Глава двенадцатая
День 6 (Черная пятница), 08:00
Все, что мы оставили позади, и все, что ожидает нас впереди, – мелочи по сравнению с тем, что у нас внутри.
Ральф Уолдо Эмерсон
Дрю
Обед в честь Дня благодарения вчера получился ужасным – впрочем, на другое я и не рассчитывал. Отец пригласил несколько деловых партнеров и принялся обсуждать с ними состояние экономики. А мы на другом конце стола в основном помалкивали. Фэйбл сидела напротив меня и упорно молчала, ковыряясь вилкой в тарелке.
Адель не любит возиться на кухне, так что я был уверен – праздничный обед она готовить не станет. Не помню, когда я в последний раз ел индейку, запеченную дома. Наверно, в гостях у бабушки и дедушки в Нью-Йорке, но это было много лет назад.
Враждебность, царившая в доме, переходила все мыслимые границы. Адель из кожи вон лезла, чтобы поговорить со мной, но я отказывался наотрез. Как она и обещала, вечером за Фэйбл приехало такси. Я сунул водителю две двадцатки, извинился за беспокойство и отправил его восвояси.
Фэйбл так и не сказала мне ни слова. Улучив возможность, она тут же сбежала, ни с кем не попрощавшись, заперлась в своей комнате в гостевом домике и не выходила оттуда всю ночь.
Я сделал то же самое, злясь на себя за то, что позволил ей вторгнуться ко мне в душу. Но поспать толком не удалось, как и прошлой ночью. А теперь я маюсь возле закрытой комнаты Фэйбл, борясь с желанием ворваться к ней и заставить поговорить со мной.
На меня это совсем не похоже. Не люблю сталкиваться – с людьми, со своими собственными эмоциями. Но, черт подери, вчерашняя ссора сделала меня уязвимым, причинила боль. При одной мысли об этом я чувствую себя слабаком, но мне и правда казалось, что наши отношения с Фэйбл перерастают во что-то особенное.
Похоже, я ошибался.
Но именно здесь мое упрямство решило вдруг вмешаться в личную жизнь. Я не хочу ошибаться. И не думаю, что это ошибка. Но по какой-то причине Фэйбл избегает, боится меня. И как я могу ее за это винить? Изо дня в день я делаю одно и то же. Полный контроль над своей жизнью я обретаю только на футбольном поле, и, просидев здесь уже несколько дней, я просто мечтаю вернуться туда. Забыть наконец весь этот бред и с головой погрузиться в игру.
Снова стать бесчувственным роботом, не думать больше ни о чем.
Раздражаясь сам на себя, я стучусь в ее дверь и поворачиваю ручку: надо же, не заперто. Не дав Фэйбл ни секунды, я захожу в темную комнату и останавливаюсь перед кроватью. Она неподвижно лежит посередине, погруженная в глубокий сон.
Светлые волосы рассыпались по подушке. Лицо такое нежное, губы чуть приоткрыты. Одеяло сползло до пояса, открывая грудь под тоненькой голубой майкой. Лифчика на ней нет, и соски отчетливо виднеются под тканью.
Почти прозрачная майка, твердые соски под ней – не могу оторвать взгляд, нервно сглатываю. В комнате чертовски холодно, и я берусь за край одеяла, собираясь укрыть Фэйбл. Слегка касаюсь ее груди – нарочно, чего уж там скрывать.
Она тут же открыла глаза и вскочила так быстро, что едва не ударилась лбом о мою челюсть. Я резко отпрянул, чудом избежав травмы.
– Что ты тут делаешь? – Она натягивает одеяло до подбородка, прикрывая нежное, почти обнаженное тело, и у меня вырывается вздох сожаления. – Шастаешь у меня по комнате, да?
– Я только хотел убедиться, что с тобой все нормально.
Дурацкая отмазка, но ничего лучше в голову не пришло.
– Сколько сейчас? – Она тянется за телефоном на тумбочке и, взглянув на часы, издает раздраженный стон. – С чего вдруг со мной что-то могло случиться в такую рань?
– Ну, ты закрылась в комнате двенадцать часов назад. Может, ты тут без сознания лежишь. Откуда мне знать? – огрызаюсь я. Ее реакция вынуждает меня защищаться. Не понимаю, как нам удалось снова обозлиться друг на друга. Меня это просто бесит.
Хочу, чтобы новая Фэйбл вернулась обратно. И новые мы – тоже.
«Да не было никаких нас, придурок».
Сжав губы, сажусь на край кровати и с сожалением смотрю, как Фэйбл отодвигается, словно хочет оказаться подальше от меня.
Одна мысль не дает мне покоя с трех часов ночи. Надеюсь, это поможет восстановить наши еще толком и не начавшиеся, но уже разрушенные отношения. Но если Фэйбл не согласится…
Не знаю, что еще можно сделать.
– Нормально все со мной, – резко отвечает она, откладывая телефон и упираясь взглядом в свои колени. – Убедился? Можешь идти.
– Я хотел попросить тебя сходить со мной кое-куда.
Она встряхивает головой с видом «и слышать ничего об этом не хочу».
– Думаю, нам не стоит больше разгуливать где-то вдвоем, Дрю. Да, я в курсе, что мы должны изображать влюбленную парочку, но неделя уже заканчивается, так что, мне кажется, уже можно обойтись без показухи.
Черт, что же я наделал? Понятия не имею. А она сама не скажет. Не клещами же из нее это вытягивать, в самом деле.
– Я собирался съездить с тобой на кладбище. На могилу моей сестры.
Фэйбл наконец-то переводит взгляд на меня: ее зеленые глаза полны боли и сочувствия. Ко мне.
– Не знаю, стоит ли…
– Я хочу, чтобы ты пошла туда со мной, – сжимаю в ладони ее руку. Пальцы холодные как лед. Она пытается выскользнуть, но я усиливаю хватку. – Мне это очень нужно, Фэйбл.
– А я думала, мероприятие Адель – только для членов семьи. – Она задирает подбородок. Такая дерзкая, но уязвимая. И прекрасная.
Прекрасная настолько, что хочется сгрести ее в охапку и никогда не отпускать. Но я этого не делаю.
– Меня там не будет.
Все мои самые страшные кошмары там наверняка воплотятся в жизнь. Адель вся в слезах, у нее эмоциональный срыв, а я должен стоять рядом, утешать ее и обнимать.
А мне даже думать о ее прикосновениях противно. Какие уж тут объятия.
Фэйбл молчит, явно размышляя над моей просьбой. Уже хорошо. Я не хочу идти туда ни один, ни с родителями. Но мне нужно побывать там, отдать дань уважения сестричке. При мысли о том, чтобы прийти на ее могилу в одиночестве, сердце наполняется такой тоской… Я наверняка сдамся, как только припаркую машину на стоянке возле кладбища. Не смогу зайти. Хотя должен.
А если Фэйбл будет рядом, она поможет обрести храбрость, которая мне так нужна, чтобы попросить у сестры прощения за то, что я недоглядел за ней. Остается надеяться, что когда Фэйбл узнает правду, она не возненавидит меня.
И возможно – лишь возможно – ее понимание облегчит мои муки совести.
– Я поеду с тобой, – наконец произносит она тихо, вновь опуская взгляд. – Когда выдвигаемся?
– Мне надо принять душ. Наверное, тебе тоже. – Она кивает, и я продолжаю: – Тогда через пару часов? В десять?
– Договорились.
Она снова кивает и мягко вытягивает свою ладонь из моей, медленно проводя пальцами вдоль запястья. От этого нежного прикосновения по телу пробегают мурашки. Я поднимаю взгляд: она смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Ее губы чуть приоткрыты, волосы взъерошены, и она так прекрасна в этом полусонном виде – просто сил нет.
– Спасибо, – шепчу я, – что согласилась поехать со мной.
– Спасибо, что доверился мне и пригласил. – Она облизывает губы, оставляя на них влажную полоску, и мне до боли хочется поцеловать ее. – Вот почему я злилась на тебя, Дрю. После всех этих обвинений, которые вы с Адель вчера вывалили на меня, я почувствовала, что ты мне не доверяешь. А ведь я всегда была честна с тобой.
Да, она права. Я действительно перегнул палку. Адель знает, куда надавить, а я повелся на ее уловки, как дурак.
– Зря я послушал Адель, – делаю глубокий вдох и выпаливаю: – Прости меня.
На губах Фэйбл появляется легкая улыбка, и мое сердце трепещет.
– Извинения приняты. И кстати, тот парень, с которым я говорила вчера…
А теперь сердце заколотилось.
– Да?
– Это был мой брат Оуэн.
Какой же я дурак, в квадрате, в кубе! Конечно, она звонила брату. Она же вечно места себе не находит, переживает за него.
– Никогда больше не буду слушать Адель.
– И правильно.
– Чувствую себя полным придурком.
– Ты и вел себя как придурок.
Я открыл было рот, но она прервала меня:
– Если честно, мне даже понравилась твоя злость. Значит, тебе не все равно, понимаешь?
Я молчу. Она права: не помню, когда я в последний раз так срывался. Вообще такое было? Чтобы ярость разлилась по всему телу, словно лава, и я никак не мог с ней совладать.
– Пойду в душ, – Фэйбл кивает в сторону двери. – Выйди, пожалуйста. А то на мне майка почти прозрачная.
– Не хочу тебя огорчать, но я уже всё видел, – тихо напоминаю я.
Теперь она замолкает, а я с ухмылкой встаю и поворачиваюсь к выходу.
– И мне это очень понравилось, – бросаю я через плечо.
Ее нежный смех сопровождает меня до самого холла.
Фэйбл
Здесь так холодно и мрачно. Небо закрыто темными, хмурыми тучами; ветер пронизывает все вокруг. Запахнув пальто поплотнее, иду следом за Дрю по кладбищенской дорожке. Она петляет между могилами, и я изо всех сил стараюсь не смотреть на них, но все-таки смотрю. Некоторые памятники очень красивые: с портретами, душераздирающими надписями, даже со скульптурами.
И цветы. Их целое море, настоящих и искусственных, ярких и темных, веселых и мрачных. Некоторые букеты явно принесли к празднику: хэллоуинские ленточки, осенние оттенки – рыжевато-красные, оранжевые, желтые.
Мне становится немного легче при виде всех этих цветов, которые люди приносят, и лавочек, на которых они сидят, вспоминая близких. Смерть ужасна, но она – часть нашей жизни.
Обычно я стараюсь не думать о том, что нас когда-нибудь не станет.
Так проще – воображать, что мы будем жить вечно.
– Вот она.
Услышав низкий, грустный голос Дрю, я поднимаю глаза: он стоит напротив маленькой могильной плиты, которая едва возвышается над землей.
Медленно подхожу, встаю рядом и читаю надпись на камне:
ВАНЕССА АДЕЛЬ КАЛЛАХАН
30 сентября 2007 – 27 ноября 2010
Навечно в наших сердцах…
В правом верхнем углу – маленькая фотография Ванессы. У нее темные волосы, совсем как у Дрю, широкая улыбка, сияющие синие глаза.
Она была очаровательна.
Бросаю взгляд на Дрю: он стоит понурившись, засунув руки в карманы куртки, и не сводит глаз с фото. Так хочется утешить его, прижать к себе и шепнуть на ухо, что все будет хорошо. Но не уверена, что вправе это сделать.
К тому же по дороге он сказал, что ему нужно побыть одному. Постоять возле могилы и подумать о сестре, мысленно поговорить с ней.
И я согласилась, ведь все мы отдаем дань скорби по-разному. Хотя сама я не стала бы приходить сюда, особенно потому, что его сестра умерла совсем крошкой.
Стараюсь отогнать непрошеные мысли, но любопытство снова мучает меня. Как она умерла? Понятия не имею, почему это меня так волнует, но в семье Дрю все такие скрытные, а тут, похоже, кроется что-то важное.
И мне нужно это знать.
Дрю судорожно вздыхает, и я не выдерживаю – подхожу к нему, беру за руку и мягко сжимаю ее, давая понять, что я рядом, если ему что-то нужно. Он притягивает меня ближе, обхватывает рукой за плечи – и вдруг я чувствую, как он зарывается лицом в мои волосы, сжимая в объятиях так, что я едва могу дышать.
И я не возражаю. Ему нужно утешение. И мне тоже.
– Это все я виноват, – бормочет он мне в волосы. – Я присматривал за ней во дворе, пока отец говорил по телефону. А потом… потом я ушел.
Неприятный холодок пробегает по спине, но я стараюсь не подать вида, что слова Дрю насторожили меня. Пусть выговорится; не хочу, чтобы он снова замкнулся в себе.
– Это был несчастный случай. – Понятия не имею, как все обстояло на самом деле, но, думаю, сейчас лучше сказать именно это. – Никто не виноват.
– Нет, – Дрю отстраняется и смотрит на меня. Его синие глаза сверкают, все тело дрожит от волнения. Трясущейся рукой он проводит по волосам. – Адель рассказала тебе, что случилось? Да?
– Н-нет… – мотаю головой и резко выдыхаю, когда он хватает меня за плечи и чуть встряхивает. – Сказала только, что твоя сестра умерла, и все.
Он отталкивает меня, тихо выругавшись, и я застываю, не в силах поверить, что он мог так повести себя со мной. Опустив голову, Дрю разворачивается и быстро шагает прочь, а я бегу следом, растерянная, злая. Лучше бы я вообще не приходила с ним сюда, в это ужасное, мрачное место.
– Куда ты?! – кричу я, задыхаясь на холодном ветру. Какого черта у Дрю такие длинные ноги?! Попробуй угнаться за ним.
– Мне надо побыть одному.
– Да сколько можно, – бормочу себе под нос, прибавляя ходу. – Нельзя вечно убегать от проблем, – громко говорю я.
Дрю резко оборачивается. Столько противоречивых чувств отражается на его лице, что он уже сам на себя не похож.
– Ты меня совсем не знаешь. Я не убегаю от проблем. Мне приходится мириться с ними каждый день моей гребаной жизни!
Я просто обескуражена таким всплеском эмоций. «Но если он выплеснет всю злость и сумятицу в голове на меня, это же пойдет ему на пользу, да?»
– Не нужно пытаться справиться со всем в одиночку. Скорбеть и говорить об этом – нормально.
– Моя скорбь неотделима от вины. Это я виноват в том, что моя сестра упала в бассейн и утонула. Я должен был присматривать за ней, но… ушел. Думал, что ворота у бассейна закрыты, – он запускает пальцы в волосы, сжимая темные пряди, и смотрит на меня невидящим взглядом. – Мы оба виноваты, я и она.
– Она? В смысле Ванесса?
Но она же была совсем крошкой! Как он может так говорить?
– Нет, черт, конечно нет. Ее вина. О господи…
Дрю всхлипывает, и тут я замечаю, как слезы катятся по его щекам. Видеть его таким невыносимо больно, но я боюсь подойти ближе. Боюсь, что он снова оттолкнет меня – от одной мысли об этом сердце сжимается. Но как же трудно смотреть, как он страдает в одиночестве, винит в смерти сестры себя и еще кого-то.
Я совершенно растеряна.
И, честно говоря, боюсь спросить.
– Что же произошло? – решаюсь я, наконец. – Как умерла твоя сестра?
Пока мы идем обратно, к могиле Ванессы, Дрю отчаянно вытирает лицо, размазывая слезы. Я сажусь на скамейку, давая ему время собраться с духом. Ветви дерева над моей головой раскачиваются на ветру, и я поеживаюсь, кутаясь в слишком тонкое пальто. Наконец Дрю начинает говорить, расхаживая передо мной туда-сюда.
– Я был тогда во дворе. Гулял с отцом на солнышке. В том году погода на каникулах выдалась теплее, чем обычно, и настроение у меня было отличное – первый год в команде сложился очень удачно. – Дрю на секунду замолкает, погрузившись в воспоминания. – Адель весь день бегала по магазинам, покупала подарки к Рождеству. Перед уходом она попросила отца присмотреть за Ванессой. Сестра играла со мной и папой, бегала по заднему двору, смеялась. Знаешь, она не сразу ко мне привыкала – я же редко бывал дома. Но рано или поздно она всегда прибегала играть со мной.
Я молчу, не тороплю его. Ему нужно выговориться, хотя снова пережить в памяти тот день будет нелегко. Конечно, сейчас я бы могла утешить его и попросить рассказать все в другой раз. Но когда настанет этот «другой раз»?
– Тут отцу позвонили по работе. Речь шла о сделке, насчет которой отец договаривался уже несколько месяцев, поэтому ответить нужно было обязательно. Он попросил меня последить за сестрой, и я, конечно же, пообещал не спускать глаз с нее. – Судорожно вздохнув, Дрю закрывает глаза. – Мы играли в прятки, смеялись, я поддразнивал ее. Отец был неподалеку – я слышал, как он говорил по телефону. Потом вдруг в дверях появилась Адель и попросила… зайти с ней в дом. Я ответил, что не могу, что мне нужно приглядывать за сестрой.
Но она убедила меня, что с Ванессой ничего не случится, ведь отец рядом. И он, правда, был рядом, клянусь. Так что я зашел в дом… а сестра каким-то образом оказалась в той части двора, куда ей было нельзя, и упала в бассейн. Потом выяснилось, что отец ушел в другую часть дома, но тогда я этого не знал. Папа не был в курсе, что я оставил Ванессу одну. Я думал, что он присмотрит за ней, а он положился на меня…
Кажется, что Дрю рассыпается на глазах. Он падает на колени перед могилой сестры, склоняется, будто в молитве; его плечи дрожат.
– Прости. Я последняя сволочь. Прости меня…
Подхожу к нему, опускаюсь на колени и обнимаю. Он оборачивается, обхватывает меня за шею, прижимается лицом к груди – и я чувствую, как по моей коже катятся его слезы. Поглаживаю его по голове, зарываясь пальцами в волосы, пытаюсь утешить, как могу.
Несколько долгих минут мы сидим в тишине. Содрогаясь от переполняющих его эмоций, Дрю молча плачет у меня на груди. Чувствую, как горечь подступает к горлу, и тоже начинаю плакать. Эти тихие слезы словно соединяют нас, и я ощущаю его искреннюю, всеобъемлющую боль и печаль.
Он поделился далеко не всем, что мучает его. Я чувствую: невысказанного осталось больше, гораздо больше. Но он скрывает это, боясь испугать меня. Или, хуже того, вызвать мое презрение.
И это связано с Адель. Мне кажется, я догадываюсь, о чем речь.
Вот только не готова пока признать это.
