Дорогая Эми Уайнхаус,

Вы чем-то напоминаете мне певцов шестидесятых годов, таких как Дженис и Джим, и девяностых, таких как Курт. В вас есть бесстрашие, свойственное другому времени. Вы все еще выглядели невинной, когда вышел ваш первый альбом – очаровательная девушка, считавшая себя некрасивой, но ко второму альбому вы словно стали совсем другим человеком. Вы выходили на сцену в коротком платье, выпившей, с прической а-ля «пчелиный улей» и макияжем в стиле Клеопатры, и пели голосом, льющимся из самой глубины души. Вы, как доспехами, закрывались одеждой, при этом полностью открываясь в песнях. Вы обнажали свою душу, не боясь чужого мнения. Мне очень хочется в этом быть похожей на вас.

Вы всегда были необузданной, даже ребенком. Вас выгнали из театральной школы в Лондоне за проколотый нос и «недостаточное прилежание». Мне рассказала об этом Ханна. Она тоже не прилежна в учебе, но учителя хвалят ее за сообразительность.

Сегодня Ханна предложила прогулять физкультуру и сказала, что Натали тоже не пойдет на последний урок. Мама Натали должна была допоздна задержаться на работе, и Ханна предложила раздобыть алкоголя и распить его у нее дома. Меня смущало, что мы будем пить днем, но я все равно позвонила папе:

– Я после школы пойду заниматься к Натали и, наверное, вернусь поздно. Ладно?

– Ладно, – согласился папа и, помолчав, добавил: – Я горжусь тобой, Лорел. Тебе сейчас нелегко, но ты стараешься жить своей жизнью.

Он сказал это искренно и давно уже не был так многословен, поэтому мою грудь сдавило чувство вины. Что бы он подумал, если бы знал, чем мы на самом деле занимаемся?

– Спасибо, пап, – поблагодарила я и поспешно нажала на отбой.

По дороге в магазин Ханна пела Valerie – эту вашу песню Натали любит больше всего. Ханна считает, что вы отличались потрясающим стилем, и, когда Натали упомянула о ваших татуировках пин-ап девушек, сказала, что вы увлекались женщинами, но тут же добавила:

– Эми не была лесбиянкой. Во всяком случае, пока не выпьет самбуки.

И засмеялась. Интересно, она так же думает о себе?

Когда мы приехали в супермаркет, на улице вовсю лил дождь, приклеивая разноцветные листья к тротуару. Ханна объяснила, что нужно постоять, красуясь, снаружи магазина, одарить проходящего мимо парня призывным взглядом, всучить ему деньги и, когда он выйдет с купленным алкоголем и спросит, что я задумала, схватить бутылку и бежать со всех ног. Натали сказала, что это прикольно и у Ханны здорово получается, так как парни подходят, стоит ей только на них посмотреть. Однако Ханна захотела, чтобы я все сделала сама.

Через некоторое время к магазину подошел парень с волосами, собранными в хвост, и в джинсах с нашивкой XTC. Он выглядел как рокер из прошлого. Я уставилась на него, он это заметил и сказал: «Привет». Главное было – вести себя так, будто за свою услугу он получит что-то взамен. Я нервничала, но старалась этого не показывать. Потом мы стояли у двери, ожидая возвращения парня, и я увидела Джейни – мою подругу в начальной и средней школе. «О нет!» – пронеслось у меня в голове. Сердце бешено заколотилось.

Джейни шла, держась за руки с симпатичным парнем-футболистом, одетым в спортивную форму Сандии. Ее красивые ухоженные волосы были убраны назад ободком. Короткая юбка идеально сочеталась с колготками и резиновыми сапогами. Я задавалась вопросом, что она здесь делает, ведь Джейни не из тех, кто прогуливает уроки, а потом до меня дошло, что уроки уже, должно быть, закончились. Я отвернулась, чтобы она не увидела меня, но опоздала. Джейни меня заметила.

– Привет, – пробормотала я.

Она бросила взгляд на своего парня, и я подумала: неужели ей стыдно со мной говорить?

– Привет, Лорел. – Она ненадолго замолчала.

Во мне вспыхнула надежда, что Джейни просто зайдет в магазин, но она подошла ко мне ближе и дотронулась до моей руки – как врач перед тем, как сказать больному, что он умирает.

– Как ты?

– М-м… Хорошо.

Ее губы изогнулись в печальной улыбке.

– Я скучаю по тебе.

– И я тоже.

Я собиралась спросить Джейни, как у нее дела, но тут из магазина вышел парень с нашивкой XTC и бутылкой виски. Мне нужно было схватить ее и бежать, поэтому бросив парню и шокированной Джейни: «Нам пора», я выхватила бутылку и дала деру. За мной следом неслись Ханна и Натали.

Отбежав подальше, мы притормозили, чтобы перевести дыхание.

– Это кто? – спросила Ханна.

– Знакомая из средней школы, – ответила я.

Я не рассказала им, что в детстве мы с Джейни ночевали друг у друга каждые выходные, что устраивали втроем вместе с Мэй мини-спектакли из «Волшебника страны Оз» и брали с родителей по двадцать пять центов за билет. Не рассказала, что в последний раз видела Джейни на похоронах сестры полгода назад и что летом она звонила мне пару раз и оставляла сообщения, приглашая прийти к ней с ночевкой. Я ей так и не перезвонила. Просто не знала, как объяснить, что после смерти Мэй, все, чего мне хотелось – исчезнуть. Что моя сестра была единственным человеком, в котором я могла раствориться.

Мне вдруг отчаянно захотелось поделиться с Натали и Ханной всем этим, но при мысли о том, что придется произнести имя Мэй, слова застыли на языке. Если я заговорю с ними о сестре, они захотят узнать, что с ней случилось. А я не знаю, что сказать. Им станет жаль меня, но нет ничего хуже жалости, когда ты виноват. Ты лишь почувствуешь себя еще более виноватым.

Мне казалось, что в этот момент что-то встало между мной и миром. Это «что-то» было как большое непробиваемое стекло. Я поняла, что могу завести новых друзей, но они никогда не узнают меня по-настоящему, потому что никогда не знали моей сестры – человека, которого я любила больше всего на свете. И они никогда не узнают о том, что я натворила. Так что лучше я буду стоять по эту сторону от них, отгороженная чем-то слишком большим, чтобы через это можно было пройти.

Я постаралась выкинуть из головы все мысли о Джейни и смеялась вместе с подругами, когда мы пришли домой к Натали и открыли виски. Из-за волнения я забыла предупредить парня-рокера, что нам нужно что-то с фруктовым вкусом. Чистое виски нам не понравилось, и мы разбавили его яблочным сидром.

Этот сидр напомнил мне, как осенью мы с мамой и папой ходили собирать яблоки. Нам с Мэй всегда хотелось достать именно те, до которых мы не дотягивались. Они манили нас, висящие наверху – блестящие и наливные. Мы обгоняли родителей и, затерявшись между рядами деревьев, забирались на какую-нибудь яблоню. Однажды я упала и содрала кожу с колена. Но я не плакала. Если бы родители узнали, что мы лазим по деревьям, нам бы запретили это делать, поэтому я ничем не выдала, что колено под леггинсами кровоточит. После сбора яблок мы готовили пончики с корицей и горячий яблочный сидр.

Мне захотелось подогреть свой виски с сидром, и я поставила его в микроволновку. Напиток пах воспоминаниями и обжигал. На вкус он был не очень, но мы с Ханной и Натали все равно его выпили, а потом сняли футболки и бегали на заднем дворе под дождем, пока не поскользнулись и не шлепнулись с хохотом.

Я долго не вставала. Лежала и смотрела на дождь, пытаясь разглядеть отдельные капли, падавшие все быстрее и быстрее. Я стала думать о Джейни и том, как, ночуя у меня дома, мы засиживались допоздна, ели мороженое и просили Мэй накрасить нам ногти. Я взглянула на свои пальцы, на облупившийся фиолетовый лак.

В средней школе я все больше гуляла с Мэй, и мы с Джейни все реже ночевали друг у друга. Мне стало непросто общаться с ней. Я не знала, как рассказать подруге о том, что провожу вечера в кино с парнями и что мне при этом так не по себе, что хочется вылезти из собственной кожи.

Мне расхотелось лежать там одной. Из-за дождя все казалось размытым, и я вдруг испугалась чего-то, чего не могла видеть, но чувствовала: оно так близко ко мне, что еще чуть-чуть – и меня коснется его дыхание. Мне стало страшно от мысли, что парень с нашивкой XTC, от которого мы сбежали с бутылкой, вернется и найдет меня здесь, поэтому я вошла в дом и обнаружила Натали и Ханну в спальне. Они снова целовались. Или скорее, обжимались. Все еще полуобнаженные, с мокрыми волосами. С минуту они меня не замечали, затем меня увидела Ханна. Отскочив от Натали, она начала смеяться.

– Мы замерзли, – сказала Натали, – и пытались согреться.

– Ты тоже можешь к нам присоединиться, – предложила Ханна.

– Нет, спасибо. – Я закрыла дверь.

Думаю, они перестали волноваться о том, что я выдам их тайну, поскольку в прошлый раз я не проболталась. Наверное, они продолжили целоваться. Я прошла в кабинет, нашла батарею и уснула рядом с ней.

Может быть, Ханна и хочет целоваться с Натали без всякой выпивки, но она ни за что в этом не признается. Она говорит, что Натали знает ее лучше всех в этом мире. Но по-моему, Натали любит ее больше чем просто близкую по духу подругу. Любит ли Ханна Натали точно так же? И есть ли у нее причина, чтобы бояться правды?

Искренне ваша,

Лорел