Май, 17, четверг

Лена проснулась рано, задолго до звонка будильника. Сон ей снился хороший: лето, дача, любимая подруга Таля, большой яблоневый сад, только на душе отчего-то было совсем не радостно. Она отлично знала, отчего – Сергей вчера не спросил ее телефона.

Она поворочалась немного, поняла, что больше не заснет, и стала вспоминать сон, в котором бежала куда-то с Талей, и, как всегда, пожалела, что та далеко, что видятся они редко, а в нечастых телефонных разговорах ничего толком не расскажешь. Таля вышла замуж за немца-строителя и сейчас жила в далекой Германии.

Лена и Таля сидели за одной партой с первого класса. Они были очень разными: у Тали было четыре брата, ее родители когда-то приехали в Москву по лимиту, а Лена была единственным заласканным ребенком в интеллигентной московской семье. К удивлению окружающих, отличница Лена и стойкая троечница Таля были неразлучны, вместе делали уроки, вместе ходили в спортивные секции, и только музыкальную школу Лена посещала одна. В то время родители стремились учить детей музыке. Когда наступали летние каникулы, Ленина мама отправлялась к Талиным родителям с просьбой отпустить дочь к ним на дачу, потому что одна Лена ехать наотрез отказывалась. Девочки ехали вместе, и Талин отец, работавший таксистом, привозил им раз в неделю огромное количество продуктов. Тетя Лиза ругалась с ним из-за этого, а он только смеялся.

Ира, самая красивая девочка в классе, присоединилась к их маленькой компании позже, классе в седьмом. Ира уже тогда любила создавать себе окружение. Девочки в большинстве своем ей завидовали и признавали ее первенство, а мальчики вообще замечали только Иру, и она всегда чувствовала себя в классе королевой. Только Лена и Таля относились к ней так же ровно, как ко всем остальным. Впрочем, им всегда хватало общества друг друга, и ни к каким новым знакомствам они не стремились. Почему Ира из всех девочек выбрала ее – на Талю она почти не обращала внимания, Лена не понимала до сих пор. У них не было общих интересов: Лена тогда запоем читала, а Ира почти не брала в руки книг, зато отлично разбиралась в одежде и косметике, к которым Лена была не то чтобы равнодушна, просто они не занимали ее так, как новую подругу.

И еще одно всепоглощающее увлечение было у Иры: магия, гадания, заговоры, привороты и прочая чертовщина, которую Лена уже тогда считала абсолютной ерундой, но из уважения к подруге мнения своего не высказывала. Вернее, сначала она пыталась спорить с Ирой, но очень быстро поняла, что это бесполезно, и стала относиться к ее странному увлечению как к маленькой невинной слабости. Ира могла часами рассказывать истории про ведьм, колдунов, вампиров и зомби, а также про страшные яды, проникающие сквозь кожу и мгновенно исчезающие, так, что невозможно было определить, отчего умер совершенно здоровый человек. Истории были совсем нестрашными и очень глупыми, и Лена жалела заблуждающуюся Иру.

Родителям и тетке новая подруга не нравилась. Они ни разу этого не сказали, но Лена чувствовала, и это вызывало у нее желание защитить Иру, ей хотелось поведать об Ире что-то хорошее, но рассказывать было решительно нечего. Не истории же про ведьм пересказывать, в самом деле?

В детстве Лена не задумывалась, нравится ей Ира или не нравится, ее только удивляло и обижало пренебрежительное отношение новой подруги к доброй и отзывчивой Тале, которую Ира называла не иначе, как «лимита». Когда Таля не слышала, конечно.

Сейчас Лена знала точно – Ира ей не нравится. И даже помнила, с каких пор – с тех самых, когда Дмитрий Михайлович, любимый, родной и близкий человек, ведя Иру за руку, поднялся на веранду демидовского дома и, словно подсмеиваясь над собой и над тем, что он сейчас скажет, объявил:

– Мы решили пожениться, поздравьте нас.

И обвел взглядом присутствующих. Всех, кроме Лены. Мама, папа и тетка собирали уезжающих Лену и Павла: укладывали в сумку собранные ягоды, свежее варенье, даже пытались навязать им холодные котлеты. Все замерли, как будто не могли осознать, что услышали, и только Павел засмеялся, раскинув руки, как будто хотел обнять Ирину:

– Ириша, поздравляю!

Как будто разъяснил остальным смысл неожиданного события. Мог бы и не объяснять – все и так понимали, что Ира удачно «окрутила» Дмитрия Михайловича и ничего хорошего брак этот ему не сулит. Они все ошиблись, Ира и Дмитрий Михайлович женаты уже давно и до сих пор производят впечатление очень счастливой пары.

– Поздравляем, – внимательно глядя на Дмитрия, произнес тогда папа.

Женщины недружно его поддержали:

– Поздравляем.

Только Лена промолчала. И поняла, что не любит Иру. Терпеть не может.

Сигареты кончились в самый неподходящий момент, когда Лена достала из установки очередной загубленный образец, не понимая, в чем именно она ошиблась, и отчаянно захотела курить.

Спустившись за сигаретами на первый этаж, где находился буфет, она увидела вывешенный на стене некролог и вазу с красными гвоздиками под ним. Когда они с Люсей утром здесь проходили, некролога еще не было – видно, только что вывесили, однако про гибель Валерия Пахомова все уже знали. Новость обсуждалась и в курилке, и за чаепитиями.

Лена смотрела на красивое лицо мужчины с некролога, и ей вдруг стало жалко его до слез. Она его практически не знала, никогда не разговаривала с ним и все-таки сейчас жалела так, как будто потеряла кого-то родного. Люди, читающие скорбный текст «трагически погиб», горестно молчали, вздыхали и отходили удрученные, как будто эта смерть коснулась и их тоже.

Солнце сияло так же, как все последние дни, чувствовалось, что на улице тепло, только выходить из института почему-то не хотелось, хотя выйти было необходимо: Лена собиралась после работы поехать к тетке и хотела купить продукты. Она всегда по четвергам ездила к тетке, и когда жила с Павлом, и теперь.

Лена поднялась в лабораторию – переодеться и взять сумку – и решительно направилась на ближайший рынок. Настроение было отвратительное, а как известно, самый лучший способ борьбы с плохим настроением – домашние дела. Лена была большая мастерица бороться с плохим настроением.

Рынок находился недалеко, совсем рядом с институтом. Когда-то они с Павлом часто приезжали сюда за продуктами, потому что они здесь были дешевыми и всегда свежими. Сначала приезжали потому, что денег на дорогие магазины у них не было, а потом просто по привычке. Лена покупала продукты, а Павел их нес, не разрешая ей взять у него даже самый легкий пакет, и к моменту выхода с рынка превращался в обвешанную с ног до головы комическую фигуру. Лена жалела его и шла на хитрость, говоря, что фрукты она понесет сама, чтобы не мять их. Но Павел хитрости ее пресекал, объяснял, что в желудке все равно все перемелется, перехватывал поудобнее кучу пакетов и даже пытался при этом обнять ее, показывая, что ему совсем не тяжело. Однажды у него порвался шнурок на кроссовке, и он передвигался, приволакивая ногу, как хромой, и какая-то совсем древняя сердобольная старушка его пожалела и угостила пирожком собственного приготовления, которыми торговала здесь же, у входа на рынок. Они тогда долго хохотали, сидя в машине, а потом съели пирожок, поделив его пополам. Он оказался вкусным, с капустой и яйцами.

Лена вдруг остановилась, замерев от удивления – сегодня мысли о Павле не влекли за собой привычной боли, а наоборот, казались легкими и веселыми. Она даже замедлила шаг, поражаясь странной перемене и не находя ей разумного объяснения. До сих пор она думала, что будет страдать до конца своих дней.

Телефон лежал в сумке, сумка висела на плече, и она не сразу услышала звонок.

– Ты где? – требовательно спросила Люся.

– На рынке.

– К теть Лизе собралась?

– Да.

– Магулов погиб.

– Что?! Как?

– Сбила машина вчера вечером. Черт знает что… Я тебе говорила, что он замешан? Говорила?

– Говорила, – призналась Лена.

– Ну вот! А ты не верила, – удовлетворенно произнесла подруга.

– Люсь, откуда ты знаешь? Что Магулова машина сбила?

– Я когда Нонне рассказала, что Магулов по чужому пропуску вышел, она распорядилась его вызвать, я стала звонить, ну и кто-то сказал, что он погиб. Вроде отец его позвонил, я не знаю точно.

– Вот горе-то родителям.

– Да, горе, – без особого сожаления согласилась Люся. – Не надо было в криминал лезть. Не лез, был бы цел.

Лена подумала, что смерть несчастного Магулова вполне могла быть случайной и совсем не обязательно, что она связана с происходящими в институте событиями, но промолчала. Совпадение действительно странное.

Странные дела творятся в институте.

Лена опять прошла мимо проходной и вместо одного некролога увидела два. Владимир Магулов на фотографии получился плохо, снимок был неудачным, и Лене стало обидно за бедного парня и очень его жалко, а еще больше жалко его несчастных родителей.

А ведь, пожалуй, права Люся – не случайно появился в подъезде Пахомова Владимир Магулов. И погиб не случайно?

К вечеру Лена загубила еще один образец. Отчего опыты не получались, она не понимала, нужно было подумать, и Лена, выключив установки, отправилась в «инженерную» комнату. Почему одна комната «инженерная», а остальные не «инженерные» – это загадка, поскольку никто, кроме инженеров, в институте отродясь не работал. Конечно, есть еще секретарши, лаборанты, монтажники, но их немного, и никаких отдельных комнат они не занимают.

Женщины в «инженерной» обсуждали, конечно же, неожиданную гибель молодых людей, а потом почему-то съехали на Леву Липавина.

– Его не ценят и ему завидуют, – утверждала Татьяна Генриховна. Лена не поняла, кому именно она так пылко возражает. – Та же Белла всегда готова его подставить!

Это являлось абсолютной ложью: Белла Григорьевна была исключительно порядочным человеком и никого никогда не подставляла.

– Помните, она сама ошибку допустила, а на Леву свалила? – продолжала Татьяна.

– Татьяна Генриховна, – не выдержала Лена, – если вы про загубленную партию, то это Липавин Беллу подставил, а не наоборот.

– О-ой, – застонала Татьяна, – перестаньте, Леночка. Ну что она вообще делает? Поду-умаешь, общий чертеж собирает! Любую студентку посади, она и быстрее соберет, и лучше. А Белла способна только к начальству бегать!

И это было абсолютной ложью: работа Беллы Григорьевны требовала не только абсолютного внимания, но и высокой квалификации, накапливаемой годами работы. И к начальству Белла никогда не бегала, заходила к Нонне только тогда, когда та специально ее вызывала. И Нонна, и Белла Григорьевна, и сама Татьяна работали в институте несколько десятилетий, прекрасно друг друга знали, и Татьяна не могла простить Нонне, что та не поддерживает с ней приятельских отношений, никогда к себе не приглашает, только здоровается при встрече, как будто она, Татьяна Генриховна, совсем мало знакомый ей человек.

Татьяна говорила такие невероятные вещи, что Лена даже не нашлась, что ответить, и тогда неожиданно к ней повернулась Наталья и подмигнула – не лезь, бесполезно.

Лена проверила электронную почту, просмотрела новости и зачем-то подошла к окну, хотя было совершенно ясно, что ничего интересного она там не увидит. Ничего и никого.

Ей очень хотелось, чтобы снова появился технический директор Сергей Александрович и снова проводил ее домой, и она, как вчера, ловила на себе его робкий, требовательный и ласковый взгляд. Она знала, что этого не будет: телефона ее он не спросил, а приезжать каждый вечер провожать ее он не станет – не мальчик-студент, серьезный занятой человек, у которого, скорее всего, даже и времени на это нет.

– Лена!

Она оторвалась от окна и увидела стоявшую в дверях Люсю. Женщины затихли, а подруга, не обращая на них внимания, поманила Лену рукой.

– Нонна распорядилась компьютер Магулова к ней в кабинет отнести, – зашептала она, когда Лена вышла в коридор и закрыла дверь. Шептала и оглядывалась по сторонам она, как настоящий шпион.

– Пойдем в лабораторию, – перебила ее Лена. Секретничать в коридоре не хотелось, очень уж глупо это выглядело.

– Пойдем куда хочешь. Ты вот меня не слушаешь, а это очень важно…

Но продолжила Люся, только когда они закрылись в лаборатории.

– Нонне принесли компьютер Магулова. Она часа два сидела в кабинете, а сейчас вышла – на ней лица нет. Что-то она там нашла, Лен. Что-то ее испугало. Я тебе точно говорю.

– Может, это не из-за компьютера? Может, ей кто-то позвонил?

– Нет, – Люся уверенно потрясла головой, – дверь в кабинет была приоткрыта. Никто ей не звонил. То есть вначале позвонил кто-то, подруга какая-то вроде, но это был обычный разговор: привет, надо бы встретиться, пока. И все. И говорила Нонна обычным голосом. А сейчас, когда вышла, голос у нее стал совсем другой, она очень нервничала, точно. Плащ надела и ушла. Я в окно посмотрела, Нонна вышла из института, в машину села и сразу уехала.

– Может, заболела? Плохо себя почувствовала?

– Нет, – Люся опять потрясла головой, – нет, Лен. Она нашла в компьютере какой-то компромат, точно тебе говорю. Давай после работы задержимся и тоже комп посмотрим.

– Люся! Нет, ты точно с ума сошла! Шарить в кабинете замгенерального? И я не буду, и тебе не дам! Даже не пытайся. Поедешь со мной к тете Лизе от греха подальше, – распорядилась Лена. – И не возражай! В шесть за тобой зайду.

Подруга хотела возразить, но Лена смотрела твердо, и Люся нехотя пошла к двери.

Дверь еще не закрылась, когда из коридара опять послышался голос Люси:

– Света! Свет, ты что?

Послышался другой женский голос, а потом подруга решительно распорядилась:

– Заходи!

Снова открылась дверь, Лена увидела рядом с Люсей невысокую девушку, которую часто встречала в коридорах. Фамилии ее Лена не помнила, а работала девушка в отделении Пожидаева.

– Света, заходи, – повторила Люся.

Лене распоряжение решительно не понравилось – не зря на двери висело грозное предупреждение «Посторонним вход запрещен», однако возмущаться она не стала – бесполезно, да и люди в институте гибнут не каждый день.

Девушка помялась в дверях, переводя взгляд с Лены на Люсю, и наконец нерешительно вошла. Глаза у нее были заплаканные.

– Вовка погиб, – почти шепотом произнесла Света, и Лене показалось, что она сейчас заплачет.

– Садись, – кивнула на стул Люся. – Мы слышали. А ты откуда знаешь?

– Мне Дашка сказала, сестра его. Мы один раз у Вовки сидели, Дашка нагрянула, он нас и познакомил.

– У тебя с ним что, роман был? – Люся удивилась так искренне, что Лена даже усомнилась в том, что она совсем недавно именно об этом ей рассказывала.

– Да не было у нас никакого романа, – отчего-то не на шутку перепугалась девушка, и Лене стало ее жалко, а еще смешно, хотя смешного было мало.

– Откуда же у тебя телефон его сестры? Когда ты успела с ней подружиться? – не унималась Люся.

Света молчала, и Лена подумала, что она сейчас встанет и уйдет. И правильно сделает, бестактная Люся не следователь и не начальница, устраивать допросы не имеет никакого права, но Света ответила, чуть не плача:

– Я у него из телефона переписала.

– Зачем? – не поняла Люся.

– Да так, – Света пожала плечами, – на всякий случай.

Поразительно, но она совсем не стеснялась в этом признаться. Залезла в телефон своего друга и не видела в этом ничего плохого. Переписала номер его сестры, ну и что?

Света помолчала и горестно вздохнула.

– Даша думает, что его убили.

– Что?! – ахнула Люся. – Почему убили?

– Говорят, он просто под машину попал. Такое случается, – мягко заметила Лена.

– А она думает, что убили. – Света опять вздохнула. – Мы с ней сегодня вечером встретиться договорились. Она мне сама позвонила, только что. Он вчера с работы на мотоцикле ехал и попал в аварию. Вроде бы у него в крови наркотик обнаружили, а он никогда никаких наркотиков не употреблял. Я это точно знаю. Он даже не пил почти, только кружку пива иногда. Дашка спрашивала, не знаю ли я, что с ним в последнее время происходило. А я и не знаю ничего. – Света горестно вздохнула. – Я ему раньше очень нравилась. А потом Катька Нифонтова – дипломница – появилась и вскружила ему голову. Конечно, она молодая… Худенькая. А я вон корова какая…

Свете от силы было лет двадцать пять, а лишние килограммы если и имелись, то не больше двух-трех. Лена с жалостью смотрела на милое, с забавными веснушками лицо.

– Чушь какая, – фыркнула Люся. – Какая ты корова? Ты совершенно нормальная. Хорошенькая. Просто бабник он, твой Вовка. Меняет девок, ни стыда, ни совести.

– Ничего подобного! – вскинулась Света. – Он тогда в Катьку влюбился, сердцу же не прикажешь! Она к нам диплом писать пришла, ну, и стала ему на шею вешаться. Он за нее все сделал, диплом ей написал, а она защитилась и бросила его. Даже на работу к нам не пришла.

– Ну да, – поддакнула Люся, – влюбился. Свет, ты же умная девка! Сначала в тебя влюбился, потом в Катю, потом в Маню…

– Люся, перестань, – не выдержала Лена.

– Володя очень хороший. Был… – продолжала Света, обращаясь теперь уже к Лене. – Он животных очень любил. У него кот есть, персидский.

Она горько заплакала.

– Он в последние дни сам не свой был. – Света высморкалась и аккуратно вытерла глаза, чтобы не размазать тушь. – Мы вообще-то давно уже не общались, а на прошлой неделе он ко мне сам пришел, я даже решила, что у нас с ним опять все наладится… А он просто так приходил…

– Как это просто так? – не поняла Люся.

– Ну просто… поговорить. Как друзья. Спрашивал, какие мы приборы делаем. Военными приборами очень интересовался, а я ничего рассказать не могла. Мое дело там спаять, тут спаять. Наверно, подумал, что я дура набитая. – Света вздохнула и истово перекрестилась.

Она замолчала, и Люся, как ни странно, не стала ее торопить.

– Даша говорит: он нервничал очень в последние дни. И когда ко мне приходил, нервничал. Ну, когда насчет приборов расспрашивал. Я теперь это понимаю. Да и все говорят, что он в последние дни странный какой-то был.

– Так, может быть, и разбился потому, что нервничал? – предположила Лена. – На мотоцикле и с крепкими нервами разбиться ничего не стоит, а уж если он был чем-то обеспокоен…

– Ну… может быть, – на этот раз не стала спорить Света и выдала уж совсем запредельное: – А может, и меня теперь убьют.

– Тебя-то за что? – опешила Люся.

– А его? – вздохнула девушка. – Видно, судьба такая. От судьбы не уйдешь.

– Не говори глупостей! – возмутилась Люся. – Вовку, скорее всего, никто не убивал, и ты еще сто лет проживешь.

Света посидела немного, задумчиво покачиваясь, и поднялась.

– Свет, ты с Дашкой когда встречаешься? – спохватилась Люся.

– В семь. У Вовки на квартире. Он у тетки жил. Тетка на даче все время, и он у нее дома.

– Не возражаешь, если я тоже подъеду?

– Н-нет, – растерялась Света. – А зачем тебе?

– Если его убили, надо разобраться, – объяснила Люся. Свету ответ, видимо, полностью удовлетворил, потому что больше она ничего не спросила.

– Видишь, как все просто? – развеселилась подруга, когда за Светой закрылась дверь. – Спросил у дурочки, где военные приборы, она и показала. А ты говорила: свой, свой… Ладно, если что ценное узнаю, позвоню. Теть Лизе привет передай.

– Похоже, про приборы Света не знает, – заметила Лена.

– Точно не знает. – Подруга чмокнула Лену в щеку и убежала.

Люся ушла, а Лена снова подошла к окну. Внизу сотрудники плотным ручейком покидали институт, нужно было собираться и ехать к тетке, а она все смотрела в окно, как будто не могла оторваться. Сергей Александрович не станет каждый день ее провожать, ему наверняка некогда, скорее всего, у него есть кого проводить домой, помимо нее. Он не придет, и это к лучшему. Она измучилась за сегодняшний день, ей хотелось, чтобы он снова неожиданно появился и снова смотрел на нее. И еще ей, как вчера в ресторане, хотелось, чтобы он обнял ее, и она ругала себя за эти мысли. Она хорошо без него жила. Во всяком случае – спокойно. У нее есть тетя, есть Нонна. Есть Люся. И даже Дмитрий Михайлович, Дима, тоже немножко есть. А Сергей Александрович только заказчик.

– Ухажера высматриваем?

Лена не слышала, как открылась дверь.

– Здравствуй, Ира.

Школьная подруга редко заходила к ней в лабораторию, почти никогда.

– А он ничего, вчерашний мужичок.

– Ничего, – согласилась Лена.

Она так и стояла у окна, глядя на Иру.

– Не боишься, что отобьют?

Лена молчала, и Ирина смотрела на нее с любопытством. И улыбалась.

– Ты… Держи его крепче.

Лена опять промолчала и тоже постаралась смотреть на Ирину с любопытством.

– Как Лизавета?

– Нормально, спасибо.

– А Петруша? Герой-любовничек твоей тети?

– Ира, ты говоришь о близких мне людях. – Лена все так же смотрела на бывшую подругу, не понимая, зачем та явилась и что ей, собственно, нужно.

– Да ладно тебе! Я шучу, ты что, не понимаешь? – Ира рассмеялась совсем весело.

Потопталась немного, направилась к двери и остановилась.

– Может, чайку нальешь? – Уходить Ирине почему-то не хотелось.

– Нет, извини. Чайку не налью, мне уходить пора.

– Ах да. Сегодня же четверг. Любящая племянница едет к тетке?

– Что тебе нужно, Ира? Зачем ты пришла?

– Мне нужно? – удивилась бывшая подруга и усмехнулась: – Это тебе от нас что-то нужно. От моего мужа, от Нонны. А мне от тебя ничего не нужно, дорогая.

– Ира, – посоветовала Лена, – там на двери, с той стороны, висят две таблички. Ты их в следующий раз прочти внимательно, пожалуйста.

Ирина как будто задохнулась, пооткрывала рот, как рыба, шумно втянула воздух, но выскочила молча.

«Господи, как же Дима на такой стерве женился?» – совсем как Люся, подумала Лена. А все-таки сегодня и вчера тоже Ира вела себя как-то уж совсем запредельно. Раньше с Леной она так откровенно по-хамски не разговаривала. С другими – да, сколько угодно, а с ней все же какие-то приличия соблюдала. Она нервничает, вот в чем дело. Она отчего-то сильно нервничает. Ирка чего-то боится. И приходила не просто так, она хотела что-то узнать.

Лена снова повернулась к окну, мысли перескакивали с кражи на гибель двух молодых людей, которым бы еще жить и жить, а с них на Сергея, только в висках все сильнее стучало – дорогая, дорогая… заставляя вспомнить самое страшное, что случилось в ее жизни.

Тогда, полтора года назад, Лена не сразу услышала телефонный звонок: она только что пришла домой и мыла руки в ванной.

– Вы ошиблись, – сказала Лена, прерывая голос в трубке, который нес несусветную чушь про некоего мужа, любящего другую, и еще что-то мерзкое и отвратительное.

– Нет, дорогая, я не ошиблась. Это твой муж, твой, твой, любит другую женщину. Уйди же ты, сделай милость, все равно счастья не будет, дождешься, что он тебя выгонит…

Лена нажала на рычаг, чтобы не слышать страшного голоса, а трубку подержала в руках и потом положила на место. И поняла, что это – правда.

Еще минуту назад она была уверена, что Павел не может без нее жить, что ему легче отказаться от собственной жизни, чем от нее, Лены.

Она смотрела на телефон и не понимала, как вчера могла думать, что Павел, придя с работы вымотанным и раздраженным, просто устал, и надо оставить его в покое, подождать, когда он отдохнет, и привычно улыбнется ей, и потреплет по волосам. Он от нее устал, от Лены. Она уже жалела, что положила трубку и не спросила у страшного голоса, кто же его новая любовь. А потом испугалась, что узнает это и ей станет еще хуже. И вдруг отчетливо поняла – Эля.

Глупенькая и примитивная Эля, которую Лена никогда не принимала всерьез, пробыла в институте менее полугода. Быстро выяснив, что Ленин муж работает в частной фирме, она надоедливо просила Лену познакомить ее с Павлом. И она познакомила. И очень удивилась, когда недалекую Элю все-таки приняли на работу в фирму то ли секретаршей, то ли еще кем-то. Лена подумала тогда, что умение устраиваться в жизни – очень ценное качество, ценнее любого ума и образования, и, кажется, даже сказала об этом Павлу. Впрочем, она все ему говорила.

Лена подняла глаза, и вдруг стены надвинулись на нее, казалось, что сейчас раздавят. Но это было не страшно, только удивительно, и Лена немного поизучала стены. Они снимали эту квартиру несколько лет и очень к ней привыкли.

Тут Лене стало ясно еще одно обстоятельство, на которое она не обратила внимания, оно ее даже позабавило: недавно, когда фирма праздновала наступающий Новый год, Лену и Павла сопровождало какое-то странное перешептывание, а Эля, бывшая инициатором этого перешептывания, смотрела с откровенной ненавистью, хотя Лена не сделала ей ничего плохого. Она тогда подумала, как хорошо, что Эля уволилась и в институте стало одним неприятным человеком меньше.

Лена спокойно, без суеты, достала сумку, с которой они ездили в отпуск, и сложила в нее подвернувшиеся вещи. Надела дубленку, заперла дверь, ключ бросила в почтовый ящик, когда спускалась.

И только в метро удивилась, что еще жива – она всегда считала, что немедленно умрет, если Павел ее разлюбит.

Она не знала, какая страшная, чудовищная боль придет, сменив эту тупую шоковую заторможенность. И потом, через много дней, острая боль перейдет в хроническую, поселившись в груди черной тоской, не давая забыть о себе ни днем, ни ночью.

Сергей сидел в машине, смотрел на выходящих из института людей и чуть не пропустил ее. Лена стояла на крыльце и смотрела на небо, абсолютно безоблачное. И когда он шагнул к ней, и она увидела его прямо перед собой, и ее лицо осветилось робкой и благодарной радостью, сердце защемило от умиления и нежности.

– Елена Владимировна, здравствуйте. – Перед ними словно из ниоткуда появилась длинноволосая красавица с узкими, подведенными до висков глазами, что делало ее похожей на эльфа из английской сказки. Прохладным майским вечером между короткой курточкой на красавице эльфе и столь же короткой юбочкой виднелась довольно заметная полоска бледной кожи, а на ней цветочек-тату. Говорила красавица робко, почти шептала, но взгляд у нее был цепкий, все замечающий и совсем не робкий.

– Мне надо с вами поговорить, – прошептала она.

Чем-то девица отличалась от сотрудников института, и не только голым животом. В ней чувствовалась заметная агрессивность и одновременно какой-то испуг, словно она ожидала, что каждый из окружающих в любой момент может ее смертельно обидеть, и заранее готовилась дать отпор.

– Говорите. Только быстро, пожалуйста, – согласилась Лена. Под спокойным Лениным взглядом странная девица отчего-то растерялась, заметно сникла и теперь смотрела на Лену с откровенной злобой.

Сергей стоял рядом с корректной Леной и знал, как будто кто-то ему сказал об этом, что сцена эта ей почему-то невыносима, ей неловко перед ним и перед выходящими из института людьми, косившимися на них. И тогда, взяв Лену за локоть, он объявил так и не вымолвившей больше ни слова девице:

– Ну, если говорить не хотите, тогда простите, мы спешим.

Теперь красотка смотрела обиженно, глаза налились слезами, и губы слегка задрожали, однако с места она не тронулась, только переступала ногами.

– А можно… наедине? – пролепетала наконец красавица-эльф.

– Наедине нельзя. – Сергей бесцеремонно отодвинул девицу и слегка подтолкнул Лену вперед, к машине.

– Это что за дура, Лен? – спросил он, открыв ей дверцу, и, обойдя машину, уселся на водительское место.

– Она не дура. Это я дура, – прошептала Лена, как только что девица-эльф.

– Самокритичность здравая, – похвалил он, – но все-таки? Лена!

Он повернулся и посмотрел на нее в упор.

– Это новая жена моего мужа. То есть, может, уже и не новая, может, у него еще какая-нибудь есть, я не знаю, – она говорила и боялась, что сейчас заплачет. Она не плакала, когда ушла от Павла, и потом, когда погибли родители, тоже не смогла заплакать. А сейчас невесть откуда взявшиеся слезы подступали, не давали думать и говорить.

– Откуда она взялась? – спокойно спрашивал он, как будто речь шла о чем-то вполне обыденном, а не о том, что ее бывший муж поменял ее, Лену, на этого эльфа с цветочком на животе.

– Работала здесь раньше. С тетками моими дружила. А потом попросила устроить ее в фирму к Павлу. Это мой муж. Бывший. – Лена смотрела прямо перед собой, как будто боялась на него взглянуть.

Они помолчали.

– Я ее боюсь. – Наверное, не стоило этого говорить. Наверное, она должна выглядеть уверенной и счастливой и «знать себе цену».

– Это ты раньше боялась, а теперь у тебя есть я, и я смогу тебя защитить. – Сергей сказал это почему-то со злостью, потом перегнулся к ней и левой рукой развернул и прижал ее к себе. – Понятно? Лена!

Он слегка потряс ее и осторожно провел рукой по волосам. Ему четвертый день хотелось дотронуться до ее волос. Она замерла. Она чувствовала, как бьется его сердце, и совсем забыла, что он «только заказчик» и что нужно не допустить, чтобы чужой человек стал своим, родным и близким. Она прижалась к нему и уткнулась носом ему под мышку, потому что в машине было тесно, потому что он обнимал ее и движения были ограниченны.

Сергей прижимал к себе худенькие плечи, гладил волосы и понимал, что уже связан с этой почти незнакомой девушкой. Он, умный сорокалетний человек, не знал, ни как это произошло, ни почему, но знал, что его прежняя жизнь кончилась и новая жизнь будет сосредоточена на ней. Последний и единственный раз Сергей был влюблен в школе. Потом он встречал ту девочку, которая не ответила на его любовь, и не понимал, как пустая и вздорная баба могла казаться ему сказочной принцессой. И хотя в его жизни были женщины, ему никогда не приходило в голову связать с кем-то из них свою судьбу.

– Лена, я хочу быть с тобой. Всегда. Выходи за меня замуж.

– Что?! Ты же меня совсем не знаешь… – Ей больше не хотелось плакать, она мгновенно почувствовала себя мудрой, и спокойной, и даже веселой, а Эля и Павел показались совсем далекими и какими-то нереальными. И снова, как вчера в ресторане, ей поверилось, что с ним все ее проблемы будут решены в один момент, как будто это и не проблемы вовсе, а абсолютная ерунда.

– Ну вот заодно и узнаю, – буркнул он.

– Сережа, – она отстранилась, посмотрела на него внимательно, засмеялась и сказала, как маленькому ребенку: – Для этого… любить надо.

Этого он произнести не мог. Пока не мог. Но точно знал, что если она ему откажет, все, что еще недавно казалось ему интересным и важным: переговоры, планы, проекты, – покажется не только не интересным, но и просто тягостным. Он снова прижал ее к себе, и поцеловал в волосы, и целовал, пока она не сказала:

– Сережа, я боюсь. – И отодвинулась от него.

Его уже давно никто не звал Сережей, родители звали Сержем, друзья Серегой, а остальные Сергеем или Сергеем Александровичем. Бабушка звала Сережей и еще Вера…

– Чего? Чего ты боишься?

«Я боюсь, что ты тоже… меня бросишь. Я боюсь поверить, привыкнуть к тебе и страдать, если ты уйдешь к красавице с гривой длинных волос».

Она молчала, но он понял.

– Я никогда тебя не предам.

Почему-то она никогда не думала, что Павел ее предал, только что полюбил другую…

– Откуда ты знаешь? Жизнь непредсказуема.

– Жизнь непредсказуема, но я знаю. – Он чуть отодвинулся и посмотрел на нее. Потом провел пальцем по ее носу от переносицы к кончику и снова поцеловал в волосы.

А потом, откинувшись на сиденье, спросил тоном мужа, каждый вечер отвозящего жену:

– Домой?

И улыбнулся. От счастья.

– Я к тете Лизе собиралась, – почему-то грустно сказала Лена.

– Так поехали к тете Лизе, – кивнул Сергей. – Куда?

– Далеко. В Отрадное.

Когда машина поворачивала с тихой улочки, по которой вчера было так приятно идти, направо к центру города, они могли увидеть давешнюю красавицу, новую жену Павла, бывшего мужа. Красавица разговаривала с человеком, который им уже встречался, но они совсем не обратили на него внимания. Но ни Лена, ни Сергей не посмотрели в ту сторону и не увидели ни сказочного эльфа, ни ее собеседника.

Дмитрий Михайлович позвонил сестре в неурочное время: обычно он звонил Нонне, придя на работу, но сегодня утром был занят и позвонить попросту забыл. Только в конце рабочего дня, изучив все представленные ему на подпись документы, приняв неожиданно приехавших из далекой Сибири командированных, он вспомнил, что так и не позвонил Нонне.

– Как дела? – как обычно, спросил он и, услышав спокойное «Нормально», засомневался, так ли нормальны дела у Нонны, а через несколько минут знал точно: что-то случилось, и это как-то связано с ним. Или с Ирой.

Нонна могла обмануть кого угодно, только не его.

– Я сейчас приеду, – не слушая возражений, сообщил он.

Меньше чем через час он уже поднимался на третий этаж капитального сталинского дома на проспекте Мира, радуясь чистоте старого подъезда, и подумал, что непростительно редко бывает у сестры.

Нонна ждала брата, стоя у открытой дубовой двери квартиры, и его охватило приятное чувство возвращения домой. «Надо заходить к сестре почаще», – решил он, раздеваясь в тесной прихожей. На самом деле прихожая была не тесной – она, как и вся квартира, была просторной. Только заставлена сплошь книжными шкафами и завешана картинами. Картины писала их старая тетка, они были хороши: им неоднократно предлагали за них приличные деньги. Картин было много, все на стенах не помещались и стояли приткнутые где придется. Брат и сестра всегда отвечали, что они не продаются.

– Теперь рассказывай. Медленно и подробно, – прижав к себе сестру, приказал Дмитрий.

– Дима, я все тебе расскажу. – Нонна прошла на кухню: готовила ему ужин. – Только не сейчас, мне надо подумать.

– Ты мне расскажешь все именно сейчас, – заверил он. – Не тяни. Знаешь же, что я не отстану. Что-то с Ириной? У нее любовник?

– Нет, – быстро ответила Нонна, – я ничего не знаю про любовника. Тут… другое.

Когда сестра сказала, что ничего не знает про любовника, Дмитрий почувствовал, что мгновенно расслабляется, он и не знал, что перед этим был скован, как ледяная глыба. Теперь он мог спокойно дышать и думать и только опять отметил легкое разочарование, как будто в глубине души хотел, чтобы жена ему изменила. Ему некогда было анализировать свои чувства, он не любил и не умел это делать, и сейчас не стал задумываться.

– Нонна, кончай, – попросил он, – Я устал, у меня сил нет тебя уговаривать.

Когда он произнес «я устал», понял вдруг, что действительно смертельно устал – от жены, от постоянной тревоги, от неуверенности. Он устал от жизни.

– Я тебе уже говорила, – начала сестра, погладив его по руке – она тоже видела его насквозь и больше не возражала, – у нас пропали военные приборы, вернее, один прибор, потому что три остальных нашлись.

– Странно, – заметил Дмитрий. – Их что, так плохо спрятали?

Нонна махнула рукой – не перебивай – и продолжила:

– Погибли два молодых человека, охранник и программист. Охранник убит. Программист, скорее всего, тоже. А один прибор обнаружился у Лены в сейфе.

Она замолчала. За окном слышались детские голоса, птичий гомон.

– Как ни странно, программиста вычислили наши девочки.

– Какие девочки? – не понял он.

– Лена с Люсей.

Дмитрию Михайловичу было не интересно ни про Лену, ни про Люсю. Сейчас его волновало только то, что напрямую связано с его женой.

– Какое отношение это имеет к Ире?

– Надеюсь, что никакого. Я начала изучать содержимое компьютера программиста. Что-нибудь вылезет.

Сестра тяжело вздохнула, но он не обратил на это внимания. К жене все это не имело отношения, а остальное было для Дмитрия Михайловича гораздо менее важным.

– Почему ты так нервничаешь из-за приборов? – не понял он. – Это забота в первую очередь Хмельницкого, не твоя.

Хотел добавить, что она перепугала его до полусмерти какой-то ерундой. Не сказал, сдержался.

– Не моя, – согласно кивнула она. – Только трудно сохранять равновесие, когда убиты два человека. Один, во всяком случае, точно убит.

– Разберутся, – не уточняя, кого имеет в виду, равнодушно заметил он и с сожалением добавил: – Жаль, выпить нельзя, я за рулем.

– Тетя Лиза, это Сергей.

Елизавета Александровна оказалась высокой прямой дамой, уравновешенной и улыбчивой. Глаза у нее были темные, как у Лены. И такие же большие.

С незнакомыми людьми Сергей всегда чувствовал себя не то чтобы неловко, но как-то неуютно. Впрочем, уютно он чувствовал себя вообще крайне редко – только с родными и с несколькими друзьями, даже близкие женщины вызывали в нем некоторое напряжение. Сейчас, к собственному удивлению, он не ощущал никакой неловкости, знакомясь с похожей на Лену дамой. Более того, он вдруг ощутил себя главным в маленькой чистой квартире, как будто от него полностью зависели две эти женщины. И это новое и непривычное чувство ответственности было приятным.

– Спасибо, Ленуся, не возила бы ты продукты, я в состоянии сходить в магазин, – ворчала тетка, пока Лена выгружала из сумки все привезенное, но было видно, что забота Лизавете приятна и она ее ценит.

Ужинали они в маленькой, стерильно чистой кухне. На подоконнике и наверху посудных полок стояли небольшие букеты искусственных цветов в оригинальных вазочках. Самодельные, понял Сергей: его мать когда-то увлекалась цветами из ткани, и он научился в них разбираться. Цветы были выполнены мастерски. И кухня ухожена с любовью.

– Вы мясо едите, Сергей?

– Мы все едим. – Он с трудом помещался за маленьким столом, но это почему-то не раздражало.

– А пьете что?

– И пью все. Только я за рулем.

– Ленуся, а мы что будем?

– Сейчас выберу. – Лена отправилась в комнату и закричала оттуда: – Теть Лиз, а мартини-то откуда?

– Петр Иванович принес.

– Кто такой Петр Иванович? – бесцеремонно спросил Сергей у тетки.

– Петр Иванович – тети-Лизин поклонник, – объяснила Лена, стоя в дверях с бутылкой мартини. И похвасталась: – Генерал МВД, между прочим.

«Как Лизавета? А Петруша? Герой-любовничек…» Лена быстро подошла к возившейся у стола тетке и поцеловала пахнущую терпкими духами макушку.

Тарелки были тяжелыми, старинными. И вилки старинные, серебряные. А может, мельхиоровые. И рюмки, из которых Лена и тетка пили мартини, казались тяжелыми и старинными.

Мясо оказалось великолепно приготовленным, в тесте, и тете Лизе было приятно, что Сергей удивился и это оценил. Его мама всегда готовила простую еду, впрочем, тоже очень вкусную.

– Чем вы занимаетесь, Сергей?

– Ухаживаю за вашей племянницей с целью последующей женитьбы. Скорой. – Ему хотелось сказать самое главное.

– Поня-ятно. Я надеюсь, вы человек обеспеченный? Мне бы не хотелось отдавать единственную племянницу, тем более внучатую, в ненадежные руки. – Старая женщина улыбалась, но глаза смотрели пытливо и проницательно.

– Обеспеченный, тетя Лиза, обеспеченный, – ответила за него Лена. – Технический директор как-никак.

– Ну слава богу, одной заботой меньше. Раз уж у нас сегодня… смотрины, я еще… поспрашиваю.

– Лиза!

– Москвич, конечно?

– Москвич. И отец москвич, и мама москвичка. Отец энергетик, мать врач. Невропатолог.

– Это хорошо. Моя племянница достойна самого лучшего. Как в рекламе. Вы рекламу смотрите? – не унималась тетка.

– Нет, рекламу не смотрю.

– А что вы смотрите?

– Черт его знает. Новости.

– Новости – это хорошо. Информация – великое дело. А живете вы где?

Сергей не заметил, как съел мясо, и тетка встала, чтобы положить ему еще.

– Спасибо. На площади Ильича. Квартиру снимаю.

– Я думала, что технические директора свое жилье имеют, – удивилась Елизавета Александровна.

– Глупо покупать квартиру, когда цены задраны, как… Черт знает как. Я же деньги зарабатываю, а не на дороге нахожу. – Он помолчал немного и добавил зачем-то: – Но если вы считаете это необходимым, я куплю.

– Да бог с вами, не надо, – засмеялась она, и Сергей засмеялся тоже и с радостью отметил, что тревога из глаз тети Лизы исчезла.

Елизавета Александровна убрала пустые тарелки и поставила на стол вазочки с вареньем и блюдо с какими-то крохотными печеньицами. Разлила чай. Чай был очень крепкий и вкусный.

– Мне его Таля привезла, когда зимой приезжала. По-моему, неплохой.

Лена кивнула, жуя печеньице.

– Как Нонна? Она мне что-то давно не звонила.

– Ей сейчас не до звонков. – Лена посмотрела на Сергея и объяснила: – Нонна Михайловна – это наш замгенерального и соседка по даче. Это она меня позавчера домой отвезла.

– Я понял. То есть знал, что она замгенерального. Теперь знаю, что она соседка по даче.

Лена подумала, посмотрела на тетку, потом на Сергея, вздохнула и рассказала все, что так занимало ее, и Люсю, и Нонну. Как пропали приборы, как один нашелся у нее в сейфе, а еще два она нашла в темном закутке. А один прибор так и не найден, и Юрий Викторович Пожидаев видит смысл в краже только одного прибора, а все остальное – чьи-то неумные игры. Рассказала, что погиб охранник, дежуривший в день пропажи, а потом погиб компьютерщик, и они с Люсей вычислили, что в вечер кражи тот вышел из института по чужому пропуску. А погиб тем вечером, когда они с Сергеем встретили в ресторане Иру.

– Ира – школьная Ленина подруга, она замужем за братом Нонны Михайловны. Редкостная стерва, – пояснила Сергею тетка.

– Это я уже понял.

– Лиза! – одернула тетю Лена.

– Тетя Лиза стара и мудра. Стервой родилась, стервой и помрет. Сережа, не пускай эту Ирку на порог, целее будете.

Она сказала «Сережа» и «ты», и он обрадовался не меньше, чем когда Лена так его назвала.

– Вы с Люсей ищете членов преступной группировки, я правильно понял?

Тетя хмыкнула, а Лена посмотрела на него внимательно – вроде бы он не смеялся.

– Не знаю, ищем или не ищем, просто… странно это все.

– Странно вот что, – спокойно рассуждал Сергей, – зачем было убирать компьютерщика? Если его убили, конечно, а не сам разбился по собственной же дури. Он, скорее всего, знал только охранника и заказчиков выдать не мог ни при каких обстоятельствах. Похоже, вышли именно на охранника, эти ребята все каким-нибудь боком связаны с правоохранительными органами, а стало быть, и с преступным контингентом. Если, конечно, охранник получил пулю за выполненную работу, то бишь за доставленный прибор, а не за связь с чужой женой, например. А Таля кто такая?

– Таля? Подруга. Школьная. Вот она бы тебе понравилась. Это была просто… сама доброта, – сказала Лена.

– Почему была? Умерла? – удивился он.

– Нет, бог с тобой. Замуж вышла за немца. Они в Германии живут. У нее уже две девочки, смешные такие.

– Талечка редкий человек, исключительной доброты, – поддакнула тетка. – Я таких людей почти не встречала.

– Тетя Лиза! – обиделась Лена. – По-моему, мы все люди не бессердечные. По-моему, мы хорошие люди.

– Конечно, хорошие, – согласилась та. – Но Талечка – это что-то особенное. Не знаю, помнишь ли ты, у меня подруга гостила, Алла? Блондинка такая, очень эффектная. Вам тогда лет по восемь-девять было.

– Припоминаю что-то. У нее еще платье розовое было?

– Верно. Так вот, Аллу тогда муж бросил, причем совсем уж как-то… некрасиво.

– А разве можно бросить красиво? – удивился Сергей, стараясь не вспоминать, что он бросил Веру.

– Нет, конечно. Но там вышла совсем отвратительная история. Алла жила у нас неделю, пока сладострастный муж не убрался из ее квартиры, и Таля приносила ей каждое утро ягоды. Собирала в блюдечко и ставила у кровати. Мыла даже. Ты помнишь, вы ведь всегда хватали немытые, никакого сладу с вами не было. Услышать ничего Таля не могла, мы Аллину ситуацию ни разу не обсуждали. А ягоды приносила. Ты росла очень доброй, Леночка, над книгами плакала так, что сердце разрывалось, а ягоды для Аллы собирала Татя. Редкая девочка, – повторила тетка. – Кстати, когда через полгода нагулявшийся муж решил вернуться, Алла его на порог не пустила, говорила, что всегда представляла эти ягоды у кровати как напоминание: хорошие люди на свете есть, имей дело с ними. А плохих по возможности обходи стороной.

Они не сразу услышали, что в прихожей требовательно звонит Ленин телефон.

– Ты где? – спросила Люся схватившую мобильный Лену. – У теть Лизы?

– Да.

– Привет передала?

– Забыла.

– Умница, – похвалила подруга. – Приходи пораньше. Информация есть.

– Теть Лиз, тебе привет от Люси. – Лена захлопнула телефон и остановилась в дверях кухни.

– Спасибо. – Елизавета Александровна посмотрела на висящие над столом старые часы с маятником и решительно сказала:

– Давайте прощаться. Поздно уже. Все-таки завтра на работу.

До Лениного дома они доехали быстро и обнялись уже в лифте.

Выйдя от сестры, Дмитрий Михайлович опять поехал на работу, то ли от пережитого страха, то ли еще почему, ему не хотелось видеть Ирину и разговаривать с ней, и он всячески оттягивал этот момент. В кабинете в шкафу стояла початая бутылка коньяка, и он решил, что выпьет, посидит в тишине, а домой поедет на такси. Или на метро.

Он не стал включать компьютер, о чем потом страшно жалел. Сидел при свете настольной лампы, потягивал коньяк, откусывал яблоко, которое взял у сестры, и по привычке смотрел в окно.

Он не доверял своей жене настолько, что неожиданно допустил совсем невероятное – что она может быть замешана в краже военных приборов. Если бы речь шла о любом из его знакомых, он только рассмеялся бы на такое предположение, а про собственную жену – допускал.

В последние дни Ирина нервничала не меньше, чем сегодня Нонна. Почему?

Ирина слишком осторожна, уговаривал он себя. Она никогда не приблизится к криминалу.

Если только что-то ее не заставит…

Этим чем-то мог быть, например, шантаж.

Что он будет делать, если окажется, что его жена замешана в краже военных приборов? Выход был один: уйти с государственной службы. Не допустить, чтобы его попросили это сделать. Он уйдет сам.

Лучинские гордились своими предками и не искали дворянских корней, что сейчас модно. Среди предков были священники, врачи и инженеры. А один дед, который как раз и получил квартиру на проспекте Мира, был академиком. Всех их отличало одно – они честно служили Отечеству. Не то чтобы родители давали наказ Диме и Нонне служить честно, но это понималось как само собой разумеющееся. И они не погнались за легкими деньгами, когда все вокруг именно этим и занимались. Они не присвоили ни одной чужой копейки, когда государственная собственность расхватывалась жадными руками, а у них, в отличие от миллионов сограждан, такая возможность была. Они не брали и не давали взяток, они с полным правом считали себя честными и достойными людьми.

Если Ирина замешана в пропаже приборов, он уйдет со службы независимо от того, станет известно про ее проделки или нет. Он Лучинский и занимать должность, не имея на то морального права, не станет. Он сделает все, чтобы спасти свою жену, но с работы уйдет.

Впрочем, все это второстепенные вопросы. Главное сейчас – понять, имеет ли Ира отношение к институтской пропаже, и вытащить ее, если это действительно так, чтобы ее имя ни разу не было упомянуто в связи с этими чертовыми приборами. А это можно сделать, только если он будет знать правду.

Ему вдруг показалось смешным и странным, что еще совсем недавно он считал, что не простит жене только одного – супружеской неверности. Сидя в темном кабинете и потягивая коньяк, Дмитрий Михайлович жалел, что Ирина не изменила ему, что он не развелся с ней, а теперь допускает, что она вполне может оказаться воровкой.

Зачем он женился на ней? Почему? Его вполне устраивала жизнь с сестрой, им было легко и интересно друг с другом. И детей он никогда не хотел, вернее, он просто не думал об этом: была соседская девочка Лена, сначала маленькая, потом подросшая, он играл с ней, беседовал, пугался, когда она заболевала, и радовался ее школьным успехам. Ему было с ней весело, и ни о каких других детях он не мечтал.

Он женился на Ире, потому что у Лены появился Павел и он стал ей не нужен.

Но ведь и раньше, когда он еще не привязался к маленькой Лене, ему не приходило в голову завести семью. Зачем? Он ни в кого не влюблялся настолько, чтобы не мыслить себе жизни без предмета страсти. У него были сестра и спокойный налаженный быт.

Отец скончался, когда он перешел на четвертый курс. Умер скоропостижно: пришел однажды с работы, пожаловался на головную боль, выпил таблетку анальгина и через два часа, когда запаниковавшая мать уже вызвала «Скорую помощь», умер у нее на руках за несколько минут до приезда врачей.

Мама так и не опомнилась от страшного горя, она как будто полностью растворилась в нем, понимая свою вину за это перед детьми и будучи не в силах что-то изменить. Зимой, через полгода после смерти отца, Нонна и Дима похоронили мать и остались одни.

Он никогда не вспоминал то время как очень тяжелое. Нонна только-только окончила институт, работала инженером, получала копейки, и они еле-еле сводили концы с концами, но не унывали. Ели бутерброды с вареной колбасой и щи из квашеной капусты, иногда сидели с друзьями на кухне до поздней ночи, пели романсы и играли на фортепьяно в четыре руки.

Когда кому-то из них хотелось уединиться с предметом страсти, другой ночевал на даче. Они никогда друг другу не мешали.

Он панически боялся, что сестра, у которой один бурный роман сменял другой, выйдет замуж, и он останется совсем один. Никому не нужный.

Потом он долго помнил свой юношеский страх. Может быть, именно поэтому он и не думал никогда о женитьбе – не хотел оставлять сестру одну.

Зачем он женился на Ире? Почему?

На улице почти стемнело, и Лучинский с сожалением встал, завинтил недопитую бутылку, запер кабинет и на метро поехал домой.

– Что так поздно? – спросила Ира и потянула носом. – Ты пил?

– Да, – раздеваясь, ответил Дмитрий Михайлович. – Пришлось.

Он слегка отодвинул ее, когда она приблизилась то ли поцеловать его, то ли обнять, и прошел в ванную.

Ирина казалась обычной, такой, как всегда, но он не успокаивался.

Жена щебетала, рассказывала, как застряла в пробке, как какой-то идиот чуть не въехал ей в бок и как она промокла, когда бежала к подъезду, потому что забыла зонт.

Она щебетала и щебетала, и он, не выдержав, спросил:

– Ирочка, твои проблемы на работе разрешились?

– Да, Дима, – безмятежно ответила она.

Дмитрий Михайлович старался уловить в щебете жены хоть какие-то следы страха или беспокойства и не мог. «Я все придумал», – убеждал он себя и даже стыдил, но желание знать правду и недоверие к жене только нарастали.

Он дождался, когда Ирина выйдет из кухни, и подмешал ей в травяной чай три таблетки сильного французского снотворного.

Ира заснула, он немного подождал для верности и стал методично обыскивать квартиру. Только через два часа он нашел спрятанную под ванной маленькую плоскую сумочку, бабушка называла такие ридикюлями. В ридикюле лежали какие-то лекарства, целая пачка, и серебряные гранатовые серьги. Он подержал серьги в руках, тупо их рассматривая, и положил назад в сумочку. Почему-то сейчас подлость жены по отношению к Лере казалась ему детской шалостью.

Остаток ночи Дмитрий Михайлович просидел в кресле, закинув руки за голову. Вспоминал вчерашний разговор с сестрой и неожиданно понял, что чего-то самого важного Нонна ему не сказала. Он думал только о себе и об Ирине и сестру почти не слушал.

«Поеду и все из нее вытрясу», – пообещал себе Дмитрий Михайлович и только под утро ненадолго задремал.

На работу Лена опаздывала, шла в довольно плотном потоке спешащих к институту людей. Вообще-то приходить вовремя у них считалось почти дурным тоном, вовремя приходило только начальство да несколько энтузиастов, а все остальные подтягивались медленно и неохотно. Лена всегда появлялась вовремя, она никуда не любила опаздывать, чувствуя в таких случаях глупый дискомфорт. И сейчас она торопливо шла на работу, прекрасно понимая, что придет она вовремя или опоздает, ни для кого не имеет никакого значения.

Лена прошла проходную, теперь висел только один некролог, и она опять пожалела, что фотография Владимира Магулова такая неудачная.

– Жалко его, – вздохнула неожиданно появившаяся рядом Наталья. – Забавный был парнишка. Жалко.

Говорила она искренне.

– Да, – покивала Лена, – жалко. И родителей жалко. Ужас.

– Ира, – окликнула Наталья проходившую мимо Лучинскую, – Володя успел сделать, что ты просила?

– Что? – повернулась к ним Ирина. Лену она как будто не видела. – О чем это я его просила?

– Я не знаю, о чем, – опешила Наталья, – тебе видней, что он тебе должен был сделать.

– Вы что? – Ирина надвинулась на них, и Лене стало не по себе. – Бредите?

Языкастая Наталья совершенно растерялась, и Ирина, круто развернувшись, прошла мимо.

Это было странно. Конечно, Наталья Борисовна не начальство, перед которым Ира лебезила, но ведь и не девочка-монтажница, мнение которой ничего не значит. Так откровенно хамить Наталье не стоило, и Ира, обладавшая потрясающим чутьем на человеческие характеры, напрасно приобрела себе врага в ее лице. Наталья Борисовна проработала в институте всю жизнь, всех, включая генерального, прекрасно знала и могла при желании сильно подпортить Ирине репутацию, чего та не могла не понимать.

Значит, напоминание о разговоре с несчастным Магуловым выбило ее из колеи настолько, что она совершила большую ошибку.

– Не обращайте внимания, – посоветовала Лена, чувствуя восхитительный сыщицкий азарт, – Ирина тяжелый человек. А что за история с деньгами?

– Ну и хамка! Нет, ты подумай! Ну что я такого сказала? Правду девчонки говорят, что она стерва. А я еще, дура, им не верила.

– Да плюньте вы на нее. Не хватало только из-за этого расстраиваться. А какие у нее могли быть дела с рядовым программистом?

– Да я сама удивилась…

В понедельник Наталья приехала на работу прямо с дачи и случайно обнаружила, что забыла ключи от квартиры. Муж в тот день должен был прийти поздно, вечером он читал лекции студентам, она позвонила ему, попросила привезти ключи и отправилась в садик ждать благоверного. Садиком назывался внутренний двор огороженной институтской территории, где между берез и елей стояли лавочки, а на дорожках валялись толстые бездомные собаки, жившие при институте не первое поколение. Народу почти не было: обеденный перерыв еще не наступил, да и в обед женщины предпочитали пройтись по магазинам, а мужчины, как правило, совсем не покидали рабочих мест. Наталья сидела, курила, злилась на мужа, что тот все не едет, и совсем не прислушивалась к чьим-то близким голосам. Прислушиваться начала только тогда, когда поняла, что разговор идет если и не на повышенных тонах, то близко к этому. Голосов было два: мужской и женский. Наталья встала с лавочки, пошла на звук и тогда увидела Ирину и Володю Магулова, и очень удивилась странной парочке. Они же, увидев ее, сразу замолчали и поздоровались. Тут у Натальи наконец-то зазвонил мобильный, и она помчалась к проходной встречать мужа. В одном она была уверена твердо: Ирина чего-то от Володи требовала.

– Может, он ей софт ставил? – предположила Наталья.

– Может быть.

– Ой, да черт с ними! Пойдем, Лен, – она дернула ее за рукав. – Вот ведь сволочь какая, все настроение испортила.

Они дождались лифта и поднялись на свой этаж.

Лена едва успела переодеться и включить установки, как по внутреннему телефону позвонила Люся и пожаловалась:

– Скука смертная, ни Нонны, ни Марк Семеныча. Приходи, чайку попьем. Я тебе вчерашние новости расскажу.

Никакой срочной работы не было, и Лена отправилась в приемную. К ней примыкала маленькая комнатка с раковиной, микроволновкой и электрическим чайником, где Люся готовила чай и кофе для генерального и заместителей. Впрочем, Нонна чай себе заваривала всегда сама.

– Садись. – Подружка налила им чай в маленькой комнате.

– А ничего, что приемная без присмотра?

– Ничего, – успокоила Люся, – если дверь стукнет, я выгляну. Ну вот говорила тебе, что он придет, как миленький, никуда не денется?

– Говорила.

– Впредь меня слушай. Где он тебя ждал?

– У института.

– Такие, как мы с тобой, – Люся перегнулась через стол и зачем-то постучала Лену по голове, – на дороге не валяются. Ну, слушай…

Магуловская сестра Дашка Люсе понравилась: не дура и брата любила, это заметно. Даша еще на прошлой неделе увидела, что братец чем-то весьма обеспокоен, и очень встревожилась. Володя хлопот семье доставлял изрядно и давно. Сначала дружок-одноклассник чуть не привадил его к наркотикам, сестра и родители вовремя забили тревогу и парня спасли. Этот случай, как ни странно, Володе пошел на пользу, с тех пор он панически боялся наркотиков, наблюдая, как тот самый дружок превращается в полного дебила. Потом, уже в институте, он каждую сессию доводил мать почти до инфаркта, потому что сдавал экзамены еле-еле, чудом переползая на следующий семестр, и где-то курсе на четвертом чуть не вылетел из института. Спасло его чудо: один из экзаменаторов оказался знакомым отца, и Володя в последний момент получил необходимую «тройку». Из этого случая братец тоже сделал правильные выводы и учиться стал заметно лучше, поскольку в армию идти не хотел категорически. А уж когда он устроился работать программистом, семья наконец-то вздохнула с облегчением. Родные скинулись и купили ему дорогой мотоцикл, о котором он давно мечтал. Даша марку назвала, но Люся забыла.

Работой Володя доволен не был, но и другой не искал. Иногда занимал деньги у сестры, иногда сам давал ей в долг. Дворовых собак кормил. Однажды подобрал брошенного кем-то котенка, который вырос в роскошного перса. Нормально жил, спокойно. Машину, правда, очень хотел, какую-нибудь хорошую, только денег не хватало. А кредит он брать не собирался: его же выплачивать надо.

Сначала Даша заметила, что братец стал непривычно задумчив, однако на расспросы не отвечал. А в выходные он показался ей очень уж веселым и перепугал ее до смерти, пообещав, что скоро будет возить сестру на иномарке. Размер зарплаты рядового программиста на государственном предприятии Даша представляла, сколько брат тратил, отслеживала и понимала, что иномарке без оформления кредита взяться просто неоткуда.

Погиб Володя почти у нее на глазах. Она возвращалась с работы позднее, чем обычно, и брат обогнал стоявшую на остановке маршрутку как раз с той стороны, где сидела Даша. Она отчего-то испугалась, ей показалось, что Володя в седле держится как-то неуверенно, что было на него не похоже. И когда через пару километров маршрутка остановилась, потому что впереди сигналила «Скорая помощь» и подъезжали гаишники, Даша уже знала, что к ним пришла беда.

Брат уже не дышал, но она все старалась пристроить на колени его голову, чтобы она не лежала на грязном асфальте.

Вскоре работающий в полиции сосед сообщил ей, что у Вовки в крови обнаружен сильный лекарственный препарат, который можно использовать как наркотик, непонятно, как он вообще смог доехать почти до дома. Тут Люся метнулась в приемную, принесла из сумки мятый листочек бумаги и прочитала Лене название. И Даша, и сосед-мент знали, что Володя никаких наркотиков на дух не переносит, и тогда она впервые подумала, что брата убили. Сосед что-то мямлил про «разные обстоятельства», но Даша видела, что гибель Володи и ему кажется странной.

А еще через несколько часов она обнаружила в теткиной квартире, где жил Володя, среди его белья пачку денег – ровно пять тысяч евро.

Что делать с деньгами, Даша не знала и очень хотела выяснить, почему погиб брат.

Если бы не присутствие Светы, Люся, наверное, рассказала бы убитой горем сестре, за что, по ее мнению, получены эти немалые деньги. И вообще рассказала бы все, что знала про удивительные события в институте. Но Света сидела рядом, и Люся только пообещала Даше, что немедленно позвонит, если что-нибудь выяснит.

Излагала Люся подробно, рассказчицей она была замечательной, и они обе очень жалели Дашу. Потом Лена поведала об утреннем разговоре с Натальей. Она так красочно рассказывать не умела и сообщила как могла в двух словах.

– Господи! – ахнула подруга. – Это какие же дела у Ирки с Магуловым могли быть? А, Лен?

– Ума не приложу.

– Вот что, – выпалила Люся. – Магулов прибор спер!..

– Не доказано.

– Не перебивай! Магулов спер, а Ирка…

– А Ирка ему донести его помогла, – подсказала Лена.

– А Ирка узнала как-то об этом и стала его шантажировать, – заключила Люся.

– Бред. Ерунду не придумывай. Ирка ни к какой уголовщине не приблизится. Никогда. Дима этого не потерпит, а он у нее на первом месте. Это я точно знаю.

Подруга задумалась и какое-то время посидела молча.

– Лен, я не понимаю, ему что же, сначала деньги заплатили, а потом убили? Если убить собирались, зачем платить? Деньги не маленькие… Или ему заплатил один человек, то есть организация, то есть банда, а убил кто-то другой?

– Или организация, – подсказала Лена, – или банда. Не знаю, Люсь. Похоже, что так. Если, конечно, он действительно украл прибор.

– Лен, – наконец додумалась Люся, – а зачем он четыре прибора взял, если нужен был только один?

– Наверное, просто так, из жадности. Или по глупости. Может, хотел потом еще кому-нибудь продать. Ты все-таки не забывай, – опять напомнила Лена, – мы точно не знаем, он взял приборы или не он.

– Коммерсант хренов… – не обращая внимания на Ленины сомнения, прокомментировала Люся. – Что же это получается? Ирка шантажировала его, когда еще никто не знал, что приборы пропали. Даже Пожидаев не знал, а она знала? Откуда? Случайно увидела, что ли? Или подслушала? Она же тогда задержалась, в пятницу.

– Люсь, кончай, – поморщилась Лена. – С чего ты вообще взяла, что она его шантажировала?

– А по-твоему, она в него влюбилась, в недоумка, и в садике свидание назначила?

– Скажи еще, что она его отравила! Мы с тобой на этих приборах совсем свихнулась. Если бы Ирка увидела что-нибудь подозрительное, начальству бы сообщила. И ходила бы в героях. В героинях то есть.

– А вот тут ты не права. Что она от начальства за это получит? Устную благодарность? Так ей эта благодарность, как нам с тобой не знаю что… Прошлогодний снег. А Вовку она могла шантажировать всю оставшуюся жизнь. Представляешь, какой кайф?

Это было похоже на правду. От шантажа Ира получала бы удовольствие, в этом Лена не сомневалась.

Подруги еще немного поговорили, начальство все не появлялось, что было странно. Наконец, когда Лена уже собралась уходить, Люсе позвонил генеральный и сообщил, что появится минут через сорок.

А еще через несколько минут Лене позвонил Дмитрий Михайлович.

Дмитрий позвонил в дверь родительской квартиры в половине седьмого. Сестра не открывала, он понимал, что она может спать или быть в ванной, но почему-то перестал дышать от страха. Он звонил и звонил, а потом забарабанил в дубовую дверь, подумав, что сейчас поднимет на ноги весь подъезд. Никто из соседей на шум не вышел: дом был солидный, с хорошей звукоизоляцией.

Тогда Дмитрий Михайлович начал рыться в портфеле, наконец нашел нужную связку ключей и медленно, оттягивая страшное, что ждало его в квартире, отпер дверь.

Нонна лежала в постели, отвернувшись к стене, и в первый момент он облегченно вздохнул и тронул сестру за руку. Рука оказалась холодной, ненастоящей, как будто пластмассовой. Он, как был в костюме, сел на кровать рядом с телом сестры и потянул ее за плечо: ему хотелось заглянуть ей в лицо. Глаза Нонны были закрыты, и она все еще казалась Дмитрию спящей. Он погладил ее по лицу, уронил голову на руки и заплакал.

Он не знал, сколько прошло времени, когда поднялся, наконец, с постели Нонны и прошел в прихожую к телефону.

Он не помнил, сколько прошло времени, когда приехали люди в форме, и он отвечал на вопросы, и что-то подписывал, и смотрел, как уносят накрытое простыней тело.

Нонна всегда переживала за него больше, чем за себя. Вчера он видел, что она расстроена, но ему было не до сестры. Он думал только о Ирине и о себе. Ему не пришло в голову узнать, что на самом деле сестру испугало, и он не попытался ее успокоить. А ведь мог бы вспомнить, что Нонна не молоденькая девочка. Что она очень похожа на мать, у которой было слабое сердце.

Слезы все текли, и ему было стыдно перед соседкой Марией Федоровной, когда он звонил в ее дверь. Мария Федоровна, Маша, когда-то вышла замуж за друга отца и дружила по-соседски с мамой, а потом с Нонной. Давно не стало ни отца, ни мамы, ни друга-соседа. А теперь нет и Нонны.

Мария Федоровна зачем-то тоже толклась в их квартире вместе с чужими людьми и тоже отвечала на какие-то вопросы, а потом исчезла. Наверное, вернулась домой.

– Дима, – предложила заплаканная соседка, пропуская его в прихожую. – Давай-ка я тебя чаем напою. Или коньяком. У меня коньяк есть.

– Нет. – Он не хотел ни чаю, ни коньяка. – Я тебе ключи оставлю, ты к нам заглядывай: цветы полить или так просто.

– Нет! Нет, Дима, – замахала она руками. – У вас там ценности всякие. Нет, не проси! Пропадет что-нибудь, я потом вовек не расплачусь. Не проси.

Мысль, что он станет требовать от соседки денег, если «что-нибудь пропадет», была настолько дикой, что Дмитрий даже не сразу понял, о чем она толкует, и чуть не засмеялся, только потом вспомнил, что у него есть непредсказуемая Ирина, и не стал больше уговаривать соседку взять ключи.

– Иди-ка сюда, – Мария Федоровна за руку втащила его в кухню. – Иди-иди.

Она налила большую кружку горячего крепкого чая, который он сразу выпил, и Маша тут же налила ему снова.

– Не знаю, как буду без нее жить, – причитала соседка. – Если бы не Нонна, меня давно бы здесь не было…

Дмитрий Михайлович знал, что когда-то у Маши тяжело болела дочь, и отчаявшаяся женщина чуть не продала квартиру каким-то проходимцам, скупающим за бесценок жилье у растерявшихся от ужасов перестройки москвичей. Нонна тогда через многочисленных знакомых устроила девушку в хорошую клинику, сейчас та практически выздоровела, удачно вышла замуж и растит сына.

– Маша, – спросил Дмитрий Михайлович и протянул соседке флешку, – ты сможешь достать мне запись с камеры наблюдения в подъезде? За вчерашний вечер?

– Смогу, – кивнула соседка. – Сейчас принесу.

Она еще говорила, что старшая по подъезду должна быть дома и они все сделают, но Дмитрий Михайлович не слушал.

Он вернулся к себе, какое-то время ходил по квартире, трогал рукой картины и корешки книг и только потом, понимая, что тянуть больше нельзя, набрал подзабытый номер.

– Лена, – произнес он, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Ты всегда помни, что у тебя есть я.

– Я… помню.

– Нонна умерла.

– Что-о? – закричал голос в трубке, но он уже нажал отбой.

Лена почти не помнила, как оказалась в дверях кабинета Нонны Михайловны, то есть бывшего кабинета. Она стояла и смотрела, как Люся включает компьютер замгенерального. Бывшего замгенерального. Хотела спросить, зачем она это делает, и не смогла.

– Лена! – глядя на нее, по-настоящему испугалась Люся. – Я тебе чай сделаю.

Подруга метнулась в приемную, а Лена тяжело опустилась в Ноннино кресло, пытаясь стряхнуть тупое оцепенение. Компьютер загрузился, автоматически высветилась почта. Лена хотела закрыть программу, но случайно попала в папку «Исходящие».

Ей пришлось несколько раз прочесть короткий текст, пока смысл прочитанного отпечатался в сознании.

Письмо было короткое: «Дима, прости меня. Нонна». А адрес, на который оно было отправлено, совсем незнакомый.

– Этого не может быть, – вслух произнесла Лена. И порадовалась, что голос звучит почти нормально. Ей нельзя впадать в отчаянье: у нее старая тетка, и она, Лена, должна быть сильной.

– Что? – крикнула из приемной Люся.

– Ничего.

Этого не может быть. Нонна была сильной женщиной, недаром она занимала такую высокую должность, и довести ее до самоубийства было очень сложно. Практически невозможно. Нонна волевая женщина, а не изнеженная барышня. Этого не может быть.

Письмо ушло в 17.26, а в это время Нонна уже ушла и заперла кабинет. В это время Люся уже рассказывала ей, что с Нонной что-то не так.

– Люсь, я выключаю компьютер, – Лена поднялась. – Сейчас Марк Семенович придет или еще кто-нибудь.

Лену зазнобило. Ей стало очень холодно в теплый майский день.

– Пей, – Люся принесла чай, заперла дверь кабинета Нонны. Бывшего кабинета. – Ты синяя совсем.

– Нет, спасибо. Я сейчас домой пойду, ты Марку Семенычу скажи, ладно? Что я ушла.

– Скажу, конечно. Только домой тебе сейчас не нужно…

Люся еще что-то говорила, но Лена уже не слушала.

Она точно знала, что Нонна не могла написать этого письма. И не только потому, что ехала в это время домой.

Ее убили?!