Глава 3
Обеспокоенный муж
Ж иль Даррас больше сорока лет прожил на расстоянии менее шестисот метров от Дворца правосудия в Эксе, но в самом дворце ни разу не бывал. И вот теперь он сидел напротив здоровенного лысого полицейского, который участливо смотрел на него и расспрашивал мягким голосом. Месье Даррас огляделся и увидел других офицеров полиции – они что-то печатали, разговаривали, ходили туда-сюда, носили какие-то документы. Совсем как у него в офисе, только некоторые мужчины и женщины одеты в форму. Вновь повернувшись к здоровяку-полицейскому, месье Даррас понял, что надо продолжить объяснения. Но каждое слово давалось ему с трудом.
– Сегодня я пришел домой на обед в обычное время, в первом часу дня. У Полин… то есть мадам Даррас, обед всегда готов к половине первого. С того самого дня, как мы поженились сорок два года назад.
Полицейский записал его слова, посмотрел на него и спросил:
– Вы с женой не ссорились сегодня утром, перед тем как ушли на работу?
– Нет. – Жиль Даррас был явно удивлен вопросом.
– И это был последний раз, когда вы видели свою жену?
– Да. На работу я ушел в восемь сорок пять. Так и не дождавшись Полин к обеду, я начал обзванивать наших друзей и старшую сестру Полин, Натали, думая, может, она у кого-нибудь из них. Кажется, она ушла в спешке, потому что Коко… виноват, это наша собака… осталась одна в квартире. Как правило, Полин ее одну не оставляет.
– И, полагаю, на звонки по мобильному она не отвечает?
Месье Даррас покачал головой:
– Она не выносит мобильные телефоны. Когда они только появились, я хотел купить ей, но она отказалась наотрез.
Комиссар Полик помолчал и со всей мягкостью, на которую был способен, произнес:
– Месье Даррас, я согласился принять вас потому, что вы настаивали. Но должен сообщить, что ваше беспокойство кажется преждевременным. Ваша жена пропала не далее как сегодня днем, а сейчас только половина шестого. Она может быть где угодно.
– Вот именно. Где угодно! – подхватил Даррас. – Не будь дело срочным, я не стал бы вас беспокоить. Она может быть где угодно – голодная, раненая, замерзшая. На протяжении более сорока лет мы всегда обедали вместе. Только один раз не получилось, двадцатого марта восемьдесят третьего года, – в тот день у меня была назначена деловая встреча в Париже. И она ни разу, ни единым словом не упоминала мне о своих планах на сегодня. Ни разу.
По массивным предплечьям Полика пробежали мурашки.
– И больницы вы уже обзвонили, офицер Фламан сказал мне.
Полик не мог припомнить, когда в последний раз обедал со своей женой Элен: оба они были слишком заняты на работе. «Хорошо живется богатым старикам во Франции», – мысленно отметил он.
– Да. Вообще-то больницы я проверил в первую очередь.
Комиссар Полик удивился:
– Видите ли, в последнее время моя жена… сама не своя. Она стала забывчивой и плаксивой. Взгляд у нее часто отсутствующий, словно она не слушает, что ей говорят. Мне кажется, все это может означать начало болезни Альцгеймера, но от обследований она отказывается.
– Вот как! Значит, ваша жена не признает факты, месье Даррас?
Полик взял себе на заметку, что мадам Даррас успешно дается отрицание – мобильников, медицинских обследований, болезней.
– Да, пожалуй, не признает. Но ей и без того приходится нелегко. На последнем общем обследовании наш семейный врач заметил уплотнение у нее на шее и направил ее в больницу на анализ, подозревая рак щитовидной железы… на пункцию – кажется, так это называется… но результаты оказались неопределенными. Поэтому на прошлой неделе мы побывали у специалиста, и тот объяснил: поскольку с помощью пункции не удалось определить, злокачественная опухоль или нет, необходимо провести операцию. Эта новость сильно взволновала Полин. Она терпеть не может больницы. И никогда не доверяла врачам.
«Значит, и больницы терпеть не может», – мысленно отметил Полик.
– Объявлять ее в розыск еще слишком рано, но если к завтрашнему утру она не вернется домой, я сделаю это – обещаю. Вы принесли недавнюю фотографию своей жены?
Месье Даррас вынул из дипломата большой плотный конверт. Полик был впечатлен: в панике и стрессе большинство людей напрочь забывали про фотографии близких, о пропаже которых сообщали в полицию. Он внимательно рассмотрел снимок: мадам Даррас не улыбалась, но выглядела весьма достойно. Неужели любовник? Спору нет, она видная женщина – разумеется, в возрасте, но сохранилась прекрасно. И пропала всего день – точнее, несколько часов назад. Полик почти не сомневался, что жена в ближайшее время позвонит месье Даррасу или же пришлет прощальное письмо.
Он вложил фотографию в папку и встал, давая понять, что разговор закончен. Месье Даррас с удрученным видом тяжело поднялся. Полик обошел вокруг стола и, положив руку на плечо старику, спросил:
– Вы позвоните нам сразу же, как только узнаете что-нибудь насчет жены?
– Разумеется, – шепотом отозвался месье Даррас.
– Офицер Фламан проводит вас. – Полик перевел взгляд на Фламана, работавшего неподалеку, сделал знак глазами и коротко кивнул в сторону месье Дарраса. Фламан вскочил и поспешно подошел к старику. Взяв его под руку, он мягко повел посетителя в сторону выхода.
Комиссар Полик направился в противоположную сторону – в глубину большого помещения, где находилась тесная приемная мадам Жирар.
– У себя? – спросил он у нее, кивнув на закрытую черную дверь.
– Да. Я передала ему, что вы хотите зайти поговорить, – отозвалась мадам Жирар. Полик вдруг понял, что она выглядит более молодой версией мадам Даррас: тщательно уложенные волосы, неброский макияж и костюм известного бренда с короткой юбкой. – Заходите, – добавила она, указывая на дверь карандашом.
– Благодарю.
Полик постучал и открыл дверь. Судья сидел за столом и читал, но при виде комиссара снял очки для чтения и поднялся. Они обменялись рукопожатием: несмотря на год с лишним совместной работы, от la bise оба воздержались. Краткий поцелуй в обе щеки уместен в качестве приветствия либо очень близких друзей, либо родственников-мужчин.
– Как дела? – спросил судья Верлак. – Я видел у вас старика. Кажется, я его знаю, но не могу понять откуда.
– Да он живет на этой же улице, я тоже смутно припоминаю его. Забавный в этом отношении город Экс, да? Он пришел заявить о пропаже родственника. С самого утра нигде не может найти жену.
– Сегодняшнего утра? – удивился Верлак. – Она может быть где угодно. Скорее всего – в «Монопри». Или в парикмахерской.
– Знаю, но месье был безутешен. Он опасается, что у нее Альцгеймер. Да, она вполне могла уйти к подруге или любовнику, но вместе с тем могла и забрести куда-нибудь и не найти дорогу домой. С моим двоюродным дедом Жаном такое случалось.
– Пустая трата времени, – пробурчал Верлак. – Вы по этому поводу хотели со мной встретиться?
Только после того, как эти слова слетели с языка судьи, он сообразил, что проявил черствость и неуважение по отношению к деду Жану, о котором только что шла речь.
Полик кашлянул.
– Нет… – Он помялся, прежде чем продолжить: – Вы наверняка решите, что и это пустая трата времени, но перед приходом месье Дарраса мне позвонила Элен, и она была в истерике, а это ей несвойственно.
– Ваша жена? С ней все в порядке? А с вашей дочерью?
Верлак восхищался Элен Полик, виноделом одного из шато к северу от Экса. Десятилетняя дочь Полика, Лия, училась пению в музыкальной школе Экса и, по всеобщему мнению, была настоящим вундеркиндом.
– Да-да, с ними все хорошо, спасибо. Речь о поместье Боклер, где работает Элен. Его ограбили. Я помню, что эта кража не подпадает под нашу юрисдикцию, но мне необходимо поразмыслить вслух.
– Само собой. Что пропало? Деньги?
– Хуже. Вина. Но старые, вплоть до двадцать девятого года.
Верлак присвистнул, откинулся на спинку кресла и машинально потер живот.
– Вот досада. А им известно, сколько всего вина украли?
Полик покачал головой.
– Как раз сейчас они проводят ревизию – Элен и ее босс, Оливье Боннар. Элен едва могла говорить, так она взволнована, но, по ее словам, Оливье, кажется, подозревает своего сына-подростка. По-видимому, парень связался с детишками местных богачей… Ну что же, логично, ведь и Боннары богаты… Словом, эта компания увлекается вечеринками со всякими излишествами – наркотиками, шампанским… la jeunesse dorée. Есть ночной клуб, где эти золотые детки платят по сорок евро с носа за один только вход.
– «Ля Фантази», – подсказал Верлак.
– Да, точно. Словом, хозяин-бедняга изводится, думая, что, может быть, его сын продал вина из семейной коллекции только для того, чтобы было чем платить на таких вечеринках.
– Скажите Боннару, чтобы не спешил с выводами. Ни для кого не секрет, что его поместье – самая известная винодельня в Эксе. Есть воры, специализирующиеся на краже вин. Вообще-то… – Верлак умолк, снова надевая очки для чтения и глядя в свой «блэкберри». -Есть один бывший винный вор, который решил начать с чистого листа и теперь служит в парижской полиции. Вряд ли воровская шайка здесь, в Эксе, знает об этом человеке. Он работает также с «Кристис» и «Сотбис». Как я понимаю, своеобразный человек. – Он взглянул на экран телефона, пролистал страницу и наконец нашел то, что искал. – Вот фамилия судебного следователя из Сен-Жермена. Позвоните ему – возможно, он поможет Оливье Боннару и подскажет, как связаться с тем самым экспертом по краже вин. – Верлак записал фамилию и номер телефона и вручил листок Полику.
– Спасибо, – отозвался Полик. – Прямо сейчас и позвоню ему – надеюсь, он еще на службе.
– Кстати, завтра я еду в Париж по семейным делам, – вспомнил Верлак. – Дайте мне имя и адрес эксперта по винам, и я попробую заглянуть к нему. Этим человеком я уже давно заинтригован.
– Обязательно, – пообещал Полик. – Тысячу раз спасибо!
Верлак снял очки и посмотрел на Полика:
– Так какого вы мнения об этой мадам Даррас?
– Судя по ее фотографии, я бы сказал, что она вполне могла задержаться в парикмахерской. Элен однажды вздумалось покрасить волосы, так для этого понадобилось аж четыре часа. Как она злилась! Возможно, мадам Даррас до сих пор сидит под этой штукой вроде огромного колпака, – добавил Полик, жестами изображая полукруг над головой.
– Очень на это надеюсь, – отозвался Верлак. И подавил невольную улыбку, потому что его дюжий, каким и полагалось быть регбисту, комиссар, плавно разводящий руками над головой, вдруг приобрел некоторое сходство с балериной.
