Через несколько дней после того, как я встретила Борна в городе, он огорошил меня официальным заявлением, что уходит из моей квартиры. Объявляя о своем решении, Борн сделался маленьким и, как он сам это называл, «респектабельным». Почти гуманоидом, несмотря на переизбыток глаз. В действительности же его «респектабельный вид» походил на то, как выглядит человек, претерпевший какую-то мучительную и сомнительную трансформацию в сухопутного спрута с четырьмя ногами вместо щупалец. Именно в таком образе он и явился просить об одолжении. Кто-либо другой, встретившись с подобным «милашкой», с воплями убежал бы прочь.

– Ах, переехать? Ишь ты, – глупо пробормотала я.

При одной мысли об этом мои руки затряслись. Сердце готово было выпрыгнуть из груди, а в голове зашумело, будто там забило крыльями множество чаек. Неужели он это серьезно? Нет, не может быть. Никуда я его не отпущу.

– Да, Рахиль, – ответил Борн, распространяя запах жимолости и морской соли, что было его способом воздействия на меня. – Рано или поздно это должно было произойти.

Да ну? Прямо-таки должно? Мне вот даже в голову подобный поворот событий не приходил. Я могла с закрытыми глазами пройти по всем ответвлениям туннелей Балконных Утесов, но будущее оставалось для меня непроницаемым. Борн существовал здесь, в сердце всех этих линий, нарисованных моим воображением. Я вырастила его в своей квартире, мы будем жить здесь с ним вместе, и так будет всегда.

– И куда же ты собрался? – только и смогла выговорить я.

– В другую квартиру Балконных Утесов.

– Почему? – беспомощно пробормотала я, глядя на него.

– Мне требуется личное пространство, – ответил он таким тоном, что я, несмотря на свое смятение, растаяла от умиления. – Мне нужна личная жизнь. Уединение.

– Хочешь сказать, я тебе мешаю?

– Нет. Просто я должен пожить самостоятельно. Обещаю, что буду тебя навещать. А когда окончательно устроюсь, ты сможешь приходить в гости, и все у нас станет хорошо.

Следовательно, он выбрал себе настоящий клоповник, где работы предстояло непочатый край. Или подходящие для жизни апартаменты, по мнению Борна, сильно отличались от моих, что тоже не могло меня не задевать.

Не удавалось отделаться от ощущения, что он вычитал эту сцену в одной из книг и теперь старательно играл роль. Вероятно, по сценарию мне полагалось раскричаться, наотрез ему отказать или затеять длинный, нескончаемый, тупиковый спор о том, как он неправ. Но поступить с Борном таким образом я не могла.

Какая куча плохих или «не таких уж и плохих» мыслишек, недостойных нас обоих! Я проклинала себя, ела поедом за то, что не знала, как быть хорошей матерью. К примеру: если я теперь запрещу ему выходить из дому, отнесусь с пренебрежением к его желаниям, то, возможно, так ничего и не пойму, пока он меня не покинет. Или: не является ли его желание естественным этапом развития ребенка, покидающего родимый дом, выбирающего свой путь? Его взросления? Вот только в этом городе не было путей, не было места, где можно было бы закрепиться, чтобы жить как все, в безопасности, пусть даже я и постаралась вложить ему в голову представления о нормальной жизни и мертвые прописные истины.

– Хорошо, но с условием, – сказала я наконец. – Установим правила. Если ты их нарушишь, то вернешься обратно ко мне.

Я все еще не понимала, откуда взялась у него эта идея отделиться и жить одному, идея, казавшаяся мне ужасной и отвратительной. Не внушили ли ему ее извне? На заднем плане продолжал вопросительным знаком маячить тот мелкий лис.

– Какие правила?

– Во-первых, ты будешь навещать меня каждый день.

– Разумеется, буду! – Похоже, его огорчило мое подозрение, что он не собирается этого делать, если только это не было игрой моего воображения.

– Во-вторых, ты не будешь выходить в город без меня. То есть на данный момент это означает, что ты вообще не будешь выходить наружу. Можешь, если уж хочется, протискиваться под дверями своей квартиры, но ни шагу из Балконных Утесов!

– Хорошо, Рахиль. В любом случае я буду занят. Буду украшать свое жилище.

– А еще ты будешь помогать мне по мере надобности. И Вику тоже.

Было просто жизненно необходимо, чтобы Вика и Борна как можно скорее связало нечто большее, чем настороженность. Оба знали о существовании друг друга. Вскоре надо будет официально их познакомить. Кроме того, нужно приложить все усилия, чтобы у Вика сформировался положительный образ Борна, пусть даже я несколько раз и села в лужу.

– Я готов, – ответил Борн. – По рукам?

– По рукам, – нехотя согласилась я, словно мы действительно подписали некий договор.

Договор этот уязвил меня в самое сердце, однако тяжесть потери несколько отступила. Он же будет рядом. Он останется с нами.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо-спасибо-спасибо-спасибо-спасибо-спасибо.

Борн раздулся, раскинул крылья морского ската и заключил меня в пылкое, всеобъемлющее объятие, которое я стойко перенесла, скрывая боль и гадая, почему мне так грустно. Борн стал таким сильным, что даже невинные его порывы грозили синяками.

– Ну все, все, хватит… – пробормотала я, не отпуская тем не менее Борна.

Он облюбовал себе квартиру совсем рядом, в соседнем коридоре за углом, и в первый вечер я даже не почувствовала его отсутствия, поскольку Борн забежал поболтать, в основном о досадной нехватке ящериц в Балконных Утесах. Потом мы сыграли с ним в игру, в которую играли, когда он был еще маленьким, то есть всего несколько недель назад. Теперь он из нее вырос, однако она напоминала нам о счастливых днях, так что мы играли больше для того, чтобы выразить свои нежные чувства.

– Рахиль, Рахиль, кто же я? – Его раскраска напоминала расслабленную улыбку.

– Не могу догадаться. Я не знаю, кто ты.

– Я – белка?

– Вряд ли.

– Рыбка?

– Ручаюсь, что нет.

– Может быть, я… лис? Тайно взращенный как обычный зверь? А взаправду я – король-лис. Самый королевский из всех лисиц. Первый среди лисьего рода.

– Никакой ты не лис, – покачала я головой.

Борн по обыкновению пересказывал детские сказки. Тем утром я решила дать ему какие-нибудь книги по экономике и политике. Если удастся их раздобыть. Или какое-нибудь чтиво, типа того, что продавалось когда-то в киосках аэропортов, если только получится ему втолковать, что такое аэропорт. Наверное, это было своеобразной местью с моей стороны: ах, ты собираешься стать взрослым? Изволь быть им на все сто.

– Тогда, может быть, я… Борн?

– Ну, конечно! – воскликнула я. – Ты – Борн.

– Вот и хорошо, ведь именно так ты меня и назвала, – сказал он, всерьез или саркастически – я так и не поняла.

– А я – Рахиль.

– Нет, ты – человеческое существо.

– Может быть, я – свиная косточка, приделанная к кости руки? – предположила я, вспомнив, как моя мама в шутку переделала детскую песенку про человеческий скелет.

– Разве у свиной косточки бывают руки? Я вижу все твои кости, но не знаю, для чего они.

Прикусив губу, чтобы нервно не хихикнуть, я ответила:

– Хорош скрипеть мозгами, Борн, а то закипят. Ты же не хочешь, чтобы у тебя закипели мозги?

– Не хочу. А если мои мозги все-таки закипят, я смогу получить новые? Такие, которые будут всегда под рукой?

Шутка показалась мне довольно натянутой, я сдалась и предложила перейти к другой игре, в которой Борн, отрастив себе подобие рук, показывал на стене тени животных, а я пыталась их угадать. Потом наступала моя очередь, но человеческие руки были слишком неуклюжи по сравнению с его ловкими щупальцами.

Довольно долго, пока Борн не пригласил меня к себе, я считала, что он все еще продолжает играть, выясняя, что значит быть личностью. И утешалась, воображая себя наперсницей Борна, а Вика – злоумышленником, который только и мечтает, как бы подкрасться к моему воспитаннику и подслушать его беседы с воображаемыми ящерицами.

Мысль о том, что Вик мог знать о Борне куда больше меня, казалась смешной.