Глава 24
Мия
Едва увидев Джордана, я понимаю: я больше не могу быть с ним.
Не потому что я его не люблю – люблю. Но теперь, когда смотрю на него, вижу только одно – предательство своей матери. Она отказалась от меня ради него.
Мне больно находиться рядом с ним.
Я не хочу, чтобы во мне возобладала обида на Джордана, ведь он имел все то, что по праву должно было принадлежать мне. Это не его вина – он не виноват в том, что сделала моя так называемая мать. Умом я это понимаю, но с чувствами справиться не могу. Она выбрала его. Не меня.
И это неудивительно. Ведь он такой прекрасный, потрясающий человек. Яркий и светлый, как солнце. Гораздо лучше меня.
И заслуживает больше того, что я могу дать.
Заслуживает более достойной спутницы жизни.
Я ущербная. Искалеченная.
Доктор Паккард считает, что я не безнадежна, что меня можно вылечить. А я в этом не уверена. Посмотрите, на что я похожа. До чего себя довела.
Я опустилась на самое дно. Теперь нужно придумать, как выкарабкаться оттуда, но делать мне это придется без Джордана.
– Привет. – Он закрывает за собой дверь.
– Привет.
Я с трудом заставляю себя посмотреть на него. Это больно, ибо я знаю, что вижу его в последний раз.
Мы знакомы так недавно, но здесь время не имеет значения. Мне кажется, что я знала его всегда. И мне будет очень и очень трудно расстаться с ним. Труднее, чем терпеть изощренные пытки Оливера. Труднее, чем сбежать от Форбса. Труднее, чем бороться со своей болезнью.
Джордан садится у моей кровати. На то самое место, что недавно освободила доктор Паккард, после того как добрый час проговорила со мной о моей болезни. Я не рассказывала во всех подробностях о своем отношении к еде, но разговора о булимии все равно было не избежать; ведь она – врач и сразу поняла, что я страдаю расстройством питания. Поначалу я пыталась это отрицать, но как ее обманешь, если все признаки налицо?
После того, как я призналась ей – до нее на эту тему я ни с кем не откровенничала, – на протяжении какого времени я обжираюсь и затем очищаю желудок, искусственно вызывая рвоту, – уже десять лет, – она принялась объяснять мне то, что я и так знаю: я наношу вред своему организму, ставлю под угрозу свое здоровье – у меня могут отказать печень или почки… возможен и летальный исход.
Я давным-давно знала, что подвергаю себя риску. Думаете, меня это остановило? Я не хотела думать об опасности. Просто пыталась заглушить боль, и на протяжении долгого времени это помогало. Или, может быть, в глубине души, я желала умереть.
Но, оказавшись здесь, поговорив с доктором Паккард… и прежде всего потому, что я познакомилась с Джорданом, узнала его, я поняла, что хочу жить и быть счастливой.
А чтобы жить и быть счастливой, мне нужна помощь.
Доктор Паккард сказала, что есть специализированная клиника, где мне помогут, и что она направит меня туда, но, чтобы лечение было эффективным, я должна хотеть лечиться – должна хотеть вылечиться.
И я хочу. Я готова лечиться. Мне необходимо вылечиться.
Сейчас доктор Паккард звонит в ту клинику, уточняет, есть ли там место для меня, и мне лишь остается сказать Джордану, что я уезжаю.
– Как ты себя чувствуешь? – тихо спрашивает он.
– Нормально. – Я смотрю на него. Его глаза, серьезные, темные, пытливые, прикованы к моему лицу.
Мне так больно смотреть на него. Каждый раз, когда я останавливаю на нем взгляд, меня раздирают противоречивые чувства: любовь к нему и обида на то прошлое, которое он олицетворяет. Прошлое, которое должно было быть моим.
Опустив глаза, я пальцами вожу по узорам на одеяле.
– Джордан… я должна извиниться за то, что предстала перед тобой в том мотеле в таком состоянии.
– Перестань. Ты не должна извиняться. Я просто рад, что нашел тебя и что все обошлось. – Он потирает грудь. – Это я, детка, должен извиняться за все. Ты не уехала бы… не оказалась бы там одна, если б я не скрыл… – Тяжело вздыхая, он проводит рукой по своим темным волосам. – Боже, никогда себе не прощу, что сразу не сказал тебе, что моя мама… – Он умолкает.
Его мама. Он прав, она – его мама.
Джордан пристально смотрит мне в глаза. В его взгляде мольба о прощении и сожаление. Он жалеет меня. Жалеет.
Ненавижу жалость.
– Просто я… – Он протяжно вздыхает. – Мне следовало сразу, как только я узнал, сообщить тебе, что Бель это и есть Анна… твоя мать, – подчеркивает он с силой в тихом голосе.
Я отворачиваюсь, устремляю взгляд в окно.
– Теперь это не важно.
– Нет, важно. И еще хочу, чтобы ты знала: я глубоко сожалею… обо всем. Может, ты считаешь по-другому, но я никогда не посмел бы умышленно причинить тебе боль. Я просто боялся потерять тебя. Боялся, что, если скажу, я тебя потеряю. – Он берет меня за руку.
– Не надо. – Я отдергиваю руку.
Боль в лице Джордана раздирает мне сердце, и я мысленно стараюсь отгородиться от него.
На какое-то время воцаряется напряженное молчание.
Джордан потирает лицо. Наконец спрашивает:
– Я тебя потерял? – Его тихий вопрос режет уши, как пронзительный крик.
Слезы жгут мне глаза, я закрываю их.
– Прости, Джордан.
– Боже… – Он качает головой. – Ты мне только одно скажи: это из-за моей скрытности или из-за Бель?
– Не из-за тебя – из-за меня…
– Что за чушь… «не из-за тебя – из-за меня»! – Джордан встает, отходит от кровати.
Он злится. С гневом я могу совладать. Гнев я понимаю.
– Просто скажи мне правду, Мия. Может, по-твоему, я ее не заслуживаю, но это все, о чем я прошу.
Я резко поднимаю глаза.
– Хорошо. – Я сажусь в постели. – Хочешь правду? А правда такова: каждый раз, глядя на твое лицо, я вижу все, чего была лишена, – что она должна была дать мне, но решила дать тебе. Виню ли я тебя за это? Нет. Но это не может изменить тот факт, что женщина, которая подарила мне жизнь, – которая должна была быть моей матерью, – решила стать матерью для тебя. Она бросила меня с ним! – Я срываюсь на крик, руки дрожат, но я ничего не могу с собой поделать. – Мне ненавистно то, что я при этом чувствую, – зная, что она выбрала тебя, а не меня!
– Она меня не выбирала! – Джордан бьет себя в грудь. – Я к ее решению не имею отношения… Выслушай меня, тогда поймешь…
– Нет! – Я прижимаю руки к голове. – Я ничего больше не могу слышать! – Я понимаю, что веду себя неразумно, но мыслить ясно сейчас просто не способна. Сейчас я способна только чувствовать – и в чувствах моих нет ни толики здравого смысла. – Ненавижу! Все ненавижу! Себя ненавижу!
Я расплакалась.
Джордан в несколько шагов пересекает палату и заключает меня в объятия.
Его близость…
Тепло и сила его тела…
Я цепляюсь за его рубашку.
– Все так плохо. У меня все плохо. – Шмыгая носом, я высвобождаюсь из его объятий. Не могу находиться с ним в столь тесной близости, зная, что скоро его покину.
Не желая отпускать меня, Джордан берет в ладони мое лицо.
– Все будет хорошо. – Большими пальцами он проводит по моим щекам, вытирая слезы. – Ты только не замыкайся в себе, детка. Позволь тебе помочь.
Грудь так чудовищно сдавило, что дыхание перехватило.
– После всего, что я наговорила тебе… ты все еще хочешь мне помочь. Почему?
Он буквально впивается пальцами в мое лицо. Взгляд его темнеет.
– Потому что, черт возьми, я люблю тебя, Мия. – Он закрывает глаза, будто от боли.
Он меня любит.
Джордан прижимается лбом к моему лбу, его ладонь ложится мне сзади на шею.
– Не самый подходящий момент для признания, но это так. Я люблю тебя. – Своим дыханием он обдувает мое лицо, его слова разбивают сердце. – Наверно, я слишком тороплюсь, у тебя проблем выше крыши, и некоторые из них возникли по моей вине, но я просто хочу, чтоб ты узнала о моих чувствах прежде, чем решить отвергнуть все, что между нами было. Я люблю тебя, Мия. Каждую частичку тебя. Все лучшее и худшее. Все изъяны и совершенства. Все плохое и хорошее. Ты создана для меня, детка. Кроме тебя, мне никто не нужен.
Он меня любит.
Джордан любит меня.
Меня.
Я тоже его люблю. Очень.
Но у нас ничего не получится.
Я слишком изломана. Слишком изранена. Слишком искалечена.
И вряд ли в скором времени я избавлюсь от своей ущербности.
Он заслуживает гораздо больше, чем я могу ему дать. И признаться ему в любви было бы неправильно и эгоистично с моей стороны.
Я открываю глаза.
– Я уезжаю из Дуранго.
Он отстраняется от меня, но рука его осталась у меня на шее.
– Возвращаешься в Бостон?
– Нет, – хмурюсь я. – Только не туда. Почему ты так решил?
Он качает головой, глаза опущены.
Вот и время пришло. Я должна ему сказать про свою болезнь.
– Джордан, ты должен кое-что знать обо мне… – Я медлю, протяжно вздыхая. – Когда ты нашел меня в мотеле… не знаю, видел ли ты пустые упаковки из-под еды?
– Видел.
– В общем… у меня вот такая проблема. – Я сжимаю кулак, ногтями впиваясь в ладонь. – Когда я нахожусь в состоянии стресса или расстроена, я… э… я начинаю есть… много ем, а потом… э… вызываю у себя рвоту.
Он не реагирует. Не двигается. Просто смотрит на меня с тем же выражением, что появилось на его лице несколько минут назад.
– У меня болезнь под названием булимия. Не знаю, слышал ли ты про такую.
– Слышал.
– Хорошо. Это связано не с желанием похудеть – во всяком случае, у меня, – поясняю я. – Проблема здесь. – Пальцами я касаюсь головы. – В условиях невыносимых страданий, или когда я теряю контроль над ситуацией, или не могу найти выход из положения, чтобы избавиться от боли, я ищу утешения в еде. Потом, чтобы как-то взять себя в руки, скажем так, я очищаю желудок, вызывая у себя рвоту.
– И давно это у тебя? – тихо спрашивает он.
Я делаю глубокий вдох.
– С перерывами – вот уже десять лет. В последние годы приступы заметно участились.
– Как мы будем с этим бороться?
Я встречаю его полный решимости взгляд.
– Не мы. Бороться буду я сама. – С шумом выдохнув, я говорю ему: – В Денвере есть специализированная клиника для страдающих расстройствами пищеварения. Я поеду туда, постараюсь вылечиться.
– Долго ты там пробудешь?
– Не знаю… – пожимаю я плечами, – наверное, столько, сколько нужно.
Он поднимает глаза, в них я замечаю проблеск надежды.
– Денвер не так уж и далеко, Мия, – максимум шесть часов езды. Я буду навещать тебя каждые выходные…
– Нет, – возражаю я, разбивая его надежду.
– Нет, – эхом вторит он.
– Я должна справиться сама. – Я выпячиваю нижнюю губу. – Не надо меня навещать.
– Ладно… – Пальцем он потирает переносицу. – А когда ты поправишься… мы увидимся?
Я отвожу глаза.
Это не помогает, ведь я чувствую на себе его взгляд. Он мучителен. Очень.
Я медленно качаю головой.
– А-а… ну да. Понятно… То есть ты действительно подразумевала, что мы расстанемся, когда сказала, что я потерял тебя. – В его голосе слышится боль, обида – это ужасно.
Но я поступаю правильно – я в этом уверена.
Моя обида никуда не уйдет. В конце концов она сожрет меня… нас, и не останется ничего, кроме ненависти и боли.
А я столько боли уже перенесла – хватит на всю жизнь. Лучше уж сразу обрубить все концы.
Чувствую, как подо мной дернулась кровать: он встал.
– Выполни одну мою просьбу?
Я поднимаю на него глаза, но не готова к той боли, что пронзает меня, когда я вижу ее отражение в его лице.
– В следующий раз, когда кто-то попытается сблизиться с тобой, не отталкивай этих людей. Будь с ними откровенна. Не бойся, что тебя не полюбят – полюбят. Тебя невозможно не любить, Мия. – Он издает вздох смирения. – Кому, как не мне, это знать.
Я кладу руку на грудь, хватаюсь за сердце. И в этот момент решимость покидает меня. Я передумываю, готова сказать ему, что люблю его. Что найду способ побороть свою обиду.
Но прежде чем я успеваю раскрыть пересохший рот, он уходит. Дверь за ним со стуком закрывается.
Грудь клещами сдавливает паника. Я хочу побежать за ним. Сказать, что я не права.
Но ноги словно парализовало. И я знаю почему.
Потому что в глубине души я уверена, что должна его отпустить.
Я сползаю на постель, поворачиваюсь на бок, подтягиваю к груди колени, обнимаю их.
Вытирая слезы, слышу, как дверь отворяется.
Джордан.
Сердце подпрыгивает в груди.
Я поворачиваюсь.
Форбс.
О господи, только не это.
Нет.
Я чувствую, как мое тело съеживается. Сворачивается, как улитка, прячущаяся в свою раковину.
Откуда он взялся? Как узнал, что я здесь? Что у него с лицом?
Нос заклеен пластырем. На лице порезы, кровь.
Он закрывает за собой дверь, и я вся холодею.
Мой взгляд мечется по палате, ища путь к спасению, но единственный путь – это дверь, перед которой он стоит. Правда, можно кинуться в ванную и запереться там.
– Ф-форбс, – наконец выдавливаю я из себя.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он как ни в чем не бывало, будто во время нашей последней встречи это не он избивал меня и пытался надругаться надо мной.
– К-как ты узнал, что я здесь?
Он улыбается, и от его улыбки у меня в жилах стынет кровь.
– В твоей медицинской страховке я указан как контактное лицо, помнишь? Едва тебя доставили сюда, мне тотчас же позвонили. И я сразу приехал. Я волновался за тебя, детка. Две недели места себе не находил. Не знал, где ты… это была пытка. – Он делает шаг в мою сторону.
Я сажусь на кровати, съеживаюсь в комок, подбирая к себе ноги, натягивая на них больничную сорочку, что сейчас на мне. Моя естественная реакция.
И я ненавижу себя за это.
Форбс разводит руками, успокаивая меня.
– Я не причиню тебе боли, Мия. Не за тем я здесь.
Я ему не верю. Слышала от него это тысячи раз.
Как бы невзначай я заношу ладонь за спину, нащупывая кнопку вызова медперсонала.
– Я просто хочу с тобой поговорить. – Форбс садится на стул у кровати. Моя рука замирает, я чуть меняю положение тела, чтобы скрыть то, что я нащупываю.
– Ч-что тебе нужно? – Я стараюсь придать твердость своему голосу.
– Хочу, чтоб ты поехала домой.
Я качаю головой и уж потом соображаю, что я делаю. С моей стороны это ошибка, его глаза вспыхнули гневом.
Я проглатываю комок в пересохшем горле и вновь принимаюсь незаметно нащупывать кнопку.
– Мия… – Форбс вздыхает, потирая висок, качая головой. – Не такой ответ я хочу услышать.
– Что с твоим лицом? – спрашиваю я. Отвлекающий маневр, пока я не придумаю, как выбраться отсюда.
Он мрачнеет.
– Не важно.
Я сцепляю ладони.
– Мия, я ехал сюда черт знает откуда и без тебя не уеду. Да и вообще, что тебя здесь держит? Ничего. Ты абсолютно одна. Я тебе нужен. Без меня ты не выживешь.
Холодея, я обхватываю себя руками.
Он прав. Я одна, но лучше быть одной, чем с ним.
Форбс встает со стула.
– Где твои вещи?
– У меня нет вещей.
– Отлично. Еще проще. – Он берет с тумбочки мою сложенную грязную одежду. – А это еще что за дрянь?
– Моя одежда.
Его лицо искажается от отвращения. Это его выражение мне хорошо знакомо.
Я вообще хорошо его знаю.
– Купим тебе что-нибудь в аэропорту, а сейчас одевайся. – Он бросает одежду на кровать передо мной.
– Зачем?
Он смотрит на меня. Теперь в нем доминирует гнев.
– Мы покидаем эту чертову дыру и едем домой. Так что давай шевели задницей, одевайся! – брызгая слюной, командует он.
Такого Форбса я хорошо знаю.
Охваченная страхом, не зная, что еще делать, я послушно слезаю с кровати, беру свою одежду и иду в ванную.
– Куда пошла? – рявкает он.
– Переодеваться, – робко отвечаю я.
– Переодевайся здесь. – Шагом хищника он направляется ко мне.
Сердце замирает. Я словно приросла к полу, страх все еще владеет мной, как некая болезнь.
Ведя пальцем по моей голой руке, он наклоняется к моим губам.
– Я скучал по тебе, детка… Я хочу видеть тебя.
Его прикосновение дает толчок мучительным воспоминаниям. Не счесть, сколько раз он бил меня, пинал, пихал… совершал надо мной насилие. Его руки как самая противная зараза. Тошнотворная, мерзкая зараза, которую я хочу стряхнуть с себя, от которой хочу избавиться раз и навсегда. Немедленно.
Сердце снова запускается, начинает громко стучать в груди.
Никуда я с ним не поеду.
Не могу.
Прижимая одежду к груди, гордо вскидываю подбородок.
– Я не поеду с тобой в Бостон.
Он не раздумывает. Хватает меня за горло. Швыряет на кровать.
– Ты сделаешь все, как я велю! Оденешься. Уйдешь из больницы. Мы сядем в самолет и полетим домой.
– Нет, – хриплю я.
Его рука хватает мою сорочку, задирает ее. Он срывает с меня трусики. Его колено вклинивается между моими ногами. Я сдвигаю их, пытаясь вытолкнуть его, но он слишком силен. Он раздвигает мои ноги.
Больно давя коленом на самую интимную часть моего тела, он наклоняется к моему лицу.
– Тебе еще один урок преподать, Мия?
Страх и страшные воспоминания начинают овладевать мной.
И я пресекаю их на корню. Я не позволю подчинить себя.
Ни ему.
И вообще никому.
Больше не позволю.
В это мгновение я ненавижу Форбса как никогда. И это придает мне силы. Силы, в которых я нуждаюсь.
Медленно качаю головой.
На губах его появляется победоносная улыбка.
– Вот и умница. – Форбс еще выше задирает на мне сорочку, обнажая грудь. – Ты чертовски прекрасна, – говорит он, сдавливая мою грудь, своими гадкими пальцами захватывая сосок. Сжимая его.
От боли я закрываю глаза. В их уголках проступают слезы.
Джордан. Это безмолвный крик в моем сознании. Я мысленно зову его, он должен вернуться. И выполнить свое обещание, ведь он клялся, что больше никому не позволит причинить мне боль.
Но Джордан не вернется, я прогнала его.
Мне придется самой себя спасать. И я сумею.
Медленно поднимаю руку к лицу Форбса. Его глаза вспыхивают торжеством, и я понимаю, что он мой.
Подняв подбородок, подставляю ему свои губы.
Взгляд его загорается.
– Скажи, что ты хочешь меня, Мия. Скажи: «Трахни меня, Форбс. Прошу тебя». Я хочу, чтоб ты умоляла, детка.
На языке у меня вертятся совсем другие слова, но я проглатываю их и выполняю его указание. Говорю ровно:
– Трахни меня, Форбс. Прошу тебя.
– Умница ты моя. – Ухмыляясь, он приближает ко мне свое лицо.
Едва его губы касаются моих, я издаю стон, зная, что это разожжет в нем страсть и он начнет целовать меня более пылко. И в этот момент я возвращаюсь к тактике, к которой прибегла последний раз. Впиваюсь зубами в его нижнюю губу. Но на этот раз кусаю как следует.
Его кровь хлынула мне в рот. Он вскрикнул от боли.
– Сука недоделанная! – Он бьет меня со всей силы.
Голова взрывается болью. Форбс крепче стискивает мое горло. Дышать становится трудно.
Нужно выбираться отсюда, но я не в состоянии сдвинуть свое тело, поэтому руками я бью, царапаю, толкаю, просто пытаясь спихнуть его с себя. Тщетно.
И лишь когда он, занеся кулак, отклоняется назад, чтобы еще раз ударить, я поворачиваю набок голову.
И вижу свой путь к спасению – на тумбочке рядом с кроватью.
Не раздумывая, хватаю стеклянный графин с водой и со всей силы, что у меня есть, ударяю его им.
Сбоку по голове. Чувствую и слышу глухой стук стекла о череп.
Вода выплескивается, заливая мне лицо и волосы.
Форбс смотрит на меня, совершенно обалдевший. Будто не может поверить, что я действительно его ударила.
Покачивается, но все еще в вертикальном положении, а мне-то нужно его повалить.
Я размахиваюсь и снова бью его графином. На этот раз сильнее. Он падает, валясь прямо на меня.
Графин выскальзывает из моей руки на пол и со звоном разбивается.
Я в панике. Кашляю его кровью и своей собственной. В мозгу пульсирует лишь одна мысль – сбросить его с себя. Боюсь, что он сейчас очнется и для меня игра будет окончена.
Поднатужившись – откуда только силы взялись? – я выбираюсь из-под него. Не отрывая глаз от его неподвижного тела, сползаю с кровати, ступая на пол голыми ногами.
Осколки стекла мгновенно вонзаются в стопы. Я прикусила губу, чтобы не закричать от боли.
Не сводя глаз с Форбса, жму на кнопку вызова медперсонала – снова и снова. Потом, стараясь двигаться тихо, иду к выходу, сдерживая крик, потому что осколки продолжают безжалостно впиваться в стопы.
Я уже в нескольких шагах от двери, и вдруг слышу в коридоре топот бегущих ног. Дверь с шумом распахивается. Это доктор Паккард и с ней охранники.
Слава богу.
– Мия, что стряслось? Что с вами? Мы услышали звон разбившегося стекла, потом ваша тревожная кнопка как с цепи сорвалась! – Она быстро обводит взглядом палату, оценивая обстановку – мое состояние, состояние Форбса, лежащего на кровати. – О боже, вы не поранились?
Шатаясь, делаю несколько шагов навстречу ей. От облегчения ноги ослабели, и я начинаю оседать.
Доктор Паккард подхватывает меня, обнимает.
– Все хорошо, Мия, – успокаивает она меня, прижимая к себе. – Все будет хорошо.
Но в этот момент в ее слова верится с трудом. А я могу думать лишь о том, что мне очень хочется, чтобы сейчас меня обнимали руки Джордана.
Но они никогда больше меня не обнимут.
И, кроме себя самой, винить мне некого.
