ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.
УДАР ВОЗМЕЗДИЯ (1992)

К ночи Гелий почувствовал, что начинает задыхаться. Включенный на полную мощность кондиционер вносил с поверхности какой-то мерзкий, сернистый запах, словно там уже прогремела ядерная война Гелий позвонил на центральный пульт, спросил о качестве подаваемого вентиляцией воздуха и получил ответ, что все характеристики в норме. Тогда он достал самоспасатель, раздавил ампулу и подышал через маску почти чистым кислородом – вроде бы полегчало, но закружилась голова.

А во втором часу после полуночи неожиданно вернулся Скворчевский в сопровождении четырех неизвестных лиц, которых пропустили на объект по специальному пропуску, о чем исправно доложил дежурный. Карогод молча выслушал сообщение и положил трубку, снова припав к самоспасателю Через двадцать минут тот перестал помогать, поскольку был рассчитан на полтора часа беспрерывного действия, а возможно, от того, что без стука в кабинет вошел представитель Главкома Скворчевский и попросил подписать пропуск на вынос груза. Гелий занес ручку над бумажкой и полуслепым от кислородного голодания взором увидел наименование груза – объект Слухач.

Его возмутило не то, что больного человека превратили в предмет для похищений-Слухача можно было отдать кому угодно, похоронить или выбросить на свалку; тихая и глухая ненависть к этому безумцу туманила голову Карогода. Одолела иная мысль – навредить всемогущему представителю Главкома. Чем угодно, пусть мелочью. Скворчевский, переодевшись в специальную голубую униформу, как у Широколобых, мог свободно гулять туда-сюда через пропускной пункт внутренней охраны, но без подписи руководителя Центра комендант наружной охраны не выпустил бы за пределы объекта даже грамм груза: начинал он служить в специальной охранной части еще при Берии и потому был честен, тверд и туп, как бульдог.

Это был единственный оставшийся в руках рычаг власти. Он лучше, чем самоспасатель, влил в Гелия силу и вольное дыхание. Разумеется, представитель мог бы преодолеть и такой заслон, но потребовалось бы не менее полусуток, чтобы изменить строжайшую инструкцию по вносу и выносу предметов на суперсекретный объект. А этого было достаточно для наказания.

– Вынос запрещаю, – с удовольствием провозгласил Карогод и отшвырнул бумажку. – Груз вернуть на место.

– Есть особое распоряжение Главкома, – предупредил Скворчевский, подавая еще один документ. – Слухач должен быть изъят из Центра.

– Я не возражаю, изымайте.

– Подпишите документы.

– Не буду, не имею права.

– Даю вам такое право! Как представитель Главкома.

Играть циничного и тупого самодура было сейчас даже приятно.

– Есть инструкция. Вам, как человеку постороннему, категорически запрещено вносить и выносить любые предметы. И проходить только через спецконтроль.

– Расцениваю это как месть, – угадал Скворчевский и улыбнулся. – Только не понимаю за что? Чем я навредил вам? Кажется, мы находили общий язык, надеюсь, и в дальнейшем будем находить его, не так ли? Прошу заметить, я пришел в ваш Центр не на день и не на месяц. Нам придется много и плодотворно работать… бок о бок. Я буду вас курировать. Признайтесь откровенно, вы мне мстите?

– В какой-то степени – да, – сдался Карогод.

– Отчего это происходит с вами? Чем продиктовано?.. Не нравлюсь вам как… начальник?

– Сам не знаю почему! – взметнулся Карогод. – Какая-то внутренняя неудовлетворенность, неудобство, сомнения…

– Благодарю за откровенность. В таком случае, постараюсь утешить и сообщить замечательную деталь. – Голос Скворчевского зазвучал вкрадчиво. Знаете ли вы, Гелий, благодаря чьим стараниям вас назначили руководить этим Центром? Кто вас избрал из числа многих и многих претендентов?

– Уж не вы ли? – ухмыльнулся он.

– А кто готовил вас к этой нелегкой работе? В течение целого года? Кто управлял вами, разрабатывал проект реорганизации Центра, определял его новые направления и перспективы, о которых вы пока еще и не подозреваете?

– Абсурд! Не верю!.. Я наблюдал за вами и убедился: вы никогда здесь раньше не бывали. К этим секретам империи вас не подпускали! Как же вы могли готовить, управлять, определять?

– Не спешите! – засмеялся представитель. – Да, я действительно здесь не бывал, и к секретам не подпускали… к играм маразматиков из Генштаба. Но они и не нужны были мне! Я преследовал свои интересы, и потому выбрал вас. Понравились мне как специалист, как руководитель специальных космических проектов… И как мужчина, не скрою. Среди ученых Центра… которых здесь называют Широколобыми, таких нет. Они оригинально мыслящие исполнители, не более. У них утрачено мужское начало, которое я увидел в вас, Гелий.

– Да вы же раньше меня не видели!

– Видел, – многозначительно вымолвил Скворчевский. – И в самых разных ситуациях и… позах.

– Как это понимать? Подсматривали?

– Нет, что вы!.. Просматривал видеопленки. По долгу службы. Особенно мне понравился недавний эпизод, когда вы… развлекались со своей подчиненной в блоке номер триста семь. Ее фамилия Суглобова, не так ли? Дочь генерала Суглобова.

Карогод готов был схватить себя за глотку: значит, в тот момент камеры в жилище Слухача были включены! И кто-то записал все на пленку…

– Пришьете мне аморалку? Пожалуйста…

– Помилуйте, Гелий! – Скворчевский замахал руками. – Ни в коем случае!.. Напротив, мне понравилась ваша экспрессия, напор, ярость. И я еще раз убедился, что выбор сделан правильно. Сильное мужское начало.

– Это что, так важно для будущей реорганизации?

– Это важно всегда! Мне требовался руководитель Центра, имеющий ваши качества. И я его нашел.

– Если вы на самом деле приложили руку к моему назначению, то, должен сказать, сделали ошибку. В этих подземельях я все время испытываю одышку, кислородное голодание…

– Пройдет, ваш организм еще не адаптировался к среде.

– И по поводу мужественности…

– Что по этому поводу? – Скворчевский сделал шажок вперед.

– Это получилось всего раз… И только в блоке триста семь.

– Я не требую оправданий!

– А я и не оправдываюсь… Если хотите знать, это был эксперимент. Однажды получилось, а в другое время… мне не хочется женщин. Они не возбуждают.

– Потому что женщины – мерзость, правда? Гелий взглянул на него, мысленно согласился, но отвечать не стал.

– Выпить хочется, – проговорил он. – С удовольствием бы принял стакан. Или два…

В голубой униформе Скворчевский походил на голубого Широколобого. И задница такая же круглая, женская…

Он перехватил взгляд и неожиданно вильнул бедрами, переступив с ноги на ногу, спросил:

– Что вы хотите сказать? Почему так смотрите?

– Ничего… Вы слишком значительная фигура. С вами нельзя ни выпить, ни… поговорить.

Представитель Главкома улыбнулся и вальяжно сел на стул – на одну ягодицу. И словно забыл о Слухаче…

– Можно… Можно слегка выпить и… поговорить. О чем? Предлагайте тему!

А Карогод на миг представил, как Широколобые играют в «паровозик», и почувствовал, что не питает к этому прежнего отвращения. Было любопытно: как это у них получается?

– Или сначала в самом деле… немного выпить? У меня наверху есть коньяк. Это в раздевалке, где суровые охранники заставили меня снять все… Да-да! Все, до последней вещички! И еще… – Скворчевский снова хихикнул. Сделали, конечно, позорный, но любопытный досмотр! Да, заставили руками развести ягодицы!

Гелий не заметил, как у него прекратилась одышка, в груди потеплело и по телу разлился легкий ток, словно он только что выпил стаканчик хорошего коньяку.

– Это обязательный досмотр, – проговорил он немеющим языком. – Чтобы не пронесли ничего…

– Помилуйте, Гелий! Что я могу пронести между своих ягодичек? Право, это место вовсе не для того, чтобы проносить… запрещенные вещи!

Он протянул руку и осторожно погладил запястье Карогода.

И тот внезапно для себя ощутил, что это приятно. Прикрыл глаза…

– А вам? Вы тоже проходите такой досмотр?

– Нет, не прохожу…

– Напрасно! Скажу вам, это забавно, оригинальные ощущения, когда суровые мужчины… смотрят, нет ли запрещенных предметов.

– Пожалуй, я подпишу пропуск, – согласился Гелий, не поднимая век. – И куда же теперь поедет наш Слухач? Мне нужно указать маршрут в накладной.

– Ах, оставьте…

– Это совсем не трудно. Только маршрут переброски… Иначе не выпустят эти… жлобы наружной охраны.

– Какие же они жлобы? Солидные мужчины, как вы, Гелий. Только вы тоньше, нежнее в чувствах.

Карогод придвинул к себе бумаги и подрагивающей рукой взял авторучку. Скворчевский зашептал на ухо:

– Слухач поедет в Штаты. Только вы не пишите об этом.

– В штаты? Какие штаты?

– Разумеется, в Соединенные… Мы его передадим. Согласно договору, – и погладил руку у локтя. – Укажите любой пункт, это не имеет значения, не правда ли?

– Еще бы фамилии сопровождающих…

– Уверяю вас, его есть кому сопровождать, надежные парни из морской пехоты. Слухач тоже был моряком… Найдут общий язык. Он говорит по-английски?

– Фамилии нужно вписать…

– Гелий, пишите любые… У вас есть тут ванная комната?

– Да, вон та дверь…

Скворчевский спрятал подписанные документы в карман и подал руку.

– Если мы… вместе пойдем и освежимся?

– С удовольствием… Становится душно, отчего-то бросает в пот.

– Меня тоже всегда… бросает в пот, – признался представитель и пошел к ванной, на ходу расстегивая куртку. – Вы потрете мне спинку, Гелий?

Будто под гипнозом, Карогод двинулся следом за ним, не отрывая взгляда от обтянутых голубым полотном ягодиц, и натолкнулся на торец открытой Скворчевским двери. Ударился подбородком, так что из глаз брызнули искры…

И сквозь них заметил участливо-испуганное холеное и бабье лицо.

Крик вырвался откуда-то из области солнечного сплетения; крик ужаса и омерзения. А в голове языком беззвучного пламени восстала единственная мысль – Боже Правый!

Пересиливая брезгливость, Карогод со всей силы толкнул в спину Скворчевского и плотно закрыл дверь, защелкнул наружный шпингалет. И подломившись, упал на колени, схватил, измял свое лицо…

– Боже Правый! Что же это?! Затмение… Он вспомнил пророчество Матки и еще раз ужаснулся, на сей раз от того, что был предупрежден юродивым и забыл об этом. Забыл! Хотя надо помнить его слова каждую секунду!

Отполз от двери, за которой нежно постукивал пальчиком Скворчевский, и ощутил твердое желание убить его. Пистолет лежал в сейфе с кодовым замком. Жесткими, непослушными от бешенства руками Гелий покрутил фишки, выставил цифры и потянул ручку – что-то не так. Проверил, нашел и исправил ошибку, но сейф не открывался. Искать еще одну уже не хватало ни выдержки, ни дыхания мощный спазм перехватил горло, лицо наливалось кровью, в голове зазвенело. Хапая воздух ртом, Гелий побрел к двери, еще раз ударился, теперь о стену. Ощупью, будто во тьме, он наконец отыскал выход и вывалился в коридор.

– Боже… Правый…

Чужой, сиплый голос показался ему громовым. Гелий понял, что нельзя разговаривать, тем более произносить имя – Бог. Это пришло как откровение: словно кто-то незримый и вездесущий подсказывал ему – нельзя! Погаными устами касаться этого имени нельзя! Не смей!

Без оглядки, опасаясь превратиться в соляной столп, Гелий двинулся вперед, не соображая, куда идет и зачем, чувствуя лицом едва уловимую струю свежего воздуха среди смрадной вони подземелья. Мимо него проходили Широколобые, женщины-связистки и монтажники из ремзоны, однако теперь все стало безразличным – только бы не потерять эту путеводную, воздушную нить. Ему казалось, что сквознячок этот тянется с поверхности земли и что он скоро выйдет на открытый воздух, но вскоре Гелий очутился перед комнатой, где помещался юродивый Прозоров. И тут он открыл загадку воздушного потока, вернее, нашел исток: вокруг двери медленно вращалось отчетливо видимое колесо, круг, сотканный из марева, и космы этого зримого воздуха срывались с его периферийной части и, подхватываемые смрадной вентиляцией, разносились по галерее.

Карогод вошел в это коловращение и тотчас же почувствовал головокружение, словно хватил кислорода. Оно было приятным, убаюкивающим, но тот же вездесущий вселил, ввел, как инъекцию, чувство опасности – нельзя! Еще немного, и сгорят, обуглятся легкие, полопаются сосуды… Гелий всунул карточку-ключ и головой боднул дверь, вываливаясь из опасного круга…

Юродивый стоял у противоположной стены и, словно дирижер, вращал руками, вздымая все выше и выше звук незримого оркестра. Делал это легко, самоуглубленно, прикрыв глаза от удовольствия, и потому не увидел Гелия. А тот у порога повалился на колени, протянул руки:

– Спаси, Матка! Спаси меня, Матка! Я погибаю! Дирижер взмахом рук снял звучание всех инструментов, и вместе с тишиной открылось дыхание.

– Как ты назвал?.. Я не Матка! И не могу быть ею!

– Прости, оговорился! Думал так о тебе и сказал… Спаси меня, ясновидец!

– Отчего тебя спасти? Я не спаситель. – Прозоров сердился.

– Все, что ты предсказал – сбылось! Или нет, почти сбылось… Во мне это было! Сидело! И сейчас я чуть не перешагнул порог…

Матка поднял глаза и слегка отшатнулся.

– Да, вижу… Ты почувствовал в себе тягу к содомскому греху. Я же говорил: не испытаешь любви к женщине – ты пропал! Какая мерзость!

– У меня только все начиналось! – застонал Карогод. – Женщина, которую мог бы… к которой что-то тянуло… Она сбежала! Спаси меня!

– Спаси ты меня, – не попросил, а потребовал Прозоров. – Ты сильный и властный, ты устоял перед искушением дьявола. Уведи меня от зубовного скрежета мертвых душ. Спасешь – и сам спасешься. Все в твоих руках.

– Хорошо… Что я должен сделать, говори.

– Знаешь, что…

– Грязная зона? Дети?

– Это не дети! Детей рожает женщина, чистая или грешная, – все равно рождаются ангелы.

– Откуда они? Из пробирок? Искусственные?

– Я знаю, это дети Асмодея… Но не вижу, как они появились. Все покрыто мраком. Только слышу зубовный скрежет.

– Но у них нет зубов! Нет даже молочных зубов! Я вспомнил – нет! Красные десны, как у стариков…

– Боже мой, доктор! При чем здесь зубы?

– А если они!.. – Гелия осенило. – Если их родили эти… Широколобые?

– У них нет земных родителей… И потому это начало конца духа человеческого.

Карогод вскочил на ноги и забегал по комнате. Изумление и гнев, два эти чувства, соединившись, начали гореть ядовитым, смертельным огнем.

И это не укрылось от глаз ясновидца.

– Что это с тобой? – Прозоров попятился. – Говори! Говори скорее! Нельзя задерживать дыхание! Дыши и говори!

– Знаю… Я знаю, чьи это дети. – Он не соврал… Это его дети! Он давно проник сюда и наплодил… мертвых душ. Это они теперь скрежещут зубами!.. Вот почему мне не дали допуска в Грязную зону!

– Не понимаю! Не слышу тебя! Не вижу! – заслонился руками юродивый.

– Зато я теперь все вижу и понимаю. И нанесу… удар возмездия! Как же я сразу не разобрался? Не почувствовал?.. Нет, ты гений! Ты увидел во мне то, о чем я сам никогда не подозревал. Нет, не то слово… Ты мессия!

Юродивый как-то горько помотал головой и тяжело вздохнул:

– Не сотвори кумира… Будь я гений, сам бы поднялся из ада. И не просил тебя отправить в небытие порождение Асмодея… Я всего-навсего обыкновенный юродивый и родился на свет, чтобы возвестить о приходе Матки. Она идет! Нет, летит! Чтобы спасти мир от безумия.

– Я тебе не поверил, считал гениальным сумасшедшим. Она действительно существует – Матка? Или это символ, идея, аллегория?

– Это необыкновенная женщина! – восторженно провозгласил юродивый. Земная и необыкновенная! К чему ни прикоснется ее рука, все преображается и цветет; к чему ни прикоснется ее мысль, все становится разумным и одухотворенным. Скоро ты услышишь о ней.

Нет, увидишь… Только помоги ей! Матка бессильна исправить то, что произошло не из материнского чрева. Мертвую душу не оживит даже Господь. Отправь их назад, в небытие. Ты это сможешь! Ты сильный!

– Отправлю! Я их отправлю! Уничтожу! Сейчас же! – Гелий вскочил на ноги. – И теперь не дрогнет рука!

– Ступай!

– А потом выведу тебя из ада. И сам выйду! – Он выскочил в коридор, заметил телефон на стене, оторвал кабель от трубки, намотал на руки и попробовал на прочность.

– Нет! – закричал юродивый. – Нельзя! Так нельзя! Разве можно задушить то, что не имеет душу?! Нет!..

Карогод затолкал юродивого назад и захлопнул дверь…

В горячке от потрясения он побежал в свой кабинет и обнаружил там взломанный запор в ванную и короткую восхищенную записку на столе с пожеланием при следующей встрече преодолеть естественное для первого раза смущение. Гелий изодрал ее в клочья, растоптал, разметал по полу и ринулся на центральный пульт. Там перед погасшими экранами и тысячами индикаторов сидел подполковник-ракетчик и в одиночку пил водку. Он даже не встал перед начальником, а лишь призывающе махнул рукой.

– А, это ты! Садись, выпьем отходную! Карогод поднял его на ноги, встряхнул:

– Где представитель? Где Слухач?!

– Выпустил! – весело доложил ракетчик. – Всех выпустил! Полчаса назад.

– Что ты сделал?! Почему выпустил?!

– Согласно инструкции. Ваша подпись на вынос груза…

Схватив трубку прямого телефона с наружной охраной, Гелий открыл было рот, чтобы наорать на бериев-ца, но понял, что это лишнее и что сейчас следует иметь холодную голову, чтобы исполнить задуманное.

– Прекратить допуск на объект по всем видам пропусков, – приказал он коменданту. – И никого не выпускать. До моего особого распоряжения.

Старому энкавэдэшнику никакой дополнительной информации не требовалось.

Ракетчик невозмутимо набулькал полстакана водки, подал начальнику.

– Прими, легче будет. Залей пожар!

– Удавлю! – крикнул Гелий, выбил стакан из рук дежурного и помчался в сторону Грязной зоны. Телефонный провод в руках добавлял решительности и подогревал яростное желание передавить детей Асмо-дея. Чуть помедлив, спохватился и ракетчик, что-то спросил, потом издал невразумительный клич и тяжело потопал следом, болтаясь от стены к стене по галерее.

Гелий был уверен, что не дрогнет, и на какое-то время стал воином, разбуженный казачий дух бил из него фонтаном, диктуя, что и как нужно делать. Это была стихия, момент бессознательного творческого состояния, когда к нему приходило откровение. Он летел, как его предки, – на коне и с обнаженным клинком.

Черная униформа часового у белой медицинской двери напоминала качающуюся под ветром ночную тень. Гелий выглянул из-за угла, выбрал позицию и легонько постучал проводом по неоновой лампе под потолком. Свет замигал, часовой насторожился и снова стал мерить шагами коридор. Тогда Карогод дотянулся рукой, вытащил лампу из гнезда и изготовился. Едва черная тень миновала створ угла, он ловко набросил веревку на горло часовому и взял его на спину, оторвав от пола. Подержал полминуты и положил на пол – как мешок. В это время послышался топот, выпивший ракетчик вывернулся из смежной галереи, остановился в трех шагах и несколько протрезвел.

– За что ты черного-то придушил? Черные тут ни при чем…

Часовой по-рыбьи открывал рот и пучил глаза. Гелий обшарил одежду, достал из-под его полы пистолет-пулемет и отыскал в карманах ключ-карточку.

– Тащи его за мной! – приказал подполковнику и бросился к двери, вставил карточку в замок – загорелся зеленый индикатор.

– Я туда не пойду! – заупрямился ракетчик и стал совсем трезвым. – Ни за какие шиши! Там же грязная зона, радиация!

– Сейчас покажу, какая там радиация, – проговорил сквозь зубы Гелий. Сейчас посмотришь…

– И так уже лысый, все потерял, – забормотал ракетчик. – Затащу, и назад…

В Грязной зоне было как всегда стерильно, чисто и пусто, за перекрестком коридоров горели кварцевые лампы, пахло озоном. Второй охранник оказался в караульном помещении, спал на медицинской кушетке под тихий шум кондиционера. Гелий показал кулак ракетчику, чтоб молчал, забрал у спящего оружие, отключил систему сигнализации на пульте, после чего толкнул стволом в бок. Охранник вскочил, похлопал глазами, но обстановку оценил быстро.

– Я же сказал – вернусь и прихлопну всех, – напомнил Гелий и обернулся к подполковнику:

– Затаскивай сюда, пусть отдыхают.

Полупридавленный часовой пришел в себя, однако идти не мог, тяжело мотал головой и перхал горлом. Ракетчик втащил его в караулку, бросил на пол и тут же выскочил назад. Карогод подал ему один из пистолетов.

– Охраняй этих! К аппаратуре не подпускать.

– Здесь опасно! – зашептал ракетчик из-за дверей. – Высокая радиация! Черным-то все равно, они смертники!

– Ты ее измерял?

– Нет, но я вижу радиацию, как черный таракан…

– А теперь посмотри сюда! – Гелий указал на пульт, где светилось табло радиометра. – В этой Грязной зоне чище, чем на поверхности земли.

Ракетчик вернулся в караулку, не веря своим глазам, пощелкал кнопками проверки прибора, выматерился.

– Почему же она считается грязной? Каждый день отсюда передают уровень…

– Потому что здесь творятся грязные дела! – прорычал Гелий уже на ходу. А какие – увидишь!

Гелий сунул отнятую у охранника карточку в замок стальной двери со смотровыми окнами, подождал, но зеленый глазок не загорелся, только красный помигал, сообщая, что ключ не подходит. Значит, у привилегированной стражи Грязной зоны входа в этот питомник не было.

Гелий вернулся в караулку, выдернул из кармана телефонный провод, набросил на шею тому, который еще не побывал в петле.

– Посмотри на своего товарища. Внимательно посмотри. Тебе будет еще хуже. – Чуть придавил. – А теперь вызови сюда дежурного сотрудника. Кто имеет доступ к клеткам. Без тревоги, по штатной ситуации.

Ракетчик сунул к его носу пистолетный ствол.

– Зажирели тут, суки! Мы там от излучения дохнем, а они… Вызывай!

Охранник потянулся неуверенной рукой к компьютеру, и за то, что решил схитрить, пришлось на несколько секунд перекрыть кислород. После этого он, не колеблясь, набрал код, запустил его в сеть и, получив на экране цифры, прохрипел:

– Идет… Из вспомогательной зоны… Гелий снял провод, а ракетчик ударил часового по затылку тяжелым пистолетом.

– Чтоб служба медом не казалась! Дармоеды!

Дежурного Широколобого из Грязной зоны Гелий подождал возле входной двери. И едва тот ступил через порог, как получил удар ниже пояса, в пах, и пистолетом по шее. Голубой рухнул у ног и через секунду был с проводом на горле. Карогод выхватил из его руки карточку и волоком подтащил к стальной двери раскисшее тело.

Наконец перед Карогодом открылся и этот, последний замок Центра.

Нерожденные, по убеждению Матки, человекоподобные существа сидели в своих клетках – два белокожих, один желтый и один негроид. Гелию стало ясно, почему юродивый называл их мертвыми душами. Они были глухими, слепыми, немыми и абсолютно бесчувственными, не реагировали на звук, на движение, на вошедшего в питомник человека. Открытые слюнявые рты, бессмысленные блуждающие глаза – все как в прошлый раз, только руки у обоих белых отчего-то подвешены к потолку на мягких резиновых растяжках. Все четыре особи мужского пола.

Но запах в комнате – детский, настоящий: так пахнет в детских домах, садиках, младших классах школы…