— Послушайте, Биф, — сказал я. — Только не обижайтесь, но на этот раз вам лучше будет поехать в Сайденхэм одному. Право, я не выдержу вида этого захолустного пригорода второй раз за день. Для меня это слишком.

— Бросьте свой вздор, — обратился ко мне Биф грубовато, хотя и вполне добродушно. — К тому же вы должны прекрасно понимать, что я не могу тащиться туда на нескольких автобусах с пересадками. И еще одна важная для вас новость. Если все сложится, как я того ожидаю, для вас поездка в Сайденхэм может действительно оказаться последней. И вообще, что в том районе вас так отталкивает?

— Хорошо, положим, это прекрасный район, а я просто устал от него, Биф. Как устал от всего дела Феррерса. Вы постоянно копаетесь в своих мелких уликах, на что-то смутно намекаете, но я не имею ни малейшего представления о том, к каким выводам нас это приводит.

— Но вы должны признать, — оптимизм Бифа был поистине несокрушим, — что это многообещающая зацепка. Старик может сам оказаться убийцей, — ухмыльнулся он.

— Не надо валять дурака, Биф, — резко ответил я. — Водите кого другого по якобы подозрительным садовым тропинкам, но со мной такие номера уже не проходят. Вы же прекрасно осознаете, до какой степени сами не верите в причастность старого бродяги к делу.

— Я бы не стал ничего утверждать заранее, но мы должны выслушать его показания.

— Ладно, так уж и быть.

Я снова оказался за рулем своей машины, и мы направились до боли знакомой дорогой к юго-восточному пригороду Лондона.

Когда мы остановились рядом с магазином, нам даже не пришлось входить в него, потому что жена лавочника уже дежурила на пороге и вглядывалась в проезжавшие автомобили. Ее и без того красноватое лицо выглядело сейчас еще более разгоряченным от возбуждения, а маленькая черная шляпка то и дело грозила свалиться с растрепанной головы. В руке она сжимала зонтик и принялась им бешено размахивать, заметив наше появление.

Биф, однако, вышел из машины с важным и неспешным видом, оправив на себе плащ, прежде чем обратиться к ней.

— Добрый вечер, — сказал он.

— О! Я прождала здесь уже больше часа и так рада, что вы все-таки приехали! — бурно выплеснула свои эмоции лавочница. — Я сумела выследить его. Нашла, где он живет, все о нем разузнала. Могу назвать имя, рассказать о его репутации. Даже попыталась сделать фотографию, но освещение было очень плохим.

— Если нам понадобится фотография, то я об этом позабочусь сам. А вас просил только выяснить, где он обитает.

— Да я и выяснила. В какой-то степени мне просто повезло в том смысле, что я снова увидела его. Отправилась по магазинам после обеда и в два часа, когда закрываются пабы, вдруг заметила, как он выкатился из одного, пьяный вдрызг. Со мной была другая леди. Я повернулась к ней и спросила: «Не знаешь, кто это такой?» А она мне: «Конечно. Это старик Фрайер. А что такое?» Я объяснила ей, насколько для меня это важно, и двинулась вслед за ним. Он почти полтора часа добирался до своего дома, хотя до него было совсем недалеко. Все время останавливался, а один раз вдруг уселся прямо на тротуар и полчаса просидел, прислонив голову к фонарному столбу, пока полисмен не заставил его подняться и идти своей дорогой. Он хорошо известен в этом районе. То есть я хочу сказать, что чуть ли не каждый слышал о нем. Почти всегда пьян, а пока трезвый, торгует шкурами, костями и прочей гадостью. Ходят слухи, что у него где-то припрятаны большие деньги, но никто в точности ничего сказать не может. Во всяком случае, я наслушалась о нем такого, что он кажется мне способным на все. Даже на убийство.

— Мне не столько важно, на что он способен, — остановил ее монолог Биф, — сколько необходимо выяснить, где он нашел трость с лезвием, которая наверняка не принадлежала ему прежде.

— Вот, значит, как? — Женщина с обидой посмотрела на Бифа. — А я-то думала, вы расследуете настоящее преступление. Если б знала, как мало вам нужно, не стала бы стаптывать туфель, разыскивая грязного пьяницу, торгующего коровьими костями.

— Должен отметить, — моментально сменил тон Биф, — что вы оказали мне очень большую помощь. В подобном расследовании каждая мелочь может иметь решающее значение. Так где, вы говорите, живет этот самый Фрайер? У него свой дом?

— Едва ли это заслуживает названия дома, — ответила женщина, к которой сразу же вернулось прежнее возбуждение. — У него что-то вроде затрапезного двора с сараем, где он по временам и ночует.

— Тогда где же он проводит другие ночи? — спросил Биф.

— Как мне рассказывали, где придется. Повсюду. Его видели во всех мыслимых и немыслимых здешних местах. Стоит ему запить, как он может забраться в любой темный угол, чтобы проспаться. Да что там! Его однажды застали спящим прямо в церкви! А спать он может так долго, что даже трудно поверить.

Биф понимающе усмехнулся.

— Мне доводилось знавать подобных типов, — сказал он.

— Но, Биф, — перебил его я, — как вы сумеете установить, что именно Фрайера видел Уилсон выходившим из ворот «Кипарисов» в то утро? Это мог быть совершенно другой человек, а трость стала простым совпадением с предполагаемым орудием убийства.

— Я уже обдумал такую вероятность. А потому, прежде чем мы все отправимся к старику, я собираюсь прихватить с собой молодого Уилсона. Он сможет опознать старика, верно?

Роуз и Эд Уилсон обитали теперь в маленькой квартире над автомастерской и гаражом. Внешне оба были рады нас видеть, и после нескольких минут разговора я понял, что их чувства вполне искренни. Даже в самом Эде Уилсоне я уловил перемену, словно он успел несколько возмужать со времени нашей последней встречи. В нем по-прежнему проглядывали самонадеянность и уверенность в успехе своих новых планов, как прежде он верил в удачу других начинаний, но эгоизма и любования собой значительно поубавилось.

— Мы все серьезно обдумали, верно, Роуз? — сказал он. — Вы повели себя чертовски благородно по отношению к нам после того инцидента в Остенде, сержант. Почти все те двести двадцать фунтов я положил на счет в банке. Они нам очень пригодятся в будущем.

— Что значит «почти все»? — строго спросил Биф.

Роуз лукаво посмотрела на него.

— Признаюсь, мы отправились позавчера немного поразвлечься, но потратили фунт или два, не больше. Честное слово.

Жена лавочника, сидевшая все это время в нетерпении на кушетке, не выдержала и вскочила на ноги.

— Я думала, — произнесла она ледяным тоном, — что мы отправились на поиски опасного преступника. Но, как я вижу, у вас очень странный подход к такому важному делу.

Биф невольно начал торопиться и в двух словах рассказал Эду Уилсону, зачем ему понадобилась новая встреча с ним. Уилсон без колебаний согласился отправиться с нами и взглянуть на старика. В последний момент Роуз заявила, что не желает оставаться в одиночестве, и пассажирам заднего сиденья пришлось потесниться, чтобы она тоже поместилась в машине. Затем мы поехали, и жена хозяина антикварной лавки, сидевшая все еще с недовольным видом на самом краю, склонилась вперед, чтобы указывать мне путь.

Двор, принадлежавший Фрайеру, когда-то представлял собой часть довольно обширного загона для скота. Скорее всего, прежде в нем держали лошадей, но теперь здесь все пришло в запустение и местом никто не пользовался, если не считать редких ночевок самого владельца. Я остановил машину чуть поодаль от входа, и после того как мы все выбрались из нее, нам пришлось немного вернуться назад.

— Это оно самое и есть, — сказала женщина. — А там он иногда спит, — добавила она, указывая зонтиком в дальний конец двора на сарай, открытая дверь которого едва держалась на одной петле.

Единственный расположенный поблизости фонарь высвечивал замощенный булыжником двор длиной около двадцати ярдов. По обеим сторонам проемы бывших конюшен зияли черными пещерами. За исключением двери сарая, все остальные либо бесследно исчезли, либо просто развалились на части, и кучи мусора повсюду только усиливали впечатление, что находишься на стоянке доисторического пещерного человека. От свалки объедков отвратительно воняло. Столь же омерзительный запах исходил от затоптанной и полусгнившей соломы, какой обычно уплотняют упаковочные ящики, а через центр двора густым коричневым ручьем была разлита какая-то жидкость.

Роуз содрогнулась и теснее прижалась к мужу.

— Нам обязательно входить туда? — спросила она.

Биф ничего ей не ответил, пристально вглядываясь в глубь двора.

— Вы уверены? — обратился он потом к жене лавочника. — Не похоже на место, где хоть кто-то мог бы жить.

Женщина яростно принялась трясти головой.

— Это его логово, — решительно подтвердила она. — Я проследила за ним до самого входа. Мне показалось небезопасным идти дальше, но я отчетливо видела, как он зашел в тот сарай. Позже узнала, что там он и спит.

Мы с опаской двинулись вслед за Бифом, который внимательно осматривал со всех сторон каждую груду мусора, прежде чем сделать следующий шаг. По временам то слева, то справа от нас доносилось какое-то шуршание среди соломы, а потом снова воцарялась тишина, и мы медленно шли дальше. Как ни странно, наиболее спокойной из всех нас выглядела пожилая лавочница. Ее глаза все еще блестели от возбуждения, когда она следовала за Бифом, стараясь не отставать от него. Одной рукой она держала наподобие оружия свой зонт, а другой сжимала край плаща и подол юбки, плотнее укутываясь в них, словно боялась неожиданно лишиться одежды.

Посреди двора высилась особенно высокая гора отбросов, где каждый обломок мусора едва держался поверх другого, и в темноте создавалась иллюзия, что это некая грубо, но намеренно возведенная фигура, похожая на сфинкса. Падавший теперь сзади скудный свет позволял различить куски искривленных труб, старые ковры, какие-то колеса и множество непонятного назначения фрагментов из керамики.

Биф начал крадучись обходить кучу, как вдруг замер на месте и предостерегающе поднял руку. У самого основания груды мы заметили какое-то легкое движение, а затем медленно и с чувством собственного достоинства на свет вышел тощий черный кот. Он настолько исхудал, что уже, похоже, не способен был даже сбежать, а только смотрел, как каждый из нас проворно миновал пугающего сфинкса. Затем мы остановились на относительно свободном от мусора открытом участке двора, дожидаясь, чтобы Биф сделал следующий шаг. Он шумно дышал, потом достал носовой платок и вытер испарину со щек и со лба.

— Думаю, мы можем попытаться уже окликнуть его, — прошептал он.

Ему никто не ответил, а мой кивок он едва ли разглядел в темноте.

— Мистер Фрайер! — позвал он. — Мистер Фрайер!

Никакого отзыва мы не услышали. Биф обернулся к нам, и на его лице отчетливо читалась некоторая растерянность.

— Если он пьян, каким бывает почти всегда, — обратилась к нему женщина, — то едва ли услышит вас.

Но Биф позвал снова, и на сей раз из дальнего угла сарая в конце двора донеслись звуки какого-то движения. Кривая дверь чуть покачнулась, словно кто-то на мгновение оперся на нее изнутри, а затем показалась фигура мужчины. Он немного постоял на пороге, моргая от света и оглядывая нас, а затем медленно зашаркал вперед.

Никогда прежде не доводилось мне встречаться с кем-то, настолько полностью утратившим человеческий облик, как этот старик. Нет, он не стал похож на некое чудовище вроде Франкенштейна, но в нем проглядывались уже многие черты, казавшиеся более подходящими для неживой материи. Это мог быть обрубок ствола дерева, много лет гнивший в болоте, а теперь вдруг поднявшийся из него, замотанный в причудливые тряпки, бывшие когда-то плащом и брюками. Зловещая кукла. Пародия на человеческое существо. И сейчас он медленно приближался к нам шаткой походкой, придерживая костлявой рукой полу дырявого пиджака и непрерывно что-то бормоча себе под нос.

Биф повернулся к Эду Уилсону.

— Ну? — спросил он. — Узнаете его?

Уилсону не понадобилось приглядываться к фигуре внимательно.

— Да, это он, — без тени сомнения сказал молодой человек.