Глава 4
– Я не согласен, профессор Эшли.
Барри Дилан, самый способный и молодой из студентов Мэри Эшли в семинаре по политологии, вызывающе огляделся.
– Александру Ионеску куда хуже Чаушеску.
– Можете привести факты, подтверждающие это заявление? – спросила Мэри.
В университетской аудитории двенадцать студентов-дипломников сидели полукругом, лицом к Мэри. Список очередников, жаждущих попасть в ее группы, был длиннее, чем у других преподавателей Канзасского университета. Она была превосходным специалистом. Обладала живым чувством юмора и душевным теплом, превращавшими общение с ней в истинное наслаждение. Ее овальное лицо с высокими скулами и миндалевидными карими глазами имело свойство меняться от миловидного до прекрасного, в зависимости от настроения. О такой фигуре, как у нее, мечтали студентки и грезили парни, а она, казалось, совершенно не сознавала своей красоты.
Барри втайне гадал, счастлива ли она с мужем. Но очнувшись, неохотно вернулся к проблеме.
– Видите ли, Ионеску, захватив Румынию, уничтожил всех сторонников Грозы и повел жесткую линию, заняв просоветскую позицию. Даже Чаушеску не был столь бесчеловечен.
– В таком случае почему президент Эллисон так стремится к восстановлению дипломатических отношений с Ионеску? – вмешался другой студент.
– Потому что мы хотим привлечь его на свою сторону.
– Вспомните, – заметила Мэри, – что Николае Чаушеску тоже смотрел не только на Восток, но и на Запад. В каком году это началось?
Снова заговорил Барри:
– В тысяча девятьсот шестьдесят третьем, когда Румыния заняла определенную позицию в споре между Россией и Китаем, чтобы показать свою независимость в международных делах.
– Как насчет нынешних отношений Румынии с другими странами Варшавского Договора и Россией в особенности? – спросила Мэри.
– Я бы сказал, сейчас они укрепились.
– Не согласен! – раздался еще один голос. – Румыния осудила вторжение России в Афганистан и соглашение с ЕЭС. Кроме того, профессор Эшли…
Прозвенел звонок. Время вышло.
– В понедельник поговорим об основных факторах, влияющих на позицию Советского Союза в отношении Восточной Европы, а также обсудим возможные последствия плана президента Эллисона присоединить к нам Восточный блок. Хорошего вам уик-энда, – объявила Мэри.
Студенты стали подниматься.
– И вам тоже, профессор.
Мэри любила обмен мнениями на семинарах. История и география оживали в жарких дискуссиях между способными молодыми студентами-выпускниками. Иностранные имена и города становились реальными, а исторические события обретали плоть и кровь. Она преподавала уже пятый год, и работа по-прежнему ее волновала. В ее расписании значились пять групп, если не считать семинаров выпускников, и в лекциях непременно затрагивалась тема Советского Союза и его сателлитов. Временами она чувствовала себя мошенницей, потому что никогда не была в тех странах, о которых говорила на лекциях, и не выезжала из Соединенных Штатов.
Мэри родилась в Джанкшн-Сити, как и ее родители. Единственным членом семьи, побывавшим в Европе, был ее дед, происходивший из Воронета, маленькой румынской деревушки.
Мэри собиралась поехать за границу, когда получит степень магистра, но тем летом встретила Эдварда Эшли, и путешествие в Европу превратилось в трехнедельный медовый месяц в Уотервилле, в пятидесяти пяти милях от Джанкшн-Сити, где Эдвард лечил пациента с больным сердцем.
– На следующий год мы обязательно отправимся в путешествие, – сказала Мэри Эдварду вскоре после свадьбы. – Ужасно хочется увидеть Рим, Париж и Румынию.
– Мне тоже. Договорились. Будущим летом.
Но родилась Бет, а Эдвард был занят работой в больнице. Через два года на свет появился Тим. Мэри получила докторскую степень и продолжала преподавать в Канзасском университете. Годы летели незаметно, и, если не считать коротких поездок в Чикаго, Атланту и Денвер, Мэри не выезжала из штата.
– Когда-нибудь, – обещала она себе. – Когда-нибудь…
Мэри собрала конспекты и выглянула в окно. Мороз затянул стекла узором, и снова пошел снег. Она надела кожаное пальто с меховой подкладкой и красный шерстяной шарф и направилась к выходу на Ваттиер-стрит, где припарковала машину.
Кампус был гигантским: триста пятнадцать акров, застроенных восемьюдесятью семью зданиями, включая лаборатории, демонстрационные залы и часовни, рассеянные среди идиллического пейзажа. Строения из коричневого известняка издалека напоминали своими башнями древние замки, готовые отразить нападения вражеских орд. Когда Мэри проходила мимо Денисон-холла, незнакомец с камерой «Никон», идущий навстречу, навел объектив на здание и щелкнул затвором. Мэри попала в кадр.
«Нужно было отойти в сторону. Я испортила ему снимок», – огорчилась она.
Час спустя фото было уже на пути в Вашингтон.
Каждый город имеет свой отчетливый ритм, пульс жизни, исходящий от людей и земли. Джанкшн-Сити в округе Джири, штат Канзас – фермерская община с населением двадцать тысяч триста восемьдесят один человек, находится в ста тридцати милях к западу от Канзас-сити и гордится своим положением географического центра континентальных Соединенных Штатов. В городе выходит газета «Дейли юнион», имеются радио- и телестанции. Торговая зона в даунтауне состоит из беспорядочно разбросанных магазинчиков и автозаправок вдоль Шестой стрит и Вашингтон-авеню. Имеются также универмаги «Джей Си Пенни», «Вулвортс», филиал Первого Национального банка, «Домино-пицца» и ювелирный магазин, а также сеть кафе фаст-фуда, автобусная станция, магазины мужской одежды и винный – словом, обычная для всех маленьких городков Соединенных Штатов картина. Но жители Джанкшн-Сити любят его за буколический покой и безмятежность. Но только не по уик-эндам, когда Джанкшн-Сити становится центром отдыха и развлечений для солдат из расположенного неподалеку Форт-Райли.
По пути Мэри Эшли остановилась у «Диллонс маркет», чтобы купить продукты к обеду, и направилась на север, к Олд-Милфорд-роуд, чудесному жилому кварталу, выходящему на озеро. По левой стороне дороги росли дубы и вязы, а на правой выстроились красивые дома из дерева, камня и кирпича.
Семья Эшли жила в двухэтажном каменном доме среди невысоких холмов. Доктор Эшли с женой купили его тринадцать лет назад. Внизу располагались гостиная, столовая, библиотека, комната для завтраков и кухня, наверху – три спальни, одна из них – хозяйская.
– Он чересчур велик для двоих, – протестовала тогда Мэри.
Эдвард обнял ее и прижал к себе:
– Кто сказал, что этот дом – только для двоих?
Дома Мэри встретили Бет и Тим.
– Знаешь что?! – завопил Тим. – Наши фото будут в газете!!!
– Помогите разобрать продукты, – велела Мэри. – В какой газете?
– Фотограф не сказал, но сделал снимки и пообещал, что мы еще о нем услышим.
Мэри остановилась и повернулась к сыну:
– А этот человек объяснил, почему снимает вас?
– Нет, – ответил Тим, – но у него классный «Никон».
В воскресенье Мэри праздновала – хотя и не считала это поводом для веселья – свой тридцать пятый день рождения. Эдвард сделал ей сюрприз – устроил вечеринку в сельском клубе. Там ее ждали их соседи, Флоренс и Дуглас Шиффер и еще четыре пары. Эдвард радовался, как ребенок, при виде изумления Мэри, когда та вошла в клуб и увидела празднично накрытый стол и поздравительный плакат. У нее не хватило духу признаться, что она знала о вечеринке еще две недели назад. Мэри обожала Эдварда. И почему нет? Какая женщина не обожала бы его? Он привлекателен, умен и заботлив. Его дед и отец тоже были врачами, и ему в голову не пришло стать кем-то еще. Он считался лучшим хирургом в Канзас-сити, хорошим отцом и прекрасным мужем.
Задувая свечи на именинном торте, она взглянула на Эдварда и подумала, что на свете нет женщины счастливее.
В понедельник утром Мэри проснулась с тяжелой головой. Слишком много было шампанского прошлым вечером… а она не привыкла к алкоголю.
Она с трудом поднялась с постели, обещая себе никогда больше не пить так много.
Спустившись вниз, Мэри стала готовить завтрак для детей, морщась от болезненной пульсации в висках.
– Шампанское, – простонала она. – Это месть французов нам, несчастным.
В комнату вошла Бет с охапкой книг.
– С кем ты разговариваешь, мама?
– С собой.
– Странно.
– Ты права, – согласилась Мэри, ставя на стол коробку с хлопьями. – Смотри. Я купила для тебя новые хлопья.
Бет уселась за кухонный стол и принялась изучать этикетку на коробке.
– Это я есть не могу. Ты хочешь меня убить!
– Не провоцируй меня, – предупредила мать. – Ты будешь завтракать?
Десятилетний Тим вбежал в кухню, плюхнулся на стул и объявил:
– Я буду бекон и яйца.
– А что случилось с «добрым утром»? – поинтересовалась Мэри.
– Доброе утро. Я буду бекон и яйца.
– Пожалуйста.
– Ой, мама, брось! Я опаздываю в школу.
– Рада, что ты упомянул об этом. Мне звонила миссис Рейнольдс. Ты отстаешь по математике. Что скажешь?
– Не удивляюсь.
– Тим, это ты так шутишь?
– Лично мне это забавным не кажется, – фыркнула Бет.
Тим состроил рожицу.
– Хочешь посмеяться? Посмотрись в зеркало!
– Довольно, – прикрикнула Мэри. – Ведите себя прилично.
Головная боль усилилась.
– Мам, можно, я после школы пойду на каток? – спросил Тим.
– Ты уже и так катишься по тонкому льду. Так что изволь вернуться домой и сесть за уроки. Как, по-твоему, будет выглядеть университетский преподаватель, сын которого отстает по математике?
– Нормально будет выглядеть. Ты не преподаешь математику.
«А еще говорят о кошмарных двухлетках, – мрачно подумала Мэри. – Как насчет кошмарных девятилеток, десятилеток, одиннадцати- и двенадцатилеток?»
– А Тим сказал, что получил «D» за орфографию?
Тим яростно уставился на сестру:
– Ты никогда не слышала о Марке Твене?
– Какое отношение Марк Твен имеет к твоей учебе? – удивилась Мэри.
– Марк Твен сказал, что не уважает человека, который каждый раз одинаково пишет одно и то же слово.
«Нам не выиграть в этом состязании, – подумала Мэри. – Они умнее нас».
Она приготовила каждому завтрак, хотя Бет сидела на очередной безумной диете.
– Пожалуйста, Бет, съешь сегодня свой ленч.
– Если в нем нет искусственных консервантов. Я не допущу, чтобы алчность магнатов пищевой промышленности разрушила мое здоровье.
«Господи, где они, старые добрые времена джанк-фуд?
Тим неожиданно выхватил из тетрадки Бет бумажку:
– Взгляните на это! – завопил он. – «Дорогая Бет, давай будем сидеть вместе на уроках. Вчера я весь день думал о тебе и…»
– Отдай! – крикнула Бет. – Это мое.
Она бросилась к Тиму, но тот ловко отпрыгнул в сторону и прочитал подпись в конце записки:
– «Верджил». Я думал, ты влюблена в Арнольда.
Бет наконец выхватила записку.
– Что ты знаешь о любви? Ты еще ребенок! – презрительно заметила двенадцатилетняя девочка.
Голова Мэри разрывалась от невыносимой боли.
– Дети… угомонитесь хоть немного.
На улице послышался гудок школьного автобуса. Тим и Бет направились к двери.
– Подождите! Вы не доели завтрак, – запротестовала Мэри, провожая их по коридору.
– Времени нет, ма. Пора.
– До свиданья, ма.
– На улице мороз. Наденьте пальто и шарфы.
– Не могу. Я свой шарф потерял, – бросил на ходу Тим.
После их ухода Мэри почувствовала себя совершенно опустошенной.
«Материнство – это жизнь в эпицентре урагана».
Она увидела спускавшегося по лестнице Эдварда, и на сердце потеплело.
«Даже после всех этих лет, – подумала она, – он остается самым интересным мужчиной».
Первоначально Мэри привлекла в Эдварде его доброта. В мягких серых глазах отражались тепло и ум, но они превращались в бушующее пламя, когда его охватывала страсть.
– Доброе утро, дорогая, – прошептал он, целуя ее. Они вошли в кухню.
– Милый, не сделаешь мне одолжение?
– Конечно, красавица. Все, что угодно.
– Я хочу продать детей.
– Обоих?
– Обоих.
– Когда?
– Сегодня.
– Но кто их купит?!
– Да кто угодно! Дети в таком возрасте, когда в их глазах я все делаю не так. Бет помешана на здоровой пище, а твой сын превращается в первоклассного остолопа.
– Может, они не наши дети, – задумчиво предположил Эдвард.
– Надеюсь, что нет. Я варю тебе овсянку.
Эдвард взглянул на часы:
– Прости, дорогая, нет времени. Через полчаса операция. Хэнк Гейтс попал рукой в какую-то машину. Может потерять несколько пальцев.
– По-моему, он слишком стар, чтобы заниматься фермой.
– Не хотелось бы, чтобы он услышал от тебя нечто подобное.
Мэри знала, что Хэнк Гейтс вот уже три года не платил по счетам мужа. Как большинство фермеров в общине, он страдал от низких цен на сельхозпродукцию и безразличия администрации Фермерского банка. Многие теряли фермы, на которых работали всю жизнь. Эдвард никогда не давил на пациентов, требуя деньги, и некоторые платили частью урожая. Подвал дома Эшли был забит кукурузой, картофелем и зерном. Один фермер предложил заплатить коровой, и когда Эдвард сказал об этом Мэри, та ответила:
– Ради Бога, передай ему, что обслуживание за счет заведения.
Сейчас, глядя на мужа, она снова подумала, как счастлива.
– Ладно, – смягчилась Мэри, – может, я и оставлю детей. Мне слишком нравится их отец.
– Честно говоря, я весьма симпатизирую их матери.
Он обнял ее и прижал к себе.
– С днем рождения плюс еще один день.
– Ты все еще любишь меня, хотя я и постарела?
– Мне нравятся старые женщины.
– Спасибо. Нужно приехать домой пораньше и приготовить ужин. Наша очередь принимать Шифферов, – вспомнила Мэри.
Бридж с соседями стал вечерним ритуалом по понедельникам. То обстоятельство, что Дуглас Шиффер тоже был доктором и работал с Эдвардом в одной больнице, еще больше их сблизило.
Мэри и Эдвард вышли из дома вместе. Сильный ветер ударил в лица, и они дружно нагнули головы. Эдвард пристегнулся ремнем в своем «форде-гранада» и наблюдал, как Мэри садится в многоместный автомобиль.
– Шоссе, возможно, обледенело, – крикнул он. – Будь осторожна!
– Ты тоже, дорогой.
Она послала ему воздушный поцелуй, и машины отъехали от дома. Эдвард направился в больницу, а Мэри – в городок Манхэттен, в шестнадцати милях от Джанкшн-Сити, где находился университет.
Двое в автомобиле, припаркованном в квартале от дома Эшли, проводили взглядом машины и дождались, пока они исчезнут из вида.
– Пойдем.
Они подъехали к соседнему дому. Водитель Рекс Олдс остался в салоне, а его спутник подошел к двери и позвонил. Дверь открыла привлекательная брюнетка лет тридцати пяти.
– Да? Чем могу помочь?
– Миссис Дуглас Шиффер?
– Да…
Мужчина сунул руку в карман и вытащил удостоверение.
– Меня зовут Дональд Замлок. Служба безопасности Государственного департамента.
– Господи Боже! Только не говорите, что Дуг ограбил банк!
Агент вежливо улыбнулся.
– Нет, мэм. Об этом мне ничего не известно. Я хотел задать несколько вопросов о вашей соседке, миссис Эшли.
– Мэри? А что с ней? – встревожилась женщина.
– Можно войти?
– Да. Разумеется.
Флоренс Шиффер провела его в гостиную:
– Садитесь. Хотите кофе?
– Нет, спасибо. Я отниму у вас всего несколько минут.
– Но почему вы интересуетесь Мэри?
Агент успокаивающе улыбнулся:
– Обычная проверка. Ее ни в чем не подозревают.
– Надеюсь, что нет, – вспыхнула Флоренс. – Мэри Эшли – на редкость порядочный человек. А вы ее знаете?
– Нет, мэм. Визит конфиденциален, и я буду очень благодарен, если вы никому о нем не скажете. Давно вы знакомы с миссис Эшли?
– Около тринадцати лет. С того дня, как они въехали в соседний дом.
– По-вашему, вы хорошо знаете миссис Эшли?
– Ну, разумеется. Мэри – моя ближайшая подруга. Что…
– Она ладит с мужем?
– Если не считать нас с Дугласом, они – самая счастливая пара из всех моих знакомых, – заявила Флоренс и, немного подумав, добавила: – Нет. Беру свои слова обратно. Они и есть самая счастливая пара из всех моих знакомых.
– Понятно. У миссис Эшли двое детей. Девочка двенадцати и мальчик десяти лет.
– Совершенно верно. Бет и Тим.
– Вы считаете ее хорошей матерью?
– Она потрясающая мать. Но что…
– Миссис Шиффер, как по-вашему, миссис Эшли эмоционально стабильна?
– Конечно.
– И у нее нет психологических проблем, о которых вам известно?
– Естественно, нет.
– Она выпивает?
– Нет. Она не любит спиртное.
– Как насчет наркотиков?
– Вы приехали не в тот город, мистер. В Джанкшн-Сити нет наркоманов.
– Миссис Эшли замужем за доктором?
– Да.
– И если бы она захотела достать наркотики…
– Не туда гнете, мистер. Вы заблуждаетесь. Она не наркоманка. Не нюхает и не колется.
– Похоже, вам известна терминология, – заметил агент, пристально глядя на нее.
– Я, как и все, смотрю «Полицию Майами», – отрезала Флоренс, начиная злиться. – Есть еще вопросы?
– Дед миссис Эшли родился в Румынии. Вы когда-нибудь слышали, чтобы она говорила об этой стране?
– Иногда. Вспоминает рассказы деда о старых временах. Он действительно родился в Румынии, но приехал сюда еще подростком.
– Слышали ли вы когда-нибудь, чтобы миссис Эшли отрицательно отзывалась о нынешнем румынском правительстве?
– Никогда!
– Значит, вы считаете их обоих лояльными американцами?
– Совершенно верно. Не объясните ли…
Мужчина поднялся:
– Благодарю, миссис Шиффер, что уделили мне время. И я снова хотел бы подчеркнуть, что наш разговор должен остаться сугубо конфиденциальным. Буду крайне благодарен, если не станете обсуждать его ни с кем, даже с мужем.
Не успела она оглянуться, как он исчез. Флоренс долго стояла, глядя на закрывшуюся дверь.
– Не верю, что вся эта беседа действительно происходила, – наконец громко сказала она.
Агенты проехали по Вашингтон-стрит и направились на север. Миновали торговую палату, здание Королевского ордена Лосей, парикмахерскую для животных «Ирма», бар «Фэт чанс», и улица кончилась.
– Иисусе, главная улица длиной в два квартала! – воскликнул Дональд Замлок. – Это не город. Дыра какая-то!!!
– Это для тебя дыра и для меня тоже, а для этих людей – город, – возразил Рекс Олдс.
Замлок покачал головой.
– Возможно, здесь неплохо жить, но я уж точно не хотел бы приезжать сюда с визитами.
Машина остановилась у государственного банка, и Рекс вошел внутрь.
– Чисто, – объявил он, появившись через двадцать минут. – В банке у Эшли семь тысяч долларов. Закладная на дом, и они вовремя платят по счетам. Президент банка считает доктора слишком мягкосердечным для хорошего бизнесмена, но готов в любой момент выдать ему кредит.
Замлок взглянул на лежавший рядом планшет.
– Давай опросим еще несколько человек и вернемся к цивилизации, прежде чем я замычу.
Дуглас Шиффер, обычно приятный общительный человек, был мрачен, как грозовое облако. В самый разгар игры в бридж выяснилось, что Шифферы отстают на десять тысяч очков. Флоренс Шиффер опять ошиблась. В четвертый раз за вечер.
Дуглас швырнул карты на стол.
– Флоренс!!! На чьей ты стороне?! Знаешь, сколько мы проиграли?
– Прости, – нервно пробормотала жена. – Я… просто не могу сосредоточиться.
– Оно и видно, – хмыкнул муж.
– Тебя что-то беспокоит? – вмешался Эдвард.
– Я не должна об этом говорить.
Все удивленно уставились на нее.
– И что это означает? – спросил муж.
Флоренс набрала в грудь воздуха:
– Мэри… это касается тебя.
– В каком смысле?
– Ты попала в беду, верно?
Мэри подняла на нее глаза.
– В беду… нет, почему ты так думаешь?
– Я не должна говорить. Я обещала.
– Кому именно? – допытывался Эдвард.
– Федеральному агенту из Вашингтона. Сегодня он пришел в дом и задал кучу вопросов о Мэри. Такое впечатление, что он считает ее международной шпионкой.
– Каких вопросов? – вскинулся Эдвард.
– О… ну, знаешь… лояльная ли она американка, хорошая ли жена и мать, не сидит ли на наркотиках.
– Какого дьявола они об этом спрашивают?
– Погодите, – разволновалась Мэри, – думаю, все дело в постоянном контракте.
– Что? – переспросила Флоренс.
– Возможно, мне предложат постоянный контракт на должность преподавателя. И университет проводит правительственную проверку в кампусе, так что, полагаю, подобная процедура ждет всех.
– Слава Богу, если так, – облегченно вздохнула Флоренс. – Я думала, тебя собираются посадить под замок.
– Надеюсь, – улыбнулась Мэри. – В Канзасском университете.
– Ладно, теперь, когда мы все выяснили, – объявил Дуглас, – можем продолжать игру? Если ты, Флоренс, еще раз ошибешься, я перекину тебя через колено и отшлепаю.
– Обещания, обещания… – пропела Флоренс.
