Лист 24.

Пропущу-ка я в своём рассказе день – просто потому, что особо не о чем рассказывать. Вернулись мы с Баалару домой благополучно, никто больше на нас не напал. Да кому мы нужны, ученики стекольщика?

Как вернулись, высокородный господин Баалару тут же в своё графское переоделся и к аптекарю нашему на доклад намылился. Правда, подождать пришлось, в городе был господин Алаглани. Халти сказал, в столичное Собрание зачем-то поехал, на бричке. Тангиль за кучера, стало быть.

Ну, посидит в прихожей юный граф, не развалится, подумал я и начал в кабинете прибираться. Обычно-то это я после завтрака делаю, да смешалось всё из-за нашей целебной прогулки.

Упомянуть стоит лишь две вещи. Первая – это кот, вернее, поведение его. Как вошёл я в кабинет, так он со стола прыг на шкаф, и оттуда уже не слезал. Взъерошил шерсть, на меня глядел странно. Вроде даже с опасением каким-то, без привычной своей наглости. Вторая – это изумруд господина Алаглани, на столе оставленный. Подивился я – не водилось раньше за господином такой забывчивости, всегда своё сокровище прятал, а тут вдруг на тебе, возле чернильницы лежит, поблескивает, ну точно глаза кота, со шкафа за мной наблюдающего. Сперва решил я изумруд этот получше рассмотреть, а потом забоялся. Сами посудите, братья, ежели камень и впрямь чародейский, флюиды там разные ловит, то как бы мои прикосновения в нём не отпечатались. Вернётся господин, глянет сквозь камешек – и сразу поймёт, что я трогал.

А почему я вообще об этом сказал, вы узнаете, но много позже. Пока же давайте обратно в тот день. Вернулся господин Алаглани в три часа пополудни, хмурый и раздражённый, только держал себя, злости не выказывал. Поговорил сперва с Баалару – я, конечно, за ковром подслушивал да подглядывал.

– Молодец, – сказал он графёнышу, – всё замечательно сделал. Очень мне твои наблюдения помогли. Место мы установили, теперь будем думать, как в тот дом войти. Домик-то, по всему видать, очень непростой. Пока ничего сказать не могу, кроме того, что брат твой молочный по-прежнему жив, об этом я по тонким вибрациям монеты сужу. Монета поймала движения духа Алиша и в какой-то мере сохранила. Сделаем так: ты сейчас иди домой, а сюда приходи завтра к вечеру.

– Если дома отпустят, – усомнился Баалару и потупил глаза.

– Ну в крайнем случае послезавтра. Ты сделал главное, теперь уже моя работа начинается, и оттого, что ты на день позже узнаешь её результаты, беды не случится.

Проводил я господина Баалару до ворот, проявляя всяческую почтительность. Кланялся низко, в голос подобострастия добавил, обращался к нему, полным титулом именуя. Зачем, спрашиваете? Ну, во-первых, если бы я с ним держался как с приятелем, то кто-нибудь из наших это бы заметил. А среди них, напоминаю, вполне чужой нюхач мог затесаться. Зачем ему зацепку давать? Во-вторых, интересно мне было, как высокородному графу Баалару такая перемена понравится. Брат Аланар такое называл «любознатства ради». Так вот, не понравилось ему. Хотел он что-то сказать, но удержал язык. В воротах развернулся резко и пошёл себе домой, где ему гроза уготована.

А затем господин со мной разговор вёл, полный отчёт потребовал, что было да как. Оно и несложное вроде дело, тем более, что и врать незачем. А всё же приходилось в голове держать и то, что должен я знать как лекарский слуга, и то, что знаю как нюхач, и то, что юному Баалару было сказано. Трудно лишь в одном месте было, когда о стычке с тамошней шпаной речь зашла. Тут уж пришлось мне объяснить, как подобный трюк мне в голову пришёл. А в голову купецкого сына он прийти не мог, верно? Но я же не только купецкий сын, я ещё и бродяжка. Год скитался по дорогам, и вот было дело, прибился к шайке таких же бедолаг-попрошаек, а предводителем у нас был такой парень, Дыней прозвали. Лет шестнадцать ему стукнуло, но умом – как министр какой-нибудь. Так вот, Дыня часто такие фокусы устраивал. Заморочит голову какому-нибудь мастеровому или крестьянину на базаре, а там уж наша забота, от кошелька человека избавить, пока он в остолбенелом состоянии. А потом уже, когда гроши поделим, Дыня и рассказывает, кого какой придумкой лучше взять. Не всегда, правда, срабатывало, и пару раз Дыню крепко лупили. Но чаще прокатывало. Я с Дыниной шайкой полтора месяца крутился, а потом попался Дыня по-крупному, повязали его стражники и в темницу утащили. Ну а куда нам без предводителя? Мы перессорились все и разбежались.

– Выходит, Гилар, у тебя не просто нищенское, но и воровское прошлое? – прищурился господин.

– Так ведь известное дело, – нашёлся я. – Даже присловье есть: что не выпросишь, то стянешь, что не стянешь, подадут. И кистень порой достанешь, коли голодом надут.

– Смотри у меня, – проворчал он. – И не больно-то язык распускай. Про то, как вы с молодым графом в лечебную прогулку ходили, никто не должен знать. Сам понимаешь, какой тут ущерб для графской репутации.

– А что, – рискнул я поинтересоваться, – сильно молодой граф хворает? Жалко его…

– Недуг серьёзный, – ответил господин. – Но вешать нос рано, что-нибудь придумаем. А ты своё дело хорошо исполнил, хвалю. Иди-ка на кухню, поешь. Коли будут спрашивать, где был, отвечай, что я тебя в город с письмами посылал.

Ну прямо я сам бы не нашёл, что нашим наплести! Совсем дурным меня считает? Впрочем, это и хорошо. Пускай считает.

Сутки пропускаем, ничего там важного не было, разве только господин в тот день допоздна в лаборатории заперся, с котом своим, как всегда. Ну так не в первый же раз.

Да, может, стоит добавить, что на другое утро был он мрачен необыкновенно. Не зол, не раздражителен, а именно мрачен, как бывает, когда сердиться не на кого и не за что, а на душе погано. С утра в город не пошёл, снова в лаборатории торчал, а после обеда приём начался.

Юный граф наш заявился уже в седьмом часу пополудни, когда последний посетитель, пожилой господин благородной внешности, вышел за ворота, где его уже ждал экипаж. Нет, ничего интересного, обычный барон, страдающий от болей в суставах. И вообще на приёме были только обычные больные, тайного искусства никто не жаждал.

Баалару молча кивнул мне, не удостоил слова. Обижен, видать. Да оно и к лучшему.

– Проходите, высокородный граф, сейчас вас примут, – склонился я до полу. А как вошёл он в кабинет, я сейчас же в спальню, и за ковёр.

– Дома были большие неприятности, Балаару? – участливо поинтересовался господин Алаглани. Он вышел из-за стола и стоял у подоконника, на руках держал кота. Кот, кажется, спал.

– Это не имеет отношения к делу, – ёрзая в гостевом кресле, выпалил графёныш. – Что вам удалось узнать?

– Не спешите, блистательный, – голос господина был как наждачная шкурка. Неприятный, в общем, голос. – Я действительно за это время кое-что выяснил – и посредством моего искусства, и наведя справки. То, что я сейчас вам расскажу, не слишком-то весёлые вещи. Более того, в вашем возрасте лучше бы вообще о таких вещах не знать. А поскольку нервы у вас и без того возбуждённые, то настоятельно прошу выпить настой корней синелистника. Успокаивающее средство, плюс к тому лёгкий обезболевающий эффект. Нет, граф, не возражайте. Я в первую очередь лекарь и знаю, что вам сейчас нужно.

Баалару взял предложенную ему чашу, залпом выпил. Так пьют крепкое чёрное пиво – залпом, чтобы скорее избавиться от мерзкого привкуса.

– Так вот, Баалару, буду рассказывать по порядку. Хм… Даже не знаю, с чего начать. Скажите, вам в детстве доводилось слышать сказки об упырях?

– О ком? – переспросил графёныш.

– Об упырях. Неупокоенные мертвецы, вставшие из могил и жаждущие человеческой крови. Кровь, дескать, поддерживает в них жизнь… точнее, то, что мы условимся так называть за неимением другого термина.

– Ну, слышал, конечно. Исиганаши много всяких жутиков рассказывала. Но при чём тут упыри?

– Так вот, Баалару, – вздохнул господин, – упырей не существует. Это сказки. А правда – она вовсе не такая романтичная. Неприглядная, прямо скажем. Если вкратце, примерно четыреста лет назад в Нориланге – вернее, в одном из княжеств, объединившихся впоследствии в Норилангу – возникло тайное общество чародеев. Надо сказать, таких обществ и в старые времена немало было, да и сейчас есть, несмотря на все эти новомодные идеи о царстве разума и трезвого познания. Так вот, одни общества заняты поиском так называемой Жёлтой субстанции – это чтобы любые металлы в золото превращать, другие, движимые чистым интересом, изучают мир духов, третьи разрабатывают магические средства для ведения войн и дорого продают свои услуги, четвёртые специализируются на поисках кладов, пятые пытаются объединить магию с трезвым познанием… Иначе говоря, разные общества занимаются разным. В том числе и Гоххарса… так называется общество, о котором я веду речь. Вряд ли вы знаете старый язык, хидари-лангу, а между тем Гоххарса означает «вечно молодой».

– Это общество до сих существует? – вежливо спросил Баалару.

Господин сделал паузу, аккуратно положил кота на диванную подушку и продолжил:

– Вы догадливы, блистательный. Да, Гоххарса по-прежнему существует, и более того – из Нориланги она распространилась по всему северо-западу материка, а частично – и в странах по ту сторону Биссарайского хребта. Разумеется, и нашу державу не миновала эта зараза.

– Почему зараза?

– А потому, Баалару, что общество нашло реальный путь к своей цели, вечной молодости. Путь отвратительный. Я не случайно начал с упырей. Нет, члены Гоххарсы не пьют человеческую кровь, более того, они даже не убивают своих жертв. Но они посредством гнусных ритуалов научились выкачивать из них массали-гхор… с хидари-лангу это переводится как «жизненная сила» или «живость»… точный аналог в нашем языке найти трудно, тут ведь множество оттенков смысла… В общем, из жертвы вытягивается «живость», эта тонкая субстанция эфирной природы вступает во взаимодействия с более грубыми, более плотными веществами… проще говоря, они варят эликсир вечной молодости. Человек, принимающий это средство, не становится бессмертен – его плоть столь же уязвима, как и наша с вами. Его можно зарезать, уморить голодом, удушить, отравить сильным ядом… но если таких неприятностей не случится, человек не болеет, не стареет и, соответственно, не умирает. Ходят слухи… вы понимаете, проверить это никак невозможно, что основатели Гоххарсы до сих пор живы и выглядят так же, как и четыреста лет назад.

– То есть Алиш? – Баалару подскочил в кресле. – Они его похитили, да?

– Именно так, блистательный. Я, честно говоря, до недавних дней понятия не имел, что у нас в Арадаланге снова завелось осиное гнездо. При Старом Порядке их уже лет сто как не было, Праведный Надзор – при всём моём презрении к этому кинжалу Доброго Братства – сработал как следует. Но уже восемь лет как Надзор уничтожен, и тайные общества начали плодиться как тараканы. Большинство из них вполне безобидные, но есть и такие, как Гоххарса.

– Почему же ничего не делает Стража? – задал Баалару идиотский вопрос.

– Потому что Стража такими делами не занимается, – терпеливо объяснил господин. – Маги, чародеи, колдуны… это всё теперь можно.

– Но тут же уголовные преступления! – голос Баалару опасно зазвенел. Представляю, что было бы, не напои его господин синелистником. – Они же похищают людей!

– Ох, Баалару, кто только ни похищает людей, – скривился господин Алаглани. – Это делают «ночные», когда для выкупа, а когда и просто из удали. Это делают содержатели «весёлых домов», это делают свихнувшиеся извращенцы, это делают разбойники, промышляющие работорговлей. За пределами Державы рабы, представьте себе, пользуются спросом. Вы не представляете себе, блистательный, сколько людей ежедневно пропадают бесследно. Да, относительно всего населения их количество пренебрежимо мало, но в абсолютном исчислении… Стража, конечно, ловит разбойников, хотя, прямо скажем, без особого желания и особого тщания. Иногда при этом удаётся освободить их пленников. Но вот специально искать пропавшего… если бы вы сказали такое, допустим, капитану городской Стражи, он только рассмеялся бы вам в лицо. Ну, вам бы, наверное, не рассмеялся, а вежливо поклонился. Да, конечно, если пропадает человек из влиятельных кругов, его будут искать. Подключат и Тайный Пригляд, там, в отличие от Стражи, есть хорошие сыщики.

– Может, туда и обратиться? – предложил Баалару. – Моего отца они уж точно выслушают!

– Видите ли, блистательный, – вздохнул господин Алаглани. – Если бы похитили вас, графа и наследника древнего рода… тогда смысл и впрямь был бы. Но ваш молочный брат Алиш, простолюдин, если смотреть по закону… нет, не обольщайтесь.

А я подумал, что даже и если бы Баалару похитили, вряд ли Пригляд стал бы напрягаться. Род Хидарай-тмаа при Новом Порядке хоть и не в опале, но особого значения не имеет.

– А что они… ну, эти, из Гоххарсы, делают с теми, кого украли? – судорожно произнёс Баалару.

– Их жертвы подвергаются ритуалу, о коем у меня только самые общие сведения, но и те не стоит называть. Скажу только, что ритуал включает в себя мучения и телесные, и нравственные. Когда «живость» выкачивается полностью, человек теряет сознание на несколько часов, а когда оно к нему возвращается – ничего не помнит. Не только ритуал не помнит, но и всю свою прежнюю жизнь. Его увозят подальше и выбрасывают где-нибудь в лесу или в поле. Он безопасен обществу – ничего не скажет, ни на кого не наведёт. Ходит дурачок дурачком по дорогам, пускает слюну. Добрые люди подают на пропитание. Впрочем, слишком долго на этом свете жертвы Гоххарсы не заживаются.

– Так, может, они уже Алиша… того? – подскочил в кресле Баалару.

– К счастью, нет, – успокоил его господин. – Ритуал проводится только при полной луне Хоар, а это будет… так… через пять дней. До ритуала жертву просто держат взаперти, в темноте. Кормят, однако, поскольку для ритуала он нужен в полном телесном здравии. Так что некоторое время у нас ещё есть. Другой вопрос, что тут можно сделать.

– Ну как что? Ваше тайное искусство! Вы же чародей!

Господин Алаглани пожал плечами.

– Они тоже. И ничуть не слабее. Так что против моих чар у них имеется защита. Конечно, попробовать можно, и я попробую, но, насколько я сумел выяснить, людей Гоххарсы там десятка три, а может, и четыре. Это охранники и маги… причём даже в обычном бою, без применения чар, маг не уступит охраннику. Тут нехорошая ситуация, Баалару. Тонким искусством их не взять. Проще из Башни Закона человека выдернуть, чем из того вроде как беззащитного домика. Тут нужно силовое решение. Но даже если мы предположим невозможное… если Стража туда нагрянет… они обнаружат трупы пленников, а Гоххарса уйдёт подземным ходом… подозреваю, он там даже не один. Да и в том, что справился бы Тайный Пригляд, я не слишком уверен. Сыщики у них да, хорошие, а вот солдаты… лучше стражников, бесспорно, но это тебе не бунтовщиков вязать. Тут нужен опыт, которого сейчас, похоже, ни у кого нет.

И тут Баалару заплакал. Не в голос, как сопливый мелкий пацанёнок, а просто затряслись у него плечи, и начал он тихо подвывать. Как щенок раненый. У меня ещё в трактирные времена такой был, беленький. Его один из дядюшкиных гостей по пьяному делу топором рубанул.

Мне, признаться, тоже некоторого труда стоило, чтобы слезу не пустить. Уж больно грустно всё складывалось. Не такой, выходит, господин Алаглани могучий чародей, чтобы любую беду руками развести.

Он, то есть господин, подошёл к Баалару сзади, положил ему руки на плечи, слегка придавил.

– Успокойтесь, блистательный Баалару. Я обещал вам помощь и не нарушаю своего обещания. Сделаю что могу. По крайней мере, попытаюсь. И не только ради вас с Алишем, но и потому, что осиные гнёзда надо истреблять. Не скрою, дело крайне рискованное. Но это дело чести, а честь – не прерогатива высокородных. Я лекарь, и моё дело вырезать гнойники… гнойники всякого рода. Слушайте меня, Баалару! Слушайте мой голос. Я считаю до десяти. На счёт пять вас начнёт клонить в сон, на счёт семь вы уснёте, а на десять – проснётесь. Проснётесь и пойдёте домой, всё помня, но отринув страх и тоску, и сохраняя уверенность, что Алиш к вам вернётся. Раз. Два. Три. Четыре. Пять…

Ну, дальше особо рассказывать не о чем. Господин позвонил в колокольчик, я вбежал в кабинет, получил приказ сопроводить юного графа до ворот, что и выполнил в точности. Когда вернулся, господин Алаглани был как обычно спокоен и сух.

– Вот что, Гилар, – сказал он. – Завтра вечером придётся мне на денёк отъехать, так что в моё отсутствие пусть тебе Тангиль работу какую-то подыщет. С утра завтра пойдёшь в город, разнесёшь по адресам письма. Что касается моей поездки… если вдруг она затянется… кота я дома оставляю, так что позаботься о коте. Впрочем, не думаю, чтобы она затянулась. Всё, ступай ужинать, сегодня ты мне без надобности.