За полтора часа с Грязной зоной было покончено. Ни кувалд, ни ломов не нашлось, поэтому громили тоже старым казачьим способом – что под руку подвернется. Все стеклянное били об пол, электронику о стены, бумаги и компьютерные дискеты пришлось спалить под вытяжной трубой в пищеблоке, что не поддавалось уничтожению с помощью голых рук – холодильное оборудование, систему, обеспечивающую микроклимат, какие-то камеры в виде тигельных печей, – расстреляли из пистолетов-пулеметов. Участие принимали все, кто находился в секретной зоне, в том числе и Широколобый, получая очередного пинка.

Не тронутым остался лишь питомник с мертвыми душами за стальной дверью. Рука не поднялась даже у охранников, которые не считали клонов ни за детей, ни за людей вообще, однако и у них срабатывал подсознательный запрет, табу, заложенное глубоко в подкорке. Оказывается, еще жива была человеческая природа и, несмотря на специфическую службу, души еще были живы, поскольку довлел страх перед памятью, комплекс царя Ирода… Всякий раз погромщики сторонились этой двери, по второму и третьему разу обходя лабораторию и добивая то, что было не добито. И в какой-то момент, увлеченный вандализмом, Гелий потерял из виду Широколобого, а вновь заметил его, когда тот выходил из питомника со шприцем в руке и сладострастной улыбкой.

Все четыре существа лежали распластавшись в своих клетках, и лица их приобрели нормальный человеческий облик, и теперь можно было не спрашивать, кто был их полисом…

– Вы не могли этого сделать, а я смог, – сказал мыслитель, отбрасывая шприц. – Потому что я творец, а вы – твари. Я могу произвести жизнь и взять ее. Поэтому я вечен – вы все смертны.

Ликвидировать Нулевую зону оказалось легче, там было много вил, лопат, метелок. Разгромив инкубатор и Нулевую зону, Карогод не успокоился. Бессмысленно срубать верхушку айсберга, пока существует его подводная часть – Широколобые, имеющие право доступа в Грязную и Нулевую зоны. А таких набиралось восемь!

Воинственный дух, распаленный варварством, подсказывал единственный путь – собрать всех и расстрелять. Нанести удар возмездия, чтобы демоны больше не могли порождать демонов. Но тут Гелий снова ощутил в себе двойственность, поручив ликвидацию голубых мыслителей подполковнику-ракетчику. Тот зарядил пистолет-пулемет и пошел было в Грязную зону, куда собрали Широколобых, однако скоро вернулся и сказал, что его учили нажимать кнопку пусковой установки стратегической ядерной ракеты, а не расстреливать.

– Человечество погибнет от слабости и душевных болезней тех, кто давал присягу воевать со злом, – сказал ему Карогод. – Если ты готов нажатием кнопки завалить несколько миллионов людей, то почему не готов расстрелять восемь злодеев? Я не понимаю такой логики.

– Когда я нажимаю кнопку – не вижу, как убиваю, – объяснил ракетчик, – а когда гашетку пистолета – люди будут умирать на моих глазах. А это страшно. Вот и вся логика.

– Но ведь стоит вопрос о спасении человечества! От новой чумы! От безумия!

– А что мне до человечества? – отпарировал ракетчик и отдал оружие. – Я не умею мыслить такими масштабами. Если ты умеешь – иди и спасай его. И не переваливай на меня.

Гелий схватил пистолет и побежал в Грязную зону. По пути остановился перед дверью пустого кубрика, где жил Слухач и где стены на вершок были пропитаны энергией сумасшествия.

Казнь для голубых мыслителей была достойная. Помещенные в триста седьмой блок, они должны были сойти с ума. Их демоническое сознание следовало уничтожать дьявольской энергией, то есть вышибать, клин клином. Ничего не подозревая, мыслители послушно вошли в кубрик, после чего Гелий закрыл дверь на замок и отправился к юродивому.

Тот спал с перетянутой куском тряпки головой. Это называлось у него отключение от реальности.

– Теперь надо уходить. – Карогод растолкал спящего. – Сюда может вернуться представитель Главкома… И переоденься! Не могу видеть этой голубой униформы!

– Мне не во что переодеться, – посетовал тот. – Все забрали.

– Сейчас найду что-нибудь. – Гелий шагнул к двери, но юродивый сел на тахте с закрытыми глазами.

– Что-нибудь не надо! Особенно с чужого плеча!

– Некогда разбираться,.,

– Чужую одежду не надену! – вдруг закапризничал он.

– Хорошо, принесу свою собственную! Мою наденешь?

– Так и быть… Неси…

Гелий сбегал в свой кабинет, принес спортивный костюм и легкую осеннюю куртку, а юродивый успел снова заснуть, так что еще раз пришлось будить.

– Не подумай, я не брезгливый, – переодеваясь, стал оправдываться юродивый. – Нельзя надевать чужого… Одежда напитывается и хранит энергию… Почему нам и нравятся старые, поношенные вещи… Или вот на войне, солдаты знали – ничего нельзя брать с убитого… Возьмешь – самого убьют.

Ясновидящий снял повязку, послушал, кружась по комнате, внезапно дернулся к Гелию так, будто хотел нанести удар, и в тот же миг отпрянул, воздел руки.

– Боже! У тебя нет поля! Ты потерял поле и совершенно не защищен! Где ты был, что такое делал?!

– Знаешь, где был! Все, времени в обрез, уходим. Инкубатор – детище Скворчевского! И если он застанет нас здесь…

– Мы не можем идти! – закричал и запрыгал юродивый. – Над тобой пусто! Тьма! Ты утратил защитную энергию! Выйдешь на солнце и мгновенно погибнешь! Долго находился в присутствии мертвых душ?.. Это они высосали из твоей крови эфирные субстанции! И ты… И ты сейчас скрежещешь зубами. Слышишь? Без поля у тебя мертвеет душа. Это конец!

– Так сделай что-нибудь! Ты же гений!

– Не знаю… Мне не приходилось восстанавливать полностью утраченное поле! – От растерянности у юродивого затряслись руки. – Я только корректировал и выправлял… Тем более здесь, в аду, где закрыта космическая энергия и я давно уже работаю, как ядерный реактор, поедая себя. Перегоняю в энергию срок своей жизни, то есть Время. А мне нельзя умирать, я должен возвестить миру о приходе Матки! Стой! Нужна женщина! Материнская энергия! Или энергия высокой любви! Твоя мать жива?

– Она давно умерла…

– У мертвых брать нельзя… Погоди, а высокая любовь? Высокая, чистая, может быть, платоническая?

– Такой нету… Придумал, платоническая.

– Может, была? Когда-нибудь?

Карогод попытался вспомнить свою юношескую любовь, определить, высокая она или нет, – скорее приземленная, потому что он дотемна обычно катал ее на мотоцикле по степи, а с сумерками увозил в кукурузу и там катал по земле…

– И не было никогда, – с ужасом признался Гелий и вытер побежавшую с губ слюну. – Начиналось высоко, а заканчивалось низко… Спаси меня!

– Как же я тебя спасу? Мне не за что зацепиться!

– Сделай что-нибудь, – уже взмолился Гелий. – Ты же ясновидящий! Ты гений! Мне совсем плохо…

– Вижу… Постой, дай сосредоточиться. – Он обхватил голову руками и снова заметался по комнате. – Вижу с тобой девочку… С желтой лентой в косе…

– С желтой лентой?

– Да-да, и цыпки на руках… Кораблики пускали в ручье… Имени не вижу. Быстро говори, с кем пускал кораблики?

– Забыл… Цыпки помню, кораблики… Имя забыл! Юродивый облегченно вздохнул, будто штангу с себя сбросил.

– Едва-едва! Катей ее зовут!

– А ведь верно! – чуть оживился Гелий. – Катей… Боже Правый…

– Ты ей потом в первом классе чернильным пером в руку ткнул. И до сих пор осталось пятнышко, татуировка получилась… Сейчас, минуту! Посмотрю, жива ли она…

– Жива? Что ты молчишь? Жива?!

– Да, жива! – отмахнулся юродивый. – Не мешай… Мне надо почувствовать ее. спросить, поделится ли она энергией… Так, так, хорошо! Сейчас ей будешь сниться ты, она спит.

– Но почему – Катя? Почему – она?

– Отстань! Это твоя первая и высокая любовь.

– Она была… худенькая. И с цыпками! Да нам и было-то – по шесть лет!

– Потому любовь и осталась чистой. – Ясновидец взял Гелия за руки, отсутствующий взгляд делал похожим его на спящего. – Ты же в семь лет уже взгромоздился на двенадцатилетнюю девочку. Помнишь, на покосе, в шалаше?

– Это не я, – слабо воспротивился Гелий. – Она сама меня…

– Молчи… Не вспоминай.

– Научи! Научи меня, гений! Как ты это делаешь?

– Научить ничему нельзя, – проговорил юродивый, слегка сжимая его руки. Всякие знания всегда вторичны, потому что мы живем в мире чувств и тонких энергий. А поля их изменчивы, и все происходит так быстро, что любая наука всегда запаздывает, мертвеет и становится вчерашним днем. Первичны и живы только быстротекущие энергии, и когда-то люди брались за руки и водили хороводы. О, что это за чудо – человеческая рука! Это сверхпроводник, магнит и конденсатор одновременно! Помнишь, как приятно прикасаться к любимой женщине, ласкать ее руками, устами. И чем дольше длятся ласки, тем сильнее очарование, потому что происходит обмен тончайшими энергиями. Запомни: мы любим руками!.. И любим руки, даже если они в цыпках.

Карогод прикрыл веки, попытался вспомнить девочку Катю с желтой лентой, вызвать ее зрительный образ, но перед глазами стояли картины погрома в Грязной зоне…

Голос юродивого доносился издалека, прорываясь сквозь металлический звон прочного стекла.

– А энергия хоровода достигала такой силы, что ее поля превращались в единый столп, который достигал космоса. И тогда излечивались все болезни, прозревали слепые, обретали разум душевнобольные, заживали самые страшные раны и язвы. Не было в этом никакого чуда.

– Не могу представить, какая она, – пожаловался Гелий. – После первого класса Катя уехала… Куда – не помню.

– Она сейчас видит тебя во сне, взрослого, какой ты сейчас. Пускаете кораблики…

– Слушай, а она замужем? Или нет?

– Не мешай! Не могу отвлекаться… Не знаю, замужем, нет… Но спит одна.

– Где живет? Гений, скажи, где она? В каком городе?

– Я же тебе не хоровод! – рассердился юродивый. – Мы с ней вдвоем! Руки от напряжения трясутся… А что с ней завтра будет? Высосешь до капли, да еще сон такой сладкий… Любил бы ты всех так, как ее. Много женщин любить не грех, Важно, чтобы высоко и чисто… Мы бы сейчас такой хоровод составили… Называется «змейка». Это когда круг разрывается, и тогда вся энергия отдается одному человеку – первому, водящему,.. Мы перестали обмениваться своими полями, мы перестали здороваться, подавать руку. Техногенный разум диктует нам отношение к человеку как к машине, в которой можно заменить изношенную деталь. А нужны всего-то – магия слова и руки!.. Помнишь, в детстве, все игры, чтобы прикасаться друг к другу, потому всегда было ощущение счастья. Даже звери трутся друг о друга, обнюхиваются, облизывают… Контакт утратили и теперь погибаем каждый сам по себе, мертвеют наши души, слепнут глаза, пропадает слух. Одной выпивкой и спасаемся, да только она дает энергию не надолго, похмелье все отнимает. От наркотиков же вообще остается грязь… Вот и накапливаем грязную энергию. А заземляться разучились, не прилично ходить босиком. Тем временем в небе одна за одной сгорают наши звезды и превращаются в камень, холодный, мертвый камень…

Наконец Гелий вроде бы задремал под голос юродивого и на короткий миг слабой вспышкой мелькнуло видение – какой-то пенистый, стремительный поток и женщина в резиновой лодке, как в бумажном кораблике…

– Иди в Страну Дураков! – будто бы крикнула она и еще что-то добавила, но в это время ясновидец отпустил его руки, и все исчезло.

– Вставай! – приказал устало. – Целые сутки спишь.

Гелий вскочил, завертел головой.

– Сутки?! А представитель Главкома?..

– Он далеко, улетел в Южное полушарие и будет не скоро. Но нам все равно пора уходить из ада.

– Ты видишь так далеко?

– Вижу… Этот подводник Губский сбежал, и теперь большие проблемы. Пытается захватить авианосец «Энтерпрайз» в Саргассовом море… И ведь захватит. Ну, идем?

– Погоди! Плевать, пусть захватывает! – вдохновился Карогод. – Если ты так далеко видишь – скажи, где Страна Дураков?

– Что? Не знаю такой страны. – Юродивый что-то заподозрил, заспешил, потянул за рукав. – Давай, скорее, тебе опасно здесь находиться! Каждая минута отнимает энергию!

Они вышли в галерею и скорым шагом направились в лифтовый холл.

– Знаешь! Все ты знаешь! – говорил на ходу Карогод. – Скажи, где Катя? В Стране Дураков?

– Не знаю я! – отбивался и явно кривил душой ясновидец. – Какая Катя? Ничего не пойму!

– Ну та, с желтой лентой и пыпками на руках! Кораблики пускали!

– У тебя что-то с головой. Но ничего, это пройдет. Выйдем из ада на волю и все пройдет! Я говорю, подводник «Энтерпрайз» захватит в Саргассовом море, вот что меня волнует. А хоть закричись – никто не поверит!

В холле они чуть не столкнулись с подполковником-ракетчиком, который стоял с чемоданом и пританцовывал от нетерпения. Лифт опускался медленно, пронизывая пятидесятиметровую земную толщу, на табло выскакивали циферки, будто отмеряя время старта.

Он бросился к Гелию, заговорил, тараща глаза:

– Эти все – наповал! Все до одного! Ракетчик тряс Карогода.

– Это же ты, ты посадил Широколобых в триста седьмой блок! А это запрещено инструкцией! Сажать их вместе без присмотра! Даже двоих! Такие инструкции кровью написаны! Они же голубые! Сексуальное меньшинство! Грубо говоря, педрилы! Мозги – во, а ума – хрен! Вот они и затрахали друг друга насмерть! Содом и Гоморра! Бежать надо без оглядки! Чтоб не превратиться в соляной столп!

И видя, что не достучаться, он оставил Гелия, воздел к небу обезумевшие глаза и перекрестился неумелой рукой.

Лифт наконец опустился в ад и открыл двери…