29 апреля 1955 года, стремительно растущая деревня в нескольких километрах от окна портала
Ну почему все непременно хотят моей смерти? Это яркое солнце, палящее мне прямо в лицо через открытое окно, эти птички, которые чирикают с раннего утра, не переставая ни на минуту, заняться им не чем. Даже жена…, хотя с другой стороны, понятно, близкие родственники опять же. А ведь они непременно считают, что наоборот, не дают мне помереть, вот ведь парадокс. И вообще как-то слишком быстро я прихожу в норму. Уже практически ничего не болит, даже голова прояснилась, только заживающие шрамы постоянно нестерпимо чешутся. А чесаться-то нельзя, нельзя, вот и приходится терпеть, отвлекаясь на посторонние мысли. Была бы боль — отключил бы нафиг, научился уже, а вот с чесоткой, почему-то так не получается, даже странно. Один лишь хороший выход знаю из сложившейся ситуации — такой качественный и глубокий сон. Впрочем, я уже больше и спать не могу, выспался на пару месяцев вперёд, судя по ощущениям в организме. Да, приложило меня в тех одесских катакомбах знатно, и отделался я одним переломом ребра, мелкими царапинами и лёгкой контузией, не иначе как по воле какого высшего существа, не желавшего потерять свою любимую игрушку, меня, то есть. Да и ребят из группы прикрытия на моё ещё шевелящееся тело тоже кто-то вывел, не успело оно до смерти замёрзнуть в холодной морской воде. Вот ведь как мне повезло, иначе не сказать. Хотя 'везение' это относительное, с заданием-то я не справился. 'Да, вот она, непреодолимая сила обстоятельств' — так можно найти себе оправдание в любом случае. Хотя, что я мог сделать в том раскладе? Зелен я ещё для таких подвигов, зелен и слишком самонадеян. Вот теперь и учусь на своих ошибках, практикуясь в экстренной психической регенерации. Как оказалось, прямое управление организмом, позволяет творить настоящие чудеса, вот только с чесоткой ещё придумать бы, что сделать. Ладно, пора отвлекаться на внешние раздражители и подавать признаки осознанного внимания, пока эти 'раздражители' не вошли в настоящее раздражение по поводу моего невнимания и полного игнорирования.
— И только не говори, пожалуйста, что ты только что проснулся, — жена ласково трепала рукой мою отросшую шевелюру, глядя мне в глаза с изрядной долей насмешливости в нежном взгляде. — Я ведь тебя, Алёшенька, как облупленного знаю, ты, нахал эдакий, уже как полчаса меня активно игнорируешь, и признаваться не хочешь. Неужели опять разлюбил?
Вот ведь какая настырная баба, ничего от неё не скроешь. А, с другой стороны, чтобы я делал без её поддержки? Сомнениями ведь измучался.
— Тебя, Светик-семицветик, разве можно разлюбить? — я принял её игру, в которую она всегда любила поиграть при встрече после недолгого расставания, — ты же, сразу прибежишь и как залюбишь до полусмерти…
— И не рассчитывай, кобель блохастый! — твёрдым голосом сказала она, — тебе пока нельзя по медицинским показаниям.
— А когда будет можно?
— Вот когда будет можно, тогда и посмотрим! А теперь я тебя буду кормить и параллельно заговаривать зубы, — она встала с кровати и подвинула столик с тарелками и кружками.
— Хм, а зубы-то у меня как раз и не болят…
— Ну, тогда что-нибудь другое заговорю, раз не хочешь заговорить зубы, — она взяла в руки ложку и глубокую тарелку с очень вкусно пахнущим содержимым, собираясь кормить меня как совсем маленького ребёнка.
— Так, отставить материнские чувства, — я взял у неё из рук ложку и тарелку, — с этим делом я уже и сам справлюсь. Итак, что ты мне в этот раз хочешь рассказать, — я перешел на такой деловой тон, наслаждаясь изысканным вкусом обыкновенной гречневой каши с мясным гуляшом.
— Ты читал моё последнее послание, которое я оставила тебе почти месяц назад? Так, судя по твоему удивлённому виду, нет.
Действительно, я не успел прочитать её 'послание', если так можно сказать о рукописном тексте в виде целой амбарной книги. Я тогда готовился к последней операции, и мне было совсем не до того.
— Ладно, Лёша, я всё знаю и не виню тебя в невнимательности к моей персоне. Ты и так делаешь больше, чем можешь, но надо сделать ещё больше.
— Ой, и от кого я это слышу, Светик, чтобы ты и заговорила такими словами, должно было произойти что-то невероятное.
— Я тут Саламбека встретила…
Так, это уже серьёзно. Даже очень серьёзно. Если это действительно тот самый Саламбек, который был директором и главным воспитателем того детского дома, в котором Светлана, можно сказать, выросла, то можно ожидать нам всем больших неприятностей.
— Это был точно он? — с робкой надеждой в голосе спросил я.
— Точно, точнее не бывает. И расслабься, — она подсела ко мне поближе и положила свою руку мне на плечо, — здесь он уже никогда не станет заслуженным педагогом и больше не изнасилует и не продаст ни одной девочки и ни одного мальчика.
— Ты что, его убила? — с тревогой в голосе спросил я, — у нас не возникнет с этим делом больших проблем? Мы ещё совсем не готовы сцепиться со всеми его родственниками и покровителями…
А проблем, по моим представлениям, могло быть не мало. Из того, что мне раньше рассказывала Светлана, Саламбек Иязович был весьма значимой и сильной фигурой. Восточный человек, имевший за спиной сильную поддержку своего клана, как принято на востоке, и большие связи среди партийных деятелей чуть ли не со всего СССР, почему-то оставался обычным директором детского дома. Правда, очень большого детского дома, но это, в принципе, ничего не меняло. А секрет был прост. Все годы своей деятельности Саламбек торговал живыми людьми. И ладно бы, если бы он за взятки позволял брать желающим семьям способных детдомовских детей, что было совсем не редкостью в то время, нет, он занимался самой настоящей работорговлей и насильственной проституцией. Он подкладывал детей в постели нужным и важным людям, он продавал русских девочек и мальчиков на восток, и даже, говорят, за границу, где они были на роли самых обыкновенных рабов. Это при Советской власти-то и самом, что ни на есть развитом, социализме. И всё сходило ему с рук, более того, его неоднократно награждали различными премиями и наградами за вклад в советскую педагогику. Трудно мне было в это поверить, но это было именно так. Самой Светлане буквально чудом удалось избежать участи быть проданной в рабство, сбежав от жадного до детского тела советского восточного бая — рабовладельца на станции, вскочив в сбавивший ход скорый поезд, когда слегка замешкался её сопровождающий охранник. Последующее обращение в милицию не принесло ничего, кроме постоянного страха за свою жизнь. Её спасло только участие одной знающей женщины, устроившей ее в отдалённый детский дом в небольшом российском городке, где о ней никто ничего не знал. Там она и встретила своё шестнадцатилетие, выйдя из детдома, как она говорила — 'на условно-досрочную свободу бессрочно'. Устроилась там же на совершенно тупую работу для таких, как она, не имевших ни семьи, ни связей, ни образования. Лишь бы забыть всё, что с ней было в детстве, забыться в пустой текучке жизни, не думая о том, что было, и о том, что будет. Никому до неё не было дела, даже ей самой до себя. Но скрытый огонь у неё внутри продолжал гореть и ждать своего часа…
Наверное, это была сама судьба, когда я случайно встретился с ней, будучи в командировке проездом. Мы тогда ехали на военный полигон испытывать наше очередное 'изделие', болтающееся в кузове грузовика, но наша машина, подпрыгнув на очередной колдобине, решила сказать вдруг, что дальше быстро ехать она больше не хочет и переключать передачи не будет. 'Вот вам, дорогие пассажиры, первая, она же и единственная'. Еле-еле доковыляв до ближайшего города и озадачив Михалыча приведением строптивого транспортного средства в надлежащую форму, благо у него это получалось куда лучше, чем у меня, я решил немного прогуляться по этому городку, случайно оказавшемуся у нас на пути. Был конец мая и такой тёплый вечер, который так бы и остался незамеченным, не случись этой поломки. Я спустился к небольшой речушке, одной из множества маленьких речушек России, которые мы быстро проскакиваем по шоссе мимо на скорости, даже не успевая посмотреть в окно. 'Эх, жалко, что я не художник, такая красота зря пропадает', — думал тогда я. У самой воды я увидел молодую девушку, которая быстро взглянула на меня и снова уставилась куда-то на текущую воду, закручивающуюся у берега небольшими водоворотами. Что-то странное отметил я в ней, сгорбленная спина и тусклый взгляд, грязное, заплаканное лицо, невзрачное, явно давно не стираное платье, но при этом красивая женственная фигура, заметно выступающая полная грудь и длинные, заплетённые в тугую косу русые волосы. Что-то подсказало мне подойти поближе к этой девушке и спросить ей, может, что случилось и требуется какая помощь. Я подсел к ней рядом и спросил: о чём ты, девица, горюешь, может чем помочь смогу? Девушка, было, дёрнулась и явно хотела убежать, но я успел схватить её за руку, не сильно при этом её держа, просто показывая своё внимание и предложение остаться. Старый приём, ещё со студенческой юности, когда приходилось общаться с обиженными чем-то на тебя девушками, сработал и в этот раз, и вскоре моя рубашка была промокшей от девичьих слёз. Она долго ничего не рассказывала, а просто плакала и плакала, не останавливаясь, уткнувшись в мою грудь, а я держал её дрожащее тело. Уже совсем стемнело, когда, наконец, она перестала плакать и посмотрела мне в глаза. В них была надежда и какой-то далёкий давно забытый огонь. Я уже был готов услышать очередной рассказ о неразделённой любви, о разбитом сердце и обманутых надеждах, в крайнем случае, о злой мачехе и тому подобном, но первый её вопрос вывел меня из равновесия: 'заберите меня отсюда, заберите, пожалуйста, вы же можете…?' — спросила она меня с такой надеждой в голосе, что я бы никогда не смог ей в этом отказать. В общем, на полигонные испытания мы приехали уже втроём. А потом так получилось, что у меня, на тот момент практически убеждённого холостяка, дома завелась женщина…, которая однажды ночью забралась ко мне под одеяло, сказав, что ей только что исполнилось восемнадцать лет и это надо отпраздновать немедля. Вот так мы и обрели друг друга, и уже целых девять лет жили вместе. Правда, детей у нас не было, да и быть не могло, типа, такая биологическая несовместимость оказалась. Но, учитывая своё детство, Светлана этим не особо беспокоилась, а мне как-то было не до детей, я был весь в своей работе, а потом в бизнесе. Она поступила в педагогический ВУЗ, свои же материнские чувства жена выражала, устраивая по возможности судьбы других брошенных детей, находя им приличных приёмных родителей. Даже думала сама взять ребёнка из детдома или даже двух, да у нас квартира для этого была слишком мала, по социальным нормам не прошли, а давать взятки я категорически не хотел. Вот так мы и жили вдвоём, все в своих заботах, но всегда заботясь друг о друге и поддерживая друг друга во всех начинаниях, благо их было не слишком много. Несмотря на своё тяжелое детство и не менее тяжелую юность, Света оказалась настоящей женщиной, в любви пылкой и страстной, по жизни разумной и сдержанной, правда, имеющей свои странности, о которых я однажды случайно узнал. Вот прикиньте, приходите вы с работы домой и видите, что ваша жена с кем-то обнимается в вашей общей постели. Какова будет ваша реакция, когда вы видите вместо ожидаемого молодого, или не очень молодого, любовника, другую женщину? Наверное, некоторые мужчины о таком только и мечтают, а вот меня тогда пришлось сначала угощать валерьянкой. А потом и водкой из заначки для дорогих гостей. И только потом успокаивать в четыре руки и две…, ну ладно, не буду об этом, сейчас другая ситуация, не до романтических воспоминаний.
Я вынырнул из своего прошлого в настоящее время и внимательно посмотрел на свою жену.
— Не волнуйся, любимый, волнение не лучшим образом сказывается на твоём здоровье, всё будет хорошо.
— Кто бы ещё говорил, — не то, чтобы я не верил своей жене, просто эта ситуация меня беспокоила больше, чем мои собственный проблемы, — давай рассказывай подробности!
— Да какие там подробности, просто поймали этого ещё молодого гада на горячем и не дали родственничкам отмазать. Их тоже вовремя к делу 'примазали', кстати. Не беспокойся, всё по советским законам, но Саламбек из тюрьмы мужчиной уже точно никогда не выйдет, я об этом специально позаботилась…, — на её лице возникла такая кровожадная улыбка, что я ни на секунду не усомнился, что именно так и будет в этой реальности. — Собственно, я с тобой по другому вопросу говорить буду, этот уже не актуален.
— Однако, как я понимаю, первый вопрос, так или иначе связан со вторым, если я ничего не путаю.
— Какой же ты у меня умный, Алёша, ничего от тебя не скроется, — она взяла у меня из рук пустую тарелку и ложку и подала большую кружку с каким-то духмяным отваром. — Это тебе от бабы Фроси, она тут вся извелась, пока ты в бессознанке валялся. Так что только попробуй не выпить, сам будешь потом с ней объясняться!
Вкус этого отвара был действительно не самым приятным, но после нескольких глотков я почувствовал себя заметно бодрее и даже чесотка куда-то пропала. Дела, однако…
— Так и что ты хотела мне рассказать, — отставляя опустевшую чашку в сторону, наглым образом укладываю жену рядом с собой под одеяло. Она не сопротивляется такому нарушению постельного режима, но и не переходит к естественному продолжению, как у нас обычно бывало.
— Говорила же, тебе пока нельзя. Реально нельзя, подожди ещё пару дней.
— За эти пару дней ты опять куда-то сбежишь, знаю я тебя.
— Не сбегу, не надейся, и потом, я серьёзно с тобой поговорить хочу.
— Ладно, уговорила, начинай свой серьёзный разговор.
Она выбралась из моих объятий, устроилась в моих ногах, сидя лицом ко мне, подперев подбородок маленькими кулачками и глядя мне в глаза, таким душевным голосом заметила:
— Вот скажи, Алёша, почему ты так детей не любишь?
Я успел выпасть в осадок, не понимая к чему тут такие ужасные обвинения, хотя, если быть откровенным, детей я и вправду не любил. Ну не то чтобы не любил, просто старался с ними особо не пересекаться — это сказывался мой недолгий опыт руководства авиамодельным кружком в доме пионеров в свободное от работы время. Дети — они страшная сила и даже вполне себе чистая, если их отмыть после очередного эксперимента.
— Светик, с чего ты это взяла, и потом, мы же на эту тему несколько лет назад говорили…
— Я не про то, Лёш, я про детей этой страны и этого времени. Вот ты тут с мужиками задумался о 'светлом будущем', а сами вы только железками да бандитами занимаетесь. Неужели вы думаете, что если передавите всех плохих мальчишек и дадите хорошим мальчишкам всякие полезные игрушки из будущего, то наступит благоденствие? А вот ничего подобного, послушай моё женское сердце. В курсе ли ты, что сегодня в стране без родителей растут почти два миллиона русских детей только по официальным данным? И что ещё сколько-то миллионов русских детей живут с родными, которым до них практически нет дела, так как они слишком заняты строительством социализма в отдельно взятой стране?
Что-то зацепило меня в её последней фразе упоминание именно русских. Вроде как темой национализма она никогда особо не интересовалась. Да, понятное дело, что 'азиатов' она очень не любит, но учитывая её историю жизни…
— Свет, извини, что перебиваю, но ты тут только что сказала 'русских детей'. А что, нерусские дети тебя уже не интересуют?
— Интересуют, но я и раньше это чувствовала, а теперь, посмотрев на это время, стала абсолютно уверена, что, только помогая русским детям, и вообще, русским, ну, белорусам, украинцам, славянам, одним словом, можно построить то самое 'светлое будущее'. Другие народы, как бы они хороши не были, просто ещё не готовы жить не только для себя самих, а для всех остальных людей вообще. Ты же сам всё прекрасно видишь, Алёша, просто себе в этом признаваться не хочешь. Другие всё под себя гребут, да другим глотку рвут. Думаешь, это только воспитание? А вот и нет — генетическая склонность. Если мы сможем помочь русским обрести силу и не позволим уничтожить Союз, то другие народы к ним подтянутся сами, русские им помогут стать вровень с собой. А кто, как не мы можем помочь тем, кто будет помогать всем остальным? Русские, славяне, сами всем помогают, кроме себя самих. Вот и продают их детей в рабство всякие Саламбеки, с молчаливого попустительства власти, — уже с металлом в голосе закончила она.
— И что же, дорогая, ты мне предлагаешь делать?
— Через неделю ты будешь говорить по дальнейшим планам нашего сотрудничества с тутошним генеральным, — её лицо презрительно скривилось, Хрущёва она очень сильно не любила. — Я даже знаю вашу повестку дня, сама выяснила, не беспокойся на тему, кто разболтал. Так вот, я настаиваю на включение в неё плана создания 'детских городов будущего'! — твёрдость её голоса достигла максимума, и я прекрасно знал, что спорить с ней в этом состоянии не просто бесполезно, но и опасно.
– 'Детские города будущего'… — что-то я тебя не понимаю, Светик, о чём ты говоришь?
— Надо было читать моё послание, я там всё подробно расписала. Что это такое, что для этого нужно и вообще. Я об этом уже много лет думала, как о несбыточной мечте, а тут это вполне реально.
— А поподробнее рассказать можешь…, ну пожалуйста, не проси меня прямо сейчас читать твою писанину, правда-правда, мне нравится твой почерк, но мне будет приятно, когда ты сама словами всё рассказываешь.
— Ты как был нахал, когда со мной познакомился, так нахалом и остался, несмотря на все мои усилия по исправлению данного недостатка. Ладно, уж…, слушай. Итак, помнишь мы с тобой думали на тему того детства, которое хотелось бы пережить заново? Ну, когда ты рассказывал о своём детстве, а я о своём, хм, даже не знаю, как его назвать можно.
— Помню, конечно. Ты тогда долго пребывала в печали, не отвечая на внешние раздражители.
— Так вот, я долго думала, как можно было бы совместить твой и мой опыт, чтобы он в итоге был позитивным. Долго ничего не могла придумать. Представь, что у тебя не было бы твоего отца, да и матери, но всё то, что у тебя было в детстве, сохранилось. Весь тот позитив, благодаря чему ты стал тем, кем стал. Только не говори, что это невозможно в принципе, что детский дом никогда не заменит живого отца и живую мать. Да, не заменит, но и заменять не надо, вот в чём дело-то.
— Ничего не понимаю, дорогая, как так не надо заменять?
— А вот так. Только не спорь со мной, ты не педагог, а я знаю, дети, если им постоянно не говорить, что они чем-либо обделены, и если они заняты чем-то им интересным, просто не думают о том, что они обделены. Для них не существует этой самой потери. Да, кто-то пережил горе потери родителей, кто-то не видел их никогда, но детская психика, если её постоянно не загонять в рамки 'стандартного горя', по мнению отдельных воспитателей, очень пластична, и устремлена в будущее. Достаточно дать детям возможность свободно развиваться в определённых границах безопасности, и они не будут страдать от того, что лишены родительской заботы. Естественно, найдутся исключения из этого правила, и если с этим 'исключениями' вовремя персонально поработать, то всё будет в норме. Детям нужно просто помогать справляться со всеми трудностями самостоятельно, их не надо силком учить, как делают у нас в школе. Вот ты сам рассказывал о том, как ходил в различные кружки и как учился самостоятельно по книжкам.
— Так ведь не все были такие как я, большинство других парней из моего класса только голубями, лаптой, да драками с соседним двором и интересовались.
— Это нормально в рамках имеющегося школьного процесса социализации. Каждый отдыхает по-своему. Но можно сделать так, чтобы основные тенденции были именно теми, которые нам нужны. Можно задать детям такой формат увлекательных игр, в котором они будут хотеть учиться, учиться и ещё раз учиться. Учится самостоятельно, а не из-под палки, как сейчас с некоторыми поступают. Они будут требовать от взрослых знания, жадно поедая их и постоянно требуя добавки. Помнишь, как ты мне рассказывал о том, как терроризировал своими вопросами руководителя кружка и как он не знал, куда от тебя деться? И что ему пришлось срочно повышать квалификацию, чтобы не упасть лицом в грязь?
— Свет, извини, конечно, но это ведь отдельные, а никак не массовые явления. То, что работает на способных единицах, не пройдёт в массах, на которые ты рассчитываешь.
— Поверь мне, пройдёт. Да, кого-то придётся отсеять, но это всё равно будет для них большим благом, чем то, что ждёт их в текущем раскладе. Нынешние детские дома ведь изначально создавались как приюты-распределители, а не для постоянного содержания и воспитания. И если мы создадим хотя бы один 'детский город будущего', то это и станет тем, намеренно скажу — главным вкладом, который мы все можем сделать в этом мире. Не исправление исторических ошибок, не ваша замечательная техника, а молодые люди с принципиально новым мышлением сделают этот мир другим, в котором повторение событий нашего времени будет невозможным.
— Ладно, ладно, уговорила, я сейчас же ознакомлюсь с твоим творением, ты только скажи, кто всем этим будет заниматься? Сразу скажу, на меня особо не рассчитывай, мне не до того будет.
— А как ты думаешь, кто кроме меня этим займётся, а? Более того, я тебе скажу, что уже нашла тут немало заинтересованных людей, это не наше стылое время, тут всё гораздо лучше. Требуется лишь принять решение на самом верху, ну и от некоторой материальной помощи мы тоже не откажемся. Что касается тебя, дорогой, то ты уж, конечно, извини, но куда тебе деться-то с подводной лодки…, — жена быстро прильнула ко мне всем телом, не давая мне возразить, закрыв рот жарким поцелуем. Вот с этим точно не поспоришь.
Напоив меня напоследок ещё одной кружкой отвара бабы Фроси, она оставила меня наедине с её посланием, которое я так до сих пор и не удосужился почитать, намекнув при уходе, что она пару-тройку-четвёрку часов не будет пускать ко мне никого из других, страждущих моего внимания посетителей. И только пока я не прочитаю её работу. Вот ведь женщина…
Уже третий час я читаю настоящую научную диссертацию моей жены и поражаюсь всё больше и больше. Никогда бы не подумал, что педагогика, оказывается, настолько математическая наука и настолько технологичная практика. Особенно меня поразили расчеты необходимых совокупных ресурсов для того, чтобы обучить свободного 'семейного' ребёнка и ребёнка из предлагаемой 'детской коммуны'. Даже по сравнению с имеющимся реальным опытом подобного рода в виде суворовских училищ выходят очень привлекательные цифры. Если кратко, то стоимость обучения и социализации 'семейного ребёнка' чуть ли не на порядок превышают аналогичную стоимость выпускника-суворовца, но 'коммунар' обходится ещё на порядок дешевле при примерно одинаковом уровне обучения. А всё от того, что детская коммуна не просто находится на полном ресурсном само обеспечении, но и является продуктивной с самого начала своей работы. И при этом там нет никакой прямой эксплуатации детского труда, весь процесс образования продуктивности является процессом естественного обучения детей. Да, имеются прямые затраты на строительство первичной инфраструктуры, жена молодец, даже примерные цифры прикинула сразу на двадцать тысяч детей, заявив, что это минимально необходимое для полноценной работы системы количество. Замахнулась она сильно, ничего не скажу. Но ещё более странным для меня явилось количество необходимого взрослого персонала. Я где-то читал раньше, что для условно-нормального процесса коллективного обучения и социализации требуется примерно один взрослый на пятнадцать детей. И что меньше этого количества взрослых ну никак нельзя. Причём там тоже были большие расчеты и обоснования, опиравшиеся на реальную практику и реальную статистику. А тут у жены такая инновация в деле управления детским вниманием с переключением его друг на друга, что, понимаешь, весь взрослый персонал 'детского города будущего' составлял всего сто человек, да ещё с примечанием, что это количество может быть ещё меньшим по мере развития проекта. Вот в этой инновации всё и дело, вернее вокруг неё. Когда детям не нужны взрослые? Когда они играют в свои игры. А что, если организовать всю жизнь детей в виде набора специфических игр, которые, с одной стороны, развлекают, а с другой — обучают. Главное — подобрать эти самые игры в соответствии с определённым возрастом детских групп. К примеру, маленькие дети с удовольствием играют в индейцев. Ну, или каких других представителей примитивных племён. Так вот, весь процесс игрового обучения крутится вокруг моделирования реальных социальных этапов развития человечества. Тут и первобытные охотники, затем первичные земледельцы и скотоводы, дальше пошел феодализм, а заканчивается процесс 'моделирующего образования', естественно, космическим коммунизмом. Дети будут проигрывать в своём обучении все этапы социального развития, так, что будут иметь в своём запасе знаний весь опыт нашей цивилизации снизу вверх. Они смогут реально оценивать все те блага, которые даёт социальное и техническое развитие, они будут уметь выживать как в одиночку, так и группами, в любых условиях нашей планеты, а, может быть, и не только нашей. Старшие дети будут курировать младших, помогать им в их играх и следить за безопасностью, одновременно играя в свои игры более высокого уровня. Но и это ещё не всё, я не ожидал от своей жены такого милитаризма. Мало того, что дети играют в реальные социумы разных эпох, они ещё постоянно в играх воюют друг с другом. Как с одинаковым по своему развитию социумом, так и с другими в определённых рамках. Война проходит через все этапы обучения, дети не просто познают мир, но учатся создавать оружие и технику, которая позволит им не только сохранить свои группы, но и по возможности победить другие. В задачу немногочисленных взрослых входит контроль, чтобы игры оставались именно играми, не переходя относительно зыбкой грани между игрой и реальностью. И чтобы эти игры способствовали именно получению знаний и опыта. К примеру, чтобы дети могли сделать какую технику или оружие, соответствующее их текущей потребности, они должны будут полностью постичь науку определённого технического этапа развития цивилизации. А ко всему этому понять и воспроизвести необходимую социальную структуру, в рамках которой это оружие и технику возможно получить. Только тогда группа получит зачёт по теме в виде подтверждающего сертификата реальности достижений. Не будут забыты и практические работы, многое дети сделают реально своими руками. Возможно, дело дойдёт до реактивной авиации и космической техники, и я совсем не удивлюсь этому достижению для выпускников этого проекта. Подумав внимательно, вспоминая своё детство, я не исключил для себя того, что был бы совсем не против, провести его ещё раз в таком вот 'городе', если бы мне кто предложил. Да что тут говорить, узнав о таких перспективах, я уговорил бы отца и мать, а если бы не уговорил, то сбежал бы на полном серьёзе. И ведь для технической реализации проекта нет никаких сложностей. Ни в этом времени, ни в нашем. Дело только за политической волей.
Так же моя жена жестко и недвусмысленно цифрами обосновывала необходимость первичного отбора детей в проект не только по интеллектуальному и психологическому принципу, но и по национальному. Кстати, мысль весьма интересная, что в определённой климатической зоне наилучший эффект роста личностных качеств индивида обеспечивают представители коренного стабилизировавшегося для этой климатической зоны этноса с небольшой добавкой близкой этнической группы, живущей в несколько отличающейся климатической зоне. И что включение представителей других национальных групп приводит к заметной потере общих ресурсов, вплоть до полного развала процесса обучения и социализации, особенно в переходном возрасте, когда это становится совсем критично. Что-то там с разницей в гормональном обмене и химическом регулировании психических процессов, я не всё хорошо понял из её научных выкладок в виде объёмных таблиц с цифрами. Предлагаемый же из этого выход прост — требуется строить подобные 'города' в разных климатических зонах с разным национальным составом и с отличающимися принципами организации внутренних процессов. Воистину, 'что русскому хорошо, то немцу смерть', как говорят в народе. Дальше шли расчёты необходимых площадей, и даже план постройки первого такого 'города', в местности вполне узнавались не такие уж далёкие окрестности нашей деревни. Похоже, что жена успела продумать буквально каждую мелочь, и не представляет того, что на её инициативу кто-то скажет твёрдое 'нет'. Ладно, детский вопрос действительно важный, судя по всему, им придётся заниматься ещё не один раз, я попрошу перепечатать этот труд на компьютере, и подам его генеральному секретарю, пусть дальше думает над идеей победы коммунизма к 1980-му году.
Не успел я отложить 'амбарную книгу' жены в сторону, как в комнату вошел Данил Васильевич вместе с Юркой, Карасём, как он себя называл, игнорируя имя и прочее официальное, парнем из моего прикрытия, страховавшего меня в Одессе. Именно Карась нашел меня на берегу моря у скал, как он сказал — 'задницей чувствовал, что ты тут будешь'. Толковый парень и как оперативник и как аналитик. Он же предупреждал меня перед операцией о вероятном развитии ситуации, но всё равно не мог ничем помочь. Всё же мы просто дилетанты во всех этих серьёзных играх и ещё долго будем ими оставаться, пока не наберём достаточно опыта и не набьём достаточно шишек. И немудрено, что Данил Васильевич взял его на этот 'разбор высоких полётов и глубоких падений', хотя в одесской операции принимало участие более двадцати человек.
— Итак, — взял я в свои руки начало разговора, пока народ мялся и ещё думал с чего бы начать, глядя на меня, болезного, лежащего в постели, — для начала возьмите горячий чайник в печке, кружки и остальное на столе, да и мне чайку плесните, говорить ведь будем долго.
— Ты нам, Сергеич, сначала расскажи, как ты себя чувствуешь, — отозвался на мою инструкцию по дальнейшим действиям Данил Васильевич, пока Карась возился с чайником и чашками на троих.
— Как-как, как молодая жена на утро после первой брачной ночи. Уже вроде как ничего не болит, только чешется, вставать неохота, но очень надо…
Народ дружно засмеялся, оценив по-своему мою шутку.
— Хорошо, коли так шутишь, значит, и встанешь скоро.
— Думаю, дня через два-три буду как прежде бегать, прыгать, по дискотекам шляться и девок по кустам валять, а то вы на них тут, похоже, внимания не обращаете. Короче, 'зажигать' буду!
— А не рановато ли ты 'зажигать' собрался, Сергеич, — Данил Васильевич недоверчиво покачал головой, — у тебя же травмы на месяц постельного режима, не меньше.
— Вот ты, Данила Василич, не хотел методику управления организмом изучать, мол — 'и так учёный дальше некуда', а мне вот она сейчас как раз и пригодилась. Сам на меня посмотри, — с этими словами я откинул с себя одеяло, чтобы было всем видно моё недавно освобожденное от бинтов тело. Шрамы уже практически все затянулись молодой кожей, даже отёки и синяки почти сошли, так кое-где ещё были желтые пятна, но по сравнению с тем, как я выглядел неделю назад, можно сказать, я был полностью здоров, так лишь немножко побит жизнью.
— Да, дела, — снова покачал головой Данила, — вот, пусть Карась с ребятами у тебя учится, а я стар уже для этих фокусов.
— Ну не так ты и стар, мы же с тобой почти ровесники, что там разница в пять лет-то?
— Ты не говори, в нашем возрасте эти пять лет как раз очень многое значат.
— Как хочешь, как хочешь, моё дело предложить, твоё — решать. Как бы потом жалеть не пришлось.
— Ладно, давай говорить о деле, тут для тебя кой чего интересного будет…, — Данил Васильевич многозначительно замолчал, глядя на меня не спеша отпивая горячий чай из своей кружки.
— Так-так, давай рассказывай, коль собрался, не томи.
— Тот самый цыган, который Лысый, жив под завалом остался, мы его откопали, и он нам много чего интересного успел рассказать.
— Успел…, вы его что, того?
— Нет, ты уж извини, но он сам не выдержал откровенного разговора, расчувствовался больно, ну и не вынес мук совести, бывает. А какой крепкий мужчина был…
— Ладно, хрен с ним, туда ему и дорога, что он вам рассказал?
— Карась, давай, рассказывай ты, у тебя быстрее получится, — переадресовал мой вопрос Данил Васильевич.
— Значит, дело обстоит так: как и предполагалось, Грек был действительно 'гостем из будущего'. И работал он здесь связным с другими 'гостями' ещё до войны, периодически то исчезая то появляясь. Но, к сожалению, практически все интересующие нас контакты шли только через него, он никому не доверял. Остальная банда держала большую часть одесской контрабанды, но в его личные дела никто не лез, а кто лез, быстро, но недолго скорбел о своём глупом желании. Казалось бы, со смертью Грека у нас все нити порваны, однако нет, у него, оказывается, был заместитель, такой же странный, как и он сам. И этот заместитель сейчас где-то в нашей стране и, скорее всего, будет выяснять, что же произошло с Греком. Тут, вроде как у нас всё чисто, мы нигде хорошо не засветились, снаружи всё выглядит как банальный несчастный случай при обращении с боеприпасами, оставшимися со времён войны. Такое в Одессе сейчас происходит, чуть ли не пару раз в году, с любителями полазить по катакомбам, так что ничего выдающегося. Остальную банду до поры-до времени мы не трогаем, но наблюдение нами ведётся, как наш клиент объявится, мы будем знать. И второй раз такой промашки, думаю, уже не допустим. Но не это самое интересное…
— Хм, а что же это, по-твоему?
— Вот, посмотри эти списки, ничего там не находишь интересного, — Карась протянул мне парочку листов с какими-то списками.
Я просмотрел наименования и количество и удивлённо крякнул, посмотрел на Карася и спросил:
— Интересно, а где всё это богатство сейчас находится?
— Догадался, какую ценность всё это представляет и зачем это нужно? — ехидно спросил меня Данил Васильевич, — мы тут твоих ребят озадачили, подкинув им образцы на исследования, спросив, что это такое, они посмотрели и теперь кивают на тебя, типа твоя тема — тебе и разбираться во всём этом.
— Ценность да, тут одного лантана, похоже, тридцать тонн будет, а это, замечу вам, металл, имеющий стратегическое значение. Мало того, что он дорог, чуть ли не по цене золота, так его ещё в производстве оружейного плутония его применяют, а тут из него аккумуляторы сделаны. Да, лантановые аккумуляторы, наверное, самые эффективные из известных мне будут, но, похоже, тут это не самое главное. Главное — это их эксплуатационные характеристики, весьма специфические, кстати. Могли бы ведь что-то подешевле и попроще выбрать. И ещё ёмкие танталовые конденсаторы в таком гигантском объёме, тоже ведь совсем не копейки стоят. Остальное даже перечислять не буду, тут получится целый годовой бюджет такой европейской страны как Франция. Так и где всё это добро-то?
— Пока лежит в одесских катакомбах. Чтобы всё это оттуда вывезти нужно железнодорожный состав грузить, а сделать это незаметно нет никакой возможности. Да и потом, Сергеич, за этим добром обязательно наведаются его хозяева, сам ведь говоришь, какая это ценность, а мы узнаем, что они из него собираются сделать.
— Что сделать, это я и без них могу вам уверенно сказать, — уверенно ответил я, — портал это, причём портал какой-то необычный. Вот только я не могу понять, зачем им портал в этом Союзе нужен. У них же масса возможностей запустить его на подконтрольных им территориях, или вообще на корабле или подводной лодке, если нужна мобильность. Пересечение государственных границ проблема лишь для обычных обывателей, а не для хорошо подготовленных спецов, с кем мы имеем дело. Не хранить же они всё это в Одессе собирались, не логично это. Так что вы правы, надо ждать гостей и наведаться к ним только тогда, когда они начнут реализовать свои планы, тут явно что-то такое, о чём нам никак не догадаться.
— Ну, мы примерно так решили и без тебя. Ты, как поправишься, всё же наведайся туда ещё раз, сам всё посмотри, наверняка что-то найдёшь, за что мы не зацепились взглядом. Там есть пара кривых ходов, по которым можно незаметно для бандитов подобраться к складу.
— Хорошо, обязательно гляну, вот летом на курорт поеду отдыхать. Что у вас есть интересного ещё, кроме этой темы?
— Пока всё, ну разве что тут нововведение имеется…
— Какое?
Данил Васильевич задумался, почесав подбородок, хитро прищурившись, глядя куда-то в сторону
— Я не уверен, Сергеич, что тебе оно сильно понравится, но раз уж мы стали играть по взрослому, придётся и нам плодить бюрократию.
— Неужели подробные отчёты обо всех операциях писать потребуете?
— Догадлив ты, однако, думал, сюрприз тебе будет.
— Так это не новость для меня, так все органы работают, без отчётов никуда не продвинуться и не накопить полезной информации. Вот только кто у нас будет их разбирать, да бумаги сколько зря переведём.
— Ничего, ничего, тут твои головастики кой чего придумали, тебе бумагу марать не придётся. Вон уже своей очереди дожидаются, чтобы взять тебя за жабры. А чтобы жизнь мёдом не казалась — тебе и читать эти отчёты. И не зубоскаль, я тоже от этого дела не избавлен буду.
— Вот уж удружили так удружили, спасибо ребята, — я мысленно представил, как раскусываю ещё зеленоватый лимон, что соответственно отразилось на моём лице, — давайте, зовите моих, как вы их назвали — 'головастиков'.
В дверь протиснулась целая команда наших компьютерщиков во главе с Антоном и Николаем. И пришли они не с пустыми руками. Освободив место на столе от чайных причиндалов, они стали быстро что-то там устанавливать, закрывая своими спинами от меня самое интересное.
— А ну как рассказывайте, что вы тут делаете, — не удержался я.
— Подожди минутку, Сергеич, мы тут тебе сюрприз приготовили — не поворачивая головы ко мне, ответил Антон. — Помнишь две недели назад, ты что-то у меня просил?
Я немного задумался, вспоминая, но оно пришло совсем не сразу, хотя на память я пока не жаловался.
— Неужели терминал сделали?
— Угадал, смотри!
Народ расступился в стороны, открывая моему взору что-то совершенно нереальное. Даже для нашего времени совершенно плоский экран шириной полметра казался чем-то невозможным. А тут вот он, смотрите.
— Сейчас подключим и…
Николай поймал тонкий чёрный провод, брошенный кем-то снаружи через форточку, воткнул сзади в монитор и подключил его к сети, щёлкнув сзади тумблером включения питания. Секунд десять вроде бы ничего не происходило, потом весь экран загорелся ровным белым светом, погас, оставив сверху текстовое приглашение и мигающий курсор снизу. Щёлкнув пальцами по клавиатуре, Николай вызвал на экран знакомую картинку 'Нортон коммандера', правда, не в привычном синем, а в сером цвете. А если приглядеться внимательно, то это был совсем не 'Нортон', а похожая на него программа управления ресурсами машины, где я не видел столбцов привычных файлов, а наблюдал набор команд и меню вызова рабочих программ.
— Вот теперь любуйся! — торжественно сказал он, подвигая стол поближе к моей кровати, и подавая мне клавиатуру на длинном проводе.
Я обалдело смотрел то на монитор, то на клавиатуру. Ну, надо же, офисная дорогая клавиатура, да ещё надписи на кнопках подсвечиваются снизу так, что можно работать даже в темноте не слепым методом. Прямо чудеса какие-то.
— Так…, а теперь други мои, рассказывайте откуда богатство сиё. Что-то мне не верится, что вы тут целое производство наладили. Неужели через портал протащить умудрились? А ведь, Антон, две недели назад ничего подобного я у тебя не видел…
— Хочешь верь, хочешь нет, Сергеич, но пока ты морским воздухам дышал, да по катакомбам всяким лазал, мы тут времени зря не теряли. Вот и результат наших стараний можно пощупать.
— Да, впечатляет, ничего не могу сказать одни эмоции.
Я действительно был поражен. Сделать такую технику даже в нашем времени не просто, а тут, в середине пятидесятых… от охватившего меня любопытства и нетерпения снова зачесались мои почти зажившие раны.
— Ты лучше не впечатляйся внешнему виду, а вот это глянь…, — взяв у меня из рук клавиатуру, Антон вызвал текстовый редактор, очень похожий на 'Лексикон', хотя и несколько отличающийся от него по внешнему виду. Затем он открыл им какой-то текстовый файл и протянул клавиатуру мне.
— Вот тебе инструкция по пользованию, думаю, разберёшься, даже не вставая с кровати, тебе вроде как нельзя. Если хочешь, могу подать ещё и судно, если тебя переполняют впечатления.
Народ дружно засмеялся, даже я оценил подколку, хотя смеяться мне ещё было больновато.
— Ладно, теперь хочу знать, что и как вы тут наворотили. Да ещё взглянуть внутри бы не отказался при случае, уж очень необычно это всё выглядит.
— С чего начать рассказ, от печки? — Антон мне задиристо подмигнул, а народ заулыбался.
— Хочешь сказать, что вы эти 'пирожки' в печке испекли, да?
— Почти угадал. Без печки тут реально не обошлось.
— Хорошо, вот тогда ответь про материалы. Сколько здешних, а сколько вы оттуда притащили?
Антон грустно вздохнул.
— Умеешь ты, Сергеич, расстроить в один вопрос. Действительно ведь по большей части всё оттуда притащено. Нет тут ещё условий и материалов для собственного полного цикла производства. Год потребуется только для получения чистого стекла, хотя я и не уверен. Даже пластик, — он показал рукой на клавиатуру, тамошний. И даже штамповка оттуда, так меньше таскать. Но зато вся электроника сделана тут, ты понимаешь почему.
— Догадываюсь, догадываюсь. И всё же как-то странно сделано. Даже у нас буржуи клавиатур с подсветкой не делают, сложно и дорого. Вы что решили конкретно выпендрится?
— Не, это, так сказать, всего лишь побочный результат конструктивных особенностей. Тут ведь нет электрических контактов в кнопках, да и пружин тоже нет. Вечная конструкция, если молотком не бить.
— Магниты, понимаю, и датчики холла? Неужели вы умудрились и их сделать?
— Вот это пока нам слабо, Сергеич. Тут механически-оптическая конструкция. Действительно вместо пружин отталкивающиеся друг от друга магниты, а вот вместо датчиков холла стоят маленькие зеркальца в донце кнопок и фотоэлементы на самой основе.
— Угу, и под каждой кнопкой лампочка, не слишком ли жирно?
— Нет, лампа тут всего одна, длинная газоразрядка с люминофором, расположена сверху клавиш, а так же стеклянный светопровод от неё, заодно являющейся основой для всей электроники.
— Интересно, чем вы эту лампу запитали, тут ведь высокое напряжение в несколько киловольт нужно, а преобразователь, как я понимаю, не маленький должен получиться. Один повышающий трансформатор чего стоит, и где вы взяли тонкую проволоку для него?
— Обошлись без трансформатора. Длинный узкий пьезо кристалл там, как в газовых зажигалках, только побольше и с четырьмя электродами. Продольные и поперечные волны. Поперечными на боковых узких обкладках накачиваем кристалл, а возникающие в нём продольные стоячие волны создают то самое высокое напряжение на других двух обкладках, что на дальних концах. Просто, надёжно и со вкусом. Понятное дело, мощность преобразователя тут небольшая, но лампе много и не требуется, а вон как ярко светит.
— А дальше как?
— Дальше — просто. Под каждой кнопкой светопровод имеет косую ступеньку, чтобы отразить свет лампы вверх. Под кнопкой стоит маленькое зеркальце, отражающее этот свет вниз на фотоэлемент, когда кнопка нажата. Фотоэлементы расположены на обратной стороне того самого светопровода, сразу со всей остальной электроникой, опрашивающей нажатые кнопки. По сути — всего одна достаточно простая макросхема. Да, понимаю, с виду сложно, проще механику было сделать, но эта конструкция получается практически не убиваемая эксплуатацией и с минимумом обслуживания. Раз в несколько лет разве что потребуется поменять лампу, когда её светимость подсядет и всё. Работы всего на пятнадцать минут, если руки из правильного места растут. Зато можно положить эту клавиатуру в воду и печатать, как ни в чём не бывало, ничего ей не станется, всё предусмотрено. Но не это в конструкции самое главное. Главное — это высокая технологичность всего изделия при массовом производстве и минимум ручного труда. Это в перспективе, естественно…
— Ну, а монитор как сделан? Не кинескоп ведь.
— Представь, кинескоп и всю его обвязку было бы куда проще сделать.
— Так чего не сделали?
— Бесперспективно. Зачем зря повторять технологические тупиковые направления?
— Тупиковые, говоришь…, что-то все телевизоры и мониторы у нас, там, до сих пор на кинескопах, а нового, почитай, что и нет.
— Нет — потому что технологическая инерция сказывается. Ты вот сей темой раньше не интересовался, а в СССР было много разных разработок плоских экранов на разных принципах. Правда, по той же инерции в производство ничего не пошло, так и оставшись на уровне отдельных образцов. Там, конечно, были ещё сложности с формированием изображения на экране, всё же электронно-лучевая развёртка куда проще цифровой. Но зато цифровая более технологична. У нас там тоже скоро кинескопы начнут отмирать, скорее всего, уступив место жидким кристаллам.
— Видел я твои 'жидкие кристаллы' на ноутбуке, извини, но жалкое зрелище. Тусклое и невыразительное, изображение видно, только если смотреть точно по центру, даже сказать ничего хорошего не могу, — я сказал последнюю фразу и капитально задумался, вспоминая что-то знакомое. Именно плоские экраны я видел в мире будущего. И маленькие и большие, яркие и с хорошим изображением. Кинескопами там точно не пахло, а потому Антон прав, несмотря на кажущуюся очевидность обратного. — Хорошо, — снова вернулся я к теме, — но почему именно жидкие кристаллы ты считаешь перспективными и ведь этот монитор явно не на их основе сделан?
— Жидкие кристаллы тоже тупик, временная технология на несколько лет, возможно десятилетий, за ними будет что-то на основе светодиодов или каких-либо других прямых излучателей света. Да, сейчас светодиоды слишком дороги, имеют слабую светимость, плюс нормального синего диода пока ещё не сделали, разве что тусклые образцы, однако прогресс в этой области очень быстр, несколько лет и всё будет.
— Хорошо, почти убедил, хотя я и не совсем понял. Вернёмся к представленному изделию, итак, что там внутри?
— Тут, если тебе так интересно, скрещены сразу несколько 'тупиков'. По сути это плоский кинескоп плюс цифровая развёртка от технологии жидких кристаллов. Да, вместо нити накала и вакуума там используется ионно-обменная жидкость. Минусом данной технологии является низкая скорость регенерации изображения, для телевизора она не пойдёт, движения расплываться будут, а вот для мониторов компьютеров — самый раз. В перспективе можно сделать и цветной экран, но пока это слишком сложно и потребует много оперативной памяти. Прикинь, тут разрешение экрана 1400 на 1050 пикселей да при 256 градациях серого.
— Ого, — я прикинул в уме необходимое количество активных элементов для такой конструкции и изумился, — вы тут совершили натуральный технологический прорыв, это ведь и для нашего времени круто будет. Да и зачем тут такое разрешение непонятно.
— Разрешение нужно для чертежей, если ты ещё сам не понял, тут, кстати, ещё есть световое перо, — он достал сзади монитора небольшую ручку на проводе, — правда, у нас для него пока не готова программная часть, так что оно не работает. Зато потом можно будет пользоваться этим монитором как чертёжным планшетом, на это он изначально и рассчитывался. А что касается прорыва… — тут, извини, пока всё не так хорошо, как ты думаешь. Здесь каждый пиксель — это ещё и глючная аналоговая ячейка памяти, так что пока губу особо не раскатывай. Макросхема, конечно, могучая получилась, но это, считай, наш нынешний предел, что-то лучше не скоро появится.
— И много вы таких 'изделий' успели наделать?
— Пока всего два, брака много выходит, приходится переделывать. Один вот тебе решили временно отдать, порадовать так, сказать. Клавиш, зато, для всех хватит, ну а тот мониторчик, что ты у меня раньше видел, мы сильно улучшили и в мелкую серию запустили. Так что у нас тут сейчас происходит активная компьютеризация всей деревни. Разве что компьютер один на всех.
— И как долго приходится ждать своей очереди на процессорное время? Или для меня сделан исключительный приоритет, чтобы пустить пыль в глаза?
— Не ершись, Сергеич, решили мы эту проблему ещё на стадии разработки архитектуры ЭВМ. Ты помнишь архитектуру ЕС-ки и СМ-ки?
— Помню-помню, такое технологическое 'достижение' хрен забудешь.
— Так вот, в отличие от них, у нас нет одного общего универсального процессора. Вместо этого есть целых три класса разных процессоров с разной архитектурой связанных в общую кластерную сеть. Большей частью это обслуживающие пользовательские интерфейсы процессоры, они пока восьмиразрядные, но при необходимости несколько штук могут объединяться вместе с увеличением разрядности. Их уже 16 штук стоит, будет ещё больше, но пока хватает. У этих процессоров очень мало своей локальной оперативной памяти, за ней они по необходимости обращаются к другим процессорам. Затем как раз идут процессоры, обслуживающие оперативную память, накопители данных и вообще всю внутреннюю систему обмена информации. Вот они уже 32 разрядные, но с достаточно ограниченной системой команд. Их всего два. У них упор сделан на потоковые операции ввода-вывода, защиту данных и распределение очередей запросов. А завершает нашу конструкцию набор специализированных вычислителей, в задачу которых входят основные расчетные операции. И за их временем действительно выстраивается очередь, ибо их реально мало и на всех 'умников' не хватает. Пока расчетов тут у нас немного ведётся, вроде как тоже хватает, а потом их мощности мы постепенно нарастим. Вот для работы с текстами особо много не требуется, хотя и тут мы извернулись на уровне программной части. Для каждого пользователя не запускается отдельная программа-редактор, а просто выделяется часть одной общей. Вернее не одной, тут, к сожалению, приходится учитывать относительно больше количество аппаратных сбоев всего компьютера, поэтому все оперативные программы в процессе работы условно дублируются. Жалко памяти маловато, да и накопители слишком примитивны. Так что в очереди постоять иногда приходится, тут уж ничего не поделаешь. Отрадно лишь то, что наш здешний вычислительный комплекс многократно превосходит все вместе взятые ЭВМ этого мира. Главное опять же — это архитектура вычислительной системы. Мощности можно наращивать постепенно, без остановок компьютера, просто подключая дополнительные блоки и запуская их в работу. Ещё предстоит решить много проблем с программным обеспечением, готовое из нашего времени напрямую не подходит, хотя мы на это поначалу рассчитывали, даже если есть исходные коды проще с нуля всё написать. Вот такие у нас дела…
— Серьёзно вы тут поработали, ребята, я просто поражаюсь. Даже странно, почему у нас там о таких ваших талантах я не догадывался. И ещё более странно то, что подобную архитектуру в нашем времени не применяют. А ведь, как я посмотрю, она весьма перспективна. Почему так, а?
— Эх…, — в разговор снова вступил Николай, тут ведь опять политика отметилась. Именно такая, вернее — похожая архитектура как раз и развивалась в СССР поначалу, когда всё сами делали.
— А потом что изменилось?
— Потом с самого верха пришел указ — копировать только западные образцы. И на уровне микросхем и на уровне программной части. Типа так мы по идее должны были сэкономить кучу народных денег. А что в итоге? Практически полное отставание без каких-либо особых перспектив это исправить. Если честно, у меня есть мнение о том, что такой указ был не просто дурной инициативой, а целенаправленной стратегической диверсией.
— Хорошо, с этим понятно. Но западные компьютеры-то, почему именно такие, они что, не видели всех перспектив?
— Сложно сказать уверенно, — Николай поморщился, что-то про себя обдумывая, — скорее всего это является следствием их патентной системы и общей закрытости разработок ЭВМ. Параллельную открытую архитектуру сложно патентовать из-за её большой изменчивости. Сложно создать устоявшуюся архитектуру, которую легко переложить на отдельные чёткие патенты. Ну и плюс, что разные фирмы-производители микросхем жестко конкурировали друг с другом, выпуская законченные по архитектуре сложные микросхемы, которые тоже патентовались. Вот это, как мне думается, и предопределило развитее компьютеров в нашем времени.
В этот момент в комнату зашла моя жена и очень грозно оглядела наше собрание. Даже мне было понятно, что за этим последует. Народ стал спешно собираться, оставляя нас наедине друг с другом.
— Сергеич, ты это, прочитай все материалы по нашим предложениям до встречи с Хрущёвым, — сказал на прощание Антон, выходя последним из комнаты и закрывая за собой дверь.
И раз мне пока рано проявлять двигательную активность, придётся опять напрягать глаза и мозги.
