«Я с детства хотела быть врачом, – вспоминает терапевт Елена Жигулина, – в другой профессии просто себя не видела. Мне всегда было жалко любое живое существо, будь то хромающая дворовая собака или голубь с перебитым крылом. Что уж говорить о больных людях.

Человеку в юном возрасте, когда он выбирает будущую профессию, свойственно идеализировать и романтизировать своё призвание. Ты думаешь: вот стану я врачом, буду помогать людям. Всё кажется таким простым и понятным, и ты ещё даже не представляешь себе, что это будет означать в реальности – какие тонны рутины придётся перелопачивать, сколько сомнений, неуверенности в себе, разочарований и неудач преодолевать. А главное – какую цену предстоит платить за эту самую возможность, помогать людям.

Психологическая нагрузка в нашем деле действительно очень велика. Ведь для медика проблемы, связанные со здоровьем пациента, всегда вызывают эмоциональную реакцию: вдруг ты чего-то не заметил, не доделал, упустил. Здесь нужны и крепкая выдержка, и огромное терпение, и внимательность. Так что профессия врача не для всех подходит, безусловно.

Я никогда не стремилась стать светилом с мировым именем или пойти в науку изучать болезни и открывать новые методы лечения, хотя и не могу сказать, что я совсем уж лишена амбиций. Может, мои амбиции несколько в ином: когда видишь, что пациент возвращается к полноценной жизни благодаря твоим усилиям и твоему труду – это само по себе награда.

Ведь в повседневности мало кто задумывается о том, какой это великий капитал – здоровье. Но когда что-то начинает разлаживаться в твоём организме, всё остальное отходит на второй план. Порою даже обычная простуда способна сломать человеку все планы, надолго выбить его из колеи. Что уж и говорить о серьёзных болезнях, тем более в запущенной стадии, когда вся жизнь человека постепенно сводится в узкий круг забот о своём состоянии и самочувствии. Всё, что прежде имело для него значение и составляло смысл жизни – карьера, деньги, самореализация, семья – всё отступает, хотя бы потому, что болезнь отнимает всю жизненную энергию, все силы, и физические, и моральные.

Поэтому я и считаю, что самая существенная помощь, которую один человек может оказать другому – это помочь восстановить и сохранить здоровье. Только когда человек здоров, он способен жить полноценно: реализовывать свои планы, что-то строить, изменять мир к лучшему, заботиться о близких, деньги зарабатывать.

И, кстати, если говорить об амбициях, то именно рядовые врачи – участковые терапевты в поликлиниках – находятся на передовых рубежах невидимого фронта борьбы за здоровье таких же, самых рядовых, людей. И это вовсе не лирика и пафос, так оно и есть.

Конечно, все люди – разные, и врачи – не исключение. Среди нас есть и те, для кого медицина – всего лишь служба, и те, для кого она – служение. Такой врач не пройдёт мимо человека, лежащего на улице или на лавочке в метро, сочтя его банально пьяным. Прощупает пульс, проверит дыхание. А если это сердечник, у которого случился приступ?

Нештатные ситуации со мной тоже периодически случаются.

Вот одна такая история. На нашей лестничной площадке живут, как бы сказать помягче, очень «весёлые» соседи. Долгое время они весь подъезд изводили своими шумными тусовками, со скандалами и драками. И милиция нередко к ним приезжала, но всё продолжалось в том же духе. Знала я и о том, что у них помимо алкоголя в ходу наркотики, причём довольно тяжёлые. Наркоманов я определяю по рукам: у тех, кто долгое время колет себе наркотик, склерозируются вены – не справляются с оттоком, с которым приходится работать. Поэтому у наркоманов часто красные отёчные руки, на которых не видно сухожилий и разгибателей.

Так вот, однажды вечером мне звонят в дверь с истошными криками «вызовите скорую!». В коридоре хозяин «нехорошей квартиры» Алексей в луже крови, рядом носится и истерит его подруга. Она тогда не знала, что я медик, да и вообще мало что соображала, кинулась к ближайшей двери. У них произошли какие-то очередные разборки, которые закончились для соседа проникающим ножевым ранением в брюшную полость.

Я была практически на сто процентов уверена, что у парня повреждена печень. А там же петли кишечника, и пока Алексей сидел, она была зажата, кровь не била струёй, он был в адеквате, мог даже отвечать на мои вопросы. Я его решила в таком положении оставить, не менять позицию. Контролировала его состояние, чтобы он не терял цвет лица и находился в сознании. Попросила свою дочь принести из морозилки что-нибудь холодное, и мы приложили какую-то заморозку к ране.

Когда приехала «скорая», я поделилась своим предположением насчёт повреждения печени, но безуспешно. Может, они просто не услышали, что я тоже врач, и мои слова не приняли в расчёт. Доктор же уложила раненого на пол и начала задавать ему стандартные вопросы: ваша фамилия, возраст… На последних вопросах Алексей уже стал терять сознание, потому что при изменении позы произошло перераспределение органов в полости, кровопотеря резко увеличилась. Как уж они его довезли, не представляю, но удивительным образом парень выжил.

Когда его выписали из больницы, мы встретились с ним в подъезде. Он вспомнил и меня, и даже мою дочку, целовал руки и вставал на колени, искренне благодарил. Подругу его я больше не видела, а вот Алексей после этой истории сильно изменился. Конечно, побывав на грани жизни и смерти, человек многое переоценивает. От его родных я позже слышала, что он завязал с наркотиками, прошёл курс реабилитации, и теперь у него совсем другая жизнь.

То, что его удалось спасти – заслуга реаниматологов и хирургов. Но в том, что он получил этот шанс, есть частичка и моего труда. Он ведь мог истечь кровью до приезда «скорой». Да и я вполне могла не открывать дверь, опасаясь за себя и дочку – мало ли что происходит там, за дверью.

Если же говорить про обычные трудовые будни, то здесь всё гораздо прозаичнее. Но и тут нужна не меньшая расторопность. Приходит на приём больной – и я сразу должна сосредоточиться, включить всё своё внимание. Первое, на что я обычно смотрю, это внешний вид. Человек входит в кабинет, и я уже «сканирую» его: какое у него лицо, какие глаза, цвет кожи. Это мгновенно происходит. Дальше я слушаю внимательно его жалобы, что беспокоит. Иногда приходится много времени тратить, чтобы вытащить из пациента нужную для диагностики информацию и отсеять кучу лишней. А так, по внешнему виду, очень многое можно понять. Не всегда сразу определишь заболевание, но, по крайней мере, для себя создаёшь какое-то впечатление. Чем дольше работаешь, тем точнее настраивается этот твой «внутренний сканер». И потом всюду начинаешь обращать внимание на внешний вид людей с профессиональной точки зрения.

К примеру, есть такое заболевание, бронхоэктатическая болезнь, в этом случае, с течением времени у человека своеобразным образом деформируются руки – происходит утолщение фаланг и пальцы приобретают форму барабанных палочек, а ногти становятся похожи на часовые стёкла. Ещё при хронических сердечных заболеваниях такой симптом проявляется. И вот человек, сидящий напротив меня в метро, с такими пальцами сразу бросается в глаза. Я смотрю на его руки и понимаю, чем он болен. На сердечника, на мой взгляд, он не тянет, так что, скорее всего, у него бронхоэктатическая болезнь.

Или человек с туберкулёзом, например, для меня тоже сразу заметен. Туберкулёзники имеют достаточно типичную походку, никогда не бывают толстыми, обычно худенькие, с заострёнными чертами лица. И у них очень интересный блеск в глазах, притягивающий взгляд. Известна история Прасковьи Жемчуговой, крепостной актрисы графа Шереметьева, которая своей внешностью, блистательной игрой и пением настолько покорила сердце графа, что он дал ей вольную, а потом женился, несмотря на многие препоны. Так вот у неё был наследственный туберкулёз. Не про каждого такого больного можно сразу сказать, что у него туберкулёз, но внешний вид при этом заболевании довольно характерный.

Конечно же, я не подхожу со своими выводами к человеку в транспорте, если замечаю какие-то явные симптомы заболевания. Хотя была у меня ситуация, когда промолчать я не могла.

Года полтора назад я случайно встретилась на улице с бывшей одноклассницей, с которой мы были очень дружны в школе. Разговорились, что да как. А она была с сыном. И вот я вижу, у парня – все типичные признаки наркомании. И что прикажете делать с этим наблюдением? Сказать ей? Наверняка она сама знает, не может ведь не знать. И кто меня просит лезть в чужую жизнь, в чужую беду, какой смысл? Только сыпать соль на раны?

Некоторое время я терзалась сомнениями – говорить или нет. Потом решила, что лучше уж я испорчу нам обеим радостное впечатление от встречи или даже дальнейшие отношения, чем промолчу и не предостерегу от опасности, если она всё-таки не знает о зависимости сына. Оказалось всё именно так. Подруга моя, действительно, ничего не подозревала и никогда не замечала за сыном какого-то неадекватного поведения. Она, конечно, была в ужасе, но я предложила снова встретиться и подробно обсудить, что и как с этим делать. Записала её на приём к наркологу, и дальше уже пошла лечебная работа, детоксикация и прочее. Парень прошёл курс реабилитации в наркологическом центре.

Так что врач – всегда и везде врач, и да, ты видишь людей немного иначе, чем другие. Можно сказать, есть свои издержки профессионального восприятия. Вне клиники я стараюсь не думать о работе, переключаться на другие дела, чтобы не перегореть. Но бывают, конечно, случаи, когда этого не избежать, когда необходимо, например, хотя бы раз в день отзвониться пациенту, если он на моей курации. Поэтому не всегда получается так, что вот я закрыла кабинет, вышла из клиники – и всё, дальше личная жизнь и никаких мыслей о работе. Я могу, в принципе, выключиться, когда на мне не висит чего-то сложного или вызывающего беспокойство за пациента. Если в данный момент нет ничего такого экстренного – да, я могу расслабиться, повеселиться и так далее, как обычный человек.

Хотя не скажу, что абсолютно отключаюсь от работы, потому что даже и сны обычно снятся соответствующие, профессиональные, медицинские. Снится, что я кого-то лечу и всё в том же духе. Дочка по утрам уже подтрунивает надо мной: «Кого ты сегодня ночью спасала?» А я только улыбаюсь в ответ».