Ифемелу отыскала объявление в «Нигерийские вакансии онлайн»: «Редактор отдела в ведущем женском ежемесячном журнале». Она переработала свое резюме, сочинила былой опыт постоянного редактора в женском журнале («свернут по банкротству», в скобках), и через несколько дней, после того как она отправила его с курьером, ей позвонила из Лагоса издатель журнала «Зоэ». Было в зрелом, дружелюбном голосе на том конце провода нечто смутно непристойное.

— Ой, зовите меня тетей Онену, — сказала она жизнерадостно, когда Ифемелу спросила, кто звонит. Прежде чем предложить Ифемелу работу, она проговорила конфиденциальным полушепотом: — Мой муж меня не поддержал, когда я за все это взялась, потому что считал, что мужчины станут за мной гоняться, если я начну привлекать рекламу. — Ифемелу поняла, что этот журнал — хобби тети Онену. Не страсть. Не что-то поглощающее с головой. При встрече же это ощущение усилилось: перед Ифемелу была женщина, которая легко нравится, но относиться к ней всерьез трудно.

Они с Раньинудо поехали домой к тете Онену в Икойи. Сели на кожаный диван, холодный на ощупь, и разговаривали вполголоса, пока не появилась хозяйка. Тощая, улыбчивая, хорошо сохранившаяся женщина в рейтузах, громадной футболке и с молодежной прической — волнистые волосы струились вдоль всей спины.

— Мой новый редактор отдела — прямиком из Америки! — воскликнула она, обнимая Ифемелу. Трудно было определить ее возраст — что угодно от пятидесяти до шестидесяти пяти, — но с ходу видно, что такая светлая кожа у нее не с рождения, блеск ее слишком восковой, костяшки на руках темные, словно складки кожи доблестно устояли перед отбеливающими кремами. — Хотела, чтобы вы заехали, прежде чем начнете работу в понедельник, чтобы я вас могла лично поприветствовать, — сказала тетя Онену.

— Спасибо. — Ифемелу сочла визит домой непрофессиональным и странным, но это маленький журнал, тут Нигерия, где границы размыты, где работа и жизнь перемешаны, а начальство зовут «маменькой». Кроме того, она уже представляла, как берет «Зоэ» в свои руки, превращает его в живого, полезного спутника нигерийских женщин и — кто знает, — может, выкупит его у тети Онену. И уж у себя дома новых сотрудников привечать не станет.

— Вы пригожая девушка, — сказала тетя Онену, кивая, словно пригожесть требовалась для работы, а она беспокоилась, что Ифемелу это требование не выдержит. — Мне понравилось, как вы общаетесь по телефону. Уверена: с вами в команде наши тиражи скоро превзойдут «Стекло». Мы, между прочим, хоть и издание помладше, но уже догоняем их!

Дворецкий в белом, суровый пожилой мужчина, появился поинтересоваться, кто что желает пить.

— Тетя Онену, я почитала предыдущие выпуски и «Стекла», и «Зоэ», и у меня появились соображения, что можно было бы делать иначе, — сказала Ифемелу, после того как дворецкий ушел за апельсиновым соком.

— Вы настоящая американка! Уже готовы к работе, человек без глупостей! Очень хорошо. Перво-наперво расскажите мне, как мы смотримся по сравнению со «Стеклом»?

Ифемелу сочла оба журнала вялыми, но «Стекло» лучше редактировали, цвета не так ужасно размазывало, как в «Зоэ», и «Стекло» больше бросалось в глаза на лотках у торговцев: когда бы Раньинудо ни притормаживала, лоточник прижимал к окну машины экземпляр «Стекла». Но поскольку одержимость тети Онену конкуренцией — столь неприкрыто личную — Ифемелу уже заметила, она сказала:

— Примерно одно и то же, но, думаю, мы можем вырваться вперед. Нам нужно больше персональных колонок, следует ввести гостевую колонку с переменными ведущими, больше сосредоточиваться на здоровье и финансах, ярче присутствовать онлайн и прекратить таскать материалы из зарубежных журналов. Большинство ваших читателей не может пойти на рынок и купить брокколи, потому что в Нигерии брокколи не растет, зачем тогда в этом месяце журнал «Зоэ» публикует рецепт крем-супа из брокколи?

— Да, да, — проговорила тетя Онену. Вид у нее был потрясенный. А затем, словно оправившись, она сказала: — Очень хорошо. Обсудим все это в понедельник.

В машине Раньинудо сказала:

— Разговаривать так с начальством, ха! Если б ты не из Америки приехала, она бы тебя уволила не сходя с места.

— Интересно, что там такое у нее с издателем «Стекла».

— Я читала где-то в таблоидах, что они друг друга ненавидят. Уверена, это между мужиками, как иначе-то? Женщины, э! Думаю, тетя Онену начала «Зоэ», только чтобы потягаться со «Стеклом». По-моему, она не издатель, а просто богатая женщина, решившая выпускать журнал, а завтра она может его закрыть и взяться за спа.

— А дом-то какой уродливый, — сказала Ифемелу. Здание было чудовищным, с двумя алебастровыми ангелками, стерегшими ворота, и фонтаном-куполом, лопотавшим во дворе.

— Уродливый, ква? Ты что вообще? Великолепный дом!

— На мой глаз — нет, — сказала Ифемелу, однако было время, когда подобные дома казались ей красивыми. Но теперь вот так: этот дом она невзлюбила со спесивой уверенностью человека, распознающего китч.

— У нее генератор как моя квартира — и совершенно бесшумный! — сказала Раньинудо. — Ты заметила генераторную будку сбоку от ворот?

Ифемелу не заметила. И это ее уело. Вот что положено замечать настоящему лагосцу: генераторную будку, размер генератора.

На Кингзуэй-роуд ей показалось, что в черном «мерседесе» с низкой посадкой она заметила Обинзе: Ифемелу выпрямилась, вгляделась, вытянув шею, но мужчина, неторопливый в городской пробке, совсем не походил на Обинзе. В последующие недели возникали и другие проблески Обинзе — люди, о которых она точно знала, что это не он, но мог бы им быть: осанистая фигура в костюме, входящая в контору к тете Онену; человек на заднем сиденье машины с тонированными стеклами, лицо склонено к телефону; человек позади нее в очереди в супермаркете. Она даже воображала, когда впервые отправилась на встречу с хозяином съемной квартиры, что войдет и обнаружит там Обинзе. Агент сказал ей, что хозяин предпочитает иностранцев.

— Но он расслабился, когда я сказал, что вы вернулись из Америки, — добавил агент.

Хозяином оказался пожилой мужчина в буром кафтане и брюках в тон; у него была обветренная кожа и страдальческий вид человека, вытерпевшего многое от чужих рук.

— Я не сдаю людям игбо, — сказал он тихо, ошарашив Ифемелу. Такое вот теперь говорится запросто? Или и раньше говорили запросто, а она позабыла? — Такая у меня линия — с тех пор как игбо разрушили мой дом в Ябе. Но у вас вид ответственный.

— Да, я ответственная, — сказала она и изобразила подхалимскую улыбку. Другие квартиры, которые ей понравились, оказались слишком дорогими. И пусть под кухонной мойкой торчали трубы, унитаз покосился, а плитка в ванной положена как попало, лучшего она себе позволить не могла. Ей нравился простор гостиной с большими окнами, а узкая лестница к крошечной веранде очаровала Ифемелу, но главное — квартира была в Икойи. В Икойи хотелось жить. В детстве Икойи источал благородство, недостижимое, недоступное ей благородство: у людей, обитавших в Икойи, не было прыщей на лицах, а их шоферы значились как «детские». В первый же день, когда смотрела квартиру, она встала на веранде и глянула на имение по соседству: величественный колониальный дом, пожелтевший от разрухи; участок поглотила листва; трава и заросли карабкались друг по другу. На крыше дома, частью обвалившейся внутрь, она уловила движение, лазоревый всплеск перьев. Павлин. Агент по недвижимости сказал ей, что в том доме при режиме генерала Абачи жил какой-то офицер; ныне дом погряз в судебных тяжбах. И Ифемелу представила людей, живших здесь пятнадцать лет назад, а она в те времена — в крошечной квартире в тесной материковой части — томилась по этой просторной безмятежной жизни.

Ифемелу выписала чек на оплату двух лет аренды. Вот почему люди брали взятки и просили их: как еще можно по-честному оплатить вперед два года аренды? Она собиралась засадить веранду белыми лилиями и переделать гостиную в пастельные тона, но сначала следовало найти электрика, чтобы установил кондиционеры, маляра, чтобы перекрасил маслянистые стены, и того, кто переложит ей кафель в кухне и ванной. Агент привел человека, умевшего класть плитку. Провозился тот неделю, а когда агент позвонил сказать, что все готово, она резво примчалась в квартиру. В ванной она уставилась на плитку, не веря глазам своим. Края шершавые, зазоры по периметру. Одна плитка уродливо треснула посередине. Смотрелось так, будто работал нетерпеливый ребенок.

— Это что за ерунда? Вы гляньте, какое тут все шершавое! Одна плитка треснула! Это даже хуже предыдущего! Как вам может нравиться такая паршивая работа? — спросила она.

Он пожал плечами: ему явно казалось, что она поднимает шум на ровном месте.

— Мне нравится, как сделано, тетенька.

— Вы хотите, чтобы я за это заплатила?

Улыбочка.

— Ай, тетенька, но я же доделал.

Вмешался агент.

— Не волнуйтесь, ма, он заменит треснувшую.

Плиточник готовности не выразил.

— Но я же доделал. Беда, что плитка очень легко ломается. Качество плитки такое.

— Вы доделали? Вы скверно выполняете работу и говорите, что доделали? — Гнев в ней нарастал, голос возвышался, ожесточался. — Я не заплачу вам обещанного, ни за что, потому что вы не сделали того, о чем был уговор.

Плиточник уставился на нее, сузив глаза.

— А если хотите неприятностей, уж поверьте мне, они у вас будут, — сказала Ифемелу. — Первым делом я позвоню комиссару полиции, и вас упекут в Алагбон-Клоуз! — Она уже кричала. — Вы знаете, кто я такая? Нет, не знаете, поэтому и делаете вот так паршиво свою работу!

Плиточник струсил. Она сама себя удивила. Откуда это поперло — эта фальшивая буря, этот непринужденный заход на угрозы? К ней вернулось воспоминание, не потускневшее за все эти годы, того дня, когда умер Генерал тети Уджу, как тетя угрожала его родственникам. «Нет, не уходите, — сказала она тогда. — Стойте где стоите. Стойте, а я пойду позову своих ребят из казарм».

Агент проговорил:

— Тетенька, вы не волнуйтесь, он все сделает заново.

Раньинудо говорила ей потом:

— Ты больше не ведешь себя как американха! — И Ифемелу, вопреки себе самой, порадовалась этим словам. — Беда в том, что в стране не осталось мастеров, — объяснила Раньинудо. — Ганцы лучше. Мой начальник строит дом и к отделке привлекает только ганцев. Нигерийцы тебе барахло сделают. Они не морочатся довести все до конца как надо. Ужас. Но, Ифем, надо было позвонить Обинзе. Он бы все для тебя устроил. Он, в конце концов, ровно этим и занимается. У него небось все мыслимые связи есть. Надо было позвонить ему еще до того, как ты взялась квартиру искать. Он бы дал тебе сниженную цену в какой-нибудь своей собственности, а то и вообще квартиру бесплатно, сеф. Не понимаю, чего ты ждешь, позвонила б уже.

Ифемелу покачала головой. Для Раньинудо мужчины существовали исключительно как источник вещей. Ифемелу не представляла, как может позвонить Обинзе и попросить его снизить аренду на какую-нибудь его собственность. Но почему не звонит ему вообще, она не знала. Много раз об этом думала, часто вытаскивала телефон и листала адресную книжку в поисках его номера — и не звонила. Он по-прежнему слал ей письма, надеялся, что у нее все хорошо, или же надеялся, что у Дике все получше, а она отвечала лишь на некоторые, всегда кратко, и предполагалось, что эти ответы он сочтет отправленными из Америки.