Глава 22
Мия
Пустота.
Ни мыслей в голове.
Ни боли в теле.
Ни боли в сердце.
Одна лишь устремленность. Одна цель.
Я резко торможу на стоянке.
Надев темные очки, хватаю сумочку и иду в магазин.
Беру тележку. И начинаю сметать продукты с прилавков.
Ни одной осознанной мысли. Только потребность. Одна лишь потребность.
Тележка быстро наполняется. Я уже жую. Опустошена одна пачка с чипсами. Наполовину съедена пачка конфет.
Если на меня кто-то и смотрит, мне все равно.
Кассирша вежливо пытается поболтать со мной. Я не отвечаю.
Складываю в пакет продукты, расплачиваюсь и ухожу.
Потом еду в мотель на окраине города, в тот самый, где останавливалась на днях.
Многие днем снимают в мотелях номера для любовных свиданий. Я приезжаю в мотели, чтобы есть. Скрыть свой позор.
Однако сейчас я не испытываю ни капли стыда.
Только потребность.
Средство для достижения цели… цели, которой на данный момент я не вижу.
Я заселяюсь в мотель. На одну ночь. Больше мне не нужно.
Мне просто необходимо выплеснуть всю горечь из своего организма. Потом я покину этот город.
Получив ключ от номера, я возвращаюсь к машине, забираю пакеты с едой.
Войдя в номер, сгружаю пакеты на кровать.
Это не тот номер, в котором я останавливалась на днях, но абсолютно такой же.
Та же дешевая, грязная, затхлая обшарпанная комната. Мне здесь самое место.
Потому что я сама такая, как эта комната. Дешевая, затхлая и обшарпанная.
По глупости зачем-то убедила себя в обратном. Внушила себе, что я чего-то стою… что-то значу для кого-то… для него.
Для Джордана.
Даже думать о нем больно.
Я зажимаю голову руками, пытаясь выдавить его из себя, но он не уходит.
Поэтому я подхожу к допотопному телевизору, включаю его. Хочу дребеденью заглушить боль в голове, но убийственные факты заполняют сознание, продолжая увечить меня.
Музыка, льющаяся из телевизора, плывет по комнате, заполняя каждый пустой уголок голосом Рианны, исполняющей «Бриллианты».
Колющая боль пронзает меня. Оседая на пол, я затыкаю кулаком рот, чтобы сдержать всхлип.
Как он мог?.. Как она могла?..
Прекрати, Мия. Сейчас же.
Ты знаешь, как унять боль.
Я подползаю к кровати и разрываю первую упаковку, что попалась под руку.
Запихиваю в рот ее содержимое, быстро пережевываю, глотаю. Вкуса не чувствую. Только облегчение. Облегчение, которое всегда приходит с поглощением пищи.
Стаскиваю на пол один из пакетов, вываливаю на пол все, что есть в нем.
Разрываю еще одну упаковку – печенье. Запихиваю его в рот, жую, пытаясь съесть как можно больше и быстрее.
Но еда застревает в горле, будто мой организм уже готов ее отторгнуть.
Давясь печеньем, глотаю его через силу, хватаю бутылку с содовой, которую я купила, запиваю, смачивая пересохшее горло.
И снова принимаюсь есть, запихивая и запихивая в себя пищу, побивая все свои предыдущие рекорды.
* * *
Я лежу на грязном полу грязной комнаты, смотрю на потрескавшийся потолок. Почти все, что я купила, съедено, сама я взмокла от пота, желудок болит как никогда.
Столько, сколько сегодня, я еще зараз никогда не съедала.
Но боль эта умиротворяющая. Лучше уж болезненная тяжесть в желудке, чем агония сердца.
Мама бросила меня ради него.
Ради Джордана.
Ради человека, которого я люблю.
Значит, я и вправду ничтожество.
Я с трудом поднимаюсь на ноги. Тошнота подступает к горлу. Но я ее сдерживаю.
Я должна сама вызвать рвоту. Только это принесет облегчение.
Проковыляв в ванную, я опускаюсь на колени перед унитазом. Сжимаю вместе пальцы, сую их глубоко в рот и избавляюсь от боли, пытающейся поглотить меня.
* * *
Боль не ушла. Ничего не получилось.
Не получилось.
Это у меня тоже отняли.
Способность перестать чувствовать. Избавляться от всепоглощающей боли. И теперь она здесь, в груди, и кажется, что ребра треснут, не выдержав этой душераздирающей агонии.
Нет. Нет. Нет. Нет!
Я его ненавижу.
И ее ненавижу.
Я рада, что она умерла.
Ползком выбравшись из ванной, я поднимаюсь с пола. Ног под собой не чувствую, голова ватная.
Шатаясь, плетусь к кровати. Роюсь в пустых пакетах, обертках, контейнерах, разбросанных по кровати и по полу. Кое-что осталось. Пакет попкорна и шоколадные корзиночки с арахисовым маслом.
Нет! Мало.
Снова перебираю разорванные упаковки на кровати. Больше ничего не осталось.
Разрываю пакет с попкорном. Горстями запихиваю его в рот. Не лезет. Не беда. Давлюсь, но глотаю. Затем принимаюсь за шоколадные корзиночки с арахисовым маслом. Когда и они съедены, опускаюсь на четвереньки и копаюсь в мусоре на полу.
Нахожу банку шоколадной пасты, которая закатилась под кровать. Вскрываю ее и пожираю пасту прямо рукой.
Все съедено. Я не чувствую насыщения, но того, что поглотила, должно хватить. Снова ковыляю в ванную, встаю над раковиной, сую пальцы в рот.
Включаю воду, пытаясь смыть рвоту, но слив забился. Мои руки сверху донизу измазаны шоколадом. В раковине блевотина. Я поднимаю голову и смотрю на себя в зеркало, что висит над раковиной.
Мерзкое зрелище.
Рот, лицо… волосы – все в остатках пищи. На мне блевотина.
Я отвратительна.
Я не их ненавижу – Джордана, Анну.
Я себя ненавижу.
Во мне всколыхнулся неистовый гнев, который я всегда глушила в себе. Я ударяю кулаком по зеркалу.
Оно разбивается вдребезги, маленькие осколки падают в раковину.
Кровь капает с моей руки на белый кафель у меня под ногами.
Я не ощущаю боли в руке – только боль в сердце.
Под ее напором я закрываю глаза.
Ненависть к себе. Отвращение. Потерянность. Беспомощность.
Шлюзы открылись, и все это хлынуло на меня – мощным, могучим потоком, как цунами.
Вцепившись в раковину, я открываю глаза, но ничего не вижу из-за горячих, жгучих слез.
Нужно убираться отсюда. Мне нужно еще… еще что-нибудь, хоть что-нибудь.
Перед глазами пляшут ослепляющие дразнящие тени. Пошатываясь, я блуждаю по ванной, ища выход.
Перестаралась.
Сейчас отключусь.
Черт.
Я шарю рукой по сторонам, пытаясь найти точку опоры. Ничего не нахожу. Понимаю, что спохватилась слишком поздно. Падаю на пол… с громким стуком.
