14 апреля 1955 года, Москва

— А ещё одной из основных функций создаваемого государственного идеологического института является создание религии коммунизма.

— Религии, какой такой религии, в коммунизме не должно быть никаких религий в принципе — буквально вскипел Никита Сергеевич. — Советский человек, а тем более коммунист не может верить в каких-либо богов, полностью отрицая их сущность.

Ох, и не просто было сделать Хрущёва своим сторонником, а не затаившимся врагом, каким он был при Вожде. Но с помощью грамотных советов знающих товарищей, как этого мира, так и нашего будущего, мне это удалось. И теперь Никита Сергеевич всерьёз и со своим задорным энтузиазмом взялся за реформы. Совсем не те реформы, которые были в нашей истории, а в другие, над которыми работает вся наша команда, здесь и там. Но чтобы Генеральный секретарь снова не впал в присущее ему некоторое самодурство, его приходиться каждый раз убеждать в правильности предлагаемых нами идей. Вот и в этот раз я, в очередной раз выступаю тем самым посредником между разными мирами.

— А вот тут вы ошибаетесь, практически возводя атеизм в рамки самой обыкновенной религиозной веры, — я не собирался отступать ни при каких аргументах Хрущёва, особенно эмоциональных.

— Неужели?

— Да, да, такой вот атеизм, как полное отрицание бога или чего-либо богоподобного есть утверждение, основывающееся на исключительной вере, по своей сути ничем не отличающейся от веры в Бога. У нас говорят: 'Все верят в Бога, только одни вверят в то, что он есть, а другие в то, что его нет'. Получается, что вы тоже верите в Бога, хотя и отрицаете его.

— А как же на самом деле?

Хрущёв после моих слов выглядел немного озадаченным, впрочем, это было далеко не первый раз, такой сценарий наших бесед уже стал вполне обычным. Хотя он и стремился всегда отстаивать свою точку зрения, но при всём этом он был внимателен к новой для него информации, особенно идущей из тех источников, которым он доверял. Я сомневаюсь, что мне лично он реально доверял, но пока всё, что от меня доносилось до него, было вполне в его новых интересах. Всё же иметь реальную возможность встать в один ряд с Лениным и Сталиным, никого при этом не свергая с их пьедесталов, многого стоит. Мы не принуждали его напрямик делать то, что мы считали, нужно стране, нет, он реально перерабатывал все наши предложения, и я не скажу, что они от этого становились хуже, скорее наоборот. Однако мне приходилось ему раскладывать на мелкие кусочки практически всё, что мы предлагали. И я не скажу, что это было легко. Вот и тут всё было совсем не просто для понимания с первого раза.

— Тут мы имеем два принципиальных пути. Первый — это 'путь естественного атеизма', который возникает сам собой в развивающемся капиталистическом обществе. Обычная жизнь, где всё можно, так или иначе, купить, деньги и всё, что с ними связано, вытесняют Бога и прочее потустороннее, заменяя их собой. У нас, бывает, говорят, что — 'Бабло побеждает не только зло, но и добро'. Такой 'естественный атеизм' рождает естественного потребителя, обывателя, который и является основой капиталистического общества. Даже Бог в условиях потребительского общества капитализма постепенно становится товаром, а культ Бога — церковь — услугой. Если мы будем культивировать такой вот атеизм, то мы получим в итоге большое количество обывателей, для которых потребуются множество товаров и услуг, а экономика или будет работать на них, отойдя от других значимых целей, и государство рухнет, как произошло в итоге у нас. Именно потребитель и обыватель является основным врагом самой идеи коммунизма, социализм он лишь терпит, пока тот потакает его желаниям и то до определённой меры. Но как только кто-либо извне предложит этому обывателю 'сахарный калач' в виде возможности потреблять всё больше и больше, то он с радостью предаст всё то, что было создано до него поколениями предков, не задумываясь о том, что произойдёт после. Для него нет внутренних моральных ограничений, как тот же Бог или коммунистическая мораль, он сам является центром собственной вселенной. Так что такой путь для нас неприемлем в принципе, ибо приведёт наше общество к краху рано или поздно, независимо от любых наших усилий в области экономики.

— Альтернатива этому пути разве есть?

— Есть. Нужно культивировать не 'обычный атеизм' и не 'религиозный атеизм', как полное отрицание всего потустороннего, а… 'атеизм научный'.

— Чем же ваш 'научный атеизм' отличается от остальных атеизмов, — в голосе Хрущёва явно чувствовалась лёгкая издёвка?

— Тем, что он не отрицает существование Бога, — я решил не поддаваться на подначки, и продолжил ровным голосом свою лекцию.

— Как же атеизм может не отрицать существование Бога, это нелогично.

— Нелогично отрицать, то, что есть, что реально наблюдается.

— Неужели вы хотите утверждать, что Бог реально существует и всё потустороннее тоже? И что всё это вы наблюдаете?

— Как можно отрицать то, во что верят множество различных людей во многих странах?

— Но если они верят в то, чего нет…

— И, тем не менее, они верят. И предмет их веры может представлять для них огромную ценность. Ради своей веры они готовы идти на войну, жертвовать своей жизнью и даже жизнями своих детей. Вся их жизнь может определяться их верой. А потому крайне недальновидно сбрасывать всё это со счетов, считать неправильным, а уж тем паче пытаться навязать им свою точку зрения, независимо от имеющихся доказательств. Они их просто не услышат, так как они будут противоречить их картине мира. И вот, предметом изучения того самого 'научного атеизма' является не какой-то там абстрактный Бог на небесах, а вполне конкретные психологические и социальные феномены. Изучается не предмет веры, а сама вера, не потусторонние сущности, а вполне конкретные люди. Религиозному мракобесию нельзя противопоставлять мракобесие атеизма, ибо это ничего в итоге не изменит. Только правильно определившая предмет изучения наука, способна в итоге что-либо изменить. Не сразу, раз и готово, а в течение срока жизни нескольких поколений. Это основное стратегическое направление, но его одного недостаточно для полного избавления от внешнего тлетворного влияния, осуществляющегося через религиозные культы.

— Ваша 'коммунистическая религия' может в этом помочь?

— Да, именно на это она и рассчитана, и даже больше, она способна уничтожить обывателя как отдельное явление и навсегда устранить внутреннюю угрозу советскому строю. Вернее она не сможет уничтожить всех обывателей, но может сделать так, что их влияние на остальное общество будет ничтожным.

— И в чём же она состоит эта религия, что в ней такого принципиально нового?

— По сути, все имеющиеся формы религии уже придуманы и успешно эксплуатируются человечеством, так что принципиально ничего нового тут придумать нельзя. Можно лишь дать новую форму уже давно существующему содержанию. Вот, к примеру, что лежит в основе христианской религии, если подумать?

— Христос, десять заповедей?

— Нет. В основе христианства, ислама и даже отчасти буддизма, так или иначе, лежит воздаяние за прожитую жизнь после смерти. Одни попадут в рай, где будут пребывать в вечном блаженстве, другие в ад, где их ждут нескончаемые муки, а кто-то возродится снова в новом качестве, исходя из поступков прожитой жизни.

— Это понятно, но что тут лежит в самой основе, я не вижу.

— А теперь самое главное. Главное — это тот, кто делает оценку жизненных поступков человека, кто создаёт те примеры, на которых происходит самостоятельная оценка человеком своих деяний. Казалось бы, по идее, эту оценку даёт Бог, но реально на неё влияют служители культа, которые взялись быть прослойкой между Богом и человеком. Именно религиозные жрецы всегда создают базовую основу любой власти, независимо от того, кто официально стоит над людьми, Фараон, Царь или Генеральный секретарь.

— Очень интересно, и кто же является религиозным жрецом у нас, в СССР, если, как вы говорите, и над Генеральным секретарём кто-то есть?

— Вы, наверное, будете удивлены, но кроме идеологического отдела партии активную роль играет обыкновенная церковь, как её не контролируй, уголовный мир, а также огромная инерция, идущая с дореволюционных времён. Короче говоря, влияет всё то, что, так или иначе, определяет в народе понятие справедливости. Ну и ещё мы свалились на вашу голову из будущего.

— Кстати, — Хрущёв резко стал серьёзен, — почему вы до сих пор не передаёте нам ваши технологии будущего? Почему занимаетесь только наблюдением в этой важной области?

— Давайте поговорим на эту тему в другой раз предметно. Пока лишь скажу кратко, что если мы вам и передадим то-то из нашего времени, то вы это или не сможете сделать, а если и сделаете, то у вас будут 'изделия', но не будет всей цепочки связанных знаний, приведших к появлению этих изделий. Короче, не будет людей, способных не просто воспроизводить что-либо слепым копированием, а создавать новое, более совершенное, да и просто понимающих, как это всё действует. В результате всё, что вы получите, не принесёт прямой пользы, и ещё вы просто потеряете множество времени и ресурсов, которые могут быть потрачены на что-то более актуальное сейчас. Мы уже занялись подготовкой технологической революции, но сначала нужно подготовить ваших и наших людей. И ещё обеспечить защиту информации без очень значительных затрат на всё это.

— Хорошо, эту тему перенесём на следующую неделю, так что у нас там с религией, кто, по-вашему, должен занять место Бога при социализме и коммунизме?

— Вот, это как раз самый главный вопрос. Оценивать дела настоящего должны люди будущего. Вернее, люди сами должны оценивать свои деяния, но с позиции людей далёкого будущего, буквально вставая на их место. Заглядывая далеко вперёд, задаваясь прямым вопросом — 'что сегодня я сделал для завтра?', как оценят мою жизнь далёкие потомки.

— И как вы представляете подать это народу?

— Очень просто. Сейчас множество людей верит в торжество науки. Оно и понятно, наука развивается стремительными шагами, и что ещё вчера было фантастикой, сейчас становится реальностью. Логично будет ожидать, что и в дальнейшем будет происходить то же самое. И на этой вере, да-да, именно вере, в науку можно сыграть…

— Пока не вижу связи.

— Итак, требуется донести до людей следующую мысль — что когда-либо в отдалённом будущем люди постигнут тайну времени и тайну человеческой сущности. Они смогут невидимками возвратиться в прошлое и взять от любого человека малую частичку, а из неё вырастить новое целое тело. Перемещения во времени потребуют огромных энергий и чреваты нарушением причинности событий, а потому перемещать что-либо иное, потомки не будут. Но тело ничто без памяти жизни, той самой 'души'. Так вот, эти самые далёкие потомки смогут считать и всё содержимое головного мозга на момент смерти его владельца и пересадить это содержимое в новое тело в своём времени. Если бы у человека была 'душа', то она бы перешла от старого тела к новому через время.

— Так ведь это же попы обещают. То самое воскрешенье их мёртвых после конца света.

— Да, именно так. Но тут именно попы определяют за что, по мнению Бога, кто-то будет воскрешен, а кто-то нет. Нас это не устраивает, и мы можем говорить от имени потомков, создавая свои правила.

— Не слишком ли самонадеянно это будет с нашей стороны?

— Нет. Просто не нужно врать и обещать отпущения любых грехов через покупку индульгенций. Люди отнюдь не глупы, они способны видеть очень далеко. Можно просто предложить им самим подумать на тему того, а кого они бы сами воскресили в настоящем времени из своих далёких предков, будь у них такая возможность. Особенно учитывая, что эта возможность требует совсем не малых ресурсов, которые можно потратить на себя и своих детей.

— То есть, просто возродить всех предков из чувства благодарности не получится?

— С одной стороны — получится. Тут ведь мало возродить человека. Возрождение же будет не в том мире не в том времени, в котором он жил и умер, а в совершенно другом. И куда попадёт этот возрождённый, чем для него будет это далёкое будущее — раем или адом, неизвестно. Ещё при этой жизни, прямо сейчас нужно готовиться жить в том самом 'светлом будущем', видеть его горизонты уже из сегодняшнего дня. Да, можно сказать, что некоторых могут возродить, чтобы так пристрастно спросить, зачем они делали, то, что делали, и потом поставить перед расстрельным взводом, если не хочется обречь их на вечные муки, как грешников в аду. Потомки будут милосердными, но восстановить запутанную и много раз переписанную историю они точно захотят, и спрашивать будут строго. Но и всех тех, кто позволил этому будущему стать 'светлым', они так не оставят без награды. Естественно, только тех, кто будет готов принять это самое будущее умом и сердцем.

— А всё это вообще реально в принципе? — в голосе Генерального появились нотки интереса и даже настоящего удивления. Я почувствовал, что он даже поверил в то, что я предлагаю.

— Кто знает, кто знает. Вот мы пришли из нашего будущего к вам — это ведь реально. Но мы даже сами до конца не понимаем, как всё это время и пространство устроено, так что лично я для себя не буду сбрасывать этой самой возможности. Но ведь это не главное.

— Что же тогда будет этим главным?

— Главным тут будет, что именно мы можем создавать этот самый образ 'светлого будущего', которое ждут люди. Коммунистическая партия Советского Союза поставила себе цель — построения коммунизма и прописала в своей программе, каким он будет. Да, пока слишком не конкретно, но в целом народ видит его как тот самый 'рай на земле'. По возможностям от человека и по потребностям ему же, чем не рай, а? Так что останется только нарастить этот неконкретный образ деталями и реальным содержимым, чтобы люди себе чётче представляли, что будет там, впереди. И, сразу скажу, далеко не всем сейчас это 'светлое будущее' понравится. Чтобы войти в него нужно будет стать Человеком с большой буквы, а не оставаться мелкой прямоходящей обезьяной без хвоста. Собственно, это самое будущее и наступит, когда таких вот Людей станет достаточно.

— А капиталисты не смогут перехватить и извратить идею?

— Смогут, естественно. Они могут предложить идею такого вот воскрешения в будущем за деньги и услуги для себя в настоящем. Типа вложите деньги в акции нашей компании 'Райское блаженство' и получите его реально после своей смерти в далёком будущем. Незачем копить на пенсию, вкладывайте сразу в будущую жизнь!

— Но тогда мы потеряем все преимущества предложенной идеи.

— Не потеряем, если будем не только говорить о 'светлом завтра', но и делать реальные дела в этом направлении. И тогда капиталисты, взяв себе нашу идею, сами окажутся у неё в заложниках. Им придётся не брать в долг у своего будущего для настоящего, как это они делают сейчас, а вкладываться в это самое будущее, как это делаем мы. Их финансовая система просто не позволит им такого, так как слишком большие средства будут выводиться из реальной экономики и вкладываться в финансовые махинации. Люди будут всё меньше и меньше потреблять товары и услуги, обходясь минимумом возможного, копя деньги на своё воскрешение. Главное с нашей стороны обрисовать необходимость реально больших затрат, чтобы предлагаемая цена не стала слишком малой и доступной всем желающим. Люди на Западе должны знать, что только вкладывая всё возможное, для них представится тот самый шанс. У нас же это будет государственной программой с большими капиталовложениями в науку, а там это будет отдано на откуп частному капиталу. В итоге истечения свободных денег из экономики вся капиталистическая система начнёт рушится в соответствии с теорией. А если они будут её перестраивать, вбирая в себя удачные элементы у нас, то это будет опять нам же на руку, пусть они сами построят свой коммунизм, незачем нам экспортировать революцию без предварительной оплаты.

— А вы очень хитры, Алексей Сергеевич, далеко смотрите, по вам сразу и не скажешь, — Хрущёв широко улыбался, и выглядел довольным. — Давайте ваши бумаги, и начинайте готовить материалы к ХХ съезду, не так уж долго до него осталось.

К вечеру, вымотанный долгой ездой на машине, я уже был в нашей деревне, постепенно превращающейся в посёлок. Видя мой не самый лучший вид, меня чуть ли не насильно накормили и отправили в баню, где на мне мужики оттянулись в полный рост, еле поднялся после веников. Но едва вышел из парной, как был окачен ушатом ледяной воды, и снова запихнут в парилку. Да, терапия плохого настроения и усталости у нас теперь поставлена на высоком уровне. При случае лучше не показывать, как тебе плохо, сразу предпримут меры. Сам же и предложил, каюсь, каюсь. После бани меня попросил зайти Антон, он там чем-то активно занимался в последнее время вместе с несколькими рабочими с того самого завода, где мы приобрели станки, и хотел что-то показать. Сказать по правде, сами станки так пока и лежали на складе в нашем времени. Переправлять сюда их оказалось преждевременным по многим параметрам, в первую очередь потому, что без своей хитрой электроники они представляли собой просто груду металла. А перетащить сюда эту электронику не представлялось возможным, можно даже не пытаться. Хорошо, что кроме того оборудования, мы закупили в достатке ещё и другого. Тех же немецких и советских станков производства начала восьмидесятых годов, там электроники практически не было, ну кроме управления электропривода, но его и из здешних материалов можно сделать. Вот с них тут и будет что-то начинаться, но Антон и Николай вместе с несколькими рабочими всё же думают об 'умной' электронике. Представляю себе, что они тут придумали, компьютер на лампах или на реле. То ещё зрелище будет, на целую избу, не меньше. Но увиденное через полчаса, было настоящим чудом.

— Что это Антон?

Я смотрел на два открытых серых шкафа, примерно со средний холодильник размером, плотно набитых какими-то платами, из которых тянулись провода к обычной с виду компьютерной клавиатуре и к совершенно плоскому монитору, на котором неярко светилась страница текста.

— Что, Сергеич, не признал старого знакомца? Присмотрись-ка к экрану повнимательнее.

Я сел на стул и внимательно присмотрелся к тускловатому зеленоватому изображению, потрогал кнопки клавиатуры, и, ощутив некоторое знакомое чувство, ввёл команду, выводящую на экран список команд.

— Да это же CP-M, ты ещё скажи, что тут процессор шестнадцатиразрядный да на микросхемах!

— А вот и скажу — шестнадцатиразрядный, угадал, но только не на микросхемах, а на макросхемах.

— На чём, на чём?

— Макросхемах! Вот, смотри…

Он протянул мне большую плату, испещренную какими-то непонятными значками и медными дорожками. Отдельных компонентов на ней практически не было видно, но что они были, не вызывало сомнений. Я повертел плату в руках, разглядывая чёткие ряды маленьких чёрных прямоугольников, судя по всему, пронизывающую плату насквозь.

— Это модуль памяти, как видишь, целых шестнадцать килобайт, межу прочим.

— Ого, это же более ста тридцати тысяч только элементов хранения, да плюс обвязка из активных элементов. А где она тут, не вижу. И это что, неужели транзисторы?

— Да, транзисторы. Вот, смотри повнимательнее, на эту плёнку, — он подвинул поближе ко мне лампу и я разглядел множество полупрозрачных элементов на поверхности платы. — Аморфный кремний, между прочим.

— Хочешь сказать, вы всё это здесь получили?

— Нет. По большей части притащили через портал, но это только потому, что тут получать все нужные элементы просто слишком долго будет. А сам текстолит основы тут пока вообще делать не из чего. Стеклоткань, конечно, имеется, но слишком грубая, да и качественные связующие компоненты отсутствуют. Всё с нуля делать придётся, но это не проблема, сделаем. Мы пока технологию на своих материалах отработаем, и потом на местную базу переходить станем. Да уже эта штука, — он легонько пнул ногой серый шкаф, — по параметрам превосходит любой здешний вычислительный центр. Шутка ли семьсот килогерц тактовой частоты, а в турбо режиме так вообще мегагерц, правда, не долго. А памяти пока всего полмегабайта будет, но по нынешним временам это и так много.

— Да, серьёзная штука. А что бы вам для начала не сделать попроще? Ну, там четырёхразрядник, для управления станком его вполне хватит.

— Не понимаешь ты, Сергеич. Вот запустишь ты станки, если тебе для них мощи хватит, что ты на них делать будешь? Какие программы ты будешь туда грузить?

— Ну как какие, обычные, металлообработка она не сложная…

— И всё ты сам будешь забивать вручную? Так проще тогда руками ручки крутить, на чертёж глядючи, да штангенциркулем меряючи, быстрее будет. Пока у нас нет нормального механизма быстрого перевода чертежей в управляющие программы, заморачиваться со станками ЧПУ не имеет смысла. У нас ведь не потоковое производство планируется, а экспериментальное. А для этого нужны компьютеры помощнее, вот хотя бы этот. Мы его как раз планируем использовать для этой задачи и, заодно, для переноса цифровых чертежей из нашего времени.

— Цифровых чертежей? Это как, вы умудрились сюда дискеты протащить?

— Нет, вот, смотри, — он достал из ящика стола лист бумаги, с двух сторон плотно забитый короткими полосками, как в штрих коде. — Да, это и есть несколько модифицированный штрих код, его можно печатать на обычном принтере, а считывать на сканнере, его мы тоже сделали. На один лист влезает аж триста шестьдесят килобайт, как на старую дискету, вместе с кодами коррекции защиты от ошибок. И главное, через портал бумага с краской хорошо переносится, в отличие от других носителей информации. Потом емкость листа можно будет увеличивать в несколько раз, но тут всё в сканнер и оперативную память компьютера упирается.

— А монитор из чего сделан? Я даже у нас таких плоских не видел, разве что на ноутбуках.

— Это вообще простая технология. Тут электроды и обычный люминофор, плюс жидкость-посредник ионного обмена, короче, вода с растворенными в ней сахаром и солью. Параметры светимости, сам видишь, никакие, да ещё срок службы всего несколько недель, но на первое время сойдёт и это. Потом что-либо получше придумаем, идей полно. С кинескопами точно заморачиваться не станем, вот это точно.

— Кстати, по поводу идей. Вот эти ваши 'макросхемы', почему до них в этом времени никто не додумался?

— Дело в том, что технологии применения аморфного кремния были разработаны в самом начале девяностых. Они просты, там разве что требования к чистоте материалов и знания точных параметров формирования активных слоёв полупроводника. Да и по самим принципам полупроводников тут пока больше теории строят, чем практикой занимаются. Но мы потом здешним товарищам поможем, так Сергеич? По сути 'макросхема' — это та же самая микросхема, только очень большая. Да, да как в том самом анекдоте про самые большие советские микросхемы с двумя ручками для переноски.

Мы дружно рассмеялись.

— Да, молодцы вы, ребята…, а мне в качестве печатной машинки не сделаете что-то такое, а то я никак не привыкну к здешним стучалкам?

— Ну и жук ты, Сергеич, в этом времени компьютеры всего мира по пальцам пересчитать можно, а ты хочешь использовать один из них для такой недостойной цели…, ладно, сделаем тебе печатную машинку в виде терминала к общей ЭВМ, помнишь ещё наш старый вычислительный центр?

— Помню, помню, до сих пор не забуду, как приходилось выбивать машинные мощности у других отделов и ждать своей очереди на обработку расчетной задачи. А ещё помню, как перфокарты таскал чемоданами, ты же сам, гад, шутил по этому поводу. Решили и тут надомной поиздеваться?

— Крепись, Сергеич, время такое, не до жиру. Потом всё будет, года через два, но не раньше.

— Ладно, всё я понимаю. Так что если что надо будет, ты знаешь, где меня искать.

Я пошел к себе домой, где меня ждала только нескончаемая работа. Девушки уехали в Москву учиться, а жена чем-то занималась в Ленинграде, и я опять оставался в полном одиночестве, наедине со своими мыслями, которых в последнее время было слишком много. Я уже успел пожалеть, что ввязался в это дело строительства будущего. Как хорошо быть простым человеком, не задумываться на долгие годы вперёд, надеясь на старших товарищей, которые всё знают и всё сделают, достаточно просто делать своё маленькое дело. Но теперь надомной не было этих самых 'старших товарищей', а была огромная ответственность перед миллионами советских людей и перед всей будущей историей этого мира. И никто почему-то не хотел снимать с моих плеч эту ношу. Выдержу ли я? На этот вопрос я тогда не знал ответа, а отступать было совершенно не в моих привычках.