Глава 18
Я этого не переживу.
Я не смогу это пережить.
Все, чего они от меня хотят, – это разговор. Говори, говори, говори. О своих чувствах, кошмарах, практически совершенном нападении на мужчину, атаковавшего твою подругу, мертвых родителях, Дженни, Билли, Тренте. Каждый раз, когда я заталкивала все эти вещи в темный, тесный шкаф, где им и надлежало находиться, доктор Штейнер врывался туда и вытаскивал их обратно на свет, словно это было его навязчивой идеей, хотя я лягалась и орала, вцепившись в его пиджак.
Ничего мне не поможет.
Не поможет успокоительное. От него я чувствую усталость и тошноту. Доктор Штейнер сказал, что лекарству потребуется время, чтобы начать действовать.
Я сказала, что двину ему в морду.
Ненавижу его до глубины души.
А когда я закрываю глаза ночью, меня встречает Трент. Смеясь. Всегда смеясь.
Однажды я рассказала об этом доктору Штейнеру на ежедневном личном сеансе в его кабинете.
– Думаешь, он смеется, Кейси? – спросил он.
– Разве я не это только что сказала?
– Нет, ты сказала, что тебе приснился сон, в котором он над тобой смеялся. Но веришь ли ты, что он смеется?
– Не знаю, – пожала плечами я.
– Не знаешь?
Я зло взглянула на него. Этот разговор продолжался намного дольше, чем я ожидала. Вот, что я получила за то, что открыла свой большой рот. Обычно я молчу и даю односложные ответы – «да» и «нет». Пока они меня устраивали. Не знаю, почему я подумала, что эта тема будет безобидной.
– Давай на минутку об этом задумаемся, Кейси, ладно?
Он откинулся на спинку стула и просто сидел, наблюдая за мной. Он думает об этом? Он думает, что я думаю? Это действовало на нервы. Я позволила своему вниманию рассредоточиться по кабинету, чтобы отвлечься от неловкости. Кабинет был маленьким и вписывался в интерьер клиники. Стены были забаррикадированы книгами, как и должно быть в кабинете всякого порядочного мозгоправа. Но Штейнер не был похож ни на одного мозгоправа, которого я встречала ранее. Не знаю, как описать его. Голос, манеры, все это было необычным.
– Трент – молодой парень из колледжа, который перепил однажды вечером, как и многие студенты. А потом он совершил ужасную, глупую ошибку.
Руки сжались в кулаки, и я подалась вперед, сидя в кресле, представляя, что плююсь кислотой в Штейнера, и она растворяет его кожу.
– Ошибку? – прошипела я. Ненавижу это слово. Ненавижу, когда оно используется для описания той ночи. – Мои родители мертвы.
Доктор Штейнер поднял палец.
– Это результат его ужасной, глупой ошибки. Но не его ужасная, глупая ошибка, разве нет?
Ответа от меня не последовало, я была слишком занята, разглядывая синий ковер на полу. Я почувствовала, как что-то ударилось в мой лоб. Я опустила глаза и увидела у себя на коленях скрепку.
– Вы только что запустили в меня скрепкой? – спросила я, абсолютно искренне удивившись.
– Ответь на вопрос.
Я стиснула зубы.
– Что было ужасной, глупой, изменившей жизнь, ошибкой Трента? – надавил на меня доктор Штейнер.
– Он ехал домой, – проворчала я.
В мой лоб врезалась очередная скрепка, когда доктор Штейнер неистово затряс головой. Его голос стал чуточку выше.
– Нет.
– Он дал ключи своему другу, чтобы тот отвез их домой.
– Бинго! Он сделал выбор, находясь в состоянии алкогольного опьянения, выбор, который ему никогда не стоило делать. Очень плохой и очень опасный выбор. А когда он протрезвел, узнал, что этот его выбор убил шестерых человек. – Последовала длительная пауза. – Поставь на мгновение себя на его место, Кейси.
– Не буду…
Доктор Штейнер предвидел мой ответ и пресек протест на корню.
– Ты же напивалась раньше?
Я крепко сжала губы.
– Нет?
Без усилий в мыслях пронеслась одна ночь. За полгода до аварии мы с Дженни оказались на вечеринке и напились коктейлей Jagger bomb. Та ночь была одной из самых веселых в моей жизни. Последовавшее за ней утро – уже другая история.
– Вот именно, – продолжил доктор Штейнер, словно прочел мои мысли. Может, и прочел. Может, он – суперпридурочный шарлатан. – Скорее всего, ты творила что-то глупое, говорила что-то глупое.
Я нехотя кивнула.
– Насколько ты была пьяна?
Я пожала плечами.
– Не знаю. Я была… пьяна.
– Да, но насколько сильно?
Я одарила его сердитым взглядом.
– Да что с вами не так?
Он снова проигнорировал мои слова.
– Ты бы поехала домой, сев сама за руль?
– Эм… нет.
– А почему нет?
– Потому что мне тогда пятнадцать было, гений!
Костяшки пальцев побелели, так сильно я вцепилась в подлокотники.
– Точно, – он небрежно махнул рукой. Но, очевидно, не добился, чего хотел. – А твоя подруга? Друзья? Насколько именно пьяными были они?
Я дернула плечами.
– Не знаю. Пьяными.
– Как это можно было определить? Очевидно ли было, что они пьяны?
Я нахмурилась, вспоминая, как Дженни танцевала и пела под Ханну Монтану на столе для пикника. Я понятия не имею, насколько пьяна она была. Дженни бы вела себя так же, даже будь она трезвая как стеклышко. Наконец, я пожала плечами, а от воспоминаний в горле застрял болезненный комок.
– Что, если бы под конец веселья эти самые подруга или друг сказали тебе, что уже протрезвели и могут сесть за руль? Ты бы им поверила?
– Нет, – быстро ответила я.
Он снова поднял палец, размахивая им.
– А теперь подумай минутку об этом, Кейси. У всех возникали такие ситуации. Веселая ночь, немного выпивки. Ты знаешь, что не можешь сесть за руль, но разве ты не поверишь другу? Я и сам был в такой ситуации.
– Вы ищете оправдания вождению в нетрезвом виде, доктор Штейнер?
Он бешено замотал головой.
– Абсолютно точно нет, Кейси. Этому нет оправданий. Есть только ужасные последствия, с которыми людям приходится жить остаток своей жизни из-за принятия одного глупого решения.
На мгновение мы замолчали, не сомневаюсь, что доктор все еще ждал моего ответа.
Я посмотрела на руки.
– Полагаю, такое могло случиться, – признала я с неохотой.
Да, подумав об этом, я вспомнила, что раз или два садилась в машину, думая, что водитель в порядке, раз сам так говорит.
– Да, могло, – доктор Штейнер многозначительно кивнул. – И случилось. С Коулом.
Внезапно злость во мне поднялась волной.
– Какого хрена вы делаете? Вы на его стороне? – рявкнула я.
– Я ни на чьей стороне, Кейси. – Его голос снова стал спокойным и ровным. – Когда я слышу твою историю о трагическом несчастном случае, я не могу не сопереживать всем, кто в ней оказался. Тебе. Твоей семье. Мальчикам, которые погибли, не пристегнувшись ремнем безопасности. И Коулу, парню, который отдал кому-то свои ключи. Когда я слышу его историю, я испытываю…
Я вылетела из кабинета доктора Штейнера, а вслед мне раздался его голос:
– Сочувствие!
Это слово преследовало меня всю дорогу по коридору к моей палате, пытаясь обнаружить лазейку, сквозь которую сможет заползти мне в душу, чтобы меня мучить.
* * *
– Как дела?
Мне хотелось забраться в телефон и обнять Ливи. Прошла неделя, и я ужасно по ней соскучилась. Никогда прежде я не была так далеко от нее столь продолжительное время. Даже когда я лежала в больнице после аварии, она навещала меня практически каждый день.
– Доктор Штейнер определенно нетрадиционен в своих методах, – пробормотала я.
– Почему?
Я возмущенно вздохнула, а затем сказала ей то, чего она точно не хотела слышать.
– Да он неадекватен, Ливи! Он орет, давит, говорит мне, о чем мне думать. Он – это собрание всего, чего не должно быть в мозгоправе. Не знаю, в каком психиатрическом колледже он проходил обучение, но понимаю, почему Трент вышел отсюда еще более пришибленным, чем пришел.
Трент. Внутри у меня все сжалось. «Забудь о нем, Кейси. Его нет. Он мертв для тебя».
Последовала пауза.
– Но он помогает? Тебе становится лучше?
– Еще не знаю, Ливи. Я просто не знаю, станет ли вообще что-то когда-то лучше.
* * *
Дженни истерически расхохоталась, когда мимо нас по дороге пронесся автомобиль.
– Ты видела лицо Рэйли, когда я во всю мочь орала Super Freak? Просто классика жанра.
Я смеялась вместе с ней.
– Уверена, что можешь вести?
После того, как я спрыгнула с капота грузовика Джорджа и повалила на землю одного из друзей Билли, я точно знала, что нахожусь не в том состоянии, чтобы садиться за руль, так что отдала ключи ей.
Она отмахнулась от меня.
– А, да. Я перестала пить… типа… несколько часов назад! Я…
Вспышка яркого света отвлекла нас обеих. Фары… и очень близко. Слишком близко.
Мое тело дернулось, когда «Ауди» отца столкнулась с чем-то, а ремень безопасности врезался в шею от силы удара. Словно взрыв, воздух разорвал оглушительный звук. Через несколько секунд он прекратился, и остались только тишина и странное ощущение жути, словно все мои органы чувств парализовало, но при этом они работали в усиленном режиме.
– Что случилось?
Ничего. Никакого ответа.
– Дженни?
Я посмотрела в сторону. Все погрузилось во тьму, но света было достаточно, чтобы я поняла, что она больше не сидит за рулем. И поняла, что мы в беде.
– Дженни? – снова позвала ее я. Мой голос дрожал.
Я смогла отстегнуть ремень безопасности и открыть дверь машины. Вот что имеют в виду, говоря «моментально протрезвел». В таком состоянии сейчас нахожусь и я, обходя машину спереди, едва замечая шипение двигателя и дым, поднимающийся из-под искореженного капота. Машина разбита всмятку. Я руками вцепляюсь в свои волосы, на меня накатывает паника.
– О господи, папа меня…
Я остановилась как вкопанная, увидев на земле пару сандалий.
Сандалии Дженни.
– Дженни! – закричала я, рванувшись к поросшему травой пятачку земли, где лицом вниз лежала Дженни. Она не шевелилась. – Дженни!
Я потрясла ее. Она не ответила.
Мне нужно найти помощь. Мне нужно найти телефон. Нужно…
Тогда я и заметила еще одну груду металла.
Другой автомобиль.
И его состояние намного хуже, чем состояние «Ауди».
Внутри меня все упало. Я едва могла различить очертания находящихся в машине людей. Я поднялась на ноги и начала неистово размахивать руками, ни о чем не думая.
– Помогите! – закричала я.
Но смысла в этом не было. Мы находились на темной дороге, окруженной лесом, черт знает где.
Бросив, наконец, это дело, я пробралась к машине. Биение сердца гулко отдавалось в ушах.
– Эй? – прошептала я.
Не знаю, чего я боялась больше: услышать что-то или не услышать ничего.
Мне никто не ответил.
Я наклонилась ближе и прищурилась, пытаясь рассмотреть что-нибудь сквозь разбитое стекло. Я ничего не видела… слишком темно…
Щелк. Щелк. Щелк…
Внезапно на меня хлынул поток света, словно включились прожекторы, освещая чудовищную сцену. Тела двух взрослых поникли на передних сиденьях, и мне пришлось отвести взгляд, потому что месиво из окровавленной плоти было слишком кошмарным, и я отвела взгляд.
Было слишком поздно им помогать. Я просто знала это.
Но сзади тоже кто-то был. Я подбежала туда и заглянула внутрь, увидев изломанное тело с копной волос цвета вороного крыла, прижатое к искривленной дверце автомобиля.
– Божетымой, – я с трудом вздохнула, и колени подогнулись.
Это Ливи.
Какого черта она делает в этой машине?
– Кейси.
Ледяные пальцы сжали сердце при звуке моего имени. Я заглянула глубже и увидела длинную, темную фигуру, сидящую рядом с ней. Трент. И он ранен. Сильно. Но он находится в сознании и смотрит на меня напряженным взглядом.
– Ты убила моих родителей, Кейси. Ты – убийца.
* * *
Ночная медсестра, Сара, вбежала в комнату в тот момент, когда я очнулась, крича изо всех сил.
– Все нормально, Кейси. Тише. Все в порядке.
Она гладила меня по спине медленными, круговыми движениями. Я вся была в холодном поту. Она продолжала меня успокаивать, даже когда я свернулась калачиком, крепко прижав колени к груди.
– Этот кошмар был самым сильным плохим, Кейси. – Она уже несколько раз приходила ко мне во время этих ночных эпизодов. – Что тебе приснилось?
Я заметила, что она не спрашивала, хочу ли я об этом говорить. Она полагала, что это необходимо, хочу я того или нет. В этом состояла особенность этого места. Все, чего они от меня хотели, – это разговор. А все, чего хотела я, – хранить молчание.
– Эм-м, Кейси?
Я сглотнула колющий горло комок.
– Сочувствие.
* * *
– Может, вы и правы.
Брови доктора Штейнера вопросительно поднялись.
– Ты о том сне, который видела прошлой ночью?
Мой хмурый вид подтвердил его правоту.
– Да, Сара рассказала мне. Она хотела, чтобы я был в курсе, на случай каких-либо проблем. В этом заключается ее работа. Она не предавала тебя. – Он говорил так, словно эту фразу повторил уже множество раз. – Что именно произошло?
По какой-то причине я пересказала ему весь кошмар от начала до конца. По телу бегали мурашки, когда я воспроизводила его в памяти.
– И что именно сделало его таким ужасным?
Я склонила голову набок и взглянула на доктора. Очевидно, он меня не слушал.
– Вы о чем? Все были мертвы. Дженни была мертва, родители Трента были мертвы. Я убила Ливи. Это было просто… так ужасно!
– Ты убила Ливи?
– Ну, да. Это моя вина.
– Хм-м… – Он кивнул, но ничего больше не сказал. – Что ты испытала, увидев лежащую замертво Дженни?
При мысли об этом я прижала руки к животу.
– То есть ты жалела ее? – ответил он за меня.
– Конечно, да. Она была мертва. Я – не социопат.
– Но она вела автомобиль, который врезался в семью Трента. В Ливи. Как это вообще возможно, что ты ее пожалела?
Я пробормотала быстрее, чем подумала.
– Потому что это Дженни. Она никогда не хотела причинить кому-то боль. Она не сделала этого специально…
Я резко прервалась и взглянула на него, когда до меня дошел смысл слов.
– Саша – не Дженни. Я понимаю, что вы делаете.
– И что же я делаю?
– Вы пытаетесь заставить меня посмотреть на Сашу и Трента как на людей, которые смеются, плачут и имеют семьи.
Его «всезнающие» брови поднялись.
– Это не то же самое! Я ненавижу их! Я ненавижу Трента! Он – убийца!
Доктор Штейнер выскочил из своего кресла и подбежал к полке с книгами, вытаскивая самый большой из ранее виденных мною словарей. Он подлетел ко мне и бросил его мне на колени.
– Вот. Посмотри слово «убийца», Кейси. Смотри! Ищи его! – Он не дождался меня, вероятно, почувствовав, что донес до меня свою идиотскую точку зрения. – Ты – неглупая девушка, Кейси. Ты можешь прятаться за этим словом или можешь принять все, как есть. Трент – не убийца, и ты его не ненавидишь. Ты знаешь, что и то, и то – правда, так что прекрати лгать мне и, что еще более важно, прекрати лгать самой себе.
– Да, я ненавижу их, – выплюнула я, но мой голос потерял былую силу.
Прямо сейчас я ненавидела доктора Штейнера.
Ненавидела его, потому что понимала, что он прав.
