Книга: Выбор чести
Назад: Глава вторая. Блицкриг
Дальше: Глава четвертая. Последний бой

Глава третья. Еще повоюем…

…Хотя как сказать. Педантичные немцы решили подстраховаться и на всякий случай перепахали снарядами позиции ложных батарей.
Однако досталось и батальону. Что хуже всего, был разбит пулеметный дзот, а в капонире горел «Рено». Я так наверняка и не узнал, что случилось с Анри…
В строю остались оба орудия. Для моей пушки спешно разворачивали маскировочную сеть на запасной позиции, а на прежнем месте установили заранее сбитый макет. Пока мы спешно занимались последними приготовлениями, прибежал командир одного из минометных расчетов и скорбно отрапортовал, что второй расчет накрыло прямым попаданием. Выживших не оказалось.
…Перепаханные траншеи трудно узнать. На секунду показалось, что я вернулся на Пингаррон – лунный пейзаж, который остается после хорошей артподготовки, окутанная дымом земля – все это до боли знакомо. Пахнет гарью и удушливым смрадом разорвавшихся снарядов. Стоны и крики раненых не могут заглушить звука приближающейся смерти – рева танковых моторов.
Кожу разъедает пот, но попытавшись стереть его ладонью, я только размазал по лицу грязь от прилипшей земли.
После выматывающего обстрела чувствую злость. Хорошую, сосредоточенную злость, которая дает силы в бою.
– Приготовились, сейчас покажутся!
Из леса выкатили панцеры. Ну что, две «тройки», три «двойки» и две «единички». Еще одна, командирская «единичка», держится позади. Не так вроде и много, но земля под ногами трясется. Машины развернулись широким фронтом, полностью перекрывая наши позиции. «Двойки» с флангов, тройки и единички в центре, и они прут именно в «чашу»!
За панцерами выдвигается пехота. Эти атакуют грамотно: перемещаются поочередно, отделениями, прикрывают друг друга пулеметным огнем. Наступают не в полный рост, короткими перебежками – одним словом, цели для стрелков и пулеметчиков сложные. Их бы подпустить поближе, ударить точнее, но неопытные пехотинцы начинают стрелять издалека. К сожалению, их огонь неточен, а вот немцы бьют в ответ весьма прицельно.
По открывшим себя пулеметчикам начинают говорить «двойки» и «единицы». Правильно, вполне себе достойная цель. Мы же молчим. Сцепив зубы, дико желая поймать в прицел приземистый серый силуэт и скомандовать «огонь», я жду. Проклинаю себя за то, что, возможно, слишком близко расположил контрольные отметки в поле (на 600 метров). Может, стоило открыть огонь на большей дистанции. Может…
Гулкие выстрелы 50-мм орудий «троек» разительно отличаются от «лая» скорострельных 20-мм пушек Pz-II. С коротких остановок средние танки снайперски поразили макет, установленный на прежней позиции. Да… У меня совсем немного шансов безнаказанно «разуть» оба танка.
Сердце бьется гулко, будто молот. Хоть бы не заметили раньше времени! Господи, помоги, чтобы не обнаружили нас раньше времени!
Все-таки то, что пехотинцы открыли хоть и беспорядочный, но плотный огонь, не позволило немецким наводчикам заметить мой замаскированный расчет. Первая тройка поравнялась ровно с прицельной отметкой.
– Огонь!
Мимо! Ну же, ребята, заряжайте быстрее!
– Огонь!
Попадание! Есть! Танк ощутимо дернуло, и в оптику прицела я четко увидел, как слетела перебитая гусеница. Секунду спустя в борт неподвижного панцера гулко ударил снаряд замаскированного орудия. Потом еще один и еще. Немецкая машина покрывается клубами дыма, но ни один из люков танка так и не открылся.
…Выстрелы демаскировали орудия. По моему расчету заговорили «единички», в сторону дзота лбом повернулась вторая «тройка». Я успел рывком нырнуть в окоп, сбив плечом заряжающего. Один из подносчиков (его звали Шарлем) упал с простреленной головой, второй гасконец успел залечь.
Я не вижу того, что происходит на поверхности. Слышны выстрелы и панцера, и дивизионной пушки – артиллеристы ведут неравный бой. Высунуться из окопа просто невозможно, по нам бьют сразу четыре пулемета.
Характерный звон разбитого стекла. Все, у моего орудия больше нет прицела.
Злость становится ледяной.
– Твою…! Пулемет!
Подхватив танковую «зброевку», бегу вправо по окопам. Пехотинцы жмутся вниз: необстрелянный молодняк, впервые столкнувшись с танками и смертью товарищей, больше неспособны бороться со своим страхом. Но мои бойцы не отстают от командира.
Мой замысел прост. Одна из «единичек», увлеченно расстреливающая артиллерийский окоп, подобралась довольно близко к линии траншей. Была не была, хотя бы попробую достать!
Заняв удобную позицию, устанавливаю «зброевку» на сошки, плотно прижимаю приклад к плечу. Выдыхаю… Сейчас посмотрим, каково в бою чешское оружие. Плавно жму на спуск.
Родное, хоть и слегка подзабытое ощущение крепкой отдачи – и первая очередь уходит чуть в сторону и вверх: незнакомый пулемет, да еще и танковая версия, с более коротким стволом и сильной отдачей, слушается не сразу. Но уже со второго раза я нахожу борт машины.
Панцер круто разворачивается, но я продолжаю вести прицельный огонь короткими очередями. Однако дистанция оказывается слишком большой для того, чтобы поразить машину из пулемета. Ответный огонь танковых машингеверов вспарывает землю бруствера.
Лица окружающих бойцов выражают неподдельный ужас. Кто-то попытался покинуть окоп, но в спину их тут же срезают очереди пулеметов «единички». Потому оставшиеся, давно превратившиеся в безвольное стадо, по-прежнему остаются на своих местах. Офицеров не видно.
– Солдаты! Приготовить гранаты, примкнуть штыки!
Чем бы ни кончился этот бой, я буду вести его до последнего. И сделаю все, что в моих силах. А уж командовать необученной пехотой умею еще с Испании.
Услышав внятные команды, лица некоторых бойцов приняли осмысленное и даже злое выражение. Они начали суетливо примыкать игольчатые штыки. Однако большинство смотрит на меня испуганно и раздраженно. Они не могут понять, зачем оказались здесь, не могут понять, что от них хочет сумасшедший артиллерист. Они перестали быть бойцами или никогда ими не были. Но сейчас они нужны мне как бойцы.
– ТЫ! Кусок собачьего дерьма!! Ты плохо слышишь офицера или тебе выбить все зубы, чтобы научить выполнять команды?! Я тебя спрашиваю, трусливая мразь!
В артиллерийской школе нас доступно учили тому, как организовывать своих подчиненных. Может, кому-то такой подход и покажется странным, но здесь и сейчас унижение и злоба отрезвляют солдат, позволяют отвлечься от собственного всепоглощающего страха.
«Тройка» уничтожила дзот. В тот момент, когда мы подбили первого середнячка, второй панцер еще не выехал на линию ведения прицельного огня из дзота. Возможно, наши артиллеристы сумели развернуть само орудие (этим объясняется ответный огонь), но слабые прицельные приспособления, довольно узкая амбразура и все тот же малый градус горизонтальной наводки сыграли свою черную роль. Немцы разбили не очень прочную стенку дзота бронебойными снарядами, а затем всадили туда же три осколочных подряд. Расправившись с последней пушкой, уцелевшая «тройка» двинулась ко мне.
«Единички» замерли метрах в 150 от окопов. Понимая свою уязвимость, экипаж не лезет на рожон, открывая плотный пулеметный огонь каждый раз, когда наши пехотинцы пытаются вести организованную стрельбу. Благодаря прикрытию панцеров немецкая пехота подобралась к окопам уже вплотную.
Но «тройка» – гораздо более защищенная машина. И экипаж танка рискнул расправиться с нами лично. Да и чего им бояться? Противотанковых гранат у нас нет, бутылок с зажигательной смесью не более пары десятков. Конечно, немцы об этом наверняка не знают, но ведь могли же уже столкнуться с отсутствием у французской пехоты противотанковых средств.
Громада немецкого панцера наползает неотвратимо. Сколько она там весит? 19,5 тонны? Кажется, что все сто – земля страшно дрожит и будто уходит из-под ног. За машиной вплотную двигаются пехотинцы.
– Бойцы, пехоту нужно отсечь! Пять гранат мне, остальные по команде к немцам! И не забудьте перед броском выдернуть чеку, ослиное отродье!
Слышу сдавленный смешок. О! Это хороший знак.
Танк чуть вырывается вперед. Его машингеверы ведут плотный огонь, не давая поднять головы… Метров 35 до противника. Немцы залегают, начинают подозрительно возиться на земле.
– Гранаты к бою!!!
Французские лимонки и немецкие колотушки летят друг к другу одновременно. Штатное время горения запала у обеих гранат порядка трех секунд (у М24 на деле побольше), так что колотушку, упавшую мне прямо под ноги, я успеваю вышвырнуть обратно.
Однако далеко не все бойцы столь ловки. По всему периметру в траншеях слышатся крики боли. Но и немцев наши гранаты, обладающие большим радиусом разлета осколков, достаточно охолонили. Понимая, что это единственный шанс, я высовываюсь наружу и даю из пулемета длинную очередь по пехотинцам.
Нырнуть вниз успеваю мгновением раньше выстрела танка – чудовищный удар в грунт отбрасывает меня к противоположной стенке окопа, а комья земли секут как боксерские удары. В голове только звонкий свист, я ничего не слышу. Контузия.
Трясущимися руками нащупываю в земле вещмешок, набитый гранатами. Глаза застилает стекающая по лбу кровь, вижу плохо. Наконец нахожу искомое. Одну лимонку судорожно затягиваю в горлышке. Я должен успеть!
Танк после выстрела рванул вперед. Экипаж решил подавить людей в окопе.
Разжимаю усики, выдергиваю чеку… Лови!
Мне везет дважды: во-первых, панцер приблизился к окопам на 10 метров (а не остался на месте), во-вторых, меня не застрелили во время броска.
Тем не менее вещмешок долетел только до передней части гусениц. Панцер взревел, сдавая назад и вправо, однако взрыв прогремел рядом с траками. Правая гусеница слетает. В этот момент Андре, заряжающий-бретонец, удачно бросает единственную имеющуюся у нас бутылку со смесью керосина и бензина, разбившуюся о башню. Сознание фиксирует чужую в этом месте мысль: бутылка-то из-под вина.
Если бы «зажигалка» растеклась за башней, то мы наверняка сожгли бы панцер. Но и растекшись по «лбу» танка, она закрыла смотровые щели. Экипаж обездвиженной машины счел за лучшее покинуть ее. «Туше».
Вот только поднявшуюся в атаку пехоту остановить уже нечем.
– ОГОНЬ!!!
Из оружия офицерский пистолет на семь патронов. С пяти шагов двумя точными выстрелами сваливаю набегающих фрицев.
Немцы врываются в окопы вокруг меня. Точно стреляю в голову врага, стоявшего сзади. Разворачиваюсь. В меня целится противник. Падаю на колени. Его выстрел мимо. Мой поражает грудь.
Сверху в лицо приземляются чьи-то ноги. Фриц. Его сбивает Андре, противники валятся на дно траншеи. Нащупываю рукоять пистолета. По-прежнему ничего не слышу.
Француз держит за цевье карабин немца, тот пытается вырвать. Вырывает. Пытается уколоть, но винтовка слишком длинная, француз уворачивается. Стреляю. Мимо. Еще раз. В цель.
Один патрон. Андре душит противника. На него с примкнутым штыком бежит враг. Последний достается ему.
Достаю из кобуры запасную обойму. Руки трясутся. Разбитое лицо ноет. Меняю. Взгляд падает на танк. Смесь догорает.
Осматриваюсь. На флангах и у основания «чаши» панцеры прорвали позиции. Три танка давят окопы, остальные вышли в тыл и расстреливают убегающую пехоту. Практически везде поверх траншей вижу фрицевские каски.
Щеку жестко обжигает. В мою сторону стреляет автоматчик. Унтер. Рассеянная очередь предназначалась не мне, иначе в голове бы уже имелась пара дырок. Приседаю.
Прямо напротив лежит пулемет. «Зброевка». Когда осколочный снаряд взорвал за мной окоп, я инстинктивно прикрыл оружие телом. Потом, оглушенный, переключился на гранатометание. Пулемет припорошило землей, но шанс, что надежное славянское оружие заработает, есть.
Поднимаю оружие, руками кое-как сбиваю грязь, обдуваю ствол. Выглядываю. Немцы приближаются. Но впереди ход сообщения, по которому можно попробовать уйти.
Моя очередь уходит прямо под срез траншеи. Кто-то падает, остальные залегают. Это шанс.
– За мной!
Я не слышу, кричу очень громко. Не знаю, идет ли кто-то следом или нет, проверять времени нет.
Бегу по траншее. Шаг, другой, третий… остановка. Высовывается немец. Очередь от груди. Враг падает.
Ко мне летят гранаты. Сразу три штуки, все не откинешь. Бросаюсь назад, падаю на своего бойца. За мной кто-то бежал. Ребята молодцы, вовремя залегли.
Взрыв. По-прежнему ничего не слышу. Только чувствую толчок горячего воздуха, куски земли, упавшей на спину, да жжение от одинокого осколка, рассекшего кожу на спине. Опять везет.
Вспоминаю слова матери о ее молитве:
«Только не предавай своей чести и совести, и Господь тебя сохранит».
Я не предаю ее, мама, я сражаюсь с честью
Немцы бросаются вперед. Я уже не успеваю взять пулемет. Солдаты стреляют с обеих сторон. С обеих сторон падают люди.
Поднимаюсь на ноги. В узком пространстве окопа немцы и французы встречаются грудь в грудь. Карабины немцев длиннее, их ножевые штыки успешно достают моих солдат.
Три выстрела из пистолета. Два тела. В ответ очередь унтера из пистолета-пулемета. Падает француз, дерущийся впереди. Падаю я, хватаю «зброевку». Очередь. Пулемет клинит. А может, кончились патроны. Главное, немец получает рану в бок, валится назад.
Проход заполняют фрицы. Пистолет я выронил. Это смерть. Но они стреляют не целясь, от груди. Как плетью обжигает левую руку.
Встаю. Немец колет длинным выпадом. Уклоняюсь, сбиваю ствол винтовки рукой влево, бью ногой в живот. Враг падает. Справа фриц режет штыком живот француза. Андре, схватив мой пистолет, стреляет, пока затвор не замирает в крайнем положении.
Он переломил ход этой скоротечной схватки.
Хватаю карабин. С разбега всаживаю штык в живот завозившегося с затвором фрица. Бегу вперед. Вот он, ход сообщения! Наш шанс!
…Мы спаслись. Спаслись чудом. Я, Анри и еще двое бойцов. На четверых один карабин и одна винтовка. Плевать, главное, живы.
Ход сообщения вывел нас к густому кустарнику, за ним оказался овраг. В овраге был подъем к небольшой лощине. Вот так, петляя как зайцы, мы и сбежали, спасая шкуры. Но, по сути, я и мои солдаты сделали все, что смогли.
За этот бой сумели сжечь четыре самых сильных немецких танка, и не наша вина в том, что батальон уничтожен. По крайней мере, мы сохранили свои жизни, а значит, еще повоюем…
Назад: Глава вторая. Блицкриг
Дальше: Глава четвертая. Последний бой

Endanodab
where can i buy furosemide in the uk
Endanodab