Глава 10. Сутенёр
Полковник Сергей Петрович Карасов о своём прозвище – «Сутенёр», – конечно же, знал. Впрочем, его это только забавляло: «Вам, блядям, именно сутенёр и нужен» – сказал он как-то молодому старлею, который, забывшись, произнёс кличку вслух. И даже не наказал того за длинный язык.
Полковник знал, что его боялись, и считал это правильным. «Солдат должен бояться своего командира больше, чем врага» – кто-то из пруссаков сказал. Так что пусть шипят за спиной, бляди, лишь бы шли, куда пошлют. Куда он, сутенёр, их, блядей, отправит.
Так что пусть будет «Сутенёр» – в любом случае это лучше, чем кличка «Карась», которая была у него в училище.
В том, что эту операцию полковник решил провести лично, не было ничего необычного. Он часто «выходил в поле». Во-первых, людей в его распоряжении с некоторых пор было не так уж много – после алтайского провала контора несколько утратила интерес к его теме, распихав личный состав «на консервацию», а во-вторых – хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо – делай это сам. Ну и утечек меньше, конечно.
Обычно о любом серьёзном мероприятии, ещё до его начала, знает каждая собака – пусть и не в деталях. Информация просачивается, как керосин – как не шифруй доклады и донесения, как не ограничивай круг посвящённых, а слухи ползут. Сутенёр с этим давно смирился – бороться с утечками, плавая в дырявой лодке, – дело бессмысленное. Остаётся плыть побыстрее, чтобы лодка не успела затонуть. Чем глобальнее операция, тем больше людей участвует в подготовке, а значит – и слухов будет больше.
В предстоящей операции Сутенёра смущали вовсе не цифры «возможных потерь» – нет, потери его вообще никогда не волновали. Он считал, что людей на земле слишком много, и, даже если убрать половину, останется предостаточно. Гораздо хуже было то, что информация по обстановке была чрезвычайно скудна и недостоверна. Строить план операции по предположительным суждениям аналитиков всегда казалось ему чем-то вроде полёта в горах с завязанными глазами по подсказкам близорукого штурмана. Причём без малейшей уверенности, что у того карты именно этого района. Тем не менее – деться было некуда, другого шанса отыграться за прошлый провал не будет. Поэтому – только лично, только сам, чтобы наверняка исключить «казус исполнителя». Он и так простить себе не мог, что на Алтае его не было. Наверняка он бы что-то придумал, а эти тупые уроды все просрали. И ещё – это последний шанс. Если он облажается, то такие ресурсы ему больше не дадут никогда. Какие пляски унижения ему пришлось изображать перед куратором, какие златые горы обещать! Нет, такие полномочия никому нельзя делегировать.
Сидя в бункере объекта «Замок», Сутенёр с раздражением наблюдал суету научника – тот плясал вокруг своего Прибора, как шаман вокруг костра. Лысоватый очкарик так и величал дурацкую коробку – не иначе как с придыханием и с подчёркнуто большой буквы: «Прибор», вызывая усмешки личного состава, у которого этот термин возбуждал совсем другие ассоциации. Этот синий железный ящик имел какое-то научное многословное наименование – то ли инвертор, то ли конвертер, то ли ещё что-то такое в том же роде, плюс какие-то греческие буквы. Полковник не имел ни малейшего желания запоминать всю эту псевдонаучную лабудень, однако пребывал в твёрдой уверенности, что если устройство требует непрерывной настройки (а именно этим и занимался все время научник, вращая какие-то рукоятки и глядя на стрелочки), то практически оно говна не стоит. Тем более что испытать эту штуку заранее было по очевидным причинам невозможно, а значит, сработает она или нет, никто толком не знал. Ещё одно неизвестное в многосложном уравнении этой операции.
Раздражающим фактором был сам научник – человек штатский. Остальные шестеро были его личными бойцами, преданными и натасканными, как волкодавы, и в них полковник был уверен. А эта лысая шелупонь ещё и вела себя с омерзительной фамильярностью, называя его по имени и обращаясь снисходительным таким тоном, как к туповатому подростку. Чувствовал, блядь, свою незаменимость, но не понимал, что она временная. Бойцов яйцеголовый и вовсе игнорировал, лишь повелительно гундел: «Подайте то, принесите это!» Карасов видел, что его ребята уже готовы свернуть очкарику его тонкую шею, но дисциплина сдерживает. Ничего, пусть пока – злее будут, – а там посмотрим.
Час «Х» не был известен точно, более того, научник предполагал, что: «событие не имеет точной временной локализации, а представляет собой относительно продолжительный процесс». Что он имел в виду – хрен его знает. Видимо, это означало, что сидеть в бункере придётся долго. Впрочем, бойцам не привыкать – кто-то спал, кто-то чистил оружие, кто-то жрал тушёнку, привычно вскрыв банку штык-ножом. Солдат спит – служба идёт… Когда очкарик кинулся к своему прибору с глупым кудахтаньем, Сутенёр не сразу понял, что вот оно – началось! Железный ящик запищал и заморгал лампочками, а научник принялся крутить рукоятки с удвоенной скоростью. Его причитания про «неправильный вектор поля» и «нестабильность эффекта» сразу вызвали у полковника подозрения – что-то идёт не так, однако он сдержался и не стал того отвлекать – как бы хуже не вышло. Лампы освещения почти неуловимо моргнули, и попискивание Прибора перешло в высокий непрерывный свист. Научник, похоже, растерялся – оставив в покое свои верньеры, он, выпучив глаза, смотрел на пляску стрелок. Потом, спохватившись, схватился за идущий от аккумуляторного блока кабель и, шипя, сорвал его с клеммы. Похоже, клемма всерьёз нагрелась – очкарик тряс обожжённой рукой и тихо ругался… И тут в глазах полковника начало быстро темнеть, а горло перехватило моментальное удушье. Ему показалось, что пол становится вертикально, а лампы мигают весёлой дискотекой. Сползая со стула, он увидел, как оседает на бетонный пол бледный, как мел, научник. «Газ пустили!» – мелькнула в голове дурацкая мысль – и полковник потерял сознание.
Придя в себя, Карасов долго не мог понять, почему мир видится ему в таком странном ракурсе. Сознание возвращалось медленно и неохотно, как после сильной контузии. Через некоторое время он сообразил, что низкий деревянный потолок – это нижняя поверхность стола, а значит, он лежит на полу. Повернув голову, он тихо застонал от пронзительной боли в затылке. «Кто это меня так по башке треснул?» – подумал полковник, но почти сразу вспомнил все – пронзительный писк прибора, падающего научника… Тот и сейчас лежал на полу на расстоянии вытянутой руки. Карасов никак не мог понять, дышит тот или нет. Тело ломило от запредельной слабости и руки не слушались. «Если жив – убью суку! – подумал полковник, глядя на лысый затылок профессора. – Что же он напортачил, блядь учёная?!» Слабость постепенно проходила, и вскоре Карасов смог подняться на четвереньки и подползти к очкарику – впрочем, очки его пребывали неизвестно где. С трудом перевернув хлипкого учёного на спину, он отметил тянущуюся из угла рта струйку слюны и закатившиеся полуоткрытые глаза. «Кажется, дышит» – прислушавшись, понял полковник. Можно было поискать в медицинской сумке нашатырь, но Сутенёр знал более простой способ – ухватив научника за кисть левой руки, он изо всех сил сжал точку между указательным и большим пальцем. Тело очкарика дёрнулось, глаза раскрылись и немедленно выпучились от боли. Учёный резко сел, но, зашатавшись, начал валиться на спину. Полковник схватил его за шиворот и не дал упасть.
- А ну, отставить обморок! Подъем, бля! Ты мне сейчас всё объяснишь, сука! – прошипел он.
Пару секунд научник смотрел на полковника непонимающими мутными глазами, а потом медленно встал и, шатаясь, побрёл в туалет. Оттуда донеслись звуки сильной рвоты. Сутенёр поднялся на ноги – голова кружилась. Однако преодолев секундную слабость, он огляделся. На ближайших койках, закатив глаза, лежали его бойцы – Абрек и Кирпич. Больше в бункере никого не было.
Полковник ворвался в санузел, когда научник, проблевавшись, дрожащими руками умывался под краном. Схватив его за воротник, Сутенёр поволок полузадушенного очкарика в бункер и почти ткнул носом в пустую койку.
- Где мои бойцы?! Отвечай, быстро!
Научник аккуратно освободил воротник и вежливо, все тем же снисходительным тоном, как взрослый ребёнку, сказал:
- Видите ли, Сергей, поле оказалось нестабильным, и я принял решение…
Полковник, дико оскалившись, молча и страшно ударил его под дых. Научник отлетел к стене и, врезавшись в неё спиной, сполз на пол. В его выпученных глазах застыло безмерное удивление.
- Но, Сергей, в чем… – попытался выдохнуть он.
Шипя от ярости, Сутенёр рывком за комбинезон буквально вздёрнул научника на подгибающихся ногах. Держа хилого учёного почти на весу, он мерно бил его спиной об стену, проговаривая сквозь зубы:
- Я тебе… сука… не Сергей… я тебе… блядь учёная… полковник! И решения здесь… принимаю я… а не ты, крыса тифозная!
С отвращением швырнув научника на койку, он навис над ним и спросил:
- Понятно?
Тот мелко закивал головой, с трудом переводя дыхание.
- Не слышу, бля!
- По… понятно! – еле слышно ответил бледный научник.
Сзади послышался глухой хриплый голос:
- Э, гиде мой брат, слюшай?
Ефрейтор Гилаев, по прозвищу Абрек, пошатываясь, стоял возле койки, и глаза его, красные от лопнувших сосудов, обшаривали помещение бункера.
- Брат гиде, а?
Братьев Гилаевых Сутенёр некогда вытащил из дисбата, куда они попали по более чем обычной для чеченов статье – неуставные отношения. Два бешеных горца буквально затерроризировали свою часть, собирая дань даже со сверхсрочников. Отбирали деньги, продукты, обмундирование – все это обменивалось за КПП на анашу, к которой братья питали большое пристрастие. Может быть это и сошло бы им с рук, если бы они хоть чуть-чуть знали меру – но когда они порезали штык-ножом старшину части, это оказалось чересчур даже для той постсоветской армии. Полковнику (тогда ещё майору) Карасову они приглянулись своим ненормальным бесстрашием и полным презрением к закону. Дети разбойничьего народа, они не понимали, что такое устав и присяга, но зато хорошо знали, что такое атаман и верность шайке. Для любого из них существовали только два человека – родной брат и полковник. Остальные члены личной группы Сутенёра котировались в их простой бандитской табели о рангах значительно ниже, а всех прочих они и вовсе за людей не считали. Когда началась чеченская война, они, в отличие от большинства соплеменников, и не подумали бросить службу и вернуться в горы. Изгнанные из родного горного тейпа за какие-то местные преступления (то ли украли что-то, то ли не того зарезали), они были преданы полковнику специфической волчьей преданностью – до тех пор, пока вожак силён.
Полковник нехорошо усмехнулся:
- А вот, Абрек, у профессора нашего спроси – куда он брата твоего дел? А то он не хочет рассказывать! – и с удовлетворением отметил заметавшийся в глазах научника дикий ужас.
Чечен привычным движением выхватил устрашающих размеров нож и, помахивая лезвием, вразвалочку подошёл к вжавшемуся в угол учёному.
- Я сейчас твой яйца резать, тебе кушать буду! Мало будет – уши резать, нос буду! Тебе кушать! Будешь сытый, довольный – все мине расскажешь!
От щербатой улыбки Абрека и упёршегося в пах ножа научника била крупная дрожь, а по бледному лицу градом катился холодный пот.
- Не надо, Сер… полковник! Не надо, пожалуйста!
- Отставить, Гилаев! – с сожалением скомандовал полковник. – Он нам сейчас все объяснит, правда?
- Конечно, конечно, – с облегчением затряс головой учёный, – я все объясню!
Абрек недовольно оскалился, но нож убрал, и сел на койку рядом.
- Гиде мой брат? – повторил он угрожающе.
- Я не знаю точно…
Рука чечена метнулась к ножу.
- Подождите! – жалобно вскрикнул научник, – я все объясню!
- Подожди, Гилаев, – сказал полковник, – успеешь ещё…
Учёный вздрогнул и быстро заговорил:
- Дело в том, что теория оказалась не вполне верна… мы предполагали немного другой вектор поля… действие Прибора оказалось нестабильным… я пытался поменять вектор в процессе, но установка пошла в разнос, и я принял решение её выключить – иначе бы она сгорела… А что мне оставалось делать? – жалобно закончил он.
- Э, я не понял, а брат гиде делся? – спросил Абрек. – Вектор-шмектор свой не говори, гиде брат говори!
- Действительно, профессор, – сказал полковник, – где мои бойцы? Из ваших объяснений ничего не понятно. Я могу подумать, что ефрейтору Гилаеву вы объясните подробнее…
- Я не знаю, правда! Прибор должен был защитить нас от эффекта перехода, обеспечив бета-фиксацию, но мощности его не хватило, и поле захватило только тех, кто оказался близко к установке…
- Что вы сопли жуёте, – зарычал полковник, – что случилось с остальными?
- Ну, либо альфа-фиксация, либо…
Увидев, что рука Абрека опять потянулась к ножу, научник поспешил пояснить:
- Они либо остались ТАМ, либо… их больше нет.
- Э, как нет? Пачиму нет? Я тибя сичас рэзать буду!
- Отставить! – рявкнул полковник. – Считай, что увидишься с братом после выполнения задания!
- А что это вы тут делаете? А где все? – все невольно обернулись на густой бас.
Сержант Кирпич прославился тем, что ломал упомянутый строительный объект голыми руками, как буханку хлеба. Хочешь белый, хочешь красный… Кроме феноменальной силы, позволяющей ему использовать АГС как ручной гранатомёт и стрелять с рук из 12,7 мм пулемёта «Корд», он отличался шаляпинским басом и невеликим умом. Карасов ценил его за надёжную исполнительность – что скажешь, то и сделает, не рассуждая. Объяснять приходится несколько дольше и подробнее, чем остальным? Ну и что? Зато по недостатку воображения сержант не мог представить, что его могут убить, а потому вообще ничего не боялся. При этом Кирпич по-детски искренне верил в Бога, не пил спиртного и регулярно ходил в церковь, хотя никогда не молился и не исповедовался – просто стоял, слушал пение и вдыхал запах ладана. Для него этого было достаточно. Может быть, для бога тоже…
- Итак, профессор, перенос произведён?
- Да, полковник, безусловно. Мы на территории бета.
- Так что же ты сидишь, крыса тыловая? – неожиданно рявкнул Сутенёр. – Работаем по плану!
Научник вздрогнул и метнулся к пульту видеонаблюдения. Защёлкали тумблеры и на мониторах появились серые однотонные картинки.
- Почему изображение такое поганое, проф? – поинтересовался полковник.
- Э… Похоже, на улице темно, камеры в ночном режиме.
Полковник недоуменно посмотрел на часы.
- Вот черт. Ничего себе! Несколько суток провалялись! Но все равно, должен быть день!
- Возможно, какой-то неучтённый эффект…
- Какого хрена, профессор? Вы меня уже достали своими «неучтёнными» эффектами! Нахрен вы тут вообще сидите, если у вас все «неучтённое»?
- Но поймите, это же уникальная…
- Заткнитесь, наконец! Я уже понял, что от вас ни хрена толку. Навязали вас на мою голову… Кирпич, Абрек – собирайте снаряжение, будем выходить.
Пока бойцы навьючивали на себя оружие, полковник рассматривал изображение на мониторах.
- Похоже, и впрямь никого, как обещали. Однако бдительности не терять, оружие держать под рукой!
- Э… Полковник… – профессор неуверенно потянул Сутенёра за рукав куртки.
- Что там ещё!
- Посмотрите вот сюда, – научник ткнул пальцем в большой стрелочный прибор.
- И что это за хуета?
- Это амперметр, показывает ток от аккумуляторов. Он должен быть в минусе – система наблюдения включена и освещение тоже. А он – видите, – в плюсе!
- И что это значит? Только не городите мне опять свою херню про «неучтённые эффекты»!
- Нет, нет, просто… включено внешнее питание. Кто-то запустил генератор.
- А ну, внутренний обзор мне, быстро!
Научник защёлкал переключателями, и вместо панорамы тёмных улиц на экранах появились слегка искажённые по углам широкоугольными объективами камер картинки внутренних помещений.
- Увеличьте мне вот это, – полковник щёлкнул ногтем по монитору.
Научник крутанул верньер, и экран заполнило изображение спящего в кресле бородатого мужика в подряснике. Голова его была запрокинута, рот открыт, борода тряслась – даже без звука можно было представить раскатистые рулады могучего храпа, издаваемого спящим.
- Поп какой-то… Проф, что ещё за сюрпризы? Кто мне обещал, что на бета-территории людей не будет?
- Не должно было быть… А может… это… Ну, коммунар?
Полковник пристально вгляделся в картинку на мониторе.
- Нет, вряд ли. Поп какой-то. Откуда у коммунаров поп?
Пожав плечами, Сутенёр скомандовал:
- Гилаев! Пойди и возьми этого гражданского. Без крови и живым – но чтобы не дёрнулся. Кирпич! Осмотреть здание. Обнаруженных брать по возможности живыми. При сопротивлении – разрешаю работать на поражение. Кирпич, ты все понял?
Здоровенный парень с отрешённым лицом деревенского дурачка повторил:
- Осмотреть. Живыми. На поражение можно.
- Молодец!
Полковник щёлкнул стопором железной двери и быстро завращал штурвал.
- Пошли, ребятки.
Прийти в себя привязанным к стулу и со здоровенной шишкой на голове – не самое приятное пробуждение. Первым делом Олег потянулся было к голове, чтобы понять, отчего она так трещит, но ничего не вышло – руки были скручены за спиной. В глазах плавали разноцветные круги и слегка двоилось. Поэтому единственное, что оставалось священнику – тихо застонать. Он застонал бы и громче, но даже от этого звука в голове закрутились мельничные жернова. Разумный вопрос: «Где я?» не пришёл к нему в голову. В голову вообще ничего не пришло, кроме разламывающей боли. И ещё – сильно тошнило. Бороться с тошнотой не было сил, и Олега вырвало прямо на подрясник.
- Да… Перестарался ты, Гилаев… – раздался за его спиной спокойный голос. – Зачем так сильно бил?
- Автомат имел, да, – второй голос слегка гнусавил с ярким кавказским акцентом.
- Надо же! – неискренне удивился первый. – Зачем попу автомат? Видите, проф, какие времена настали – служитель церкви – и тот с автоматом. Ну, тогда никаких обид. Кто к нам с мечом придёт – тому сюрприз!
Неяркий свет загородила человеческая фигура, и Олег попытался сфокусировать разбегающиеся глаза. Обладатель первого голоса ему не понравился – высокий спортивного типа блондин, с правильными чертами лица, – но в светлых глазах поблёскивали жёсткие льдинки. Такой убьёт так же спокойно, как говорит, не меняя снисходительного тона, и лёд в его глазах не дрогнет. «На тя, Господи, уповаю», – мысленно сказал он, но привычная формула не успокоила. Таким, как этот блондин, Бог не нужен – они сами решают свои проблемы, легко распоряжаясь жизнью и смертью.
- Что вы хотите с ним сделать? – третий голос, неуверенный и дрожащий.
- Заткнитесь, проф, ваше место вообще у параши, – лицо блондина исказил неприятный оскал. – Итак, батюшка, откуда у вас автомат?
Олег прокашлялся, сглатывая пересохшим горлом:
- Обрёл.
От мощной оплеухи в глазах вспыхнули синие фейерверки, и мир на секунду зарябил, как изображение неисправного телевизора.
- Неправильный ответ. Это вам не милиция, чтобы бормотать: «Нашёл, нёс сдавать». Меня интересуют подробности. Надеюсь, вы понимаете, что к вашему сану у меня лично пиетета никакого. А вот, например, ефрейтор Гилаев – вообще, кажется, мусульманин. Верно, Гилаев?
- Аллах акбар, полковник! – гнусавый голос из-за спины прозвучал с явной издёвкой.
«Вот как, значит, полковник, – подумал Олег. – Каких, интересно войск?» Знаков различия на сером камуфляже блондина не было. В голове противно звенело и опять начало тошнить. «Как бы не сотрясение…» – отстранено размышлял он. Страха не было, было ощущение какого-то абсурда, как во сне.
- Не надо глупостей, батюшка, – снова блондин. – Мы тут люди серьёзные, занятые. Давайте по порядку – как вас зовут?
- Олег, – священник попытался пожать плечами, но мешали связанные руки.
- Вот, замечательно, мы уже разговариваем! Значит, отец Олег, – блондин ощерился неласковой улыбкой. – Из какого же храма, батюшка?
- Из Воскресенского собора.
- Далековато вас занесло! Это ж, поди, вёрст тридцать от города? Проф, что там у нас?
- Сейчас, сейчас, минутку… – лысый завозился в бумагах. – Ага, вот, точка «божья задница».
- Задница? – удивился полковник.
- Так тут написано…
- Юмористы, блядь…
Олег внезапно вспомнил, что видел уже этого лысого в очках. Некоторое время назад настоятель благословил каких-то археологов что-то раскопать в подвале старого храмового комплекса бывшей семинарии и те некоторое время таскались по территории. Вроде как раз он к ним и приезжал, какие-то приборы привозил. Олег видел их мельком, но удивился, какие нынче нехарактерные археологи пошли – дисциплинированные, неразговорчивые, не интересующиеся ничем, кроме своих раскопок.
- Там нашли репер, – сказал профессор, – но слабый, разрабатывать сочли нецелесообразным.
- Понятно, – покивал полковник и снова обратился к Олегу. – Так это вы оттуда в город приехали?
Олег молча кивнул, но даже от этого простого движения его снова замутило.
- Нет, нет, вы не молчите! Расскажите-ка все с самого начала!
- В начале было Слово, и Слово было… – начал Олег, но новая оплеуха самым обидным образом выбила кровь из носа и искры из глаз.
- Ценю ваше чувство юмора, – все тем же ровным тоном сказал блондин, вытирая испачканную ладонь платком, – но мы очень спешим.
Олег понял, что запираться глупо – показная бравада обойдётся ему дорого, а ничего особо важного он все равно не знает. В конце концов, если бы эти подозрительные военные не начали разговор с удара по голове, он бы сам им с радостью все рассказал, да ещё и приветствовал бы как спасителей! А теперь… Нет, про Боруха и Артёма им лучше не знать. Люди, которые сначала бьют, а потом спрашивают, вряд ли встретят их добром. И он начал рассказывать – подробно, начиная со страшной ночи в семинарском общежитии. До набатного колокола в соборе он говорил чистейшую правду, но потом, сказав мысленно «прости, Господи», принялся вдохновенно врать. По его словам выходило, что собаки разбежались сами, на звон колокола никто не откликнулся, а в Рыжий Замок он забрёл случайно, ища убежища. А что до автомата – зашёл в воинскую часть, да взял – хоть и не к лицу ему оружие, а все ж спокойнее. Где воинская часть – не помнит, бродил по улицам в темноте, да наткнулся. Да он и город-то плохо знает… Вроде все выходило складно, но по глазам полковника Олег увидел, что где-то прокололся.
- А знаете, батюшка, – протянул блондин, – я ведь почти вам поверил! Так вы складно про птичек с собачками врали – хоть сейчас детишек пугать. А вот только автомат такой вы ни в одной воинской части взять не могли. Это уж не знаю, в какой чёртовой жопе АКМ с деревянным прикладом ещё на вооружении, но только не в городском гарнизоне. Нехорошо православному священнику врать, нехорошо… Так что сейчас вам Гилаев по мусульманскому обычаю обрезание сделает – только с ба-альшим запасом! Будете, батюшка, сидя ссать…
Увидев перед собой щербатую ухмылку чечена и здоровенный нож, Олег задёргался в ужасе – но верёвки только врезались в тело. Но тут открылась стальная дверь, и за ней появилась могучая фигура в сером городском камуфляже и жилете-разгрузке.
- Никого нет, – доложил коротко Кирпич, и, увидев Олега, нахмурился. – Нельзя так!
- Чего нельзя, ты о чем? – не сразу понял его полковник.
- Батюшка – нельзя. Нехорошо, – боец выразил свою мысль лаконично, но очень доходчиво.
- Ничего себе, – изумился полковник, – дерево заговорило! Не твоё дело, Кирпич! Гилаев, продолжай!
- Нельзя! – громко и упрямо сказал Кирпич и твёрдо взял чечена за плечо. Тот выругался по-своему и попытался вывернуться – но боец держал его крепко, легко удерживая одной рукой.
- Сержант Кирпич, отставить, я приказываю! – громко сказал полковник. Голос его зазвенел, как стальное лезвие, но боец только упрямо нахмурился.
- Нельзя, Бог не велит!
Полковник с минуту сверлил ледяными глазами сержанта. Рука его нервно подрагивала возле кобуры. Видно было, что сильнейшее его желание в этот момент – влепить Кирпичу пулю между глаз. Однако подумав, он сдержался – людей и так было мало.
- Черт с ним. Потом разберёмся. Все равно времени нет. Гилаев – убери нож, Кирпич – сам потащишь пленного, раз он тебе так полюбился. Развяжи ему ноги, но рук не развязывай.
- Батюшка, – повернулся он к Олегу, – недосуг сейчас выяснять, что вы нам тут нагородили, но мы непременно разберёмся, поверьте.
Олег вздрогнул от бешенства, которое сверкало в серых глазах полковника. «Да он полный безумец, одержимый» – подумал священник.
Из бункера маленький отряд полковника выходил, нагруженный не хуже караванных верблюдов. Груз, рассчитанный на восьмерых, несли четверо – плюс священник, на которого тоже навьючили какой-то тяжёлый угловатый мешок, для чего руки пришлось перевязать вперёд. Научник изнывал под тяжестью драгоценного прибора, упакованного в серый деревянный ящик – чтобы его можно было нести на плече, к ручкам пристегнули автоматный ремень. Самого Олега вежливо, но твёрдо вёл за локоть сержант Кирпич – его рука легко обхватывала бицепс священника и держала, как стальные тиски. Впрочем, Олег и не собирался бежать – перед выходом полковник прошипел ему на ухо: «Дёрнешься – прострелю колено! Только дай мне повод, поп!» Священник не собирался давать повод – да и куда ему бежать? В темноте, в ночном городе, где бродят стаи собак? Конечно, полковник навряд ли оставит его в покое, но сказано: «Не заботьтесь о дне завтрашнем. Будет день, будет и пища». Ему одно было досадно – что нет возможности оставить весточку Боруху и Артёму. Что они будут думать о его исчезновении?
