6
Дверь закрывается за мной автоматически, и на одно ужасное мгновение я погружаюсь в кромешную тьму.
Но вот я слышу какой-то гул и замечаю, что узкий коридор подсвечен с обеих сторон маленькими напольными лампами. Их желтовато-зеленый свет указывает мне путь, но не раскрывает куда. Темная фигура ратника маячит передо мной, его поступь уверенная и твердая. С каждым шагом мне все труднее дышать, и кажется, что невидимые стены смыкаются вокруг меня. Я слышу голос Люсьена, уверяющий, что все будет хорошо, и прощальные слова Рейвен о том, что она никогда меня не забудет. Я цепляюсь за них, как за талисманы, и пытаюсь побороть страх.
Коридор поворачивает налево. И вдруг световая дорожка обрывается, и ратник останавливается. Тишина.
– Где мы? – спрашиваю я. Мой голос тихий и слабый.
Долгие десять секунд тянется пауза, но вот ратник, словно повинуясь неведомой команде, поворачивается ко мне.
– Я благодарю вас, лот 197, за вашу службу королевскому двору. Ваше место обозначено. Дальше вы следуете в одиночку. – Он низко кланяется и отступает в сторону, пропуская меня вперед.
Овальная золотая дверь, на которой выгравированы гербы королевских фамилий, озаряется светом. Я понятия не имею, что за ней кроется, и меня вдруг охватывает такая паника, что я близка к обмороку. Но Рейвен прошла через эту дверь. И Лили тоже.
Дрожащими руками я ощупываю металлический узор. Дверь, словно ждавшая моего прикосновения, распахивается, и мне в глаза бьет яркий свет.
– И далее, уважаемые дамы, лот 197. Лот 197, пожалуйста, займите свое место.
Голос вежливый, почти приятный, но мне трудно сосредоточиться на том, что он говорит.
Я стою в амфитеатре, ряды поднимаются по спирали вверх, но кресел как таковых нет. Это ложи, в них сплошь шезлонги, диваны, одно место выглядит как трон. В зале только женщины, их взоры устремлены на меня. Одеты они экстравагантно, таких нарядов я не видела даже в шкафах подготовительной комнаты. Красочный атлас, нежный шелк, невесомые кружева, перья, кринолины, парча, расшитая драгоценными камнями, – на фоне такой утонченной роскоши куклы из зала ожидания выглядят замарашками. Эти женщины – шедевры, живые скульптуры элегантности и благородства.
– Лот 197, пожалуйста, займите ваше место, – повторяет голос. Теперь я вижу его, мужчину в смокинге, слева от меня за деревянной кафедрой. Он очень высокий, его темные волосы гладко зачесаны назад. Наши глаза встречаются, и он склоняет голову.
Я замечаю серебряный крест в середине круговой сцены. У меня дрожат коленки, когда я подхожу к нему, и этот путь кажется мне самым долгим за сегодняшний день. Я слышу шелест шепота, который проносится по рядам, словно легкий ветерок. Аукционист ждет, пока я доберусь до креста. Затем он достает из глубин кафедры белую свечу и помещает ее в латунный подсвечник. Его взгляд скользит по амфитеатру, прежде чем он чиркает спичкой и зажигает свечу. Пламя загорается ярко-голубым.
– Лот 197, дамы. Шестнадцать лет, рост один метр семьдесят сантиметров, вес шестьдесят килограммов. Необычный цвет глаз, как вы можете видеть. Четыре года обучения, баллы 9.6 на первом Заклинании, 9.4 на втором, и впечатляющие 10.0 на третьем. Выдающиеся навыки игры на струнных инструментах, особенно на виолончели.
Пугающе странно слышать о себе такое; сухая статистика, музыкальный инструмент и ничего более.
– Стартовая цена пятьсот тысяч диамантов. Я уже слышу пятьсот тысяч?
Женщина в голубом шелковом платье, с массивным бриллиантовым колье на шее, поднимает серебряное перо.
– Пятьсот тысяч от леди Перо, слышу ли я пятьсот пятьдесят тысяч?
Темнокожая женщина поднимает одной рукой крошечные бронзовые весы, потягивая шампанское из хрустального бокала, который держит в другой руке.
– Пятьсот пятьдесят тысяч. Я слышу шестьсот?
Торги продолжаются. Моя стоимость поднимается до семисот, восьмисот и, наконец, до девятисот тысяч диамантов. Мой мозг с трудом переваривает такую сумму. Я не могу дышать – мои легкие как будто зажаты в тиски. Женщины не подают голоса, они просто поднимают какой-то предмет, символизирующий их Дом; многие мне не знакомы, и аукционист не всегда называет их титулы. Вдруг ловлю себя на мысли, что недостаточно прилежно изучала культуру и традиции королевского двора.
– Девятьсот пятьдесят тысяч, или я слышу один миллион?
Молодая женщина, сидящая на троне, поднимает крошечный скипетр, увенчанный алмазом величиной с куриное яйцо. Я чувствую, как по залу проносится дружный вздох, и замечаю, что аукционист поглядывает на свечу. Она сгорела наполовину.
– Один миллион диамантов от Ее королевской милости Курфюрстины. Я слышу один миллион пять тысяч?
Курфюрстина. Я в изумлении от того, как молодо она выглядит, даже моложе, чем на фотографиях, почти как ребенок, нарядившийся взрослым. На ней платье с рукавами-фонариками и широкой парчовой юбкой, губы накрашены ярко-красной помадой. Я пытаюсь угадать, осталось ли в ней что-то от банковского прошлого, но она выглядит так же изысканно, как все другие женщины в этом зале.
Мое внимание привлекает дама в верхнем ряду, которая смотрит на Курфюрстину – ее миндалевидные глаза напоминают мне Рейвен.
– Один миллион пять тысяч от графини дома Роз, – кричит аукционист, и я выныриваю из своих грез. Пожилая женщина в шезлонге поднимает золотую розу. На нее сурово взирает грузная женщина, что сидит чуть поодаль. Нет, пожалуй, не грузная, а мясистая, так будет правильнее. Ее туша втиснута в черное атласное платье, рыхлые руки обнажены. Лицо у нее пухлое, а глаза… жестокие. По-другому я не могу их описать.
– Кажется, я слышу два миллиона? – вопрошает аукционист.
Тотчас взмывает вверх алмазный скипетр. За ним роза. Опять скипетр. Мое сердце едва не выпрыгивает из груди, кровь ревет в ушах. Неужели меня продадут Курфюрстине? Глупо, что я никогда не задумывалась об этом, полагая, что ей приглянется Лот 200. Зачем брать четвертый номер, когда можно взять первый? Пламя свечи опускается все ниже, разгораясь ярче, и молочный воск стекает по бронзовому подсвечнику. Ставки растут, моя стоимость взлетает до пяти миллионов диамантов – невообразимая сумма. Уже очевидно, что я стану суррогатной матерью для ребенка Курфюрстины или графини дома Роз – все остальные женщины перестали торговаться. Я задыхаюсь и борюсь с желанием закусить нижнюю губу.
И вот финал.
– Я слышу шесть миллионов диамантов? Шесть миллионов?
Женщина с глазами Рейвен поднимает крошечное голубое зеркало.
Свеча гаснет.
– Продано! – вопит аукционист, и мои мышцы превращаются в желе. – Продано за шесть миллионов диамантов. Герцогине дома Озера.
Продано.
Слово крутится в голове, но его смысл до меня никак не доходит.
Я продана.
В какой-то миг я перехватываю взгляд темных глаз женщины, которая меня купила: герцогини дома Озера. И вдруг проваливаюсь сквозь пол.
Платформа с крестом опускается вниз, под сцену, покидая Аукцион. На этот раз я рада темноте. Так мне спокойнее. Я смотрю вверх и вижу другую платформу, закрывающую круговое пространство, где только что стояла я. И, прежде чем она полностью встает на место, слышу голос аукциониста.
– И далее, уважаемые дамы, у нас лот 198. – Мне интересно, кто из девушек выходит на сцену – «львица» или «торт-мороженое». – Лот 198, пожалуйста, займите свое место.
Аукцион продолжается.
– Лот 197?
Я испуганно вздрагиваю, сознавая, что пол подо мной уже не опускается. И вокруг меня не кромешная тьма, а полумрак. Я в пустой комнате с бетонными стенами, круглой, как и амфитеатр наверху. В комнату выходит множество дверей.
– Лот 197? – Женщина в простом сером платье хмурится, глядя на меня. В руках у нее планшет, и она бегло просматривает лист записи.
Я не уверена, что могу сейчас говорить, поэтому киваю головой.
Женщина сухо кивает в ответ.
– Герцогиня дома Озера. Сюда.
Она открывает одну из дверей, и я следую за ней по узкому коридору. Здесь нет никаких фонариков – свет исходит от мерцающих факелов, закрепленных высоко на стенах. Их пламя отбрасывает зловещие тени, и это так не похоже на теплую атмосферу в моей подготовительной комнате.
Коридор упирается в деревянную дверь, и женщина открывает ее. Следом за ней я захожу в другую комнату – небольшую, с куполообразным потолком и стенами из восьмиугольных камней, чем-то напоминающую улей. В камине горит огонь, отбрасывая тусклый свет на грубо сколоченный стол и стул. На столе сверток из черного сукна. Больше в комнате ничего нет.
– Садись, – говорит женщина. Как только я опускаюсь на стул, мое тело начинает дрожать, и я, обхватывая голову руками, глубоко дышу ртом.
Я продана. Я – собственность. Я больше никогда не увижу свою семью, Южные Ворота, Болото.
– Ладно, ладно, – механическим голосом произносит женщина. – Все в порядке.
Но я-то знаю, что это далеко не так. Никогда в жизни мне еще не было так плохо. Я прижимаю ладони к глазам, уже не думая о том, что могу испортить макияж Люсьена. Я хочу домой.
Холодные руки смыкаются вокруг моих запястий.
– Послушай меня. – Голос женщины совсем другой, почти нежный, и я открываю глаза. Она стоит на коленях передо мной, ее лицо совсем близко. – Согласна я с этим или нет, не имеет значения, понимаешь? Не я устанавливаю здесь правила. Но королевский двор требует, чтобы никто из суррогатов не видел дорогу в Аукционный дом. – Мне становится не по себе, когда она поднимается и разворачивает сверток, в котором лежат голубая ампула и шприц. – Сразу предупреждаю, это не причинит тебе вреда. Есть два варианта, как мы это сделаем: простой и сложный. Я знаю, по дороге сюда вам не предлагали выбора. Проще всего, если ты сама позволишь мне ввести снотворное. Если захочешь по-другому, я нажимаю кнопку, сюда заходят четверо ратников и держат тебя, пока я делаю укол. Ты понимаешь?
Я сглатываю комок желчи, что поднимается в горле, и киваю.
– Итак, что ты выбираешь?
Полагаю, я должна быть счастлива, что у меня есть выбор.
– Если вы не возражаете, я согласна на легкий путь.
Улыбка играет в уголках ее губ. Она наполняет шприц голубой жидкостью из ампулы, затем поворачивает мою руку так, чтобы найти вену в локтевом сгибе. Я вздрагиваю, когда игла пронзает кожу. Хотя уколы были частью жизни в Южных Воротах, я так и не привыкла к ним.
– Ты умная девочка. Может быть, тебе хватит ума, чтобы выжить в этом месте.
Ее слова звучат зловеще, но голубая жидкость уже бежит по моим венам, и ноги наливаются тяжестью, веки опускаются, и, прежде чем я успеваю спросить ее, что она имеет в виду, темнота обволакивает меня, и я проваливаюсь в глубокий сон.
