуда не выкинули.
Кандрисса сурово смотрела на меня, а в ее глазах, затемненных ментальным проводом, мерцали отблески крошечных отрывков текстов из ее информационных линз.
— Как ты не можешь понять?! Твоя история должна быть четкой и понятной. И ты не должна рассказывать журналистам то, что в эту историю не укладывается. Забудь, что сказала Алисса. Это не имеет никакого отношения к делу. Журналисты — идиоты. Половина из них выступает против всего, что делает твой дядя. И они разжигают протестующих, большинство из которых — террористы.
— Они не террористы.
— Некоторые из них призывают убить твоего дядю.
— Я этого не знала.
Она на секунду закрыла глаза, чтобы отправить срочное мысленное сообщение, а потом снова обрушилась на меня:
— И, несмотря на то, что полиция на его стороне, пресса все время на него нападает и подпитывает ненависть протестующих. А тут еще ты подлила масла в костер. Им нужны простые факты, которые можно легко использовать против твоего дяди.
Она поколебалась, но все же добавила ледяным тоном:
— Твой отец был одним из них.
— Неправда! Он никогда не нападал на дядю Алекса.
— Напрямую — нет.
— Он вообще этого не делал! — возмутилась я.
Ее яркие губы сжались.
— Вряд ли он пытался облегчить ему жизнь. Ты знаешь об их отношениях только с одной стороны. Твой дядя — хороший человек. Он стремится сделать мир лучше. Каждый год он жертвует пять миллиардов союзных долларов на благотворительность. Могу поспорить, ты этого не знала…
Я покачала головой. Стремится сделать мир лучше?.. Может быть, несмотря на все разногласия, они с папой не так уж сильно друг от друга отличались.
— Тебе очень повезло, что он заботиться о тебе. Не будь он так великодушен, ты бы вообще сейчас осталась без крыши над головой. Если бы ты была племянницей Лины Семпуры, то уж точно оказалась бы сейчас на улице.
Она замолчала и подняла руку, как будто желая сказать «стоп»:
— Прислушайся! Прислушайся к тому, что происходит снаружи.
Возгласы протестующих слились в какой-то рык.
Кандрисса выглядела встревоженной. Ее белая кожа стала еще белей:
— О, нет! О боже, нет!
— Что произошло?
Она посмотрела на меня, а потом отвернулась:
— Они перелезли через стену.
— Что? — я не совсем понимала ее.
Она побежала к лестнице.
— Найди Яго. Манифестанты пытаются прорваться в дом. Они хотят убить Алекса. Они могут причинить вред и Яго.
— Вызвать полицию?
— Полицейские уже должны быть в курсе. Чтобы перебраться через стену, протестующие должны были уничтожить охрану.
Она исчезла на первом этаже, а я услышала еще более громкий шум и крики. И у меня снова возникло то самое чувство — чувство предельной концентрации внимания, когда смерть притаилась рядом.
