— Суть замысла Питера состояла в том, чтобы убить одного из преступников и, свалив вину на другого, добиться затем его осуждения и казни, — продолжал Биф. — Что скажете на это? Умно, не так ли? Первое, что ему потребовалось, — подбросить полиции мотив преступления, который устроил бы Скотленд-Ярд. Он ничего не знал о шантаже, иначе другого повода ему и не понадобилось бы. Но на деле ему пришлось сфабриковать причину для убийства Стюартом доктора Бенсона.

Мы знаем, как он поступил. С кем бы мы ни беседовали в Сайденхэме, слышали сплетни о мнимой любовной связи Шейлы Бенсон со Стюартом Феррерсом. Но все наши попытки добраться до первоначального источника такого слуха, до каких-либо фактов, подтверждавших справедливость пересудов, потерпели неудачу. Почему? Потому что никаких фактов и не существовало. Недавно я на досуге занялся изучением некоторых методов, используемых американцами. — Биф сделал паузу, подчеркивая собственную эрудицию. — Вы когда-нибудь слышали о «кампаниях перешептываний»? В Штатах такие кампании используют, если требуется добиться нужного результата в любой сфере деятельности: от политики, если нужно подмочить репутацию кандидата на выборах, до торговли, например, чтобы еще до выхода в свет книга стала притчей во языцех и приобрела неслыханную популярность. Именно к такому методу прибегнул Питер Феррерс, чтобы появился мотив для еще не совершенного убийства. Он заставил всех в Сайденхэме сплетничать о своем брате и Шейле Бенсон, а, как вам прекрасно известно, людей хлебом не корми — дай поболтать и передать из уст в уста самый вздорный порой слух. Вы сами видели, как местный священник чуть не подпрыгнул, когда мы упомянули при нем о Стюарте и Шейле Бенсон. Готов держать пари: в его приходе не нашлось бы ни единого человека, который с наслаждением не повторил сплетни соседу. И так происходило по всей округе.

Добившись первой из поставленных целей, Питер мог теперь полностью сосредоточить внимание на способе предстоявшего убийства. Времени в его распоряжении было более чем достаточно, и он не хотел допустить ни единой ошибки. Он выбрал для осуществления убийства самый подходящий вечер, когда они с Уэйкфилдом собирались поужинать в доме брата, а Бенсон находился там же. Время встречи Питер подгадал так, что только на Стюарта могло пасть подозрение. Бенсона должны были заколоть ножом, на котором остались бы отпечатки пальцев только Стюарта, и никого другого. Тогда Питеру приходит в голову принести с собой книгу, листы которой еще не разрезаны, причем такое произведение, которое Стюарт легко согласится прочитать вслух.

Мне хорошо запомнилась ваша глупая улыбка, когда я высказал удовольствие от тех строф, что подобрал для чтения Стюарт, угадав их по разрезанным страницам. На самом же деле мне стало ясно, каким образом на рукоятке ножа оказались только его отпечатки пальцев.

Итак, Питер принес с собой книгу. Вместе с ним пришел Уэйкфилд, который только все усложнил, пустившись в политические дебаты и пытаясь убедить Стюарта выделить деньги на издание своей газеты. Но непреодолимых препятствий не возникло. Когда все перешли в библиотеку, Питер предложил брату прочитать для всех свои любимые строки из Омара Хайяма, что тот, ни о чем не подозревая, и сделал. После чего Питер и Уэйкфилд покинули «Кипарисы», отправившись обратно в центр Лондона.

Питер высадил Уэйкфилда у его дома, а потом поставил свой автомобиль в гараж, заявив, что больше в тот вечер он ему не понадобится. Потом уже при входе в квартиру он поговорил с портье и поднялся наверх. Необходимое ему алиби было таким образом создано. Но как он поступил затем? Снова спустился на служебном лифте и добрался до места, где заранее поставил взятую напрокат другую машину.

— Арендованную машину? — удивленно переспросил я.

— Да, пусть это всего лишь мое предположение, — вынужденно признался Биф, — согласитесь, для него такой вариант выглядел бы осуществимым. Он мог арендовать автомобиль несколькими днями ранее и держать его наготове. Если бы теперь все еще требовались доказательства, мы бы с вами без труда установили, где он раздобыл неприметное транспортное средство. Итак, Питер поехал обратно в «Кипарисы». Если Бенсон к тому времени уже вернулся домой, осуществление плана тем вечером сорвалось бы. Питер осознавал это, понимал вероятность провала и готов был дождаться следующего случая. Кстати, вполне возможно, что подобные неудачи случались у него и прежде, но его терпение не знало границ. Однако, как мы знаем, Бенсон тогда еще не отправился домой, и Стюарт проводил его за порог только в четверть двенадцатого, дав Питеру более чем достаточно времени для возвращения в Сайденхэм из своей лондонской квартиры. Заметив, что свет в библиотеке все еще горит, Питер приступает к следующему этапу плана, добирается до летнего домика, где давно валяется никому не нужная трость с клинком. И встает рядом с подъездной дорожкой, дожидаясь появления Бенсона.

Наконец входная дверь открывается. Он слышит, как Бенсон прощается со Стюартом, и теперь сам вступает с доктором в беседу, перехватив его на выходе из усадьбы. У меня есть важная тема для разговора с вами, сообщает Питер врачу, имея в виду свои отношения с Шейлой Бенсон. Причем он наверняка попросил ее подготовить мужа к подобному разговору, а потому Бенсона ничто не удивляет — он ждал, что выяснение отношений непременно состоится. Они, вероятно, делают несколько кругов по парку, а затем под каким-нибудь надуманным предлогом Питер приводит Бенсона снова в дом. Вполне возможно, он предложил составить и подписать текст взаимного соглашения, к которому они пришли в ходе беседы, или же заявляет, что хочет выписать на имя доктора чек. Как бы то ни было, но они снова оказываются в библиотеке. Стоит Бенсону сесть в кресло, как Питер извлекает лезвие из трости и молниеносно вонзает его в шею своей жертвы. Причем соблюдает крайнюю осторожность. Он надел перчатки, а лезвие тщательно вытер о подушку. Только потом он берет итальянский кинжал с отпечатками пальцев брата и вставляет его в нанесенную прежде рану. Питер поразительно хладнокровен, но нам не следует забывать, что толкнуло его на подобное жестокое преступление. Потом он обыскивает карманы Бенсона, обнаруживает сверток с банкнотами, но предпочитает оставить его на прежнем месте так, словно деньги тоже могли оказаться причиной убийства. Тихо закрыв за собой дверь, Питер покидает дом.

Но его ожидает внезапный шок. Как раз в этот момент молодой механик на велосипеде въезжает в ворота усадьбы «Кипарисы». Он хочет сообщить Бенсону, что его машину до сих пор не удалось полностью отремонтировать, хотя он трудился весь вечер. Питер поспешно ныряет под укрытие кустов и выжидает, оставляя там множество следов, которые полиция обнаружила бы там, если бы выполнила свою работу по всем правилам. Но к тому времени, когда у них дошли до этого руки, следы были полностью уничтожены дождями. Питер видит, как механик подходит к двери и дважды звонит в нее. Не дождавшись ответа, молодой человек снова садится на велосипед, чтобы уехать.

Питер осознает опасность, что звонки механика могли все же разбудить кого-то в доме и тогда труп будет обнаружен преждевременно. А потому им овладевает паника. Он слишком спешит поскорее удалиться от дома и показывается из кустов еще до того, как механик выехал из ворот. Тот замечает его или, по крайней мере, думает, что заметил кого-то. Остановившись, он окликает таинственного для него мужчину, а потому Питеру приходится прятаться вновь. По счастью для него, молодой человек не пытается проверить, кого он заметил рядом с крыльцом, и уезжает.

Питер добирается до оставленной где-то неподалеку машины и едет обратно в Лондон, поздравляя себя по пути с отлично исполненным планом. Бросив где-то арендованную машину, он входит в свой дом около двух часов ночи, когда в вестибюле никто не дежурил, и засыпает сном младенца до тех пор, пока его не будят утром. Да, кстати, чуть не упустил кое-что в своем рассказе, — неожиданно вскинул голову Биф. — Прежде чем покинуть «Кипарисы», Питер вернулся в летний домик, положил трость на то же место, откуда взял ее (причем он ни разу не прикоснулся к трости обнаженной рукой без перчатки), и бросает в кусты заранее заготовленный ключ-отмычку, предварительно избавившись от своего ключа, которым он, впрочем, почти никогда не пользовался.

— Для чего ему понадобились столь сложные манипуляции? — спросил я.

— О, это тоже стало блестящей деталью продуманной им схемы, — объяснил Биф. — Свой ключ он «потерял», чтобы полиция, случись инспектору поинтересоваться этим, узнала, что он не имел возможности проникнуть в дом незаметно и совершить преступление. А неизвестного происхождения отмычка, брошенная в кустах, делала дом доступным для кого угодно.

Я понимающе кивнул:

— Продолжайте.

— Однако случилось еще одно нежданное происшествие, которого Питер никак не мог предвидеть. Старик Фрайер, который в сильном подпитии мог обычно забраться куда угодно, чтобы отоспаться, избрал в ту ночь местом ночлега летний домик в саду при «Кипарисах». Сам не помня, как это случилось, он добрел до него и завалился спать в темном углу. Находился ли он уже там, когда Питер пришел за тростью, или пробрался туда значительно позже, мы уже никогда не узнаем. Ясно одно: старик оказался в летнем домике той ночью, отоспался, протрезвел, а с первыми лучами солнца стал осматриваться, не найдется ли чего, что он сможет стащить. И заметил трость. Будучи опустившимся бродягой, но опытным торговцем различным старьем, Фрайер сразу понял назначение найденного предмета, сумев оценить его примерную стоимость. Он прихватил трость с собой и, выходя из усадьбы, встретил въезжавшего на мотоцикле Эди Уилсона.

Не буду вдаваться в подробности, как старик поступил с тростью, и перечислять остальные детали, поскольку вы стали непосредственным участником тех событий. Но мне глубоко запали в душу ваши издевательские насмешки, когда вы подумали, что меня интересует в той лавке только покупка подержанной доски для игры в дартс. А ведь именно эта доска, над которой вы посмеивались, и привела нас в конечном счете к истине!

В этом деле присутствует нечто, — снова заговорил Биф, сделав продолжительную паузу, как будто заново собираясь с мыслями, — то, что на вашем интеллигентском языке называется «иронией судьбы». Ведь, если бы Питер полностью самоустранился и ничего не стал бы предпринимать, все его мстительные желания осуществились бы так или иначе. Без всякого участия с его стороны. Вы спросите, каким же образом? Дело в том, что Стюарт сам уже решил разделаться с Бенсоном и пойти на убийство, чтобы избавиться от шантажиста, чьи аппетиты к тому времени неизмеримо возросли и стали для Стюарта непосильным бременем. Теперь нам известно, как неосторожно обращался Стюарт Феррерс с деньгами, как угодил в цепкие лапы жадных ростовщиков, освободившись от их зависимости только после смерти отца. Мы не без оснований считаем, что именно с этой целью он и отравил любимого папашу. Нам также известно, что Стюарт четырежды снимал со счета в банке суммы по пятьсот фунтов в фунтовых купюрах. Как я догадываюсь, суть их договора с Бенсоном состояла в том, что доктор станет получать за соучастие в убийстве и дальнейшее молчание по пятьсот фунтов в год. Но в последнее время условия сделки перестали Бенсона удовлетворять — шантажист заявил о желании увеличить отступные. Он потребовал дополнительные пятьсот фунтов, и Стюарт заранее подготовился к необходимости заплатить их, сняв со счета и положив в ящик письменного стола в своей спальне. Но тем вечером и он решил, что настала пора осуществить свое намерение разделаться с Бенсоном. Причем все должно было выглядеть самоубийством. Стюарт подготовил бутылку виски, подмешав в напиток мышьяк.

Затем он собирался подсунуть Бенсону на подпись листок, похожий на предсмертную записку самоубийцы, вывезти тело на собственной машине Бенсона в отдаленное место, усадить за руль и вложить в руку початую бутылку виски с мышьяком. При этом была бы найдена еще и записка с признанием наложить на себя руки. План выглядел просто и вполне мог завершиться успехом. Но что случилось в самый последний момент? Вам это тоже прекрасно известно.

Автомобиль Бенсона оказался в ремонте, и врач добрался до «Кипарисов» пешком. Стюарт понял, что вечер выдался не самый подходящий для убийства, напоил Бенсона обычным виски, а бутылку с отравой оставил на будущее. Вернее, хотел оставить, но дворецкий Дункан по ошибке перелил спиртное в графин, и лишь по чистой случайности никто не стал его употреблять. Поскольку же Стюарт видел, что Бенсон уже изрядно пьян, он посчитал вполне возможным не откладывать дела с предсмертной запиской, чтобы не пришлось возиться с ней потом. И Бенсон подписал ее не читая, как только получил очередные пять сотен, считая, что расписывается в получении денег (заметьте, даже полиция приняла эту версию). Но они не избежали новой вспышки ссоры между собой, и снова Стюарт стал упорно допытываться, где хранится пузырек со старым ядом в лекарстве, поскольку именно он позволял Бенсону продолжать шантажировать его. Доктору пришлось блефовать. К тому времени яда у него уже не было. Как мы знаем, его выкрал Питер. Но блеф ему вполне удался. «Пузырек сейчас у меня в хирургическом кабинете», — сказал он, именно это и услышал Дункан. Причем эту реплику Бенсон бросил еще до того, как сильно опьянел. Прежде, чем он поставил подпись на подсунутой ему бумаге.

Стюарт выпроводил Бенсона за порог дома. Затем он отправился к себе в спальню, кляня судьбу за неудачу, за то, что пришлось расстаться с еще пятьюстами фунтами, хотя его не покинула решимость осуществить свой план при следующем же удобном случае. Он, вероятно, действительно очень крепко спал, когда, по словам самого дворецкого, Дункан принес ему утренний чай. Как только поднялась суета и шумиха вокруг покойника в библиотеке, Стюарт совершенно забыл о записке в кармане Бенсона. Да и кто вспомнил бы о ней при подобных обстоятельствах? И этот документ сам напомнил ему о себе лишь после того, как полиция взяла Стюарта под арест.

Вот уж попался так попался! Ведь с самого начала не было ни проблеска надежды добиться снятия с него обвинений. Питер все организовал блестяще. А сам Стюарт мало что мог сказать в свое оправдание, поскольку он действительно совершил убийство в прошлом и намеревался совершить еще одно. Любое неосторожное слово могло обернуться против него. Я твердо заявил вам, что Стюарт не убивал Бенсона, но не потому, что не приложил к этому никаких усилий.

— Но что заставило покончить с собой Дункана? — спросил я, овладев собой, спокойным тоном заинтересованного слушателя, какой и полагался мне в моем положении.

— Наконец-то вы задали крайне интересный вопрос! — ответил Биф. — Старик мог слишком много знать обо всем, что творилось в том доме. Он мог догадываться об обстоятельствах смерти старого хозяина, был осведомлен о планах Стюарта, вероятно, почувствовал странный запах, идущий от виски, которое сам подал к столу. Не исключаю, что Дункан даже заметил, как той ночью в дом возвращался Питер. Но вот только он ни за что не стал бы давать показаний, порочивших кого-то из членов этой семьи.

Я некоторое время сидел молча, пытаясь обдумать версию Бифа в целом.

— И все же, по моему мнению, у вас слишком мало реальных улик, подтверждающих вашу теорию, — сказал я после паузы.

— Не стану даже пытаться оспорить вашу точку зрения. Но мы могли бы собрать значительно больше доказательств. К примеру, найти пункт проката автомобилей — это было бы предельно легко. И тот же Фрайер все же еще не до конца выжил из ума. При правильном подходе к нему я бы наверняка сумел выжать из него полезные для нас показания. Подведу итог. Нам бы удалось очень многое, если бы имело хоть какой-то смысл продолжение расследования.

— Почему вы не видите в этом смысла? — поинтересовался я с напускной наивностью.

— Что ж, — с важным видом произнес Биф, — я считаю себя вправе самому распорядиться своими желаниями. Мне не хотелось бы добиться казни Питера за совершенное им убийство, даже если я имел неопровержимые улики против него. Как я вам уже говорил, его отец был одним из истинных джентльменов, славным человеком, каких я мало встречал на своем жизненном пути. У меня до сих пор наверху хранится кубок, полученный из его рук за победу в том турнире. Питер не имел возможности добиться заслуженного наказания для тех двоих, но и не позволил преступникам остаться безнаказанными.

— Но вы же согласитесь, что это был самосуд? — выдвинул свой аргумент я. — Нельзя позволять людям брать функции полиции и органов правосудия в свои руки.

— Вероятно, соглашусь, — кивнул Биф, — но ведь теперь я — частный сыщик и не имею к официальному закону никакого отношения, а потому стану поступать по своему усмотрению. Вы все еще во мне сомневаетесь, а ведь я полностью держал судьбы двоих людей в своих руках, но предпочел не вмешиваться и дать процессу правосудия протекать своим примитивным, но неумолимым чередом без моего участия. Не стану утверждать, что поступил правильно, но никому не позволю настаивать на неправильности своих действий. Между прочим, на прошлой неделе мне звонил Питер Феррерс. Он женился на Шейле Бенсон, и они перебрались в Бразилию, где попытаются начать новую жизнь. Можете обругать меня последними словами, но я больше ни во что не собираюсь вмешиваться.

— Но вы же поставили крест на нашем с вами совместном будущем!

— Знаете, — сказал Биф, — я бы не стал воспринимать это подобным образом. Ничего не имею против написания детективных романов по материалам реальных дел, на основании рассмотрения подлинных улик, но лично я не хотел бы, чтобы литература слишком уж назойливо лезла в судьбы живых людей, копалась в чувствах, которые они испытывают.

— Что же вы читали в последнее время? — не без иронии спросил я, несколько пораженный совершенно новой для меня точкой зрения Бифа, которую он изложил.

— Так. Кое-что, не имеющее никакого отношения к преступности и убийствам, — ответил Биф.

— А почему, как вы считаете, Питер остановил свой выбор на вас? И зачем ему вообще понадобился частный детектив, если на самом деле он стремился к тому, чтобы его брата казнили?

— Ага! Вот мы и дошли до вашей собственной роли в деле! — воскликнул Биф. — Вы в своих двух предыдущих книгах изобразили меня таким простаком и тугодумом, которому просто сопутствует неслыханная удача в расследованиях, что Питеру показалось совершенно безопасным прибегнуть к моим услугам. Но я в итоге сумел раскрыть и это преступление.

— Вы имеете в виду, — теперь мое изумление стало совершенно неподдельным, — что знали правду все это время? Еще до начала суда над Стюартом?

Биф принялся в задумчивости посасывать кончики своих усов, а потом посмотрел на меня испытующе, но с несколько виноватым видом, словно стараясь определить, заслужил я или нет право узнать истину, а потом лишь загадочно вздохнул.

И мы с ним никогда больше не затрагивали в разговорах эту тему.