24

Что-то прохладное и мокрое ложится на мой лоб. Приятно.

Мои веки сами поднимаются.

Я в своей спальне. Герцогиня склоняется надо мной с влажной салфеткой.

– Доктор! – кричит она, присаживаясь на край кровати. – Как ты себя чувствуешь?

Во рту у меня сухо, губы склеены. Набухший язык еле ворочается. Герцогиня наполняет стакан водой из кувшина на тумбочке и подносит его к моим губам.

– Вот так, – нежно говорит она. Я делаю несколько маленьких глотков. Капли стекают по подбородку, и герцогиня обтирает его салфеткой. Дверь открывается, и вбегает доктор Блайт.

– Она проснулась? – Он спешит к постели, и герцогиня двигается в сторону, улыбаясь мне, пока он проверяет мой пульс. – Приятно снова видеть твои глаза открытыми.

– Что… случилось? – хрипло спрашиваю я.

– Первая попытка нередко заканчивается неудачей. Однако реакция твоего организма была необычайно жестокой. Ты чуть не умерла. Впредь мы должны действовать крайне осторожно, – говорит доктор Блайт.

– Мы уже отстаем от графика, – протестует герцогиня.

– Если мы ее потеряем, – резко отвечает доктор, – это уже будет не важно.

У меня голова идет кругом.

– Так, значит, я… не беременна?

Доктор открывает свой саквояж.

– Уже нет.

Он достает градусник и сует мне его под язык.

– Как мы поступим? – спрашивает герцогиня.

– Мы выждем еще как минимум полный цикл до следующей попытки. Четыре или пять недель, никак не меньше. Ей нужно позволить полностью оправиться.

– Хорошо, – соглашается герцогиня. – Но вы останетесь здесь. Я сегодня же распоряжусь, чтобы вам отвели комнату.

– Как пожелаете, моя госпожа.

Не могу сказать, что меня утешает мысль, что доктор будет жить по соседству. Но, по крайней мере, у меня в запасе еще четыре или пять недель. Самая Длинная ночь наступает через пять с половиной недель. Люсьен может передать мне сыворотку раньше, чем они предпримут новую попытку. Доктор вынимает у меня изо рта градусник.

– Где Люсьен? – спрашиваю я. Доктор Блайт хмурится, а герцогиня как будто в замешательстве. И я понимаю, что мне, наверное, не положено знать Люсьена.

– Разумеется, он вернулся в королевский дворец, – отвечает доктор.

– Он спас мне жизнь, – говорю я, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы оправдать мой вопрос.

– Да, спасибо ему, – отвечает доктор. – Тебе очень повезло, что он оказался здесь. – Он убирает градусник в свой саквояж. – Теперь твое лучшее лекарство – полный покой.

Я киваю, выжатая как лимон.

– Я пошлю кого-нибудь привезти ваши вещи, – говорит герцогиня доктору. Она снова прикладывает салфетку к моему лбу, удивляя меня своей нежностью, потом бросает ее на тумбочку и спешит к двери.

– Кое-кто рвется повидать тебя, – улыбается доктор Блайт. Он открывает дверь и выходит из комнаты, а ко мне бросается Аннабель.

– Аннабель. – Я тихо плачу. Она опускается на колени возле кровати и берет мою руку, прижимая ее к своей щеке. Сейчас ей не нужна дощечка, чтобы выразить свои чувства, я и так знаю, о чем она думает. – Со мной все в порядке, – говорю я. – Просто устала.

Она кивает, но в ее глазах стоят слезы.

– О, Аннабель. Я в порядке. Правда.

Она целует тыльную сторону моей ладони.

– Думаю, мне нужно поспать, – говорю я. – Ты останешься здесь?

Аннабель залезает на кровать и ложится рядом со мной. Я кладу голову ей на плечо.

– Спасибо, – шепчу я. Ее губы нежно прижимаются к моим волосам.

Несколько дней я прикована к постели.

Доктор приходит с осмотром каждое утро, а герцогиня навещает меня после обеда, но большую часть времени я провожу за чтением или игрой в «Хальму» с Аннабель.

Каждый прожитый день приближает меня к свободе. Я мысленно отмечаю их галочками, отсчитывая, сколько дней остается до Самой Длинной ночи. Нет, им не удастся опередить меня, герцогине и доктору.

Мне интересно, что Люсьен имел в виду, когда сказал, что на кону стоит больше, чем просто спасение моей жизни. Не затевает ли он бунт? Освобождая суррогатов, он ставит под угрозу саму основу королевской жизни – без нас они не способны производить потомство. Но тогда ему придется прятать всех девушек из инкубаторов, и это не считая суррогатов Жемчужины. И если он все-таки попытается свергнуть королевскую власть, я встану рядом с ним. Я не хочу скрываться в безопасном уголке Фермы. Герцогиня заслуживает того, чтобы знать, каково это – жить на поводке.

Тысячу раз на дню я мысленно прощаюсь с Эшем, как будто от этого мне легче смириться с разлукой. Попытка искусственного зачатия почти убила меня. Но другие суррогаты умирают, и я могу их спасти. Если Люсьен вызволит меня отсюда, он сможет помочь и им. Я должна отнестись к этому со всей ответственностью и выполнять то, что велит Люсьен. Все, больше никаких тайных свиданий и поцелуев в садовом лабиринте. Я буду образцовым суррогатом. Слишком много поставлено на карту.

Я убеждаю себя, что так будет лучше. Все равно наш роман обречен, и, наверное, лучше покончить с ним раньше, чем позже. Притворяюсь, будто это гениальная идея. Делаю вид, что счастлива.

И надеюсь, что у Рейвен все хорошо. Мне очень жаль, что я не встретилась с ней на помолвке. Хотя и рада, что она не видела, как я истекала кровью на сцене.

В пятницу доктор Блайт объявляет, что я уже достаточно окрепла и могу снова гулять по дворцу.

– Мы можем пойти в сад? – спрашиваю я Аннабель. – Хочу подышать свежим воздухом.

Она кутает меня в самое теплое пальто и шарф, и мы выходим на улицу через заднюю дверь у бального зала. Я притворяюсь, что бесцельно брожу взад-вперед по саду, и дожидаюсь, пока Аннабель усядется на скамейку. На несколько минут я остаюсь одна и спешу к западной стене.

Наши цветы мертвы – и фиалки, и лилия. Я прижимаюсь к стене и шепчу:

– Я скучаю по тебе. – Что бы сделала Рейвен на моем месте? Она бы, наверное, отругала Люсьена за то, что он так медлит.

В траве что-то поблескивает. Я разгребаю опавшие листья и обнаруживаю новый побег. Его тонкие усики обвивают маленький брелок от браслета, серебряного терьера. У Рейвен и ее брата был щенок терьера – они дали ему кличку Опасный, потому что он был слишком мал, и они решили, что такая грозная кличка вдохновит его на то, чтобы стать сильным. Их мать продала щенка судье, когда стало не на что его кормить.

Я целую подвеску и прячу ее в карман. По крайней мере, я знаю, что Рейвен рядом и все еще помнит меня. Я срываю пуговицу со своего пальто, обвиваю ее лозой и отправляю вверх по стене.

Углубляюсь в лес. Как же здесь хорошо! Холодный воздух освежает, бодрит, очищает меня изнутри. Я спускаюсь вниз по незнакомой тропинке, даже не задумываясь, куда иду. Я выхожу к крошечному пруду, где плещутся разноцветные рыбки – золотые, оранжевые, сливочно-белые, – и вдруг останавливаюсь как вкопанная, чувствуя, что нечем дышать.

На скамейке у пруда сидит Эш.

Он тотчас вскакивает. На нем простое коричневое пальто и серый шарф, и он идеально вписывается в лесной пейзаж.

– Вайолет?

– Привет, – говорю я.

– Ты… – Он хлопает глазами, как будто не верит, что это я. – Ты как?

– О, все хорошо, – говорю я, внутренне морщась от своего холодного тона. – Спасибо.

Пространство между нами как будто расширяется и сжимается одновременно.

– Я места себе не находил, – говорит он. – Я слышал… говорили, что ты чуть не умерла.

Я пожимаю плечами.

– Мне уже лучше. – Хоть я и приказываю себе развернуться и уйти, но ноги меня не слушаются. И глаза не хотят отрываться от его лица.

– Почему ты на меня так смотришь? – спрашивает он.

– Как?

Эш хмурится.

– Так. Как будто боишься меня.

– Я не… – В горле першит, и я отворачиваюсь. – Я должна идти.

– Идти? – Он ошеломлен. – Последний раз, когда я видел тебя, ты истекала кровью, и теперь ты просто уходишь?

Пошатываясь, я пытаюсь уйти, чтобы не поддаться искушению его тепла, его сильных и нежных объятий. Все это уже не для меня. Я должна отпустить его.

– Вайолет, остановись.

Мое тело послушно ему, даже если разум и кричит, что надо бежать. Я слышу хруст листьев под его сапогами, чувствую нежное прикосновение его руки к моему плечу.

– Что происходит? – спрашивает он.

Я поворачиваюсь к нему.

– Мы больше не можем видеться.

Люсьен мог бы гордиться мной. Но сердце мое разрывается от боли.

Эш цепенеет. Он стоит передо мной, словно замороженная статуя. Но вот он возвращается к жизни и отступает назад. Растерянно смотрит по сторонам – на пруд, на скамейку, на деревья, как будто этот сад может подсказать ему, что делать, что говорить. Он закрывает глаза и, когда открывает их, что-то меняется в его лице, и я вижу боль, ее рваную, кровоточащую рану. Он делает над собой усилие, и в следующее мгновение его лицо становится бесстрастной маской.

– Очень хорошо, – говорит он. Его голос спокойный, отстраненный.

– Я… мне очень жаль, – шепчу я. Теперь, когда это случилось, я хочу вернуть все обратно. Мне не нравится этот Эш, его вежливая маска, приятные манеры. Это королевский Эш, не мой.

– Прошу прощения, у нас с Карнелиан занятия по этикету.

Он проходит мимо меня, и я инстинктивно хватаю его за руку.

– Эш, подожди…

Он вырывает свою руку.

– Нет, – говорит он. Я чувствую его злость, она исходит от него волнами. – Ты больше не можешь говорить, что мне делать. Ты утратила эту привилегию.

Я как будто под водой. Все вокруг заторможенное, мутное. Мои легкие уже не дышат.

И тут врывается осознание того, что я натворила, и мир снова оживает, и меня захлестывает ярость. Это несправедливо, что он сердится на меня, когда все, что я пытаюсь сделать – это помочь другим девушкам, и меня бесит, что я не могу ничего объяснить ему. Я вдруг обрушиваюсь на него с кулаками, колочу его в грудь, и он, спотыкаясь, пятится назад.

– Ты думаешь, мне легко? Ты думаешь, я этого хочу?

Я заношу руку для нового удара, но он перехватывает ее и крепко держит за запястье.

– А ты думаешь, что это легко для меня? – шипит он. – Ты хоть знаешь, каково…

Он притягивает меня за руку с такой силой, что наши лица оказываются совсем близко друг к другу. Я почему-то ловлю себя на мысли, что восхищаюсь его силой.

– Ты не знаешь, – рычит он. – Ты говоришь со мной так, будто мне привычно то, что у нас… что я думал, было у нас. Секс, да, я много чего об этом знаю, как и про похоть, ложь и предательство. Но с тобой? – Его хватка становится все жестче. – Я рискую своей жизнью каждый раз, когда я с тобой. Ты это понимаешь? Если нас поймают, меня казнят.

Я чувствую, что у меня подкашиваются ноги, и весь мой воинственный запал разом улетучивается.

– Что? – шепчу я.

– О, перестань, Вайолет. А то ты не знаешь, как это бывает? Ты здесь всего несколько недель, но, наверное, уже заметила, что это за люди.

– Но… но почему? Почему ты вообще поцеловал меня в первый раз?

– Потому что это совсем другое! – кричит Эш. – Я смотрю на тебя и снова чувствую себя человеком. Я смотрю на тебя и ощущаю себя личностью. Ты не так хорошо меня знаешь, Вайолет, но поверь мне, я не обманывал тебя, когда сказал, что был сломлен до встречи с тобой. Я не могу к этому вернуться.

Кажется, до него доходит, что он по-прежнему держит меня мертвой хваткой. Мои пальцы уже онемели. Эш отпускает меня и засовывает руки в карманы. Кровь приливает к кончикам пальцев, покалывая их иголками.

– И даже если нас не поймают, – продолжает он уже более сдержанным тоном, – я никогда не смогу представить тебя своей семье. Я никогда не смогу ходить с тобой за руку по родным улицам, или отвести тебя в Комиссию Мирового суда и объявить своей женой. Как только Карнелиан будет помолвлена, я уйду из этого дома. Меня продадут другой семье, и в моей жизни все будет по-прежнему, как будто тебя в ней и не было. Но ты в ней была и есть. И я никогда не смогу это забыть. – Он моргает и смотрит на мое запястье. – Я не хотел сделать тебе больно. Прости.

Моя хрупкая решимость трещит по швам. Я думаю о том, каким человеком я хочу стать. Я обязана Люсьену своей жизнью и буду верна ему до конца. Но Эш не имеет к этому никакого отношения. Эш – это совсем другая часть моей жизни, только моей. Да, есть вещи, которые выше нас. Спасение суррогатов. Свержение королевской власти. Стóит ли любовь к Эшу того риска, что она несет?

Но, когда я смотрю в его глаза – глаза, которые впервые увидели именно меня, а не суррогата, – я вижу в них все, что пытается спасти Люсьен. Ведь что такое жизнь без любви? Мы с Эшем вращались в разных мирах, но, вопреки всему, нашли друг друга и, что важнее всего, решили быть вместе.

После того, как я покину Жемчужину, оглядываясь назад, на эти последние недели, в моих воспоминаниях и запутанных чувствах будет зиять дыра величайшего сожаления, звучать пустое эхо того, что могло бы быть, если бы я только набралась смелости и сказала: «Сколько бы времени нам ни осталось, я хочу провести его с тобой».

Эш заслуживает того, чтобы рядом с ним был кто-то такой же смелый, как и он.

– Эш, не уходи. – Я делаю робкий шаг ему навстречу. – Я была неправа. Прости. Останься со мной.

Он не двигается.

– Не знаю, смогу ли я, Вайолет. Смогу ли я доверять тебе, как прежде.

– Только из-за того, что я пыталась быть ответственной? Потому что совершила ошибку? Знаешь, я ведь человек. И я не идеальна. Я пыталась поступить правильно, но знаешь что? Теперь мне все равно. Я не хочу быть правильной, не хочу быть хорошей. Я так же, как и ты, не думала, что у нас с тобой будет то, что было. И если ты не можешь простить мне минутную слабость или момент неуверенности, то, возможно, ты прав, и я тебя совсем не знаю. Но не думай, что я не хочу тебя, потому что я хочу тебя, пусть даже я так коряво изъясняюсь. Я хочу быть с тобой всю жизнь, Эш, но это невозможно, и я это понимаю. Но я буду с тобой столько времени, сколько смогу, и не растеряю ни одного мгновения.

Молчание длится долго. Мы пристально смотрим друг на друга, и моя мысль лихорадочно работает, пытаясь придумать, что бы еще сказать.

Медленная улыбка расползается по лицу Эша.

– Для того, кто так коряво изъясняется, это было… очень впечатляюще.

Я краснею.

– Ты меня просто взбесил.

– О, неужели? Я взбесил тебя?

– Ладно, допустим, я первая начала, но…

Эш протягивает руку и прижимает палец к моим губам.

– Тебе позволено закончить эту речь, – тихо произносит он.

– Я знаю, но я не хочу. Рядом с тобой я чувствую себя целой. Здесь, где терзают наши тела и души, ты напоминаешь мне о том, кто я настоящая. Какой я была.

Он обвивает мою талию одной рукой и притягивает меня к себе. Я наконец-то могу дышать полной грудью. От него пахнет сухими листьями и шерстью.

– Больше никогда не поступай так со мной.

– Не буду, – обещаю я. Чувство вины корчится во мне, но я о нем забываю.

– Я серьезно, Вайолет. Потому что я не могу…

– Эш. – Я не даю ему договорить. Моя кожа в огне, нервы натянуты как струны, потому что он так близко и все же недостаточно близко. – Пожалуйста. Заткнись и поцелуй меня.

Он еле заметно улыбается и нежно прижимается к моим губам. Но я не хочу нежности.

Я обвиваю его шею руками, впиваюсь в него всем телом, словно хочу раствориться в нем. Он крепче прижимает меня к себе, и я чувствую, что в нас обоих что-то щелкает и отпускает. Наш поцелуй становится грубым и диким, в нем необузданная страсть, и я знаю, что, даже если доживу до ста лет, не забуду чувство, рожденное им.

Чувство, которое испытываешь, когда принадлежишь кому-то всецело, без остатка.