Дорогой Джим Моррисон,

Вы однажды сказали: «Друг – тот, с кем ты можешь быть самим собой, свободный выбирать, что чувствовать, а что – нет. Позволить человеку быть самим собой – вот истинная дружба». Спасибо вам за эти слова, потому что я как раз и размышляю над этим. Мне кажется, я долгое время пыталась заставить себя чувствовать то, что должна, вместо того чтобы быть самой собой.

После случившегося на вечеринке я до боли скучаю по Натали и Ханне. Прошла неделя, а они избегают меня и друг друга, и вообще всех.

Придя сегодня – в понедельник – в школу, я увидела, как Ханна на стоянке выходит из черной машины с серебристой пассажирской дверью. Она развернулась помахать водителю и покачнулась оттого, что ее шпилька попала в трещину асфальта. Прощальный жест должен был выйти кокетливым, но Ханне едва ли он удался. Проследив за ее взглядом, я увидела его – Блейка из горного домика. Он вырулил со стоянки, объезжая минивэны и машины родителей, приехавших за детьми, и влился в уличное движение.

Заметив, что я иду к ней, Ханна посмотрела на меня так, будто всей душой желала, чтобы я исчезла. Она была накрашена сильнее обычного, рыжие кудри раскрутились, на щеке красовался нарисованный тенями синяк.

– Привет, – сказала я.

– Привет.

– Это был Блейк?

– Да.

– Почему он подвозил тебя в школу?

– Потому что я осталась у него на ночь.

– Ханна, ты обещала, что больше не будешь с ним встречаться.

– Я знаю. Но мне необходимо было убраться из дома. А между Кейси и мной все, конечно же, кончено.

– Ты могла бы позвонить мне.

– Я никогда не была у тебя дома, Лорел.

– Это могло бы случиться впервые…

Ханна опустила взгляд. Я видела, что она все еще злится на меня.

Затем она засмеялась. Ни с того ни с сего, ведь ничего смешного в нашем разговоре не было. Она смеялась так, словно могла защититься от всего только звуком своего смеха.

– Я не могу сегодня оставаться здесь, – сказала она. – Давай пойдем куда-нибудь?

Еще даже не прозвенел первый звонок.

– Давай, – ответила я.

Мы сбежали из школы, заказали себе в кафе Garcia на завтрак такито и уселись на открытом воздухе стоянки, где водители едят в своих машинах. Позвонили по моему мобильному в школу, представились родителями одна другой и предупредили, что заболели. Подобные штучки не пройдут, если ими злоупотреблять, но раньше мы с Ханной прогуливали только восьмой урок, поэтому надеялись, что сегодня нам повезет. И между звонками мы сделали перерыв в несколько минут, чтобы это выглядело менее подозрительным.

Когда принесли наш заказ, Ханна достала из сумочки пятидесятиграммовую бутылочку водки и отвинтила крышку.

– Плеснешь в свой лаймад? – спросила она.

– Нет, – встревожилась я. – Еще девяти утра нет.

– А где-то сейчас уже пять дня, – засмеялась Ханна. – В Норвегии, к примеру. Так что представь, что сейчас в Норвегии пять. Мне бы хотелось там быть. Или в Исландии. Или еще где, подальше отсюда. – Она собралась добавить водку в мой напиток. – Давай же. Взбодрись.

– Перестань. – Я выхватила у нее бутылочку.

– С каких это пор ты стала такой дерзкой? – раздраженно спросила она.

– Я просто… Я не пью после того, что случилось на вечеринке.

– Ты имеешь в виду, после того как выдала нас с Натали, открыв дверь, а потом бросила?

– Я ушла, потому что мне было очень плохо, – призналась я и выпалила все остальное: – Меня чуть не изнасиловал Эван Фридман. Я приняла какую-то таблетку, которую он мне дал. Он сказал, что она с кофеином, но, очевидно, это было что-то другое.

– Боже мой, Лорел. Почему ты не рассказала об этом мне? Ты в порядке?

– Вроде как. Я скинула его с себя, а потом вошел Скай.

– Надо прибить этого Эвана. Мне так жаль. Я не знала.

– Прости, что не рассказала тебе об этом раньше. Прости, что я вообще мало о чем рассказываю. – Я на мгновение умолкла. – По правде говоря, это из-за того, что случилось с моей сестрой.

Ханна выслушала мой рассказ о том, как все было с Полом и Билли, и о той ночи, когда умерла Мэй, и под конец обняла меня и сказала, что ей очень жаль. По ее щекам текли слезы.

– Думаю, будет некрасиво с моей стороны скрывать от тебя правду после того, как ты поделилась со мной всем этим, – произнесла она. На секунду отвела взгляд и стала вытирать рукавом толстовки нарисованный тенями синяк. Ее рука дрожала. Под поддельным синяком оказался настоящий – уже проходящий, пожелтевший.

– Это Джейсон? – мягко спросила я, коснувшись ее руки.

Ханна кивнула.

– Он страшно злился после той вечеринки.

– Он уже бил тебя раньше?

Она пожала плечами.

– Некоторое время назад.

– Нужно с этим что-то делать, Ханна.

– Ничего с этим не сделаешь.

– Ты говорила об этом бабушке с дедушкой?

Она покачала головой.

– Им это только причинит боль. Бабушка болеет, а дедушка должен заботиться о ней. У него так плохо со слухом, что он меня почти не слышит, когда я ему что-то говорю. Я не хотела, чтобы об этом кто-нибудь узнал, потому что боюсь, что меня отправят в приют. Или что мне придется вернуться в Аризону к тете, и тогда я навсегда потеряю Натали, и тебя, и всех. Через несколько месяцев Джейсон наконец-то пойдет служить в морскую пехоту. Лучше просто подождать.

– Натали не знает об этом? – спросила я.

– Я никому не говорила.

– Ты должна рассказать ей, Ханна.

– Она перепугается. Захочет, чтобы я рассказала об этом кому-нибудь из взрослых. Ну и к тому же она меня теперь ненавидит.

– Ты знаешь, что это не так. Она любит тебя. Просто ее сердце разбито.

– Ты думаешь, я смогу собрать его заново?

– Я думаю, она хочет, чтобы ты любила ее так же, как она любит тебя. – Я помолчала. – Ты ее любишь?

– Да, – тихо ответила Ханна.

– Тогда скажи ей об этом. Пожалуйста.

Она кивнула.

– Я подумаю об этом.

– Ты сегодня тоже не хочешь ночевать дома? Если тебе некуда идти, то ты можешь остаться на ночь у меня.

– Правда?

– Да. К счастью для тебя, я эту неделю живу с папой, так что тебе не грозят вопросы вроде: веруешь ли ты в Иисуса Христа?

Ханна согласилась выкинуть водку, и мы провели день, прогуливаясь с лаймадом. Я все еще не знала, что делать с Джейсоном, но Ханна сказала, что хочет хотя бы ненадолго об этом забыть, поэтому мы пошли в парк, где качались на качелях и спрыгивали в грязь. Ханна все время пела: то песни Эми Уайнхаус, то старенькое кантри San Francisco Mabel Joy and I Fall to Pieces. Ее голос изумительно звучал, так, как звучит, когда ты нуждаешься в нем. Потом мы пошли в Walgreens, тайком распечатали там помады и попробовали почти каждый цвет, пока не выбрали себе по одному. Ханна купила их нам на свои чаевые из Macaroni Grill. Когда кассирша спросила нас, почему мы не в школе, Ханна так уверенно ответила: «Выходной по состоянию психического здоровья», что та лишь кивнула. А в конце дня мы сели на автобус и поехали ко мне домой. Я отправила папе сообщение с вопросом, может ли Ханна у нас переночевать. Написала, что прекрасно понимаю, что сейчас учебная неделя, но ей необходимо остаться в городе. Он согласился.

Дома я показала Ханне гостиную, кухню, ванную, папину комнату и мою – так и не обустроенную толком – комнату.

Я прошла мимо закрытой двери в комнату Мэй, но затем остановилась на секунду, развернулась и повернула дверную ручку.

– А это комната моей сестры, – сказала я.

Мы вошли, и Ханна стала разглядывать полусгоревшие свечи Мэй на комоде, коллекцию ее солнцезащитных очков в форме сердец, банку с ракушками, флакон с духами «Санфлауэр». Ее фотографии на пробковой доске, плакат Ривера на стене, натянутую вдоль стен гирлянду из лампочек.

– Ух ты! Твоя сестра была классной, – восхитилась Ханна.

– Да, – улыбнулась я и услышала, как открылась входная дверь. – Пап?

Ханна внезапно занервничала.

– Думаешь, я понравлюсь ему? – прошептала она.

– Конечно, – ответила я, входя с ней в гостиную. – Привет, пап. Это Ханна.

Я никогда еще не видела Ханну такой. Она была похожа на маленькую девочку, когда переминалась с ноги на ногу и вытирала ладони о платье. Наверное, ей было очень важно, что подумает о ней мой папа. Я с грустью осознала, что она не знает, как вести себя с родителями, у нее не было опыта.

– Здравствуйте, сэр, – протянула она папе руку.

Папа улыбнулся.

– Зови меня Джим. Я очень рад наконец-то познакомиться с тобой!

– Я тоже.

– Вы хотите есть? – спросил папа.

Мы уже вечность не ели ничего кроме еды из микроволновки, и разогревала ее обычно я, но тут папа добавил:

– Я собираюсь приготовить знаменитые тако Джима.

Он хочет произвести впечатление на Ханну, поняла я и улыбнулась. Видимо, он обрадовался тому, что я пригласила домой подругу. И он хотел, чтобы нам было хорошо.

Так что папа сделал всем тако, и мы съели их вместе, а потом приготовили попкорн и сели в гостиной смотреть кино. Папа оставил выбор фильма за нами, и мы решили пересмотреть любимую нами всеми «Полночь в Париже». Этот фильм от начала и до конца удивительно забавный.

Перед сном Ханна надела мою пижаму. Мы пытались заснуть, лежа в постели под светящимися в темноте звездочками на потолке, когда Ханна повернулась ко мне и сказала:

– Мне кажется, Джейсон просто зол на весь мир. Наши родители умерли, мы вынуждены жить с бабушкой и дедушкой, и его надежды на поступление в университет и на футбол рухнули. И, думаю, он боится за меня. Что я облажаюсь и застряну здесь навсегда. Самое странное – что я должна бы ненавидеть его, но это не так. Нет, порой я, конечно, ненавижу его, но, знаешь, он ведь мой брат. Я все равно его люблю. По-твоему, я ненормальная?

– Нет, – ответила я. – Я сейчас вернусь.

Мне хотелось сделать Ханне приятное, и у меня появилась идея, как именно. Я на цыпочках вышла из комнаты, опустила лестницу, ведущую на чердак, и забралась наверх, в темноту, где мы с Мэй притворялись пробравшимися на судно безбилетными пассажирами. Отыскала и открыла коробку с надписью «Хэллоуин». Там лежали две пары крыльев, которые мы с Мэй надевали – идеальной формы, обтянутые прозрачным капроном и украшенные узорами из блесток. Я взяла крылья Мэй и принесла их Ханне.

– Возьми, – сказала я. – Я подумала, что, возможно, они тебе понадобятся. Они сделают тебя храброй.

Она села в постели, надела крылья, натянув на плечи держащие их резинки, и улыбнулась:

– Они прекрасны.

Искренне ваша,

Лорел