Генри Сент-Клэр Уайтхед
(1882–1932)
Камин
Пер. с англ. Е. Титовой
Когда гостиница Плантера в Джексоне, Миссисипи, сгорела до основания в памятном пожаре 1922 года, потери для значительной части Юга казались невосполнимыми. До сих пор многие вспоминают о былом великолепии гостиницы. Давным-давно миновали дни, когда виргинская ветчина подавалась здесь не иначе как на закуску к хорошему белому вину; и так как несуразное старое здание было было застраховано на серьезную сумму, владельцы не понесли значительных материальных потерь. Основные потери касались не вещей, а людей — в огне погибли двое известных общественных деятелей, вице-губернатор Френк Стекпул и мэр Кассиус Л. Тернер. Эти джентльмены, находившиеся лишь на пороге старости, в тот день встречались в гостинице с двумя своими старыми приятелями, судьей Варни Дж. Бейкером из Мемфиса, штат Теннесси, и достопочтенным Вальдемаром Пилом, уважаемым гражданином штата Джорджия, из Атланты. Так вышло, что два других южных города тоже облачились в траур: судья Бейкер и мистер Пил также погибли в огне. Пожар случился как раз накануне Рождества, двадцать третьего декабря, и среди множества сочувственных и печальных замечаний, которые последовали за этим кошмарным событием, неоднократно высказывалось предположение, что эти господа устроили своего рода рождественский праздник. Впрочем, этот факт мало что добавлял к всеобщему ужасу и скорби.
По требованию этих важных господ управляющий отеля подготовил меблированную комнату на третьем этаже с большим камином, комнату, долгое время используемую как чулан; однако мэр и вице-губернатор уверяли, что именно это помещение обеспечит желанные удобства четырем добрым друзьям. Пламя, вырвавшееся из камина и распространившееся вопреки безнадежным попыткам мужчин остановить пожар, видимо, загнало в ловушку четверых людей, тела которых в итоге буквально обуглились. Пожар начался, как выяснилось, приблизительно за полчаса до полуночи, когда все в гостинице отошли ко сну. Никто из обитателей дома больше не пострадал от огня; разве что незначительный ущерб был причинен в суматохе при извлечении тел погибших из пылающей огненной ловушки.
Примерно за десять лет до этого прискорбного случая, положившего конец долгой и успешной истории этой знаменитой гостиницы, некий мистер Джеймс Коллендер, прервав свое изнурительное путешествие на Север, очутился в гостеприимном вестибюле гостиницы Плантера и вздохнул с облегчением. Он в течение девяти часов был заперт в душном вагоне поезда. Он устал, хотел есть и пить, к тому же весь перепачкался в саже.
Два улыбающихся носильщика-негра внесли его внушительный багаж, который они доставили с железнодорожной станции в надежде на хорошее вознаграждение; по крайней мере, его можно было ожидать, судя по внешнему виду их состоятельного патрона и приближавшимся рождественским праздникам. Они получили чаевые и оставили мистера Коллендера, когда он заполнял регистрационный бланк.
— Нельзя ли мне занять двадцать восьмой номер? — спросил он клерка. — Там, если я не ошибаюсь, комната с большим камином, не так ли? Мой друг, господин Том Калбертсон из Свитбрая, рекомендовал мне ее на случай, если я остановлюсь здесь.
Номер двадцать восемь был, к счастью, свободен, и новый постоялец скоро в него заселился. Огонь, как и ожидалось, ревел в дымоходе; вскоре господин увлекся приготовлением такой роскоши, как горячая ванна.
После неспешного обильного обеда, каковыми славилась старая гостиница, мистер Коллендер сначала медленно прогулялся через лобби-бар, насладившись хорошей сигарой, потом, не заметив ни одного знакомого, с которым можно было бы поговорить, поднялся в свою комнату, подбавил дров в огонь и приготовился провести вечер в уединении. Вскоре, в пижаме, купальном костюме и удобных тапочках, он расположился в удобном кресле на безопасном расстоянии от огня и принялся читать привезенную с собой книгу. Его обед был поздним, поэтому за книгу он сел уже в половине десятого. Это был «Дом духов» Артура Мэйчена, и вскоре жуткие впечатления от прочитанного захватили господина Коллендера, так как эта замечательная работа превосходила все его предыдущие опыты изучения оккультных текстов. Эта книга производила особенный эффект, она не усыпляла. Мистер Коллендер читал внимательно, вдумчиво; но его размышления прервались, когда раздался внезапный стук в дверь.
Мистер Коллендер перестал читать, отметил место, на котором остановился, и поднялся, чтобы открыть дверь, удивляясь, кому он мог понадобиться в столь поздний час. Проходя мимо бюро, он взглянул на часы и был еще более удивлен, заметив, что уже половина двенадцатого. Значит, он читал приблизительно два часа. Он открыл дверь и снова изумился, не обнаружив никого в коридоре. Он перешагнул через порог и огляделся по сторонам. Заметив какое-то движение в обоих концах коридора, вдали от двери, мистер Коллендер, который не раз упражнялся в объяснении очевидного, мгновенно нашел подходящий ответ. Постоялец из двухместного номера, решил мистер Коллендер, поздно вернулся и просто ошибся комнатой; он постучал, чтобы предупредить соседа о своем возвращении. Затем, поняв, что стучится не в ту дверь, человек скрылся за поворотом коридора, чтобы избежать нелепых объяснений!
Мистер Коллендер, улыбаясь этой своей мысли, вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. Какой-то господин сидел в кресле, которое он только что оставил. Мистер Коллендер быстро остановился и уставился на незваного гостя. Человек, занимавший его удобное кресло, был немногим старше его самого, приблизительно лет тридцати пяти. Он был высок, хорошо сложен и очень хорошо одет, хотя, окинув его беглым взглядом, господин Коллендер заметил что-то неуловимо странное в одежде. Мужчины оценивающе рассматривали друг друга в тишине на протяжении нескольких секунд, а затем мистер Коллендер вдруг понял, что было не так во внешности незнакомца. Он был одет по моде пятнадцатилетий давности, в стиле конца девяностых. Никто уже не носил таких высоких воротников на булавке и таких огромных многослойных галстуков, которые скрывали все признаки белья, за исключением тонкого края. Этот галстук на незнакомце был круглым, безупречным и крепился к одежде при помощи пары больших круглых резных черных пуговиц.
Даже не поднявшись с кресла, странный господин, сложив руки на груди, нарушил тишину голосом, в котором отчетливо слышалось недовольство:
— Должен перед вами извиниться, сэр. Надеюсь, вы выслушаете мои объяснения. Эта комната имеет для меня особое значение. Вы все поймете, если позволите мне говорить дальше, но пока я ограничусь вопросом: позволите ли?
Речь велась в такой искренней и располагающей манере, что мистер Коллендер не мог позволить себе прервать говорившего.
— Хорошо, сэр, пожалуй, будет лучше, если вы продолжите, как предлагаете. Признаться, я весьма озадачен тем, как вы сюда попали. Единственный проход — эта дверь, но клянусь, через нее никто не входил. Я услышал стук, подошел к двери, но там никого не было.
— Мне представляется, что будет лучше, если я начну с самого начала, — рассудительно заметил неизвестный. — Факты будут несколько необычны, как вы увидите в процессе моего рассказа; тем не менее иначе я едва ли оказался бы здесь в этот поздний вечерний час и злоупотребил бы вашим гостеприимством. Уверяю вас, что все это не пустая шутка.
— Продолжайте, сэр, разумеется, — перебил мистер Коллендер; его любопытство все возрастало. Он пододвинул другое кресло и уселся обок камина, напротив незнакомца, который сразу же начал свое объяснение.
— Мое имя Чарльз Беллинджер, этот факт я бы любезно попросил вас отметить и сохранить в памяти. Я приехал из Билокси, это вниз по заливу, и, в отличие от вас, я южанин, уроженец штата Миссисипи. Как видите, сэр, мне кое-что о вас известно, или, по крайней мере, я знаю, кто вы.
Мистер Коллендер кивнул, незнакомец ответил жестом, указывая на то, что он переходит к делу.
— К этому я могу добавить еще кое-что, чтобы сразу ответить на некоторые вопросы. Хотя само по себе это прозвучит несколько необычно, но вообще-то я мертв.
При этом поразительном заявлении мистер Беллинджер заметил изумление на лице мистера Коллендера, улыбнулся обнадеживающе и снова стал делать выразительные жесты, используя свое молчаливое красноречие.
— Да, сэр, то, что я говорю вам, чистая правда. Я ушел из жизни прямо в этой комнате, в которой мы сейчас сидим, почти шестнадцать лет тому назад. Моя смерть произошла двадцать третьего сентября. Послезавтра исполняется ровно шестнадцать лет с того дня. Я пришел сюда в этот вечер с твердым намерением рассказать вам факты, в том случае, конечно, если вы готовы меня выслушать и повременить со скорыми суждениями относительно моего здравомыслия. Это я стучал в вашу дверь, и я прошел сквозь нее и, если можно так выразиться, сквозь вас, мой дорогой!
В тот день ближе к вечеру, как мне припоминается, я прибыл в гостиницу в компании мистера Френка Стекпула, моего знакомого, который все еще живет здесь, в Джексоне. Я встретил его, как только сошел с поезда, и пригласил пойти со мной сюда пообедать. Так как он холостяк, колебаний не последовало, и мы пошли. Сразу же после обеда мы встретили в лобби-баре еще одного человека, которого зовут Кассиус Л. Тернер, тоже из Джексона. Он-то и предложил сыграть в карты и пригласить еще двух джентльменов для полной партии. Я пригласил их всех пройти в мою комнату, а Стекпул и я пришли сюда заранее, чтобы приготовить все необходимое для вечера игры в покер.
Вскоре после этого прибыли господин Тернер и два других джентльмена. Одного из них звали Бейкер, а другой из них был Вольдемар Пил из Атланты, штат Джорджия. Полагаю, вам знакомо его имя, я на это и рассчитывал. Мистер Пил сейчас очень значительный человек. Он далеко ушел с тех пор, как мы не виделись. Если бы вы лучше знали этот город, вы бы поняли, что Стекпул и Тернер тоже очень важные персоны. Бейкер, который живет в Мемфисе, штат Теннесси, также хорошо известен в своем кругу.
Пил, как оказалось, был зятем Стекпула, чего я заранее не знал, и вообще все четверо были очень хорошо знакомы между собой. Я был представлен двум новоприбывшим господам, и мы начали играть в покер.
Мне трудно это объяснить, но, поскольку я был и хозяином, и новичком партии одновременно, мне везло, и я стабильно побеждал с самого начала. Мистер Пил проигрывал больше всех, и, хотя на протяжении вечера он сидел, сжав губы, не проронив ни слова, было ясно, что он очень тяжело переживает свои значительные потери.
Вскоре после одиннадцати часов случился очень неприятный инцидент. Я никак не мог ожидать, что нахожусь в кругу не джентльменов. Больше остальных, как видите, я знал Стекпула, но и с ним мое знакомство было только случайным. Так вот, в тот момент, я припоминаю, начался джекпот. Во второй раунд я вошел с парой королей и парой четверок. Понадеявшись на счастливую руку, я сбросил четверки с нечетными и остался с парой королей в ожидании третьего раунда. Удача была на моей стороне. Мне достался не только третий король, но еще и пара восьмерок. Так что я полагал свои карты лучшими, и, когда в двух раундах все остальные сложили свои карты, поединок начался между Пилом и мной. Пил, я заметил, тоже скинул три карты, и все шло к тому, что я его побью. Я вынудил его вскрыть карты, и, когда он раскрылся, в его руках было четыре четверки! Понимаете? Он подобрал мои скинутые карты.
Желая уличить Пила при любом удобном случае, я сразу же объявил о своих подозрениях, поскольку как иначе обвинять соседа по карточной игре в мошенничестве, особенно здесь, на Юге? Возможно, так и было, по крайней мере, маловероятно, чтобы мои подозрения были ошибкой. Конечно, дилер мог случайно положить скинутую карту на стол, но весь вечер он раздавал карты последовательно, без путаницы. Подразумевая, что считаю все это не более чем ошибкой, я сразу же предложил передать внушительный выигрыш, который вообще-то принадлежал мне, в руки следующего победителя. Во время своей речи я приподнялся со стула, но не успел никто и слова сказать, как Пил через стол наклонился и ударил меня острым охотничьим ножом, который я даже не смог заметить у него в руках — настолько стремительными были его движения. Он ударил снизу вверх, по наклонной, и лезвие, войдя в мое тело прямо под ребро, разрезало правое легкое надвое. Я медленно упал поперек стола и в течение нескольких секунд кашлял, а затем почти бесшумно умер.
Сам момент перехода был до некоторой степени болезненным. Казалось, будто неотъемлемая часть меня — моя душа — вдруг резко, в одно мгновение, отделилась от той деформированной вещи, которая неуклюже лежала ничком среди беспорядка на столе; эта вещь называлась моим телом. И тело больше не шевелилось.
Потом то, что продолжало быть мной (хотя оно, конечно, отделилось от того, что было средством выражения меня, от моего тела), непрерывно осознавало происходившее и следило за тем, что случилось далее.
В течение нескольких мгновений стояла полная тишина. Потом Тернер хриплым напряженным голосом прошептал Пилу: «Теперь сам расхлебывай, ты, невообразимый дурак!»
Пил молча сидел, нож, который он машинально вынул из раны, все еще оставался в его руках, и то, что было моей кровью, медленно капало с него и постепенно высыхало, потому что падало на рассыпанную колоду карт. Затем, спокойно и без долгих разговоров, Бейкер взял ситуацию под контроль. На протяжении вечера он оставался очень спокойным и вел весьма сдержанную игру.
— Дело требует тщательной обработки, — произнес он медленно, — и, если вы последуете моему совету, думаю, это можно превратить в простое исчезновение. Беллинджер приехал из Билокси. Его здесь не знают.
Затем, поднимаясь и концентрируя всеобщее внимание, он продолжал:
— Сейчас я спущусь вниз, в кухню, ненадолго. Пока я хожу, держите дверь запертой и сидите тихо, приберитесь в комнате, оставьте это (он указал на мое тело) там, где оно лежит. Ты, Стекпул, расставь мебель в комнате приблизительно так, как она стояла, когда ты пришел сюда. Ты, Тернер, разведи огонь посильнее. Подожди, не сейчас. — Он бросил взгляд на Пила, который начал нервно оттирать кровь с ножа обрывком газеты; и с этим таинственным замечанием судья скрылся за дверью.
Двое названных, казалось, несколько ошеломленные произошедшим, тихо занялись порученными им делами. Пил, который не мог отойти от стола, продолжал бросать на него взгляды и постоянно переставлял стулья, поправлял их, а потом собрал карты и другие остатки со стола и швырнул их в ярко пылавший огонь, в который Тернер быстро подкидывал свежие дрова.
Через несколько минут Бейкер вернулся, так же бесшумно, как и ушел, и, после того как осторожно закрыл дверь и приблизился к столу, собрал трех других вокруг себя и достал из-под полы пальто громоздкую и наскоро собранную пачку газет. Затем он развернул пачку; внутри лежали три больших кухонных ножа. Я видел, как Тернер весь побелел, как только идея Бейкера стала доходить до него. Теперь все поняли, что Бейкер имел в виду, когда посоветовал Пилу подождать с чисткой охотничьего ножа! По-видимому, этот план, который он задумал, часто применялся на практике. Тело — corpus delicti (состав преступления), так, полагаю, вы, люди закона, называете его — было крайне неудобным. По крайней мере, Бейкер ясно осознавал, что не должно быть никакого corpus delicti!
Он вел поспешный, на пониженных тонах, разговор с остальными; выслушав его, даже Пил отшатнулся. Я не буду передавать весь разговор вам. Вы и так уже отгадали, что Бейкер спланировал. В камине трещал огонь. Именно он являлся средством, которое уж точно не должно было оставить никакого corpus delicti в комнате, когда все уйдут. Без такого доказательства, как само тело убитого, не последовало бы, как вы, разумеется, понимаете, и никакого судебного преследования, ибо не было бы ни единого доказательства, что преступление вообще совершено. Я должен был просто «исчезнуть». Он предвидел все это и даже возможность, которую предоставлял камин для исполнения плана, — все сразу. Но пламя было хоть и большим, но все же недостаточно сильным, чтобы полностью поглотить человеческое тело. Вот чем объяснялось спешное и таинственное посещение кухни. Мужчины оглядывались друг на друга. Пил ощутимо дрожал, пот струился с лица Тернера. Стекпул казался неколебимым, но я успел заметить, как тряслась его рука, когда он потянулся за одним из огромных мясницких ножей, к тому же он был первым, кто отвернул голову, когда Бейкер, сам бледный и с каменным лицом, осторожно взялся за первую окоченевшую руку.
В ту ночь камин горел, как сегодня, — за полтора часа не осталось ничего от corpus delicti, за исключением зубов.
Бейкер, казалось, все продумал. Когда огонь уже изрядно прогорел, уничтожив половину того, что в него складывали по частям, он подбросил топлива и стал сжигать сердце, положив его на остатки костей, которые не сгорели с первого раза. В итоге все доказательства преступления были уничтожены. Как будто бы меня никогда и не существовало! Моя одежда, конечно же, тоже была сожжена. Когда эти четверо, уже измученные своими ордалиями, закончили процесс сожжения, они еще раз прибрались и расставили мебель в комнате. Множество газет, принесенных ими в карманах пальто, были использованы для очистки стола. Ножи, включая нож Пила, тщательно вычистили и вымыли, а воду, вылившуюся из раковины, полностью собрали. На ковре не осталось ни капли крови.
Мой немалый выигрыш, и чеки, и валюту — все, что у меня было, — эти жулики хладнокровно разделили между собой, и только в этот короткий отрезок времени они считали меня реальным. Затем возникла проблема распределения других вещей, мне принадлежавших. Это были часы, складной карманный нож и несколько старых брелоков, доставшихся мне от моего деда, которые я привык носить на цепочке в другом кармане, не в том, в котором я носил часы. Еще оставались мои запонки, булавка для галстука, два кольца и, наконец, мои зубы. Последние были отложены в сторону Бейкером, когда он осторожно перемешивал тлеющие угольки после первой части аутодафе.
В этой точке рассказа мистер Беллинджер остановился и в задумчивости поправил волосы на макушке своей выразительной рукой. Коллендеру удалось наконец разглядеть то, что он до этого не улавливал: у его гостя были необычайно длинные, тонкие руки, очень мускулистые. Это были руки художника, руки решительного и активного человека. Коллендер еще заметил, что указательные пальцы были почти такой же длины, как и средние.
Коллендер, не способный ответить на вполне естественный вопрос — кто же все-таки перед ним и почему этот человек излагает столь необычную историю так спокойно и убедительно, — с величайшим интересом рассматривал эти руки, говорившие о силе характера. Мистер Беллинджер тем временем продолжал рассказ:
— Затем они стали обсуждать, как бы избавиться от всех этих вещей. Сошлись на том, что раз уж нельзя их попросту сжечь, то нужно спрятать. Если бы я был одним из них, я бы непременно настоял на том, чтобы выбросить вещи в реку при первой же возможности. Один из них мог бы без малейшего подозрения и чрезвычайно легко вынести их из комнаты, в которой они находились, но этому простейшему плану не суждено было сбыться. Вероятно, их изобретательность иссякла после совершения ужасного дела, и они более всего желали в тот момент побыстрее отсюда выбраться. Поэтому они сумели только спрятать эти безделушки, а само место выбрано было случайно. Они воспользовались способом, который мне не нужно описывать, потому что я лучше вам все покажу.
Мистер Беллинджер поднялся и направился в угол комнаты, за ним последовал изумленный Коллендер. Беллинджер указал прямо в угол.
— Хотя сейчас я и выгляжу как живой, — заметил он, — вы, вероятно, понимаете, что все происходящее подчиняется действию строгих законов физики, в том числе я и мои силы. Я неспособен совершать какие-то реальные действия. Скорее всего, я лишился этой способности после того, как постучал в дверь, но как по-другому было оповестить вас о моем присутствии… Вы окажете мне большую любезность, если приподнимете ковер вот в этом месте.
Мистер Коллендер подхватил дрожащими пальцами угол ковра и потянул. Гвозди после нескольких сильных рывков поддались, и ковер стал отрываться от пола; внизу обнаружился большой кусок тяжелого олова, упиравшийся в старую крысиную нору.
— Не могли бы вы отодвинуть и металл, пожалуйста, — попросил мистер Беллинджер. Справиться с куском олова оказалось труднее, нежели с ковром, но мистер Коллендер, теперь вконец заинтригованный, довольно быстро справился и с ним, хотя и ценой двух сломанных лезвий карманного ножа. Следуя дальнейшим распоряжениям Беллинджера, отдаваемым с помощью жестов, он обнаружил и извлек сверток, который, как оказалось, был сделан из подкладки кармана брюк. Ткань обветшала и разваливалась, мистер Коллендер аккуратно положил ее на стол. Затем, развернув сверток, он обнаружил те самые вещи, которые назвал Беллинджер. Круглые запонки лежали с краю, и в тот момент, когда они оказались у него в руках, он посмотрел на запястье господина Беллинджера. Тот улыбнулся и сорвал свои запонки, и Коллендер снова обратил внимание на его особенность — длинные, мускулистые пальцы особенно выделялись сейчас, в ярком свете электрической лампы. Обе пары запонок были абсолютно одинаковыми.
— Возможно, вы будете так любезны и примете эти вещи от меня в подарок, собрав всю коллекцию, — предложил Беллинджер. Затем добавил, потому что Коллендер, как это ему было свойственно, сомневался: — Возьмите их, дорогой, возьмите их без колебаний. Они мои, и я отдаю их вам!
Коллендер подошел к платяному шкафу, где висела его одежда, и положил сверток в карман пиджака. Когда он вернулся к камину, его гость снова сидел на своем месте.
— Надеюсь, — сказал он, — что, несмотря на исключительность — я бы даже сказал, странность — моего рассказа и в особенности того утверждения, с которого я решил его начать, вы все же мне доверяете. Редко можно столкнуться с изложением тех событий, о которых я поведал вам, не так ли? К тому же далеко не каждый, а только, с позволения сказать, избранный сможет вынести пространную беседу с человеком, который вот уже шестнадцать лет, как мертв.
Моя цель, возможно, уже предстала перед вами во всей своей простоте. Эти люди избежали всех последствий своего злодеяния. Они — думаю, вы не будете этого отрицать — просто четверо отъявленных негодяев. Они на свободе, они занимают ответственные, важные посты, они солидны, им доверяют. Вы — юрист, человек высоко профессиональный и просто честный. Посему позвольте спросить, предпримете ли вы какие-либо меры, чтобы установить справедливость? Вы, должно быть, способны повторить основные моменты моего рассказа. У вас даже есть доказательства в виде тех вещей, которые сейчас лежат в вашем кармане. Факт моего исчезновения известен. В то время было много шума вокруг этой истории, но ее так никто и не объяснил. Существует книга регистрации в отеле, которая доказывает, что я был здесь в тот день, и будет не сложно доказать, что эти мужчины были со мной в одной компании. Но прежде всего я смею надеяться, что для вынесения обвинительного приговора хватит простого пересказа моей истории в присутствии этих четверых, должным образом вызванных в суд. Просто повторите все, что я рассказал вам; это подтвердило бы их вину и удовлетворило бы любого судью или присяжных. Они стали бы просить о помиловании и унижаться в подлом суеверном страхе задолго до того, как вы закончили бы свое описание. Или же троим из них можно было бы организовать очную ставку, сообщив, что четвертый уже сознался. Возьметесь ли вы за исправление этой мучительной несправедливости, мистер Коллендер, и тем самым даруете успокоение моему праху? Ваша профессиональная обязанность, состоящая в поддержании справедливости и расследовании правонарушений, в сочетании с вашим характером, должны заставить вас согласиться.
— Я сделаю это, обещаю от всего сердца, — ответил Коллендер, протягивая свою руку. Но, до того как его собеседник успел пожать ее, вновь раздался стук в дверь гостиничной комнаты. Немного испуганный, Коллендер подошел к двери и распахнул ее. Служащий гостиницы напомнил ему, что он просил постучаться к нему, и как раз настал указанный час. Мистер Коллендер поблагодарил служащего, подал ему чаевые, а когда вновь обернулся, то обнаружил, что находится в комнате один.
Он приблизился к камину, присел и принялся пристально смотреть на тлеющие угли за решеткой. Затем он встал, подошел к платяному шкафу и ощупал карман пальто в поисках свидетельства того, что он просто спал; его рука наткнулась на мешочек из подкладки брючного кармана. Он выложил на стол во второй раз за это утро те вещи, которые были в мешочке.
После раннего завтрака мистер Коллендер попросил разрешения взглянуть на книгу регистрации за 1896 год. Он обнаружил, что Чарльз Беллинджер из Билокси был зарегистрирован в ней после полудня двадцать третьего декабря, и его поселили в комнату номер двадцать восемь. У него больше не было времени для дальнейших запросов, и, поблагодарив услужливого клерка, мистер Коллендер поспешил на железнодорожную станцию, чтобы продолжить свое путешествие на Север.
На протяжении поездки его мысли были заняты только этим странным случаем. В конце концов он всерьез обеспокоился.
Как только ему позволили профессиональные обязанности, он начал делать запросы, отыскивая тех людей, имена которых глубоко запечатлелись в его памяти. Но он был вынужден прервать поиски, так как небывалое количество юридических дел требовало его незамедлительного внимания. Он знал, что этот этап карьеры исключительно важен для его будущего; он старательно трудился нал делами клиентов. Усердие было вознаграждено рядом заметных профессиональных успехов, его репутация значительно укрепилась.
Чрезмерная занятость не могла не заглушить тех сильных впечатлений, которые остались после приключения в номере отеля, и содержимое кармана брюк пребывало нетронутым и запертым в его сейфе в то время, как он занимался делами нефтяной корпорации Рокленда, боролся и подавал апелляции в ходе известного судебного разбирательства между Бернетом и Де Кастро и прочее.
Именно в погоне за доказательствами по вышеназванному делу служебные обязанности и привели его снова на Юг. Получив искомые подтверждения, он направился домой и снова нашел целесообразным прервать свою длинную поездку на Север именно в Джексоне. До тех пор пока он не стал расписываться в книге регистрации посетителей, Коллендер даже не задумывался, что в тот день было двадцать третье декабря, дата, напрямую связанная с необыкновенным рассказом мистера Беллинджера.
На сей раз он не попросил поселить его в какую-то определенную комнату. Он ощущал смутное предчувствие, что его ожидает возмездие за какую-то небрежность, — чувство, изредка возникавшее в далеком детстве. Он улыбался, но эти странные мысли быстро сменились мрачными ожиданиями, которые он никак не мог отбросить; они появились в тот момент, когда по странному стечению обстоятельств ему снова предоставили номер двадцать восемь — комнату с камином. Коллендер подумал было попросить другой номер, но не смог найти ни одного рационального объяснения. Он расписался и ощутил, как забилось сердце, когда он увидел эти цифры, выведенные в конце страницы, — но промолчал. Он согласился поселиться в этом номере, хотя комната и была связана с ужасной тайной, о которой в целом мире знали только он и четверо убийц, все еще остававшиеся на свободе из-за того, что он не смог сдержать обещания. Он был человеком современным и вполне прогрессивным, а желание переменить комнату без каких-либо зримых оснований могло навлечь на него подозрения в чудаковатости.
Он вошел в свою комнату и, поскольку снаружи царила холодная ночь, попросил разжечь в камине огонь…
Когда гостиничный служащий постучал в его дверь утром, ответа не последовало; после нескольких попыток разбудить постояльца он сообщил о неудаче портье. Позже была предпринята еще одна попытка, но поскольку и она оказалась безрезультатной, дверь взломали, прибегнув к помощи слесаря.
Тело мистера Коллендера было найдено около камина, голова лежала за решеткой. Казалось, его задушили, так как следы двух рук глубоко отпечатались на горле. Пальцы буквально впились в посиневшее, безжизненное тело, и понятые, приглашенные следователем, заметили одну особенность, когда составляли описание: следы явно указывали на то, что у убийцы были очень длинные и тонкие пальцы, а указательный палец был почти такой же длины, как и средний.
1925