Пропускная система Дворянского Гнезда напоминала какое-нибудь режимное предприятие: телекамеры, сигнализация, переговорное устройство и ворота, управляемые с пульта. Они раскрылись на мгновение, машина на большой скорости, словно патрон в патронник, залетела на территорию, обогнула дом с тыла и остановилась у черного хода. И тут же возле нее оказались двое в борцовских маечках – то ли швейцары, то ли внутренняя охрана: накачанные мышцы, непроницаемые лица. Они подхватили Ярослава под локотки и бережно повели по ступеням вниз. Все здесь работало, как единый механизм… Подвал старинного дворянского особняка оказался таким же высоким, сухим и довольно чистым, если не считать стройматериалов, сложенных вдоль стен. Ярослава провели сквозь несколько дверей и поместили за решетчатую, очень похожую на церковную. Под самым потолком узкое оконце со стальными прутьями, в углу дощатые нары с матрацем и ватным одеялом, на кирпичном основании алюминиевый бачок с водой и прикованной на цепь кружкой: настоящая тюремная камера, должно быть, и в прошлом используемая для таких же целей. Говорят, один из князей Захарьиных был человеком жестким и в воспитательных целях сажал своих провинившихся крепостных в темную. Уж не в эту ли?

Один из стриженых принес спортивный костюм, бросил на топчан, приказал переодеться. Здесь и форма была тюремная, как полагается…

Ярослав снял остатки своей одежды, бросил ее на пол, предварительно вынув из кармана маечку Юлии, упакованную в пластиковый пакет. Охранник протянул руку:

– Дай сюда!

– Это обыкновенная майка! – воспротивился он. – Тут ничего нет!

Без слов вдвоем они прижали его к стене, выкрутили, вырвали пакет, насильно содрали часы.

– Одевайся! Осмотрим твое тряпье – все вернем

Забрали одежду, заперли камеру и удалились. Ярослав подтянул к себе спортивный костюм и, стоя раздетым среди каменных стен, почувствовал себя беззащитным, похолодело в душе, опустились руки.

Хотел получить в рабство и посадить на цепь горячего бородатого поджигателя, но попался сам…

Он стиснул зубы и стал одеваться.

Было ясно, что из этого сводчатого склепа не вырваться, однако у Ярослава включился и заработал комплекс узника – изучить камеру на предмет, нельзя ли уйти отсюда Обследовал дверь, кирпичные и побеленные стены, окошко, врезанное в свод глубоким и светлым гротом, – ни щелки. И ничего тут нельзя расшатать, разломать без инструментов…

Напился воды и лег на топчан. И по-прежнему сильнее, чем ссадины, зажгла мысль о женщинах, оставленных в Скиту. Они ничего не знают о людях, населяющих Дворянское Гнездо, их очень просто обмануть, показав какие-нибудь обгорелые останки. И они разъедутся…

А если заупрямятся, что-то заподозрят, в этих подвалах и для них хватит места. На свободе никого не оставят…

Свет из оконца под сводом повернул вправо, медленно проплыл по стене и скоро вообще исчез: солнце ушло на запад, и в камере стало темно. На закате о нем вспомнили, потому что наконец в подвале заскрипели поочередно многочисленные двери.

Он ждал Юлию, ждал Закомарного, наконец, этих, что допрашивали в машине. А пришла кухарка, когда-то «подаренная» Овидием Сергеевичем. Она явилась без сопровождения, со знакомой корзиной, где находился богатый обед в судках, с десертом, сладким и даже бутылкой вина. Он подумал о провокации: слишком смело она открыла камеру и вошла, не замкнув за собой двери. Отвела взгляд, сдержанно, будто незнакомцу, сказала «здравствуйте» и по-хозяйски принялась выставлять на топчан салаты и горячие блюда. Налила вина в бокал и отошла в сторонку.

– Прошу вас…

Недолгая жизнь в обществе женщин дала многое, Ярослав научился быстро определять настроение каждой, буквально с первого взгляда. Казалось, они все похожи, но, если присмотреться, каждая неповторима по характеру и состоянию духа. Иногда они кичились своей скрытностью, женским лукавством, а на деле оставались открытыми и незащищенными, что их больше всего приводило к отчаянию, – чему они объявили войну.

«Двойное дно» визита кухарки он прочитал на ее лице, и она почувствовала это, потому не хотела узнавать его, отводила глаза…

Ярослав подал ей бокал с вином, себе же налил в кружку питьевого бачка.

– Прости меня, – повинился. – Я до сих пор не спросил имени. Как тебя зовут?

– Анжелика, – пролепетала она.

– Знаешь, тогда я выбросил твой радиотелефон, – признался он. – Утопил в озере. Чтобы не было соблазна… Овидий Сергеевич отдал тебя, как вещь, и мне сейчас стыдно за слабость..

– Да, я понимаю..

– Что ты понимаешь?

– У тебя распухла нога, – уклонилась Анжелика. – Я пришлю врача. У нас есть врач.

– Не сомневаюсь, – печально усмехнулся Ярослав. – В этом Гнезде есть даже собственная тюрьма… Без врача я обойдусь, а вот без напильника… Можешь ты принести мне напильник или ножовку по металлу?

– Зачем?

– Пилить решетку, разумеется! Для чего еще узнику требуется этот инструмент?

– Не знаю, – растерялась она. – Это трудно…

– Ладно, не напрягайся, – засмеялся он. – Это шутка… За встречу, маркиза!

Как и в прошлый раз, она была послушна и выпила молча. Аппетита не было, но он сделал вид, что проголодался. Как и положено в тюрьме, из приборов оказалась только ложка – значит, перед тем, как кухарка спустилась сюда, корзину тщательно проверили опытные люди. Небось в Скит она притащила все, вплоть до ситечка к чайнику.

И проинструктировали…

– А если я сейчас убегу? – спросил Ярослав. – Отниму ключ, запру тебя в этом узилище и осторожно исчезну? Не боишься?

– Не нужно этого делать, – шепотом предупредила Анжелика. – Между второй и третьей дверью стоит Женя.

Этого охранника Ярослав запомнил еще в джипе, когда везли в усадьбу, мрачный, молчаливый и злой человек лет под сорок, облепленный деревянными связками мышц, при этом мягкий, плавный в движениях, а кожа на ладонях как на пятках… Золотая цепь на шее в палец и лицо убийцы…

– Что же ты выдаешь секреты своего хозяина? – усмехнулся Ярослав.

– Это не секреты… Я его попросила остаться там.

– Разве этого Женю можно о чем-то попросить^

– Да, он очень добрый. Здесь все парни очень добрые.

– Наверное, все пионеры, – заключил Ярослав. – Тимуровская команда… Зачем же оставила? Не хотела, чтобы видел нашу встречу?

Вместо ответа она сняла с подноса пустую тарелку из-под салата и поставила первое.

– Странная ты женщина… Я пожил среди бунтующих и непокорных и отвык, что ли… Для тебя работа у господина дороже, чем честь и свобода?

– Нет, не дороже… Только я» не люблю красивых слов и не верю им.

– Так в чем же дело?

– В том, что я не работаю, а служу.

– Да, разница в этом есть, – согласился он. – Наверное, хорошо служить богатому и сильному? Нет, даже всемогущему! Пусть кухаркой, но в маленьком независимом государстве. В Гнезде князя Закомарного!

– Я служу не ему! И не нужно этой агитации… – вдруг обиделась Анжелика, и в голосе зазвенел протест, как разбитая тарелка.

– Кому же, если не секрет?

– В Скит улетел вертолет, – сообщила она, снова увернувшись от ответа.

Пища не полезла в горло…

– Что ты еще знаешь? Где сейчас женщины?

– Ничего больше не знаю… Только про вертолет.

– Ладно, так и быть. Напильника не надо. Выполни одну мою просьбу, найди способ, передай им, что я не сгорел в машине и сижу в подвале.

– Этого я сделать не могу, – твердо сказала Анжелика.

– Почему? Хотя бы из женской солидарности?

– Потому что не работаю, а служу!

– Тогда передай своему господину, мне нужно срочно с ним поговорить.

– Пожалуйста, это можно…

– А где сейчас… Юлия, тебе нельзя говорить?

Кухарка молча стала укладывать судки в корзину, выразительно брякая крышками. Вино оставила – похоже, разволновалась и забыла инструктаж: отбив дно, из бутылки можно было сделать оружие…

Просьбу она выполнила, через четверть часа в подвал спустились двое в борцовских маечках и, поддерживая хромающего Ярослава, повели наверх.

В просторной ванной комнате его уложили на кушетку и несомненно профессиональный врач вначале осмотрел ногу, сам вымыл ее и наложил тугую повязку. Затем принялся обрабатывать ссадины на спине и коленях, просил только потерпеть, а так молча, хладнокровно, как мастер, привыкший к своему ремеслу. И не успел закончить, как в комнату стремительно вошел Закомарный, бросился к кушетке.

– Ярослав?.. Ну что, жив остался? Да ты, брат, в рубашке родился!

Слово «брат» укололо слух и застряло в сознании. Будто ничего не случилось!

– Что с ногой? – спросил врача, выказывая беспокойство.

– Ничего страшного, – доложил тот. – Растяжение связок, ушибы и ссадины. Сейчас смочу все живой водой и завтра как рукой снимет.

– На него живая вода не действует, – уверенно заявил Овидий Сергеевич.

– Почему же? Если на всех…

– Да он привык к ней! Купается сорок раз на дню. Потому и живучий…

– Это точно! От таких ударов легкие отрываются и печень вдребезги. А ему хоть бы что, даже ребра целые.

Они вели этот диалог так, словно два эскулапа над операционным столом, где лежит бесчувственный труп.

– Ну, говори, зачем звал? – Закомарный сел на край ванны. – Хочешь сделать признание?

– Хочу спросить, кто ты, Овидий? – спросил Ярослав, глядя ему в глаза. Банкир, предводитель шайки бандитов, содержатель воровской малины, вор в законе? Или сразу все в одном лице?

– Ого, сколько эпитетов сразу! – засмеялся Закомарный. – Здорово накалили тебя мои ребята!

Доктор тем временем смачивал водой засохшие ссадины на спине и коленях. Ярослав оттолкнул его руку и стал одеваться.

– Только не валяй дурака. Все обвинения в свой адрес я уже слышал. Угрозы тоже – заточить в подвалах на всю жизнь, замуровать. Чем помешал? Какие ваши тайны узнал, чтобы выкуривать меня из заповедника?

– Скоро все узнаешь, – пообещал Закомарный. – На этот счет разговор будет особый.

– Мне не нужно скоро! Не собираюсь сидеть в ваших подземельях. Говорите сейчас!

Закомарный ответить не успел: кто-то заглянул в ванную и знаком выманил в коридор. Пока его не было,

Ярослав оделся в «тюремное» и неожиданно увидел на столе скальпель. Мысль, как уйти из Дворянского Гнезда, созрела мгновенно; она витала в воздухе или была кем-то подсказана. Брать в заложники врача – шансов выбраться отсюда мало, могут принести его в жертву, а вот вернется Овидий Сергеевич…

Ярослав дождался, когда доктор отойдет мыть руки к раковине, взял скальпель и сунул в левый рукав. И это, в общем-то, не очень надежное оружие сразу вселило уверенность. Будто он сам себе задал вопрос: сможешь ли, хватит решимости? – и сам себе ответил: смогу!

И опять, как из воздуха, выстроилась цепочка действий: скальпель к горлу или сонной артерии, разоружить охрану, захватить автомат, потребовать микроавтобус, куда ввести всех женщин, после чего усадить Закомарного и поставить условие – никакого преследования в пределах видимости.

Это было сознание пилота, когда в экстремальных условиях надо решить вопрос жизни и смерти и найти единственно верный выход. Но там вся энергия разума была направлена на то, как избежать столкновения – с ведущим или ведомым на вираже, с трубой или высоковольтной опорой, наконец, с землей.

Здесь же требовалось столкновение…

Вместо Закомарного в ванную явился охранник в черной борцовке, с блестящими, клацающими нунча-ками.

– Иди вперед, – приказал он. – Прямо по коридору и на лестницу.

Ярослав пошел, слушая за спиной музыку, похожую на кастаньеты. А они отбивали каждый шаг, каждую ступень, пока на третьем этаже не последовала команда встать лицом к стене. Он встал, краем глаза увидев, как охранник открыл дверь и что-то спросил. Похоже, здесь были апартаменты Закомарного. Ярослав нащупал скальпель в рукаве и высунул из-под резинки кончик рукоятки. Брать его следовало немедленно, как только этот музыкант окажется на таком расстоянии, откуда не достанет нунчаками.

Их не впускали минуты три, и сопровождающий, верно имеющий абсолютный слух, отщелкивал время, будто метроном. После чего дверь отворилась, и сразу же остановилась музыка…

– Милости прошу, господа, – сказал Закомарный с незнакомой, благородной интонацией. – Время аудиенции – три минуты.

И пошел вперед, с ловкостью швейцара отворяя высокие двухстворчатые двери. За последними оказалась светлая – окна на две стороны – и пустая комната со старинными книжными шкафами, сквозь темные стекла которых золотились корешки книг, двухтумбовый ампирный стол с письменными принадлежностями и глобусом, да кресло в таком же стиле. В общем, типичный кабинет какого-нибудь директора гимназии прошлого века или ученого средней руки. Вероятно, вся обстановка осталась тут от князей Захарьиных.

Закомарный остановился на середине подвытертого ковра перед столом, так что Ярослав был в удобной позиции – у него за спиной, а музыкант с нунчаками замер у входа и больше не играл.

Или сейчас, или никогда…

Ярослав сцепил руки впереди и стал медленно доставать из рукава скальпель.

– Руки по швам, – шепотом скомандовал Овидий Сергеевич, не оборачиваясь, будто видел затылком.

– Мне так удобно, – тоже прошептал Ярослав.

– Когда стоишь перед престолоблюстителем, руки следует держать по швам! внушительно произнес Закомарный. – Отвечать только на вопросы и не болтать лишнего.

Справа за шкафами открылась узкая дверь, и в комнату вошел человек лет пятидесяти, в теплом суконном пиджаке – явно болезненный, словно только что встал с постели. Ярослав не узнал его, хотя видел дважды: первый раз в Скиту на берегу озера, второй – на фотографии, которую показывал Скворчевский.

– Ярослав Михайлович Пелевин, – представил Закомарный и, отступив на шаг, смотрел с выжидательным подобострастием.

Дядя Юлии приблизился к Ярославу, открыто посмотрел в лицо – на лбу его посверкивал пот, наверняка была температура.,.

Тогда, в Скиту, он показался выше и шире в плечах, да и на фотографии выглядел здоровее.

– Оставьте нас, – проговорил он тусклым, болезненным голосом.

Овидий Сергеевич развернулся, как солдат, и пошагал в двери. На сей раз «музыкант» растворил и затворил их с обратной стороны. И тут же донесся мягкий, костяной щелчок «метронома»…

– Мы с вами встречались. – Престолоблюститель сел в кресло и, достав носовой платок, вытер лоб. – Меня зовут Алексей Владимирович, я дядя Елены.

– Помню, – вымолвил Ярослав и спрятал в рукав выползающий скальпель. – Вы приезжали в Скит…

Он посидел, откинув голову на спинку кресла, выдвинул ящик стола и вынул оттуда пакет с маечкой Юлии. Медленно достал ее, развернул и положил перед собой.

«Метроном» постукивал за дверью, напоминая о времени…

– Почему эта вещица оказалась в вашем кармане? – спросил наконец Алексей Владимирович.

– Носил ее как память, как талисман.

– Каким образом вы встретились с Еленой? – Голос его вдруг очистился от болезненной хрипоты и сделался жестким.

– В общежитии института, – признался Ярослав. – На «лестнице любви».

– Что за бред?

– Явилась как призрак. Сказала, чтобы я ждал ее, что она придет сама. И несколько лет спустя пришла в Скит.

Дядя не поверил и лишь усмехнулся.

– Это ваши фантазии, молодой человек… И плохо для вас, если за ними стоит злой умысел.

– А как бы я иначе написал ее… портреты? Без натуры? Ведь были похожи! Скажете, нет?

Престолоблюститель потрепал маечку, свернул ее и спрятал в стол. Нунчаки отбивали последнюю минуту.

– Вы попали в трудное положение. Я готов поверить… в грезы юного ума. Он сделал паузу и взглянул на Ярослава. – Но вынужден вас изолировать, потому что несете смертельную опасность для Елены.

– Не понимаю. В чем эта опасность?

– Что не понимаете? Отчего Ястреб залетал над Дворянским Гнездом? Отчего пытался завербовать вас в осведомители?

– Догадываюсь. Он показывал вашу фотографию, он вас ищет.

Алексей Владимирович помедлил, испытывая терпение собеседника, под последние удары «метронома» встал с кресла и заговорил ослабевшим голосом:

– Нет, не над моей головой он кружит… Над Еленой – единственной наследницей русского престола. Над Маткой, вскормленной, чтобы сеять…