Глава тринадцатая. Ночь с двенадцатого на тринадцатое января. Роза

Она почти потеряла счет времени. Так сильно старалась не думать про загадочное исчезновение деда, про все то странное и темное, что творилось с ними в последние десять дней, что это почти удалось.

Роза не думала о плохом, она слушала подборку иностранных песен под названием «Романтическая коллекция». Название, конечно, пошловатое и глупое, но песни хорошие. Она ни слова не понимала – английский знала в пределах школьной программы, но не сложно было догадаться, что поют о любви. Под песни с этого диска ей легче всего погрузиться в мечты о том, как она – прекрасная и удивительная, что живет совсем иначе, чем прежде, просыпается и радуется каждому новому дню, занимается интересным делом, которое ей по душе, любит себя и играючи кружит головы мужчинам.

Девушка поймала себя на мысли, что не слишком сильно волнуется за судьбу деда. Его исчезновение поначалу наполнило ее страхом, но ужас постепенно отпускал. И не потому, что Роза совсем равнодушна к нему. Наоборот, Роза стала ловить себя на мысли, что ее отношение к деду, как и ко всем остальным родственникам, меняется в лучшую сторону.

Правда заключалась в том, что она просто не могла разрешить себе поверить, что дед исчез навсегда. И вообще – что все происходит с ними на самом деле. Так ведь не бывает, верно? Есть причина, есть объяснение. И скоро они это объяснение найдут – разве может быть иначе?

В глубине души Роза знала, что это спокойствие вроде анестезии: скоро действие укола закончится и душный страх навалится с небывалой силой. Но пока она могла позволить себе не думать и собиралась воспользоваться этой возможностью.

Время от времени Роза открывала глаза и смотрела на тетю Римму. Та лежала с закрытыми глазами, грудь ее тихонько вздымалась. Можно было решить, что старуха мирно спит, но девушка знала, что это не так.

Она глядела на тетку с симпатией, которой прежде к ней не испытывала. Впервые за все годы, что Роза ее знала, тетка была похожа на живого человека, а не на робота с зубастой улыбкой и хищной хваткой, запрограммированного лишь на извлечение прибыли.

Что и говорить, с дедом тетя Римма поступила ужасно. И когда книжкой попрекнула, и раньше, когда наследство у него отжала. Но то, что старухе достало сил рассказать об этом, вызывало уважение. Тем более время, для того чтобы рассказать, она выбрала неудачно – знала ведь, что они с матерью на нее злятся. Могла бы промолчать, но не стала.

Один раз Роза тихонько встала с кресла – показалось, что она видит какое-то движение в смежной с этой комнатой гостиной. Дверь была открыта, и там тоже горел свет: они теперь боялись оставаться в темноте, включали электричество даже в пустых комнатах. Ох и внушительный же счет за электроэнергию предстоит оплатить тете Римме в феврале!..

Роза на цыпочках двинулась в гостиную, чувствуя, как колотится сердце.

– Что такое? – спросила тетка, но она только покачала головой.

Большая гостиная была пуста. Чудовище в темном капюшоне не выпрыгнуло на нее из-за угла, чтобы утащить вслед за дедом.

– Эй! Есть кто? – крикнула Роза в пустоту, удивляясь, как спокойно звучит ее голос.

Никто не ответил, и девушка вернулась в свое кресло. Показалось – только и всего. От сердца отлегло.

Мать по-прежнему была наверху. Роза пару раз видела, как она молится – совершает намаз, хотя обычно мама делала это за закрытыми дверями. Аккуратно расстилала на полу специальный коврик для молитвы – намазлык, усаживалась на него лицом к Мекке и бубнила молитвы, перебирая четки. Перед тем как начать, следовало совершить омовение. Раньше мать отращивала длинные ногти – они у нее были такие прочные, что постричь почти невозможно, только спилить. Вот она и спилила под корень. Как ни старайся вычистить грязь, под ногтями все равно останутся частицы, объясняла она. А это недопустимо.

Молитвы читались на арабском. «Какой в этом смысл? – думала Роза. – Как можно обращаться к Богу на незнакомом языке, произносить тарабарщину, не понимая ни слова?» Но верующим, определенно, виднее. Если матери от этого легче, пусть молится. Странно вообще-то, почему она, не зная даже татарского, не говоря уже об арабском, выбрала ислам, а не христианство, когда непонятно почему вдруг уверовала в Бога. Раньше Роза об этом не задумывалась, ей были не интересны ни мотивы матери, ни ее мнение, ни взгляды. Но сейчас поняла, что раздражение испаряется, уходит прочь, вслед за обидами и холодом. Теперь ее вправду интересовало, почему мама так истово принялась молиться.

Вымаливала лучшую долю для дочери?

Или пыталась замолить собственные грехи?

Низкий, чуть хрипловатый женский голос старательно, вдохновенно выводил мелодию, произносил красивые слова на воркующем английском языке. Музыка звучала так громко, что Роза не услышала, что ее зовут. И только когда мать потрясла за плечо, открыла глаза. Поспешно сдернула наушники – сердце от неожиданности подпрыгнуло и упало тяжелым ледяным камушком.

Губы матери шевелились: она что-то говорила, и лишь спустя мгновение Роза поняла, что именно.

– Где тетя Римма? – почти кричала мама. – Куда она подевалась?

Роза вскочила с кресла, дико озираясь по сторонам.

– Понятия не имею, – выдохнула она. – Только что здесь была!

Мать стояла, беспомощно уронив руки.

– Мне почудилось, что в гостиной что-то движется, я пошла посмотреть. Там никого не оказалось. Тетя Римма была тут! Я вернулась и снова села…

– Когда это было? Сколько времени прошло?

Роза растерялась – никак не могла сообразить. В голове, в районе затылка, началась пульсация, застучали знакомые молоточки. Значит, скоро обрушится головная боль.

– Не знаю, но… Я часто открывала глаза, и тетя Римма все время лежала на диване. Куда вообще ей идти? Да и не смогла бы она встать, чтобы я ее не заметила! Ты же знаешь, ее нога…

Мать протянула руку и погладила Розу по щеке:

– Не надо, дочка. Ты так говоришь, будто я тебя обвиняю.

Девушка сама не заметила, как оказалась в объятиях матери. Она подумала, что вот-вот расплачется, но мать легонько ее встряхнула, отстранила от себя, пристально вглядываясь в лицо.

– Мы должны быть сильными, – сказала она. – Теперь нас только двое.

– Может, она пошла в туалет или еще куда…

– Ты же понимаешь, это ерунда. Она не смогла бы уйти незамеченной – ты сама говорила. – Мать вздохнула и наморщила лоб. – Тетя Римма пропала, как дед. И нам ее не найти, незачем и пытаться.

– Что тут происходит? – прошептала Роза. – Все люди исчезли! Кто преследует нас? Думаешь, никого нет… нигде? На всей земле? Только мы с тобой?

Мать хотела что-то ответить, но передумала. Вместо этого взглянула на часы.

– Новый день начался. Уже первый час. Пойдем-ка на кухню. Выпьем чаю, поговорим, а? Если честно, это единственное место во всем особняке, где я всегда чувствовала себя по-настоящему дома.

Несколько минут спустя Роза сидела за большим кухонным столом лицом к плите. Мать наливала чай в яркие нарядные чашки. Девушка вспомнила, что когда-то сама подарила матери этот набор посуды: на каждой чашке были нарисованы разные ягоды – клубника, крыжовник, малина, вишня… Сервиз очень понравился маме, и она привезла его сюда, к тете Римме, когда перебралась жить в коттедж.

– Я думала, ты про него забыла, – проговорила Роза.

– А? – не поняла мать, но тут же догадалась: – Ну что ты! Просто берегла, боялась разбить.

Теперь они сидели друг напротив друга. Роза чувствовала, что ее начинает бить дрожь, как с сильного похмелья. Руки тряслись и леденели, хотя она плотно обхватила горячую чашку, пытаясь согреть их. Голова болела все сильнее, боль расцветала внутри черепной коробки, подобно алому цветку.

Действительность предстала перед Розой в пугающей, сводящей с ума ясности, и игнорировать ее больше не получалось. Правда заключалась в том, что люди исчезали куда-то – один за другим. Дедушка, тетка… Не приходится сомневаться: вот-вот очередь дойдет до них с матерью. Если, конечно, они не отыщут способ предотвратить все это.

Девушка почти физически ощущала волны паники. Мать же, напротив, выглядела спокойной и немного торжественной.

– Ты что-то знаешь? – Роза говорила вполголоса, словно боясь, что их могут подслушать.

Мать отхлебнула чаю и отставила чашку в сторону. Роза настолько привыкла к густо-коралловому цвету стен и мебели в кухне, что уже почти не замечала его. Однако теперь, обводя знакомое помещение растерянным взглядом, подумала, что все вокруг выглядит зловеще, словно кухня залита кровью.

Кровь… В мозгу словно забрезжило что-то.

– Успокойся, дочка. – Мать взяла ее ледяные руки в свои. – Смотри, как ледышки! Точно знать не знаю, но догадываюсь.

– О чем? – Роза вдруг почувствовала привычное раздражение, которое прежде всегда сопутствовало общению с матерью. – У меня такое чувство, что ты нарочно из меня жилы тянешь.

– Я просто не знаю, как ты воспримешь…

– Восприму что?

– Погоди, не нервничай. Ты меня сбиваешь. – Мать поправила платок и произнесла с расстановкой: – Я думаю, Роза, что весь мир живет самой обычной жизнью. Все, как раньше, ничего не изменилось. Только мы… Понимаешь, дорогая, мне кажется, мы четверо… умерли.

Розе показалось, что ее с силой саданули куда-то в район солнечного сплетения. Воздух ушел из легких, и они скукожились, как пустые мешочки. Кровь прилила к лицу, кожу словно кололи тонкие, невидимые иголки.

– Но мы же едим, и дышим, и… все остальное, – беспомощно возразила она.

– Но мы не спим – мертвые не спят. Сон – это маленькая смерть, Роза. Засыпая, мы на время исчезаем из реального мира, попадаем в какой-то другой, далекий и близкий одновременно. Умирая же, мы оказываемся в этом заоблачном мире навечно. И сном, должно быть, становится обычная человеческая жизнь. Я не верю, что ты и сама не думала об этом. Поразмыслив, отогнав страх прочь, можно было догадаться и раньше, потому что…

Роза прижала руки к ушам и замотала головой. Локтем она задела чашку, опрокинула ее, и на стол пролилась ароматная жидкость цвета темного янтаря.

– Я не слушаю тебя! – что было мочи завопила Роза. – Заткнись! Я не хочу тебя слушать!

Мать чуть заметно усмехнулась, но ничего не сказала.

«Эта луна, неподвижная, точно прибитая к небу. Застывший, умирающий мир. Тишина, пустота, бессонница! – Мысли бешеными кузнечиками скакали в измученной голове. – Так не бывает! Это все чушь!»

– А как же полет? Свет в конце туннеля и прочая ерунда? Где все это? Ничего не было! Души вроде бы должны купаться во вселенской любви?! – Роза вскочила, оперлась руками о стол и кричала в лицо матери, уже не отдавая отчета своим словам: – Тебе не кажется, что тетушкин коттедж мало напоминает сияющие врата и архангелов? Черт тебя подери, ты же перечитала кучу книжек про все это! Разве ты не готовилась встретить своего дурацкого Бога! Так где же он?! Какого хрена здесь происходит?!

Она тяжело дышала, слова вырывались из глотки с трудом, через силу. В основании черепа продолжала гулко стучать тупая, пульсирующая боль. Роза чувствовала, что говорит визгливым, истеричным голосом, но ей было наплевать.

Мать молчала, поджав губы, и выглядела такой несчастной, что девушка едва сдержалась, чтобы не зарыдать. Но вместе с тем ей хотелось надавать матери по щекам: пусть возьмет обратно свои слова, пусть скажет, что все не так!

– Я схожу с ума, – простонала Роза, бессильно опускаясь на стул, схватившись за голову, – мы обе спятили! Нам все чудится! Нам все только кажется! Понимаешь ты это или нет?!

– Может, и так, – спокойно ответила мама, и это почему-то вдруг отрезвило Розу.

Она замолчала и медленно отняла руки от головы, положила на стол. Угодила в пролитый чай, рукав сразу намок, но девушка даже не заметила этого, внимательно глядя на мать.

– Откуда человеку знать, как это бывает, дочка? – тихо сказала мать. – Возможно, так всегда и случается. Может, все происходит лишь в нашем сознании, именно так человеческий мозг и реагирует на свое умирание. Нет никакого света в конце туннеля – есть вот такое блуждание в том месте, где ты умираешь. С теми, кто в этот момент оказался рядом. Может быть, так выглядит чистилище. Или ад. Потому что на рай это уж точно не похоже. Я не знаю. – В ее голосе зазвучала мука, черты лица исказились. – Ты думаешь, меня все это не пугает? Думаешь, легко убеждать собственного ребенка, что он мертв, как и ты сама?

Роза отвернулась от матери и через пару мгновений глухо произнесла:

– Прости. Хорошо, пусть так… Но если мы мертвы, то куда подевались дедушка и тетя Римма? Внезапно воскресли и вернулись в нормальный мир?

Мать покачала головой:

– Не думаю. Мне кажется… Я думаю, они пошли дальше.

– Дальше?

– Что толку гадать?

– Если такова смерть, то она очень похожа на жизнь, – после паузы проговорила Роза. – Сидим тут и трясемся от страха. Гадаем, что да как. Выходит, нет никакого вечного покоя.

– Возможно, пока для нас покоя и нет, – пожала плечами мать. – Но скоро все может измениться.

Розе снова захотелось вскочить, завизжать, заорать погромче, разбить что-то об пол, но она продолжала сидеть каменной статуей.

«Я покойница», – подумала девушка и с трудом подавила рвущийся изнутри дикий сумасшедший хохот. Если она захохочет, то остатки рассудка ее точно покинут. Вместо этого она попыталась как можно спокойнее произнести:

– И как, по-твоему, мы все умерли? Коллективный сердечный приступ? Или ты подсыпала нам что-то в новогодний ужин?

Мать изменилась в лице, и Роза поспешно произнесла:

– Прости, пошутила. Правда, просто неудачная шутка. И все же – как?

– Не знаю, – покачала головой мама. – Знаю только когда. То есть во сколько.

Роза поняла, что тоже знает.

– В шесть часов, верно? Точнее, после шести! Поэтому никто из нас не помнил, как прошла новогодняя ночь!

Мать вздохнула и кивнула. Они снова помолчали, а потом Роза сказала с грустной усмешкой:

– Глупость какая-то. Получается, я опять облажалась. Только-только решила начать новую жизнь, не пить больше, работу найти. Выкинуть Ромку из головы.

Сказала – и поняла, что впервые за очень долгое время произнесла его имя вслух. Оказалось, что звучание прежде дорогого сердцу имени больше не причиняет боли, как это было всегда. Воспоминания о былой любви незаметно отдалились. Обожаемое некогда лицо стало размытым, и даже острое отчаяние сменилось тихой грустью. Роза не хотела больше, чтобы Ромка пожалел о том, как обошелся с ней, не мечтала, чтобы он раскаивался и тосковал, не желала зла сопернице…

Удивительно, но мысли, которые не давали покоя, мучили и терзали день за днем, теперь казались смешными и даже не вполне реальными. Игрушечными, что ли. И случилось это не сейчас, не в одну секунду, а постепенно, просто Роза не отдавала себе в этом отчета, не задумывалась.

Неужели она и в самом деле закончила земной путь? Все нити, что связывали ее с жизнью, отмирали и отпадали, как засохшие болячки.

Но все же до конца поверить в такое казалось невозможным.

– Пусть так, – проговорила она, снова бессознательно понижая голос, – пускай мы умерли. А кого тогда мы видели?

– О чем ты?

– Мама! Зачем спрашивать, если и сама прекрасно знаешь? – Роза быстро огляделась по сторонам и заговорила еще тише: – Кто-то прячется в этом доме! Появляется ниоткуда и пропадает неизвестно куда. Может, даже сейчас следит за нами! Чувак в черном, в капюшоне! Пятый неспящий. И он… Мам, он не такой, как мы! Я видела, как этот человек… это существо поднималось в воздух, и дед тоже видел! Как такое возможно? – Роза нагнулась над столом, приблизила лицо к матери, словно силясь прочитать что-то в ее глазах, какую-то таинственную правду, которую от нее скрывали. Но мать лишь беспомощно скривила губы:

– Дочка, откуда мне знать?

– Хоть предположи! – Роза словно пыталась убедить мать. – В последние годы ты же только и делала, что читала эти свои книги, молилась, слушала, что говорят муллы… Неужели у тебя нет никаких версий, кто бы это мог быть? Скажи хотя бы, он опасен?

Мать поправила платок на голове, провела руками по лицу. Она всегда делала этот жест, вставая из-за стола, – благодарила Аллаха за пищу. Сейчас, видимо, это вышло просто от растерянности.

Роза подождала еще какое-то время, но мать молчала, не размыкая губ.

– Это… демон? – прошелестела девушка. – На божьего ангела с крылышками он уж точно не похож! Он приходит за нашими душами, так? Забирает всех по очереди, и одна из нас станет следующей? – Голос ее сорвался. – Мама, это правда?

Мать по-прежнему молчала, не поднимая глаз, а потом едва слышно проговорила:

– Мне кажется, это жен. Не знаю, как правильно перевести с татарского… что-то вроде нечистого духа, беса. Говорят, если негодяй, убийца умирает без раскаяния, то после смерти превращается в это существо. Зло пожирает изувеченную, темную душу, завладевает ею. Все люди грешны, но мы стремимся к свету, и Бог прощает нас. А жен не будет прощен и не жаждет прощения. Он питается человеческой болью и страхом, поэтому мучает и пугает людей. Конечно, я не могу ничего знать наверняка, но мне кажется, что пятый неспящий – это и есть жен. Может, когда-то он и был таким, как мы, был человеком, но сейчас это порождение тьмы.

– Что ему от нас нужно? – жалобно спросила Роза. – Почему именно мы? Зачем он здесь?

Мать тихонько вздохнула, покачала головой и ничего не ответила. Некоторое время они сидели, безмолвно склонившись над своими чашками. Не произносили ни слова, целиком уйдя в свои горестные мысли. Дом был погружен в безмолвие, лишь снаружи бродяга-ветер стонал, что-то бормотал, завывая, как опасный сумасшедший.

– Мама? – наконец нарушила тишину Роза.

Та отозвалась моментально, охотно вынырнув из своих раздумий.

– Я никогда не спрашивала тебя, но ты сказала недавно, что сегодня день откровений. Скажи, почему ты вдруг… – Роза взглянула на мать и проговорила, тщательно подбирая слова: – Почему ты стала такой религиозной? Ты очень изменилась после папиной смерти. – Мать хотела было возразить, но Роза не позволила. – Не думай, я все видела. Бывает, что люди теряют близких, и я тоже любила папу, и мне было так плохо, что он умер, но ты-то вела себя не так, как все! Это было не просто горе! Сама мучилась и меня мучила! Металась, стонала по ночам и глотала таблетки. Ты словно боялась чего-то, мама! Правда же? Чего ты так боялась? От чего ты в конце концов спряталась в эти… – Она развела руки в стороны, пытаясь объяснить. – Шамаили на стенах, четки, молитвы, намаз, твоя одежда! Это же…

– Хорошо! – выкрикнула мать, и Роза замолчала, подавившись последними словами. – Все так. Ты права. – Голос ее зазвучал неожиданно жестко. – Я думала, что забуду, что это как-то сотрется из памяти. Но оно так и шло за мной все эти годы. Ислам не помог – как и ничто до него не помогло. Наверное, больше и вправду не будет возможности объяснить. А может, поэтому мы и торчим тут – рады бы в рай, да грехи не пускают.

– Грехи? – Роза во все глаза глядела на мать и сейчас чувствовала себя маленькой девочкой.

Маленькая восьмилетняя девочка, которая могла и не вернуться живой из той поездки…