Глава 20

Утреннее солнце образует продолговатые тени на белом постельном белье. Я просыпаюсь, моргаю и смотрю на свою вытянутую руку. Треугольник на запястье побледнел. В последнее время я реже обводила его ручкой. Думала о других вещах.

Тэйт по-прежнему рядом со мной, но лежит поверх покрывала, а я запуталась в простынях. Сначала мне кажется, что он спит, но, повернувшись на бок лицом к нему, я вижу, что глаза у него открыты, он смотрит в огромные окна.

– Доброе утро, – говорю я, и звук моего голоса слаб и нежен.

– Доброе. – Тэйт протягивает руку и прижимает меня к себе. Я поглаживаю его по животу. – Ты прекрасна во сне.

Напряжение прошлого вечера спало, но он все еще кажется мрачным.

– Ты вообще спал?

– Немного.

Я вдыхаю его запах, он гладит меня по руке кончиками пальцев.

– Тебе нужно работать сегодня?

– Нет – я весь твой.

Я улыбаюсь, приникая губами к его обнаженной груди.

– Чем тебе хочется заняться? – спрашивает Тэйт, запуская пальцы в мои волосы. – Посмотреть город?

– Да… – нерешительно отвечаю я. – Но вот это тоже здорово.

Он бросает на меня лукавый взгляд, и я придвигаюсь ближе к нему, тянусь к его губам. Его пальцы скользят по моей грудной клетке, нащупывая каждую косточку, и наш поцелуй быстро становится жарким, а его рот – более требовательным. Он опускается на меня сверху. Я ощущаю тяжесть его тела, и мое дыхание учащается, становится неровным. Тэйт целует меня в шею, затем в мочку уха, и я содрогаюсь, когда его губы прижимаются к моим, погружаясь глубже, и между нами разгорается пламя.

Мое тело выгибается, прижимаясь к нему, я обхватываю его ногами. Чувствую биение его сердца, когда он опускается на меня всем своим весом, и я знаю, что он тоже изнывает от желания, его тело устало ждать.

Я закрываю глаза, провожу ногтями по его шее сзади. Он издает стон, скользит губами по моей шее, опускаясь ниже, легко касаясь языком моей кожи. Я вжимаюсь головой в подушку, все мое тело покалывает в предвкушении.

Вот оно, думаю я. Тот самый момент.

Тэйт перемещается чуть выше, прижимаясь пахом к моим бедрам. Новое ощущение пульсирует в самой нижней части моего живота – желание сильнее прежнего. Я хочу его.

– Шарлотта, – бормочет Тэйт, целуя мою шею под подбородком, – ты этого хочешь?

– Да, – отвечаю я с придыханием – мгновенно, без колебаний.

Он трогает мое лицо, целует в губы, и я запрокидываю голову вверх, приподнимаю бедра, вжимаясь в него. Побуждая его быть ближе.

И тут что-то вдребезги разбивает безмятежность. Звонок. Мой сотовый.

Я не обращаю на него внимания, продолжая целовать Тэйта, и в конечном итоге телефон перестает звонить. Его пальцы у кромки моего белья. Нас почти ничего не разделяет, и мое сердце трепещет, я хочу почувствовать его всем телом. Но потом… телефон снова трезвонит.

Я поворачиваю голову на звук.

Скорее всего, это Карлос, хочет узнать, как у меня дела. Телефон умолкает и почти сразу же снова начинает звонить. Тэйт приподнимается надо мной и смотрит на меня сверху вниз.

– Я только взгляну, – говорю я, выбираясь из-под него. Достаю из шкафа халат и выхожу в гостиную. Телефон вибрирует на приставном столике, где мы оставили его прошлым вечером. Я беру его в руки, и сердце уходит в пятки. Нажимаю кнопку ответа, откашлявшись и приготовившись говорить спокойным и непринужденным тоном.

– Привет, бабушка, – произношу я, бросив взгляд на Тэйта, который лежит на спине и наблюдает за мной.

– Я знаю, что ты не в Сиэтле, – раздается ее голос на другом конце линии. – Ты с ним… в Нью-Йорке.

Я молчу. Внутри поднимается острое чувство страха.

– Шарлотта, я не могу… – говорит она, запинаясь. – Лгать мне? Я не могу верить тебе, Шарлотта… не могу…

– Бабушка, я… – Но я не знаю, что ответить. Как мне объяснить свой поступок? Я порываюсь сказать, что все не так, как она думает, но мне не хочется снова врать. – Я еду домой. – Вот и все, что у меня получается выговорить. Мой голос настолько слаб, что я задумываюсь, не повторить ли мне свои слова.

Но не успеваю – она вешает трубку.

Как она узнала? Я открываю сообщения и вижу среди них непрочитанное от Карлоса, оно пришло два часа назад. А там – фотография, на которой запечатлены мы с Тэйтом на выходе из пиццерии. И подпись: ТЭЙТ КОЛЛИНЗ СО СВОЕЙ ДЕВУШКОЙ В НЬЮ-ЙОРКЕ В ПЯТНИЦУ ВЕЧЕРОМ. И еще одно сообщение от Карлоса, которое пришло почти сразу вслед за первым. Фотография везде. Твоя бабушка звонила, она увидела снимок на телефоне Мии. Плохо дело.

И снова весь мир узнал, что мы вместе. Теперь это невозможно отрицать.

Тэйт едет со мной в аэропорт, мы сидим на заднем сиденье черного внедорожника, и он держит меня за руку. Хэнк маневрирует по переполненным улицам Манхэттена.

Я пробыла в Нью-Йорке меньше суток и теперь возвращаюсь в Лос-Анджелес.

– Нам вообще не стоило выходить из номера вчера, – говорит Тэйт. – Прости. До сих пор мне везло, но я должен был подумать о том, чтобы защитить тебя.

– Это не твоя вина. И я уже сказала тебе, мне не нужна защита. Зря я солгала бабушке. Но так быть не должно, – отзываюсь я, глядя на мелькающий за окном город, погруженный в серые тона. Облака опускаются на верхушки небоскребов. – Мне восемнадцать. Она должна давать мне больше свободы.

Мы подъезжаем к аэропорту, и Тэйт проводит рукой по моим волосам, целует меня. Мы оба знаем, что ему нельзя выходить из машины, нельзя, чтобы нас снова заметили и сфотографировали. Если моя бабушка увидит еще на одном фото в таблоиде, как мы целуемся, все только усложнится.

– Когда мы увидимся? – спрашиваю.

– Я должен вернуться в Лос-Анджелес через пару недель. – С тех пор как мы вышли из гостиницы, его лицо казалось непроницаемым, a губы слегка напряженными. Себе я объясняю это тем, что мы были вынуждены остановиться в одном шаге от желанной близости.

Сейчас Тэйт едва уловимо улыбается и целует меня еще раз перед тем, как я выхожу из машины.

Эти выходные были почти идеальными, почти такими, какими я их себе представляла. И теперь я должна буду расплачиваться за это, вернувшись домой.

Я приземляюсь в аэропорту Лос-Анджелеса и впадаю в оцепенение. Может быть, мне и нужно было это предвидеть, но я не готова к тому, что папарацци поджидают меня. Как только я спускаюсь по лестнице к месту выдачи багажа, они тут как тут, кружат, словно стая стервятников.

– Шарлотта! Шарлотта! – орут они. – Где Тэйт? Как вы познакомились? Шарлотта!

Я не обращаю на них внимания, прикрывая лицо рукой. Проталкиваюсь вперед, пытаясь найти выход.

– Вы все еще вместе? Что он делает в Нью-Йорке? Почему вы так рано вернулись?

Они ослепляют меня вспышками камер, щелкают затворами. У меня перед глазами все плывет. Я поднимаю взгляд, ища, куда деться. Сканирую зал в поисках места, где можно спрятаться. Вижу впереди дамскую комнату и бегу.

Оказавшись внутри, упираюсь руками в раковину. Дышу. Тэйт предупреждал меня, что слава может быть жестока, что папарацци назойливы, но я не задумывалась о том, каково мне будет, когда я окажусь в одиночестве. Я ощущаю себя такой уязвимой. Чувствую, как меня бьет дрожь.

Но, подняв глаза, вижу знакомое лицо, и у меня перехватывает дыхание. Какое-то дежавю – я уже видела эти светлые глаза и веснушки раньше, в похожем месте. Еще секунду не могу вспомнить, где, но потом до меня доходит: это та самая девушка-гот из кофейни «Одинокий Боб». Та самая, которая сказала, чтобы я держалась от Тэйта подальше. С тех пор я больше о ней и не вспоминала. Что она здесь делает?

– Ты меня не послушала, – говорит она, глядя на меня в упор. Черная краска на ее волосах частично смылась.

– Извините, я даже не знаю…

– Я же говорила тебе держаться от него подальше, – обрывает она меня, начиная пятиться к выходу. – Я говорила.

Потом поворачивается и, толкнув женщину, которая входит в дверь, исчезает из виду.

Я смотрю на свое отражение в зеркале. Мой блондинистый хвостик взлохмачен после полета, зеленые глаза кажутся уставшими, и я вижу, что словно повзрослела за это короткое время. Я не знаю, что и думать – то ли о папарацци, которые ждут меня за дверью, то ли о той девчонке с крашеными волосами и ее странном предупреждении. Пытаюсь собраться с духом. Когда я выйду отсюда, мне, в довершение всего, придется держать ответ перед бабушкой, а эта мысль почему-то пугает меня больше всего.

Бабушка вне себя от ярости.

Я тихо проскальзываю в дом и украдкой пробираюсь в комнату, стараясь не столкнуться с ней, но она появляется на пороге моей спальни в тот самый момент, когда я кладу на пол чемодан. Я ужасно устала после бегства от папарацци – мне пришлось продираться сквозь толпу к автобусу, и теперь хочу просто калачиком свернуться в кровати и спрятаться ото всех, но такая удача мне не светит.

– Я даже не знаю, кто ты, – говорит она язвительным голосом. Ее лицо покраснело.

Я должна извиниться, признать, что совершила ошибку, и пообещать, что это больше не повторится, но я поверить не могу, что она говорит такое. Гнев выжигает весь здравый смысл.

– Это я, бабушка. Ничего не изменилось.

– Прости, что? – говорит она, переступая через порог моей комнаты. – Ничего не изменилось? Шарлотта, ты лгала мне месяцами. Та Шарлотта, которую я знала, хотела поступить в Стэнфорд, хотела добиться чего-то в этой жизни. Если бы я сказала тебе полгода назад, что ты будешь прятаться от меня и мчаться через всю страну ради какого-то парня, ты бы рассмеялась мне в лицо.

– Я по-прежнему хочу чего-то добиться. То, что я слетала в Нью-Йорк на выходные, вовсе не значит, что я отказываюсь от своих планов. Это моя жизнь, – напоминаю я ей, собираясь с духом. – И я его люблю.

Для нее это уже слишком. Ее глаза расширяются, лицо застывает, парализованное шоком. А потом она качает головой, старается найти опору в словах.

– Не будь глупой, Шарлотта. Такому, как он, от тебя нужно только одно. Я думала, что тебе это известно. Думала, ты умнее. Что будет, когда он переключится на другую бедную наивную девочку? По твоему разбитому сердцу пройдутся в каждом печатном издании страны. Это увидят все. Все профессора из университета. Потенциальные работодатели. Ты действительно этого хочешь?

– Он не такой! И дело вообще не во мне! – выпаливаю я в припадке ярости. – Дело в тебе. Ты боишься, что для меня все закончится так же, как для Мии или для мамы, потому что, если честно, они обе пошли по твоей дорожке. Ты разрушила свою жизнь, потому что слишком рано забеременела. Но я свою не разрушу – я не такая, как ты. А Тэйт не такой, как дедушка, или мой отец, или отец Лео.

– Не смей разговаривать со мной в таком тоне, – резко отвечает бабушка, разворачиваясь, а я проглатываю слова, которые грозят выбраться на поверхность. Ненавижу ее правила, это двуличную борьбу за совершенство.

Слышу, как в другом конце коридора захлопывается дверь ее спальни, а потом ору:

– И я поступила в Стэнфорд, если кому-то вообще есть до этого дело!

В комнате Мии Лео разражается плачем, но быстро успокаивается. Миа, должно быть, стояла у двери своей комнаты, прислушиваясь к нашему разговору. Затем в доме опять воцаряется тишина.

Я валюсь на кровать и с головой накрываюсь одеялом. В детстве я думала, что, если закрыть глаза покрепче, можно исчезнуть. Представляла, что оказалась в каком-нибудь другом месте, описанном в книгах.

Теперь же, как раз тогда, когда мир наконец начинает открываться мне, я ощущаю себя пойманной в ловушку больше, чем прежде.