3

Первым на стук явился не обитатель дома, а полицейский из конторы напротив. Прибыл он тут же, благо ему только за дверь выскочить, фуражку в спешке забыл, зато прихватил штурмовой карабин. То ли наш местный С8, то ли соседский М4, впотьмах не разобрать, да и хрен редьки не слаще. Впрямь тут все посуровело и нахохлилось, в штатном режиме им ничего, кроме пистолета да баллончика с перцовым спреем, не полагается.

– Могу я помочь? – окликнул констебль нашу дружную компанию слегка дрогнувшим голосом. Еще бы, мы и сами не по-детски затоварены, начнешь таким сгоряча помогать – как бы чего ни вышло.

– Спасибо, констебль, мы справляемся, – ответствовал я, не отвлекаясь.

– Я капрал, – похвастался констебль нервно.

– Ай, молодца. Но нам нужен комендант.

– Приемные часы в комендатуре с семи утра…

– Вы совершенно не правы, капрал, – я развернулся к нему, чем, кажется, напугал еще больше. Да, пулеметы людей нервируют – даже тех, кто давно привык, что мимо постоянно шастают вооруженные винтовками аборигены. – Служба управления гарнизоном не может быть ограничена формальными приемными часами. Это открывало бы неограниченные возможности для саботажа в часы неприемные, а также ставило бы под угрозу оперативность решения важнейших вопросов безопасности.

Капрал нахмурился. Кажется, методика оглушения с разбегу на нем не сработала. Надо было, как любит Мик, с локтя добавить.

– Каких еще вопросов?

– С одним из которых я спешу ознакомить коменданта Гламберга.

– А вы вообще кто такие? Кто вас впустил в сообщество?

Это вам не деревенский уклонист, для которого пулемет да камуфляжные пятна – уже достаточные признаки военного. Капрал, похоже, быстренько различил в нас лица отнюдь не юридические. Не то чтобы я претендовал, но вообще-то оно гораздо проще, когда собеседник тебя заочно уважает как часть великой силы.

Тут, однако, щелкнул замок на двери и на крыльцо явился собственно комендант. Лысый, усатый, опузыревший к старости, в широченных семейных трусах в клеточку и некогда белой футболке. Как ни удивительно – без дробовика или там хотя бы бейсбольной биты. Хорошо, видимо, устроился, раз даже посреди сплошных безобразий ничего не опасается. Впрочем, глаза заполошные. Еще бы – когда в дверь молотятся среди ночи, даже писателем-фантастом не надо быть, чтобы навоображать себе худшего.

– Что опять стряслось? – завопил Деннис с порога, разглядев перед собой целую делегацию. – Я вам говорил гнездо не трогать!

– Это мы еще обсудим, – пообещал я автоматически. Не трогать гнезда иногда бывает за гранью моей выдержки. – Мы по другому поводу. Узнаешь меня?

Гламберг близоруко прищурился, пошарил рукой за косяком, и над крылечком зажглась лампочка. Настала моя очередь жмуриться.

– Ты Джеральд, мейсонов внук, – идентифицировал меня комендант практически без промедления. – Только седой бородой оброс. Хотя чему тут удивляться…

Когда это я успел? Потер физиономию – надо же, и правда… не так чтобы настоящая борода, как у тех толстых, но и простой небритостью это уже не назовешь. На всякий случай обернулся к Чарли. Гляньте-ка, и он начал зарастать по всему периметру физиономии, на подбородке уже даже колечки виться начали.

Ладно, к этому еще вернемся. Все равно надо будет постричься, отхватить этот хвост, которому только из лени и позволяется существовать, заодно и с бородой разберемся.

– Именно я и есть. Мне тут на входе любезно сообщили, что дед мой, оказывается, под твоим чутким руководством…

Деннис насупился.

– Ничего не под моим. Я ему сто раз… – он осекся и обреченно махнул рукой. – Ладно, чего там. Есть война, есть потери. Тебе, кстати, пытались сообщить – по всем телефонам, что в контактных данных нашли, по электронке писали, но ни ответа ни привета, так что давай-ка тут без сцен.

– Лады, давай, хотя подробности я бы все-таки хотел услышать.

– Вот прямо сейчас, в четыре часа ночи?

– Это терпит, просто предупредил. А прямо сейчас, в четыре часа ночи, мне нужен автомобиль и место, где я могу оставить этих двоих на несколько часов, пока сам съезжу за остальными.

– За какими еще остальными? – Деннис потряс головой. – Ты извини, но я спал только что, а ты не очень-то понятно изъясняешься.

– Все в порядке, сэр? – это бдительный капрал о себе напомнил.

– Да вот не знаю пока, – комендант развел руками. – Ничего понять не могу. Автомобиль мы, конечно, найти можем, но для начала я должен понять, для каких таких целей и чем нам это может грозить. Стало быть, тебе надо прежде всего зарегистрироваться как прибывшему, заполнить запрос на все необходимое…

– Или ты просто покажешь мне, где стоит машина Тедди, что будет гораздо быстрее и сбережет прорву бумаги.

За спиной у Денниса послышалось шелестение, в одном из проемов появилась его жена – раздобревшая тетка со всклокоченными седыми патлами, в легкомысленном садовом халатике. Любопытно ей, видите ли. Комендант поморщился, потеснил меня и сам вышел на крыльцо, а дверь за собой прикрыл.

– Дело тут такое…

Эта фраза у меня начинает вызывать нехорошие предчувствия.

– Машину-то я тебе, допустим, отдам без вопросов, – Деннис поежился, обхватив себя волосатыми ручищами. – Мы ее на баланс комендатуры приняли, как резерв, но применения ей особо нет. У каждого, кто к делу пристраивается, своя не хуже.

Похоже на правду. Дед никогда автолюбителем не был, относился к этому делу крайне настороженно и безо всякого фанатизма – это у нас семейное. Первый его автомобиль, допотопный джип, дожил с бесконечными ремонтами до начала девяностых, когда доломался уже окончательно, и дед со стонами и руганью разорился на новенький шевроле LUV. Тогда, отмечу, новенький, а за минувшие двадцать лет успевший обноситься до комфортного деду состояния с проседающими рессорами, мятыми бамперами, облупленной краской и тревожным постукиванием при переключении передач. Даже начни Деннис продавать его с аукциона, едва ли цены лота выбрались бы за пределы скромной трехзначной суммы.

– Я однозначно слышу какое-то «но».

– Ты за границей, что ли, был, когда это все началось?

– Трудно даже описать, как далеко.

– Так вот, у нас теперь такие правила, для того и комендатура создана в каждом населенном пункте: каждый прибывший должен быть зарегистрирован, а если куда-то уезжает – то указать цель отбытия, а когда приедет туда – там отметиться и так далее. Это чтобы людей найти можно было, понял?

– Не очень. А если я не хочу, чтобы меня нашли?

– Вот когда все устаканится, тогда и будешь жене своей рассказывать, чего ты там не хочешь. А сейчас так вот: прибыл – отметься. Очень, надо сказать, многим помогает найти потерявшихся родственников, ибо с постоянного места жительства множество народу сорвалось, а база единая от Аляски и до самой Мексики. Актуальный адрес там указывается, способ связи, заодно там же пометки есть, доступные согласно уровню допуска. Даже труп, пардон, опознать можно, поскольку туда и отпечатки при возможности заносятся, и зубная формула, и какие-то днк-маркеры. Так вот, это моя работа, так что давай-ка я ее буду делать, а ты мне мешать не будешь.

Капрал за моей спиной одобрительно закашлялся. Знай, мол, наших.

– Мейсон, мне надо маме позвонить срочно! – заканючил за спиной Чарли.

Вот уж новость так новость. Ладно, не буду прикидываться циничнее, чем необходимо. Позвонить маме – правильное стремление. Я бы и сам так сделал, и еще сделаю, но сейчас у меня есть куда более очевидные задачи. А то мама как трубку снимет, так чего-нибудь скажет. А когда она что-то начинает говорить, то не останавливается, пока ее не переключит из говорительного состояния какое-нибудь экстраординарное событие. Говорят, на ее лекциях даже глубокие специалисты прибалдевают. Но они хоть за идею страдают, а я иной раз неосторожно спрошу, не новая ли на ней шляпка – и уноси готовенького. Лет десять тому, когда она читала лекции в своей альма матер в Беркли и потому частенько меня навещала, будучи поблизости, я научился спать с открытыми глазами и издавать храп, похожий на одобрительное поддакивание, чтобы только избегать конфликтов и глубокой эмоциональной перегрузки ненужными сведениями.

– Давай компромисс, а? Я оставлю вот этих двоих, пусть они за себя и за меня все заявления напишут, мамам своим позвонят и все такое, а мне ты отдашь таки машину и через пару часов я сюда вернусь уже в полной готовности к сотрудничеству.

Деннис мучительно призадумался, завалив голову на плечо.

– Через пару часов?

– Если ничего по дороге не случится. Ну, а случится, так и отметишь – он уехал в ночь на газонокосилке, там где-то и искать. В ночи. Если не боязно.

Комендант со вздохом махнул рукой.

– Ладно. Погоди, штаны надену, и пойдем в офис… там и компьютер со всеми базами, и кофеварка хорошая, и ключи от всего царства. Да, а вы к нам как, на постоянное или…

– Лично я нет, у меня кое-какие проекты по этим… Зияниям, так что надо будет на ваше местное взглянуть, не удастся ли его как-то схлопнуть. Есть варианты, но пока что больше теоретические. А эти двое домой хотят, а живут они далековато… впрочем, дашь им родственников поискать, может, они тоже уже где-то неподалеку.

Деннис осмотрел сироток, причем при виде Айрин его лицо значительно напряглось, прямо как у того толстяка. Да чего она им всем покоя не дает? Корейские террористы успели отличиться? Потом суровый комендантский взор волей-неволей притянули те магниты, которые вызывающе распирали майку нарушительницы спокойствия, и он смягчился до умеренно-настороженного состояния. Я же говорю – сильнее полицейского жетона даже в фоновом режиме.

– А вы вот, дамочка…

– Это не шпионка и даже не дамочка, – перебил я коменданта, пока он не начал угнетать бедняжку беспочвенными подозрениями. – Это доктор Кумико Сакагучи-сан. Очень важный человек в нашем деле – ну, этом, научно-исследовательском. С ней придется общаться через меня, она по-английски ни бельмеса.

– Хм. А не мог я ее где-то…

– Не надо ее осуждать. Она была молода, и ей нужны были деньги.

Деннис неопределенно хмыкнул и скрылся за дверью. Доктор Сакагучи-сан выждала, пока она замкнется, и отвесила мне весомую оплеуху. Капрал заливисто хихикнул. Очевидно, ему показалось, что я это заслужил. Не нравлюсь я людям, ничего в этом нового.

– Пулемет сдать придется, – заметил капрал не без злорадства.

Ага, щаз. Спешу и падаю.

– Это потому, что я черный?

– Ты не черный, – моментально внес поправку Чарли. – Это я черный.

– Вот блин. Расизм на новом уровне. Это потому, что мой друг черный?

– Вообще некруто, брат, – насупился Барнет и погрозил капралу пальцем. Способность все на свете истолковывать как наезд на цвет кожи у него в генах.

– По нынешним законам допускается открытое ношение оружия из свободной и ограниченной категорий, и списки скорректированы соответственно военному положению, но запрещенная категория все еще существует. Правда, сильно поредела, но пулеметы из нее пока что не выбрались, – капрал сам себе удовлетворенно кивнул – надо же, ни разу не сбился. – Их свободная продажа на территории провинции Манитоба пока не одобрена. Только для проведения санкционированных боевых операций подобное оружие может быть выдано гражданскому под ответственность уполномоченного специалиста.

Очень сложно сказал. Надо попросить бумажку, по которой он этот текст заучивал, мне надо глазами прочесть, чтобы усвоить. Конечно, я с самого начала знал, что пулемет – не та штука, с какой можно появляться в приличном обществе, но начал было расслабляться, когда стало ясно, что тут ситуация напряженная и приходится от чудовищ отстреливаться. Неужели темные силы бдительно следят, чтобы никто не отстреливался слишком эффективно? Или чтобы выживали реально крутейшие, способные обойтись ножом и берданкой? Такой себе тактикал-дарвинизм.

– А может, я и есть специалист на задании.

– Какой инстанции? – не поверил подозрительный капрал.

– Скажи ему, Чарли.

Чарли изумленно разул глаза, но вовремя спохватился и ответствовал с пафосом:

– Это секретная информация.

– Вот когда рассекретите, тогда и обсудим, – отрезал капрал злорадно.

Какой неприятный субъект. Совершенно не ведется на экивоки. Сам Чарли уже давно бы купился. Или нет. За что-то его ведь держали в полиции долгие годы, даже поощряли не раз, и нет вины работодателя в том, что вне службы он слегка дурковат.

– А с чего такие строгости? Можно подумать, пулемет так уж страшнее современной винтовки. То есть, пожалуй, да, но в наших-то условиях, когда динозавры по ночам летают, разве до мелочей?

– Если честно, я не уверен, – признал капрал и смущенно потер загривок. – Полагаю, главным образом это из-за тех южных парней. Начальство, так сказать, приняло во внимание и решило не допустить… Да какая разница? Скажи спасибо, что уголовная ответственность за ношение отменили. Еще полгода назад не только пулемет отобрали бы, но и десятку за неправомочное владение…

Еще южные парни какие-то. Этак и мозг растопырится, пытаясь собрать разрозненные клочья информации в одну кучу. Интересно, насколько южные? Отсюда куда ни плюнь – везде юг. Из Северной Дакоты? Из Мексики? Если брать еще дальше на юг, то так и до папаши докопаться недолго. Если это из-за его художеств меня тут в оборот берут, я буду решительно, хотя и запоздало, требовать эмансипации.

– Птеродактиль не динозавр, – вставил Чарли скромно, но в пылу диспута замечен не был и досадливо потупился.

– Так мы-то не южные! – ответил я капралу в сердцах, хотя вряд ли смог бы чем-то этот довод подтвердить. Калифорния – это все-таки сильно на юге, хоть откуда замеряй. – А чем я буду защищаться, если на меня какая-нибудь скотина нападет?

– Будешь сдавать – требуй у коменданта замены, – посоветовал капрал добросердечно. – У нас давно уже не принято ходить вовсе без оружия. Есть свой оружейник, снабжает боевое ополчение винтовками в счет государственных дотаций, и небольшой арсенал из армейских запасов.

– Боевое ополчение? А какое еще есть?

– Вы издалека, что ли? Есть гражданское. Вот эти парни, мимо которых вы проходили на въезде. Ну, смотри, – капрал растопырил пальцы и принялся по ним считать. – Есть мобилизованные, так? Это которые в армию, на фронт, во вспомогательные части и во все прочие…

На фронт? НА ФРОНТ? Да что тут творится-то?! С кем наша безнадежно миролюбивая Канада могла задраться, да еще так, что фронт открыт и на него людей мобилизуют???

– …А остальные, кто пока не мобилизован, по возрасту или по каким еще причинам, те все считаются гражданским ополчением, – продолжил капрал, очевидно не замечая моего замешательства. – Мужчины от шестнадцати и до упора, пока дееспособен, женщины по желанию, хотя сейчас вроде собираются и их обязать. Все должны сдать квалификационные нормы по обращению с оружием, хотя бы с охотничьим, и его держать при себе на случай тревоги. Чтобы, если вдруг на соседей нападут, не ждать помощи, а самостоятельно отбиться или хотя бы продержаться. У кого своего оружия нет, комендатура выдает из запасов. Сейчас уже не так строго, установлены защитные порядки, отработаны тревожные схемы, да и страху поубавилось. А поначалу, когда чудовища только начали появляться и никаких мер против них не было, кроме как в панике отстреляться, за уклонение от ополченских обязанностей могли и оштрафовать, и на общественные работы сослать.

Ничего себе удар по менталитету нации, привыкшей если не быть, то по крайней мере считать себя свободной.

– А потом начало формироваться боевое ополчение – это те, кто раньше служил или еще откуда-нибудь имеет необходимые навыки. Им и оружие выдают уже серьезное, с армейских складов, и выплаты назначают, в общем – что-то вроде национальной гвардии в масштабах населенного пункта. Они тренируются, инструктажи регулярно проходят, они же в патрули ходят и на вылазки, если где-то требуется. Короче, самая квалифицированная ударная сила гражданского населения.

– Но пулеметы даже им нельзя?

Капрал призадумался, пожал плечами.

– По-моему, нет. Никогда не видел, чтобы пользовались. Да нам тут зачем? Мы же с людьми не воюем, верно? А на чудовищ каждый стремится взять калибр побольше, чтобы валить с гарантией.

Верно, была и у меня такая мысль. А дед вовсе не признавал автоматического оружия, считал праздным баловством и преступным доминированием технологий над величайшим капиталом человека – навыками. Уже и то чудно, что не с копьем охотился.

Впрочем, отвлекаюсь я от самых основных вопросов. А их все прибавляется. Фронт, значит, открыт. Южные парни насаждают идиосинкразию на пулеметы. Неужели Канада задралась со Штатами? Так держать, покажем им, что бесплатное здравоохранение и кленовый сироп дорогого стоят! Мне, с одной стороны, должно быть неловко, ведь имею причины быть сразу за обе стороны, но с другой – неловкости не ощущается. Я всегда умел абстрагироваться от того, что «должен бы». К тому же Голливуд, единственная вечная ценность на балансе наших южных соседей, окончательно вошел в штопор, погрязнув в безразборной экранизации комиксов. Его раздолбав, еще и одолжение миру сделаешь.

Но надо все же разобраться в вопросе. А то так закричишь «Ура, в атаку!» и увлечешь за собой толпу на штурм Нью-Йорка, а потом окажется, что ты ошибся с противником, это какое-нибудь Монако под шумок решило оттяпать себе нашу Новую Шотландию. Будет очень неловко. Тем более что упомянуты были некие единые базы резидентов от Аляски до Мексики, а вести подобный учет совместно с враждебной страной как-то совсем странно.

Комендант вернулся в штанах и шляпе, на ходу напяливая поверх майки клетчатый пиджак. Совсем он не военный какой-то, словно бы слово «комендант» изменило свое значение с тех пор, как я его выучил. Ах, нет, вот он задержался и извлек из-за косяка широкую кожаную портупею со здоровенным револьвером в кобуре. Такие на Аляске в большой моде, от медведей отмахиваться. Шарахнул в медведя – его пулей в одну сторону укатывает, тебя отдачей в другую, так и не встретитесь. В нашей-то Канаде с короткостволом всегда было гораздо жестче, но вот нате – при нужде быстро подстроились.

– Пошли, – вздохнул Деннис. – Только по пути меня внимательно слушайте, чтобы потом не было обид и удивлений.

Мы пристроились за ним, а капрал, махнув вослед рукой, вернулся на свой пост через дорогу. Может, комендант еще и не вспомнит про пулемет?

– Откуда, говорите, вы приехали?

– Мы не говорили, – ответил я честно.

– Секретная информация! – опытно добавил Чарли.

– От кого секретная? От коменданта? – недобро удивился Гламберг и даже не поленился развернуться к нам, дабы посверлить суровым взглядом. От Чарли, кажется, полетели мелкие ошметки замешательства, но он себя проявил в лучшем виде и не согнулся. – А ну как вы террористы, бандиты, мятежники?

Вот еще замечательное слово – мятежники. Так и знал, что без мятежей в тяжелые времена не обходится.

– Мы же не скрываем, кто мы. Проверяй на здоровье в рамках этих своих баз и уровня допуска. У тебя есть документы, Чарли?

– У меня есть жетон с идентификационными данными, права, пропуск в бассейн, абонемент в планетарий…

– А у вас, доктор Сарутоби?

– Разве не Сакагучи? – хмуро удивилась Айрин.

– Уже, видимо, нет, если только у тебя нет документов именно на это имя.

– Права, кредитки и ключ-карта от офиса. Есть еще про-карта IFBB, но она даже без фотографии.

– Думаю, на первый раз достаточно. А вот откуда мы, команданте – это вопрос уже совсем другой и, подозреваю, не на твою зарплату. Без обид.

– Без обид, – согласился Деннис и снова зыркнул на Айрин с подозрением. – Так что, все-таки знаете английский, дамочка?

– Я родилась в Сан-Франциско у отца и матери, которые тоже родились в Сан-Франциско, – отрубила Айрин с неприятными истеричными нотками. – Все мои дальние предки покинули Корею еще до того, как она распалась на Северную и Южную, а сама я там никогда не была и не собиралась. Самый страшный приступ политической сознательности, который со мной когда-либо был – подростком я ходила с отцом на демонстрацию против войны в Заливе, и то в основном ради того, чтобы не оставаться дома с чокнутой бабушкой. Я не знакома ни с какими радикалами, не умею варить взрывчатку и совершенно не понимаю, почему все подозревают меня в шпионаже!

– То есть да, она знает английский, Деннис. Лучше, чем многие из нас. Это была шутка, насчет доктора. Я просто люблю, когда она молчит.

– И я могу это понять, – признал комендант и возобновил свое неспешное движение к офису. – Ладно, не хотите – как хотите, полномочий вас допрашивать у меня нет, в наше время многие пропадают надолго, прежде чем снова прибиться к обществу. Но вы, по крайней мере, в курсе общих событий?

Чувствую тут зыбкую почву. Очень хочется сказать «нет» и получить полный обзор всех минувших событий, но не оставляет ощущение, что все эти государственные служащие в той или иной степени особисты. То есть работают скорее на систему, чем на благо человека. Ты ему накидаешь фрагментов, из которых он сложит должную мозаику, занесет ее в свою базу, даже не со зла, а просто отрабатывая инструкции. А потом глядь – и уже тебя приглашают на неформальную, для начала, беседу с неприметными людьми в дешевых костюмах.

Интересно, удастся ли выдумать приличную отмазку для ничегонезнания? Были в плену у Хезболлы, с мешками на головах? Заблудились в лесах Нунавута, не успевали выйти до вечера – решили перезимовать? Пили вглухую? Мы все знаем, но расскажи все равно, потому что мы из очень важной конторы и инспектируем тебя на предмет поручения тебе важной миссии? Даже не смешно как-то.

Чуждому сомнений Барнету тем временем надоело ждать, пока я переберу варианты, и он жалобно ответил:

– Мы чего-то совсем понимать перестали, что творится. Там все было в порядке, а тут уже совсем непонятно. Можно нам с самого начала и как для глупых?

Деннис снова притормозил и уставился на него недоверчиво. Чарли и глазом не моргнул – смотрел с трогательной надеждой.

– Вы знаете, что идет война с Китаем? – спросил комендант наконец, отмерив предел глупости на глазок и, как по мне, сильно нас недооценив в этом плане.

Вот уж чего совсем не ожидал, ибо где Китай, а где Канада. Чего им от нас надо? А нам от них чего? А война на чьей территории? Китайцев вон сколько – хватит ли даже канадских просторов, чтобы их всех позакапывать? Как вообще могло получиться, что война между развитыми державами в статусе «идет», когда по всем прогнозам должна бы быть «шла до первого применения ядерного арсенала, и теперь ни Канады, ни Китая на картах нет»? Эх, что за жизнь – каждый новый ответ вместо того, чтобы заполнить информационный вакуум, вызывает целый ряд новых вопросов.

– А чего на меня-то опять таращиться? – вновь обиделась Айрин. – Я не китаянка! Даже близко не была! Ни одного китайца лично не знаю! Дальше Японии никогда не забиралась.

– Это я уже понял, – мягко успокоил ее комендант. – Просто внешность… архетип… Что и говорить, набирайся терпения, девушка. Предрассудки – твари живучие. Уже то хорошо, что у нас тут народ спокойный и рассудительный, а то вот в Штатах и погромы бывали поначалу… и до сих пор иногда. Даже и не разбирались – китайцы там, корейцы, японцы. Злобное быдло оно и есть злобное быдло, лишь бы на ком сорваться. Но ты не бойся, у нас до такого никогда не доходит.

Да уж, интересные новости. В Штатах китайские погромы – значит, и они тоже с Китаем в контрах? Так-то я слыхал краем уха, что очень уж Китай мощно развивается и армии у них больше, чем населения во всем мире, но чтобы сразу с двумя… вернее – чтобы сразу минимум с двумя крупными странами схлестнуться? Это резвость на пороге маразма. Может, они еще с кем-то в союзе? С русскими теми же? В принципе, от тех можно ожидать. Наши общественные деятели последнего поколения с достойным лучшего применения энтузиазмом пытаются их шпынять, пинать, плевать… что значит – студийные теоретики, за гонорарами жизнь забывшие. Вывезти бы их по одному вот сюда, в канадскую глубинку, и предложить опробовать такое поведение на дрыхнущем медведе. Давно мечтаю продать такую концепцию реалити-шоу, даже посылал письмо на CBS, но мне ответили, что Раш Лимбо или Джон Маккейн на такое не подпишутся, а проект с безымянными участниками уже описан вездесущим Стивеном Кингом в «Бегущем человеке», и вроде там все плохо кончилось.

– Вот уж счастья-то привалило, – упавшим голосом пролепетала бедняжка Айрин, видимо так и представив себе остаток жизни тут, в Канаде, под защитой бдительного Денниса и верного ему боевого ополчения. Ну а чего? Бывают судьбы и похуже. Я могу взять ее к себе – не запасной женой, конечно, и вообще не на роль со словами, но все-таки. Пусть поддерживает балкон – это как раз подчеркнет все ее обалденно рельефные достоинства. – А в других краях с этим сейчас как, не разрулилось? Мне бы домой все-таки.

– И мне, – поддержал Чарли. – Как там в Калифорнии? Мы слышали, что там все хорошо, целы все, не пострадали.

– Калифорния, как все западное побережье, как раз под китайцами, – доложил Гламберг, подпустив в голос казенной скорби. – Вашингтон, Орегон, Калифорния и наша Британская Колумбия. На Мексику их не хватило, а от Аляски их отбили, как ни странно, русские.

Ай да медведи!

– Китайцев отбили, а сами заняли?

– Сам-то как думаешь? Впрочем, это вы лучше почитайте в сети, я подробностями не интересуюсь, тут со своими делами бы справиться. Но вот Калифорния эта ваша плотно под китайцами, они там чуть ли не основной плацдарм развернули.

– А жители? – взвыл Чарли.

– А что – жители? Как при всякой войне, сынок, кто-то в эвакуацию на восток, а после того, как Штаты развалились, еще и к нам на север, а кто-то и на месте остался. Это ж не тупое кино, где захватчики сразу мирное население на костры волокут, а спасают страну заблудившиеся бойскауты. Китай тоже гаагские конвенции чтит, с гражданским населением воевать не должен.

И никто под шумок не обратил внимание на то, что Штаты развалились. Браво, блин! Пришла беда – отворяй ворота. Надо этот вопрос внимательно проштудировать. Вдруг образовалось такое государство, в котором и обосноваться не стыдно?

– У меня мама там, и еще родственники, – сетовал Чарли, спотыкаясь. – Правда, у нас и на восточном побережье есть родня, может, туда выбрались. Дядюшка Лоренс – он деловой, он бы не застрял…

Да уж, представляю себе дядюшку Лоренса в зале китайского судьи. «Ваша честь, вот я черный!» – «Ха, а я желтый. Отклонено!».

– Мейсон, как такое могло случиться? Ведь тот парень сказал, что в Калифорнии все в порядке! Наврал, получается?

– Может, и наврал. А может, тогда все и было в порядке, это уже потом случилось. Вы тут присядьте у гостеприимного коменданта, почитайте сводки событий, пока я за Миком смотаюсь. Потом перескажете своими словами.

– Мы пришли, – Деннис вытащил из кармана связку ключей и сунулся к замку на двери одноэтажного приземистого здания с большими окнами. – Вот моя комендатура.

Вообще не впечатлила. За рейнджерский пост или ветеринарную клинику можно было бы принять оный оплот самообороны, если стандарты не слишком высокие. Так-то я бывал в одной парикмахерской для пуделей, и чуть было не попросил там политического убежища, до того там фонтаны шикарные. А тут – казенные панели, темные дешевые окна, изнутри занавешенные полотнами жалюзи, замок простой врезной вместо козырного электронного с биометрическими датчиками, и никакой охраны. Поверьте парню, который повидал больше комендатур в сложных регионах, чем приличных людей: они обычно выглядят даже близко не так. Либо имеет место терминологическая путаница, вроде того, как в социальных сетях принято обзывать друзьями малознакомых подлиз, либо тут пафосно начали изобретать самокат с нуля и к необходимости круглосуточного дежурства местным деятелям предстоит приходить методом проб, ошибок и катастрофических обломов.

– И ночью даже дежурного офицера нет? – уточнил я на всякий случай.

– Я бы и рад посадить и дежурного, и заместителя, и ночного сторожа, но людей на все эти должности не напасешься, – комендант вздохнул и сокрушенно махнул свободной рукой. – То есть народу-то у нас полным-полно, с тех пор, как люди сюда повадились перебираться. Уже давно за тысячу перевалило. А вот подобрать человека на такую должность оказалось просто никак. Которые и взялись бы, хоть бы и от отчаяния, тем квалификации не хватает, а у кого квалификация есть – тех отрывают с руками на работу более завидную. Так что с пастырями проблемно, одни, простите, овечьи стада.

– И чем же у вас овцы занимаются?

– Если честно, то на значительную часть ничем. Люди, которые были при деле, с места срываться не торопятся. Большинство предприятий как работало, так и работает… мало ли, что война, жизнь-то продолжается. К тому же с мобилизацией немало рабочих мест освободилось, вот их там и занимают. А тут у нас оседают в основном те, кто без места в жизни остался. Фермы у нас давно укомплектованы. Чтобы на жизнь заработать, многие вступают в расчистные бригады, там особого опыта не нужно, а после Сотрясения столько всего осталось порушенного, что этой работы надолго хватит. Многие малые предприятия по программе государственных субсидий на поддержание отечественной экономики открывают новые производственные мощности, в частности в наших краях. В Виннипег многие ездят искать работу, другие большие города далековато. Некоторым и того не надо, регистрируются как потерявшие работу, живут на гуманитарной помощи в ожидании, когда подвернется что-нибудь такое, типа неба в алмазах.

Замок наконец щелкнул, и Деннис провел нас внутрь обширного помещения. Зальчик с несколькими офисными столами, на которых установлены компьютеры, небольшая трибуна с исчерченной доской, пустой ресепшн, несколько дверей в задней стене. Видавшие виды диванчики под стенами, здоровенная хромированная кофе-машина в уголке. Рядом подносы для выпечки, к сожалению пустые. Однако с крошками, что внушает некоторые надежды. Под потолком с легким гудением зажглись лампы дневного света.

– Эта работа, – продолжал бубнить себе под нос комендант, – Только что называется громко, а на самом деле удовольствие ниже среднего. Платят скромно, отчитываться приходится каждую неделю за любую мелочь, а ответственность вся на тебе. Люди с куда большей готовностью просто отстоят свою ночь в карауле за ополченский паек – тоже, кстати, моя работа их туда определять – и пару раз в месяц по тревоге поднимутся, чем будут всей этой бюрократией изо дня в день заниматься. Ведь правда же, бумажная волокита, никуда от нее не денешься. То есть это раньше была бы бумажная, а сейчас по большей части электронная. Это занеси в базу, это поправь, это измени, прими запросы, пробей, выдай результаты…

– У тебя что, и оператора для таких целей нет?

– Есть, конечно, двух девчонок взял именно на эти компьютерные дела, а то сил моих нету от заката до рассвета искать потерянных племянников. Но они от звонка до звонка, и то под присмотром – пока там специальная комиссия их допуск к базе оформит, я вынужден их под своим логином запускать и стоять над душой, чтобы налево никакая информация не утекала.

– А что, такая уж секретная информация – где чей племянник?

Гламберг помялся, измышляя подходящий ответ, и наконец просто отмахнулся – мол, не мучь меня, народ, ох, не спрашивай. Видимо, действительно секретная. И то сказать, племянники бывают разные.

– Вы, ребята, не стесняйтесь – вон на кофе налегайте, если кто знает, как управлять этим реактором, а я пока займусь оформлением.

– Ты мне ключи от машины дай и занимайся. И от склада заодно, где дедовы вещи, там надо кое-что прихватить.

– И то верно, – Деннис ткнулся в одну из дверей на заднем плане. За ней оказался кабинет, заставленный стеллажами с коробками – что-то вроде камеры хранения вещдоков. Комендант туда протиснулся и прикрыл за собой дверь.

Остались мы одни. Айрин сунулась к кофеварке и начала щелкать кнопочками. Неловко как-то стоять ошарашенными такими новостями. Типа, вы прикиньте, Плутон-то больше не планета, а в Калифорнии теперь китайцы заправляют. Теперь Юньфат точно получит Оскара. Может, если бы дали по добру, то и без военной экспансии как-нибудь обошлось бы?

– Мама будет в шоке, – нарушил тишину Чарли. – Мейсон, что я ей должен сказать?

– А это так уж важно?

– Ну, как же… мама все-таки. Врать нехорошо, да и вряд ли получится.

– Я имею в виду, можешь сказать правду, но вряд ли она поверит. Так что подумай, во что она поверить сможет. Думаю, уже того факта, что ты жив и готов вернуться через год, ей на какое-то время хватит для полного счастья. Но в любом случае я буду признателен, если ты поменьше будешь упоминать меня. А то я ее боюсь.

– Можно подумать, я не боюсь. И ты не забывай, что исчезли мы прямо из твоего дома, так что совсем без упоминаний вряд ли обойдется.

– А ты скажи, что я героически погиб, защищая мир от вторжения. Был стоптан злыми китайцами.

Есть у моей склонности к сглазу, наверное, и положительные стороны. Представил такую злую судьбу – считай, от нее подстраховался.

Деннис вернулся с ключом, к которому приделана была большая пластиковая бирка с номером «12».

– Это от склада, – пояснил он. – Склад отсюда направо, выстроен прямо впритирку к 513-й трассе. Там сейчас никого, но на здании должна вывеска гореть. От машины ключей не нашел, значит, они прямо в ней. Казенные машины стоят в ангаре рядом с автосервисом. Знаешь, где это?

– Угу.

– Вот там и забирай. И да, пулемет оставь. Не положено.

Не пронесло.

– Эй, мне без него боязно. Можно, хотя бы пока не вернусь, при себе подержу? А то, если получится все с местным Зиянием, мы и задерживаться тут не будем, а на неспокойных дорогах с пулеметом куда уютнее.

– Джеральд, сынок, – эге, сынок-то сынок, а взгляд как посуровел! Видать, не миновали его сложности отцов и детей. А я не Айрин, взгляду зацепиться не за что, чтобы отвратить от исполнения долга. – Я с тобой не торгуюсь. Вот вздумаешь тут у нас остаться и вступить в боевое ополчение – тогда, пожалуй, и поторговаться можно, хотя все равно очень вряд ли я тебе разрешу такую опасную и совершенно ненужную игрушку. Просто сам не имею права, понимаешь? Сейчас так формулируется один из пунктов, описывающих запрещенное оружие: отсутствие режима «один нажим – один выстрел» и ленточное питание, то есть условно бесконечный боезапас. И не надо мне фокусов с отсеканием по одному выстрелу. Если хочешь, могу выдать тебе винтовку, самозарядную с армейским магазином или даже военного образца – вас, Мейсонов, сложно заподозрить в неумении с ними обращаться. То же самое удовольствие, но в рамках закона. Хотя все эти автоматические игрушки, по мне, сплошной перевод патронов.

Эх, эх. Даже пострелять не успел, как уже отобрали. Ну, не драться ж с дураками кочергою, тем более что они, вполне возможно, вовсе и не такие дураки. Я бы и сам на его месте предпочел не иметь под боком непроверенного архаровца с излишней огневой мощью. Они же не знают, что я как раз это хорошо умею. Или, наоборот, как раз догадываются и не видят никакой гарантии, что это против них не обернется. Подниму еще народное восстание, захвачу закусочную и остановку автобуса из Виннипега, как немногие здешние ценности, и провозглашу себя узурпатором. Вообще-то провернуть такое можно и безо всякого пулемета, пару раз делали на недорогой «бис». А пулемета мне просто жалко. Из него в меня почти в упор стреляли… а убился в итоге сам стрелок, собственной рикошетной пулей. Эдакий проклятый меч, где еще такой сыщешь.

– А если, чисто гипотетически, я того… заартачусь?

– Тогда я, чисто гипотетически, вынужден буду об этом сообщить по линии военной полиции со всеми доступными приметами и наводками. И будешь ты объясняться уже с другими людьми, которые ни к тебе, ни даже к твоему деду, царствие ему небесное, симпатии не испытывают. Первым не будешь. Нынче с законами стало даже, пожалуй, получше, чем раньше – не в пример строже и проще.

Ладно. Убедил. Я стащил пулемет с груди, выпутался из ремня. Нет, знаете, я тоже побуду со своей стороны вредным и ремень не отдам. Отстегнул его от антабок и плюхнул оружие на конторку. И ленту из короба не поленился выудить, будет время – повыдергаю патроны из звеньев. Рюкзак снял, но тоже сдавать не стал – демонстративно передал Чарли. Там патроны, а патроны – ценность. И дробовик вынул из бокового рюкзачного крепления. Авось за те несколько минут, что я буду добираться до дедовского арсенала, на меня никакой гаракх не позарится.

– Винтовку все равно возьму, – предупредил я коменданта. – Заготавливай. Кому перевод патронов, а кому и сплошная польза. Вот вернусь и сразу востребую.

Востребую и, скорее всего, отдам Чарли. А у него заберу фалку, она не гламурная, но заметно солиднее нынешних армейских карабинов.

– Мистер комендант, а сотовая связь у вас работает? – поинтересовался изнывающий Чарли.

– Время от времени, очень нестабильно – комендант сгреб пулемет за ручку для переноски и куда-то поволок. – Поломки ретрансляторов, какие были, давным-давно восстановили, но что-то сбивает сигналы. Говорят, Зияния что-то такое излучают… Вот есть нормальный проводной телефон, если нужно. Не поручусь и за те края, куда собираетесь звонить. Где-то так и не наладили, где-то операторы свернули свои сети, где-то армейцы глушат – китайские или даже наши.

Вот и ладненько. Надо будет, когда все соберемся, попробовать разобраться с нашими заглохшими мобильниками – если симки уцелели, то новые аппараты раздобыть. Если не уцелело ничего, нужно все в комплекте. Интересно, а нет у них тут планов по внедрению военного коммунизма? Чтобы от каждого по способностям и каждому по потребностям? Нет, наверное, с этим надо было как раз в Калифорнию, к китайцам. А капиталистическая модель грозит оказаться неудобной: у меня наличными памятные двести баксов, у остальных и того нет, а выцыганить что-то у этого ушлого коменданта вряд ли получится. Я дедово завещание видел, когда он в него поправки вносил. Все, что в банке, отходит теткам, потому что дед всегда считал, что мужику деньги не должны быть интересны. Лицо, коему для комфортного выживания нужно что-то помимо винтовки и леса под боком, не суть мужчина – с такой установкой Тедди Мейсон оттрубил на свете свои девяносто лет и ни разу не столкнулся с непримиримым противоречием. Мне, как единственному из многих внуков, кто худо-бедно вписывался в его стандарты, дед отписал свою коллекцию охотничьего снаряжения. Намного лучше, чем ничего, но слегка однобоко. В лесу можно отсидеться, а вот крупных дел не наделаешь.

Вообще-то у меня есть собственный счет в Royal Bank of Canada – не сильно пухлый, заведенный без прикладных нужд, исключительно в целях диверсификации капитала и на правах закоса под личный пенсионный фонд, но такая беда – вся информация по нему где-то там, в покинутом доме, под маленькими, но многочисленными китайскими задницами. Еще, кажется, номер счета должен быть в телефоне, но если его не удастся реанимировать, то и тут с концами. Можно съездить в любой город, где есть филиал банка, и там восстановить доступ, но это ж сколько геморроя! И то, кстати, если под шумок от всех этих Сотрясений, Зияний и вторжений банки не полопались, как насосавшиеся пиявки. Эту картину я попытался представить себе в подробностях – чтобы, опять же, ее сглазить и найти банк процветающим и начислившим мне невиданные проценты. Не очень преуспел, но хотя бы баллы за попытку заработал.

Пока я размышлял, ноги сами собой вынесли из офиса. Автосервис тут всегда был один-единственный, да и того слишком много, идти до него буквально пять минут, тут вообще все рядом. Рассветает уже, вот и люди, кажется, просыпаться начали – кое-где в окнах зажигаются огоньки. Так и не скажешь, что кругом война и апокалипсис!

Невольно забрела мысль – а что делать, если Зияние Фирзаилу не поддастся? Пойти предложить правительству свои услуги на контрактной основе? Да нужен я им, как собаке пятая нога. Как любит поучительно повторять отец, сколь бы важным ты себя ни считал, но в сравнении с массивной государственной машиной ты всегда не более чем букашка, а с букашками не торгуются. Это для всяких очень специальных агентств ты можешь при определенных условиях представлять интерес как независимый подрядчик, а для армии есть только две опции – или ты в строю и шагаешь в ногу, или ты даром не нужен. А если бы я хотел шагать, то давно бы уже шагал, тем более что именно к этому отец меня и подводил. Для него всегда все было просто: да, служба бывает дерьмовой, но дерьмовым бывает все, а тут тебе по крайней мере дадут сверху цель, назначат долг, честное и стойкое исполнение коего принесет радость и чуть ли не блаженство. Жуй, глотай и гордись, что когда миру придет неминуемый кабздец, это случится не потому, что ты приказов не выполнял. Эдакое самурайство с хером, переложенным в левую штанину на манер современного общества, с буквой устава вместо ценностей духа. Будучи в ту пору пареньком впечатлительным, я этой идеей проникся и правда собирался по достижении восемнадцати лет податься на военную службу, даже строил планы карьерного роста, но, видимо, уже тогда склонен был к сглазу…

Отвратил меня от этой идеи, что странно и символично, все тот же отец. Будучи кадровым военным инструктором, он наезжал домой временами (тщательно выбирая моменты, когда не было риска напороться на бывшую жену) и меня во время таких визитов держал при себе, надеясь выстругать свое понимание достойного наследника из того, что осталось от культурных материнских вливаний. Однажды его догнала секретная новость о том, что оставленную им группу затребовал местный генерал для выполнения… толком не знаю, что там была за операция. Вышла просто бойня, и все, кого отец тренировал, полегли буквально ни за понюшку табаку. Мне очень хорошо запомнилось, как отец заметался по дому, обрывал телефон, сперва требуя от своего начальства вмешаться, потом упрашивая хотя бы разрешить ему принять участие, ведь он, легендарный вояка, мог бы что-то сделать, как-то переломить ситуацию, если уж людей не жалко, то хоть сухого и безумно тупого разгрома не допустить… а ответ ему был со всех сторон один – не твое дело, ничье вообще, их страна, их генералы, их солдаты. Наш удел помогать, согласно договору от такого-то. Твое дело учить, ты за это зарплату получаешь. А вмешиваться в их игры никому не надо. Если уж сами они больше, чем в результате, заинтересованы в создании прецедента, по поводу которого можно всласть помаячить на голубых экранах, то это их полное право. Да и разве не во всех армиях так? – после втолковывал отцу его старый армейский приятель, завернувший на огонек. Действующие и штабные, стихи и проза, лед и пламень. Чем выше штабной офицер в командной цепочке, тем дальше он от острия атаки и тем меньше ему дела до мелких окопных частностей и больше – до очередного звания. А уж генералу зачастую и результат-то не так важен, как очередной орден за попытку, президентское рукопожатие или просто сохранение лица, чтобы никто ничего не подумал. Может, и не все такие, но с тех пор, как генералы перестали ходить в бой в одном строю с солдатами, интересы их закономерно разошлись. Но мы-то, слышь, не забыли свое место в этой схеме, скажи? Нам дают приказ, мы его того. Судьба, типа, наша такая, горькая и славная. Наливай, чего мнешься.

Я сидел тогда в углу, всеми забытый, смотрел, как два суровых воина глушат самогон, от которого волосы завиваются по всему телу, и все пытался понять: как же они ухитряются находить достоинство в том, чтобы бесконечно выполнять приказы, которые не считают ни верными, ни законными, ни нужными? Тогда как-то само собой и пришло понимание, что не хочу я идти в регулярную армию, потому что рано или поздно придется идти и подыхать не за то, во что веришь или что будет правильно, а за новое место на парковке для очередного выслужившегося долбоящера. Может, я просто вредный от природы или не добрал патриотизма (наверное, его весь подчистую выгребли политики – которого ни послушай, всякий в лепешку расшибается во имя страны), но вот нет, не дождетесь. Так что вместо того, чтобы отправиться в военное училище к гордости отца и ужасу матери, я сделал финт ушами, огорошивший обоих – выехал сюда, на историческую родину, и вступил в канадскую армию. Не потому, что в ней служить лучше, а хладнокровно рассудив, что из нее будет проще уйти, не завязнув по отцовскому примеру в быту кадрового военного. Собственно, сперва хотел вовсе проигнорировать это дело и идти напрямую в контракторы, но пару раз треснулся лбом о насмешки бывалых и осознал, что запись о службе в резюме – не прихоть, но необходимость. Вместо минимальных трех лет застрял на пять, в основном по причине косности системы – приспичило дослужиться до мастер-капрала, а для этого, помимо выдающихся заслуг, за коими дело не стало, нужно было два года проносить капральские нашивки. Зато прошел такую кучу полезных курсов, что по сию пору хватает с избытком. В частном секторе, как оказалось, тоже не до высокой идеологии, но по крайней мере нет испорченного телефона между принявшим заказ и отправленным его исполнять. И можно периодически помодничать, отказываясь от работы, которая ни уму ни сердцу. Второй раз, конечно, уже не позовут, но всегда найдутся другие. И если не гнаться за старомодным пониманием карьеры как непрерывного стажа вылизывания платежеспособных задниц, то никакой беды в этом не ощущается.

Отец так до сих пор и не понял, чем это мне отношение переломило. Он в тот раз нарезался наповал – отшибло всю память. А мне вот нет. Кстати, много лет спустя, во время очередного пикантного экзерсиса, я познакомился с людьми, чей менталитет удивительно напомнил мне этих универсальных солдат с их удовлетворением от выполнения дерьмовых приказов. Есть такая, знаете ли (да знаете!), субкультура БДСМ, и фигурирующие в ней «нижние», представляющие в компоте букву М – один в один эти самые герои войны. Дополнительное сходство придает то, что в повседневной жизни большинство этих нижних – люди прекрасно развитые, успешные, обладающие выдающимися способностями. И да, получают совершенно реальное удовольствие от выполнения неприятных приказов. Вопреки визуальной брутальности сих развлечений, люди там водились дружелюбные, охотно приводили научные обоснования, с приплетением гормонов, энкефалинов, нейропептидов всяких. Каюсь, не смог толком сосредоточиться на матчасти, все время отвлекался на сиськи. Что характерно, ни в одну из предлагаемых данной дисциплиной ипостасей меня так и не затянуло – видимо, энкефалинов мне тоже природой недосыпано. Сообщить отцу о подобном открытии я не решился, он насчет любых вольностей довольно консервативен и чуть что хватается за винтовку. А вообще надо бы. Письмом, например, с безопасной дистанции. Может, на старости лет наконец войдет со своим либидо в контакт вместо вооруженного конфликта.

Вот, между тем, и искомый ангар. Темновато тут. Зато не заперто – еще один повод любить канадскую периферию. Здесь держать можно двери открытыми, что надежней любого замка. Огляделся, нашел выключатель.

В ангаре выстроилось с полдюжины автомобилей. Тут и пара полноценных грузовиков, и один совсем неуместный низкий приземистый корвет… может, его одолжить? Нет, пока не время. Вот окажется, что толку от нас никакого, тут-то я в него прыгну и дуну в Монреаль. А пока – вот он, дедовский шевроле. Здоровенный, мордастый, крашеный в строгий асфальт, но с тех пор облупившийся, с кабиной в четыре двери, смонтированными по всей ее длине подножками по обе стороны и кузовом, небрежно накрытым горбом брезента. Дверь? Не заперто. Ключи? Над зеркалом. Ну, в самом деле, Деннис, кто ж тебе будет бланки заполнять, когда можно просто взять и ехать?

Сел, повернул ключ. Стартер чухнул и на этом выступление прекратил. Вот же зараза, если он тут с зимы стоит, то я с ним сейчас намучаюсь. Мика под рукой нет, а то он любит машины толкать. И не только машины. Крутанул еще раз, мысленно призвав на помощь известную мать… ура, затарахтело! Видимо, все-таки не давали застояться. В баке больше половины, а ехать мне меньше сотни миль в одну сторону – хватит за глаза. Когда вернемся, поскребем по сусекам на предмет заправки.

Теперь поехали на склад, а то задняя полочка тоскливо пуста. Мы туда пристроим что-нибудь слонобойное, чтобы уж никакому врагу не захотелось с нами встречаться. Правда, слонобои довольно немилосердны и к самому стрелку, а удастся ли привить благородные навыки стрельбы нашему рыжему Гераклу, пока неизвестно. Мне так вовсе показалось, что он на меня обиделся, когда я его покинул. Но не будем излишне мнительны. Может, он уже все забыл. А может, снова продастся за вкусняшку. Кстати, надо бы прихватить с собой чего-нибудь такого, вроде чипсов или сэндвичей, а то Мик опять нажрется гиперкалорийных батончиков и начнет буянить. Ткнул на выезде стволом высунутого из кабины дробовика в выключатель на стене ангара, двери задвигать вовсе поленился. Раз уж тут столько халявщиков, пусть им будет чем заняться. Вообще странно оно как-то, что за интерес местным принимать такие толпы беженцев, не стремящихся ничем заниматься? Хотят сделать из Джипсумвилля новую столицу мира? Да вряд ли это получится с контингентом, бьющим баклуши. Наверное, это врожденное канадское дружелюбие не позволяет сказать: а ну валите куда-нибудь еще, где вам будут рады. Или государственные дотации на прием лоботрясов заманчивые? Опять же какой-то местный доброхотческий колорит. Я много времени провел в африканских странах, где идут бесконечные локальные войны и население вынуждено мигрировать, спасая свои шкуры. Чего греха таить – эти самые беженцы крайне редко стремятся полноценно устроиться там, докуда добежали, предпочитая пританцовывать в тенечке в знак своей неисчерпаемой самобытности, пока не приедут белые миссионеры и не оделят их гуманитарной помощью. Но мне всегда казалось, что это тамошняя африканская специфика, потому как и те, кто остается на месте, редко бывали замечены в поведении более содержательном. И уж точно тамошних беженцев не принимают как родных и не расселяют по домам чужих дедов, героически павших на службе отечеству.

Да что ж меня все никак не отпустит-то? Старый он уже был, ему девяносто еще когда стукнуло, и красное мясо трескал без меры вставными зубами, и трубкой дымил, как паровоз, и на охоте зачастую по два-три дня пропадал, после чего неделями ковылял вопросительным знаком, неотрывно держась за поясницу. Прямо ходячая инструкция, каким не должен быть здоровый образ жизни. Мы с ним трижды прощались, когда у него то сердечный приступ, то гипотермия, то подраненный кабан на бивни взял, но всегда же вылезал, старый черт!

Отцепиться бы уже от него как-нибудь, а? Не дело это – пытаться работать, когда в голову лезут контрпродуктивные мысли, нытье и сожаления. Надо сосредотачиваться на достижении простых и очевидных целей и вот так, от флажка до флажка, по шажочку… называется ходьба, доступно почти каждому.

На дороге перед машиной появился уныло бредущий мужичок с садовой тачкой. Я вежливо притормозил, мужичок, не уделив мне внимания, прохромал мимо к ближайшему газону, выудил из тачки палку и ткнул ею куда-то в заросли. Выудил палку обратно с драным пакетом, стряхнул его с палки в тачку и потащился дальше. Мусорщик. Тут появилась нужда в мусорщике. Тут, в пасторальнейшем поселении, где никто и никогда не бросал никакой дряни мимо урны! По-моему, комендант со своими обязанностями не очень справляется. На его месте я бы быстро навел порядок. Не знаю ни одной родины, которую не спасли бы массовые расстрелы.

До склада добрался, еще не успев вдоволь навозмущаться. Склад оказался свежей постройки, раньше его тут не было – длинное сборное помещение с общей крышей и несколькими рядами ячеек-хранилищ шириной в десять футов и глубиной около двадцати. Вот в такой объем и вписывается наследие человека. Впрочем, если сейчас меня склюнет пролетающий мимо птеродактиль, то материала и на такое помещение не останется.

Машину я, презрев правила, не стал бросать снаружи, а заехал на ней прямо в широкий проход между рядами камер и остановил кузовом как раз к искомой двенадцатой. Вылез, глушить двигатель не стал – я ненадолго, а с него станется обратно не завестись. С нашим везением только по грибы. Снял навесной замок, уже успевший тронуться ржавчинкой. Ну, что у нас тут?

Места и впрямь хватило с избытком. Большие и разные картонные коробки, несколько длинных деревянных ящиков вдоль стен. Мебель никто и не подумал приобщить к личному имуществу, и спасибо. Я бы тут намучился, кантуя неподъемные диваны и кресла ручной и далеко не самой тонкой работы местного столяра столетней давности, который из всех возможных стилей предпочитал монументализм. Старинный телевизор, огромный и пузатый как аквариум, бывший предметом большой дедовской гордости еще до тех пор, как он начал обзаводиться потомством. Нет уж, обойдусь. Это я и подниму-то с трудом, не говоря уже о том, что включать его в сеть следует через очень специальный трансформатор, которым и самим можно, как кистенем, глушить бегемотов.

Книги, которые я перечитал в детстве от корки до корки, увязанные в плотные стопки. Много хороших, надо признать, на все времена и безо всякой претензии, в отличие от маминых джойсов и спенсеров. По сути, это все для меня и было заведено. Дед к литературе относился с подозрением, как и положено кондовой глухоманной деревенщине. Хэмингуэя держал полное собрание, но в основном из лирических воспоминаний, как однажды с ним подрался. А за упоминание постмодернизма от него можно было и по шее выхватить. Может, Фирзаила подсадить на классику? Ему полезно будет узнать, по ком у нас тут звонит колокол. Ладно, пока не к спеху, будет нужно – еще раз заскочим.

Коробка с фотографиями, уложенными плотной стопкой. Даже переворачивать не буду, некогда сентиментальничать. Коробка с рукописями – или, вернее, широким ассортиментом тетрадей и пачек исписанной бумаги. Наследие моего прадеда, русского офицера, которого я сам не застал – он писал мемуары на неудобоваримых языках, причем английский хоть и знал, но полагал для своих целей малопригодным. Пускай фон попробует почитать, лично мне в последнее время боязно стало за внутричерепное давление, нагнетаемое избытком информации. Коробка с дедовскими курительными трубками. Среди них попадаются и дорогущие, в основном дареные. Мне ни к чему, да и образ жизни для них надо иметь соответствующий. Это сигаретку можно затянуть на бегу, а с трубкой как расчехлишься, так на час к месту приколочен. Коробка с бабкиными побрякушками – никогда в нее не лазил и сейчас не собираюсь. Шляпы. Вот мой слауч с одним обвислым, а вторым загнутым к тулье полем. Вообще надо бы озаботиться касками для всей компании, но лучше взять то, что есть – не от пули, так хоть от солнечного удара. Забрал шляпу, нахлобучил. Для моих инородцев тут, впрочем, ничего нету – у одного башка слишком уж крупная, а у второго, наоборот, мелкая. Вот разве что дедовскую полевую кепку для Мика прихватить? Будет повод его пристрелить, если потеряет. Взял, закинул в кузов пикапа, не покидая комнатки.

Походные рюкзаки. Два больших туристических, с анатомической подвеской – мы с фоном ходили в тренировочный поход на неделю. Три разнокалиберных поменьше, включая отцовский тропический, привезенный из Вьетнама. В одном из больших – туго спеленутая палатка. О ней воспоминания самые неприятные – она всю жизнь продувалась и протекала, но дед упорно отказывался ее менять. Я ведь ему привозил новую, хорошую, но тут ее не вижу. Неужели выкинул? Ну, как бы то ни было, а на эту я не позарюсь, так что ее на груду коробок, а рюкзаки в кузов. Не хочу сейчас думать, какой пригодится больше, возьму все, а там определимся.

Дальше дело пошло веселее, поскольку нашлась одежда. Отцовский охотничий комплект легко опознался по текстуре – он у нас один горячий поклонник мультикама. Для наших здешних зеленых лесов выбор, пожалуй, странноватый, но у него свои причины – когда тебя постоянно швыряет по миру, привыкаешь подбирать варианты более-менее универсальные. Да и в лес он, как мне всегда казалось, ходит больше для души, воздухом подышать, никакого охотничьего азарта. Может, когда выйдет в отставку и затоскует по атакам и по смертям… а пока так, за компанию. Вот этот костюмчик я и прихвачу для нашего рыжего приятеля, должен налезть. Оранжевый охотничий жилет пускай остается на месте. Захочет обозначиться – пускай просто куртку задерет и пузо покажет, оно примерно такое же светоотражающее. Ботинки отцовские меньше моих, так что никому не пригодятся. А вот и мои вещички, которые я тут держу на случай, когда вдруг судьба неожиданно занесет. Жаль, совсем детские вещи давно повыкидывали, пригодились бы для эльфа.

Нашел неприметные маршрутные штаны с обилием карманов, пару футболок, пару курток – одну в том же кадпатовском окрасе, вторую в обычном хаки. Самое главное – стоптанные кроссовки, которые я всегда предпочитал тяжеленным берцам. Сразу и переоделся, а то костюм, снятый с дохлого парня – это, поверьте мне, вовсе не мило, все время такое чувство, что по телу незнакомые блохи бегают. А вторую куртку и футболку прихвачу для Мика, а то он своим гавайским обликом будет внушать встречным мысли неподобающие. Нам оно не надо. Самим встречным тем более.

От натертых ног сразу пришло горячее спасибо, и трофейные бейтсы я с наслаждением запулил в дальний угол каморки. Вот, так жить уже можно! Заодно стащил наплечную кобуру (старомоден я, да и пистолет ношу не современный легковесный, чтобы позволить ему перекашивать пояс) и тоже забросил в кузов. Все равно с разгрузкой ее толком не надеть. Пистолет пока пришлось запихать под ремень. Возьму еще дедовскую длинную штормовку, если ей подвернуть рукава – сойдет Фирзаилу за плащ-палатку. Его собственная роба разве что на неделе высокой моды шока не вызовет.

Несколько ножей, сваленных в отдельную коробку, я вынес в кузов прямо в ней. Там разберемся, какой для чего, ножу всегда применение найдется. В другой коробке нашлись все три дедовских револьвера – он почти сорок лет проработал геологом, им подобные штуки положены чуть ли не штатным расписанием. Самый старый – еще прадедовский веблей МК6 четыреста пятьдесят пятого калибра, прошедший Первую Мировую, моя первая и любимая игрушка. Для ребенка он был, конечно, неудобно велик и непомерно тяжел, да и, само собой, не заряжен, но удовольствия доставил просто море. Потом двадцать седьмой смит-вессон, вставший на вахту после дедова возвращения со Второй и оттрубивший почти тридцать лет, и последним в восьмидесятых годах появился ругер редхок. Первые два, хоть и выглядят ухоженными, довольно сильно изношены, а последний почти новый, из него и стрелять-то почти не пришлось – дед вскоре после его покупки вышел на пенсию, утратив привилегию, и дальше по лесам шастал исключительно с винтовкой, как все нормальные люди. Взять? А зачем? Рыжего нам есть, чем оснастить, а мне и так неплохо. Нет, лишнего нам не надо. Это старый рюкзак можно выбросить, если деть будет некуда, а такая хорошая вещь пусть лучше в сохранности лежит.

Бинокль, старенький бушнелловский, безо всяких новомодных дрючек типа лазерного дальномерения, по степени потертости и качеству картинки – такое впечатление, что из времен отцовой службы во Вьетнаме. Значительно лучше, чем ничего, хотя вот его заменить придется при первой же возможности на что-нибудь поновее, с просветленными линзами и конской светосилой. Ситуации, в которых хороший бинокль ценнее любой винтовки, далеко не редкость. Это даже не в кузов, а в кабину, со всей осторожностью.

Ну вот и остались у меня неразобранными только большие оружейные ящики, самое, так сказать, вкусненькое. Сейчас я…

…сейчас я убью кого-нибудь, ответственного за сохранение таких важных вещей. Или просто кого-нибудь, кто подвернется под руку.

Два помповых дробовика двенадцатого калибра. Один двадцатого, на нем я стрелять учился. Одна, две, три, четыре винтовки. Три из них – времен второй мировой: немецкий восьмимиллиметровый маузер, путем немалых ухищрений вывезенный дедом при возвращении из Европы, наш местный «росс» с затвором прямого хода и местного же разлива энфилд № 4. Им всем лет по семьдесят. Патроны под них еще выпускаются, но нет никакой гарантии, что первым же выстрелом не разорвет уставший за годы ожидания ствол. И четвертая – словно в насмешку оставленный сэвидж в калибре 22–250 со скромной малократной оптикой. Достойная находка для того, кто собирается идти священной войной на хорьков и сусликов.

Вот вы, значит, как.

Невзирая на волну негодования, которая быстро и энергично поднималась в душе, ворота ячейки я аккуратно запер. Залез в кабину. Сделал глубокий вздох. Спокойно, Мейсон, спокойно. Не заводись. Вряд ли тут что-то пропадает с концами. Сейчас поедем, зададим пару наводящих вопросов, что-нибудь да отыщется.

Сдал назад, царапнув гипсокартонную стенку склада. Так вам и надо, ворюгам, я еще вернусь с гранатометом, если Мик его до тех пор не использует.

К тому моменту, как я добрался до комендатуры и выскочил на тротуар, успел немного отдышаться и успокоиться, так что дверь по-цивильному открыл, вместо того чтобы выбить вместе с рамой. И обратился к Деннису, чья лысина поблескивала за дальним столом рядом с курчавой макушкой Чарли, почти вежливо:

– Дяденька комендант, а вот вы не в курсе, какая (какая-то) (кем-то) (куда-то) (что-то) (еще и такая) (кто-то) (что-то) эти (какие-то) (кого-то), в смысле (кого-то), то есть, тьфу, винтовки?

А хорошо у них тут, знаете. Кофейком вкусно пахнет. Айрин на диванчике как раз прихлебывала из небольшой фаянсовой чашечки. Красивая она, когда молчит и не дергается. При моем эпичном появлении она поперхнулась, выпучила глаза и, не удержавшись, с треском извергла мощный кофейный фонтан прямо перед собой, забрызгав конференц-зал аж до середины. Знаю, знаю, я неотразим.

Деннис укоризненно покачал головой.

– Ты б хоть девушки постеснялся, что ли.

– Девушка может мне… – ладно, постесняюсь запоздало. Прикинемся вменяемым, пока он не встал в отпорную стойку. – Много чего хорошего мне может сделать девушка, но на данный момент меня все же больше занимает озвученный вопрос. У вас тут что, отменили частную собственность? Куда делись винтовки, Деннис?

– Сам себе можешь всякого хорошего, – не преминула откликнуться девушка, кокетливо погружая нос в чашку.

– Нет, не отменили. Но кое на какие жертвы ради общего блага пришлось пойти всем, и Тедди, кстати, совершенно против этого не возражал.

– Вот не надо мне рассказывать, что старый бродяга проникся идеей добра и любви и раздал свою любимую коллекцию страждущим.

– Нет, конечно. Да и нужды не было. Пока он был с нами, он своим оружием сам распоряжался. Сам выбирал нужное, сам другим одалживал, когда надо. А вот после того, как его не стало, а наследники, желающие вступить во владение, не объявились, я принял его вещи на баланс комендатуры. Чему применения не нашлось – то пошло на склад, а оружие, которое может нам тут пригодиться – в наш городской арсенал. У меня тут все по пунктам расписано, – Гламберг пошелестел бумагами на столе и вытащил один из листков. – Что, кому, куда. Как знал, что прибежишь всклокоченный, распечатал заранее. Можешь ознакомиться, можешь даже заявку написать на получение из арсенала обратно в частную собственность, имеешь право, но я тебе сразу отказ выдам, предупреждаю честно. Можешь обжаловать в Комиссии по Военному Положению, но будет одна морока.

– Почему это отказ?

– Да потому что приоритеты. Ты вот один… или не один, но тебя немного, да и черт тебя знает, кто ты такой – оставаться не собираешься, а к кому в конечном счете прибьешься, это вилами на воде писано. Может, в бандиты подашься или вот как те парни, – Деннис очень выразительно махнул рукой, – Тоже бросишься отделять очередной кусок земли под свою личную конституцию. А у меня здесь больше тысячи человек, их защищать приходится от таких напастей, про какие в учебниках не пишут. Так что для меня как божий день ясно, что серьезное оружие нужнее в городском арсенале для общественных нужд, чем у тебя в багажнике для твоих частных. Это нечестно, согласен, но за людей я отвечаю, так что пусть будет нечестно, зато население в безопасности.

Вот скажи мне, ты, кто мне такую судьбу прописывает – что за отношение к герою? Разве у популярных авторов не иначе? Разве их герои вынуждены мыкаться, отвоевывая то, что их по праву? Разве им не должны доставаться по поводу и без награды и бонусы, премии за каждого подстреленного, благодарности за каждого перееханного, одобрение за каждого стукнутого? Разве не находят они во вскрытых заначках предметы исключительно нужные, отличного качества, в идеальном состоянии и люксовой комплектации? Разве представители грозных силовых и правительственных инстанций, которые не заведомые враги, не строятся к ним в очередь, дабы предложить без стеснения пользоваться их ресурсами, взамен же взыскуя лишь чисто условной лояльности? Да и напарники героям разве не для того даются, чтобы поддерживать их метким огнем и отточенными навыками? Почему именно мне достались вот эти недотепы и нытики, которые на меня таращатся с гадливыми ухмылками типа «ну что, съел»?

Пошли вы все. Сироту каждый норовит обидеть.

– Дай сюда, – потребовал я мстительно и выхватил у Денниса предложенный листок. Дежа вю. А что же я вспомню? Усмешку на гадком чиновном лице, свою неуклюжую спешку и глупую ярость в конце… И Федры не увижу. Какой такой Федры? Расиновской? Читал, не торкнуло. Откуда и зачем все это в башку лезет?!

– На здоровье, – откликнулся комендант издевательски ровным голосом и вернулся к прерванной беседе с Чарли. Тот ему, оказывается, перечислял своих родственников для поиска. Чтоб ты надорвался на такой работе, Деннис, тем более что это вполне реально – у мамаши Барнет сестер на целый церковный хор. И все толстые.

Листок, как оказалось, и впрямь содержал полный перечень всего, чего я не досчитался в на складу. Может, и не пропало ничего, кто их знает. Считать ли пропавшим то, что формально не потеряно, но не может быть немедленно получено?

Две винтовки триста восьмого калибра. Изъяты в пользу гражданского ополчения. Ну допустим. Решение разумное – патрон стандартный, с одних армейских складов им можно всю страну снабдить, даже не обращаясь к бесконечному коммерческому ряду. Лично я бы на них и не позарился – в этом калибре штурмовые винтовки интереснее болтовых охотничьих. Тридцать-ноль шесть, туда же. Пускай, на оленей я все равно не собирался. Винтовка двести двадцать третьего калибра – выделена для обучения начинающих. Разумно.

– Винтовка моссберг двадцать второго калибра, – зачитал я вслух. – Не подумай, что мне жалко, но что значит «ориентирована на нужды специального назначения»? Растите спецназ с детского сада?

– Очень тихая, совершенно без отдачи, – охотно пояснил Деннис. Кажется, мое проклятие начало сбываться, перечисление модельного ряда тетушек Барнет потихоньку лишало его кислорода. – На короткой дистанции точная. Очень много патронов. Очень дешевых. Все вместе – просто конфетка.

– И кого вы из нее стреляете? Крыс?

– Пойдут крысы – и их постреляем. А пока была всего одна оказия – через Зияние вывалилась целая лавина слизняков. Здоровых таких, ну, как для слизня-то, – Деннис показал мясистую ладонь. – Вот таких примерно. Мерзкие – жуть, и как-то добрались до крайних домов. Так вот их этими двадцать вторыми три дня выкуривали, очень их славно разрывало и лопало. Ну и так, по случаю, всякая мелочь иногда шмыгает – из нормального калибра ты весь поселок переполошишь, а этой чпокнул аккуратно и радуйся.

Отболтался, расхититель. Ладно, смотрю дальше. Винтовка калибра триста винчестер магнум, с оптическим прицелом Меопта, передана боевому ополчению в качестве эрзац-снайперской. Допустим. Да бог с ними, с этими разнообразными, я в них все равно не так чтобы хорошо разбирался, мне бы судьбу серьезных калибров прояснить.

Вот, пожалуйста: винтовка Ругер в калибре.416 Rigby. С такой уже и на слона можно, небось и гаракху она покажется неприятной. Куда делась? Передана на усиление патрульной группы боевого ополчения. Семидесятый винчестер калибра.375 H&H. Опять специальное назначение. Тоже по слизнякам? Большие должны быть слизняки, побольше коровы. Пятьсот пятый гиббс – специальное назначение. Шутят они, что ли? Уэзерби Марк V в четыреста шестидесятом – угадайте с одного раза.

– Много у вас, как я погляжу, специальных назначений, – заметил я негодующе. – Скажи честно, из этих специально назначенных хоть кто-нибудь пробовал стрелять гиббсом? Это ж плечо вдребезги, если не так взяться.

Деннис хмыкнул.

– У нас тут, знаешь, не Токио какое-нибудь. Люди крепкие, у многих охотничьего опыта больше, чем ты на свете живешь. А когда на тебя налетает скотина размером с грузовик, одним-единственным плечом пожертвовать бывает за счастье. Гранатометов-то нам армейцы не дают, да и стрелять иногда приходится в городе, аккуратность требуется.

– И много таких налетает?

– Пока всего несколько раз, но нам хватило. Пройдись, как рассветет, по окрестностям, погляди на два дома, которые одна животина снесла до фундамента. Теперь все эти слоновьи погибели у нас в арсенале наготове. А в руки их без нужды я не выдаю, не волнуйся. Вот когда вопрос безопасности будет так или иначе решен окончательно, сможешь их забрать в целости и сохранности.

Когда вопрос будет решен, они мне, пожалуй, уже и не понадобятся.

– Хоть пулемет пока верни! Если бы я знал, что винтовок не найду, хрен бы отдал.

– И не проси. Я же не из вредности! Такие нынешние правила военного положения, меня с должности снимут, если кто-нибудь в Комиссию стукнет, и пойдем вместе на принудительные работы. Могу из арсенала штурмовую винтовку выдать, как обещал. Могу, ладно уж, одну из этих, со спецназначения от сердца оторвать. Надо оно тебе? Своего плеча не жалко?

Нет, своего не жалко, тем более что я не для себя, я все продумываю, чем наш рыжий БТР оснастить. Свинтил бы крупнокалиберный пулемет с армейского хамви, но вишь ты какое дело – все равно же отберут.

– Можешь мою взять, – Айрин пихнула винтовку, прислоненную рядом к стеночке. У нее Г36, укороченная и с куцапым полуторным оптическим прицелом, пережившим даже Отстойник. Совсем неплохая игрушка… но, если готовиться к худшему, именно что игрушка. – Я отсюда пока что никуда двигаться не собираюсь.

– Или мою, – поддержал Чарли бездумно.

– А вот твою и возьму. На всякий случай. Давай патроны.

Я забрал у Барнета фалку, распихал два запасных магазина по брючным карманам и, напоследок посмотрев на Денниса взором, должным означать немой укор, направился на выход. Прямо передо мной дверь распахнулась, и в нее протиснулась пухленькая девица с обильной гривой криво подстриженных разноцветных волос и большущим, аппетитно пахнущим сдобой пакетом в охапке. Первая приятная встреча за долгое время. И девчонка тоже ничего.

– Булочки? – спросилось как-то само собой.

– Круассаны, – так же машинально пискнула в ответ девица. Симпатичная такая, с ресницами и прочим одобряемым мною инвентарем, включая сильно близорукие голубые глаза. Плохое зрение встречных не порок, особенно когда ты так выглядишь, что нормально видящий человек инстинктивно шарахается. Даже причудливая окраска волос, от темнющего у корней через полный радужный спектр до подозрительно розового на концах, впечатления не испортила. Впрочем, целый пакет круассанов хоть кого симпатичным сделает.

– Пойдет.

Я сцапал пакет, который носительница отдала безропотно, и хлопнул за собой дверью. За ней раздались запоздалые звуки возмущения, но как бы не так. Запоздало сообразил, что хватать надо было не пакет, а всю девицу, но не возвращаться же теперь, испортив всякое впечатление. Вот вам, блин, виндикация. Будете знать, как мое наследство разбазаривать.