Глава двадцать седьмая
Суббота,
21 апреля 1945 года
1
Генерал Лейерс стоял в стороне, а офицеры «Организации Тодта» поливали бензином груды документов во дворе штаба «ОТ» в Турине. Лейерс кивнул офицеру, тот чиркнул спичкой и кинул ее на бумажные кучи, которые занялись везде одновременно.
Генерал с большим интересом смотрел, как горят документы. Пино тоже.
Что за важные тайны они хранили, заставившие Лейерса покинуть постель Долли в три часа ночи, чтобы присутствовать при их уничтожении? А потом стоять и ждать, когда все сгорит дотла? Были ли там какие-то свидетельства преступлений Лейерса? Наверняка.
Прежде чем Пино успел основательно подумать об этом, генерал пролаял приказы офицерам «ОТ», потом повернулся к Пино.
– Падуя, – сказал он.
Пино поехал на юг к Падуе, огибая Милан. По дороге он сражался со сладкой дремотой, которая одолевала его при мысли о конце войны. Союзники прорвали оборону Лейерса в районе Ардженты. Десятая горнострелковая дивизия армии США приближалась к реке По.
Лейерс, казалось, чувствовал усталость Пино. Он вытряхнул из пузырька на ладонь маленькую белую таблетку и протянул ему.
– Примите. Амфетамин. Не даст уснуть. Я сам этим пользуюсь.
Пино проглотил таблетку, и вскоре сон как рукой сняло, но он почувствовал прилив раздражения, и, когда они доехали до Падуи, где генерал наблюдал за еще одним массовым сожжением документов «ОТ», у Пино разболелась голова. После этого они снова поехали на перевал Бреннер. Теперь немцев от очищенной дороги в Австрию отделяли всего двести пятьдесят метров снежных заносов, и Лейерсу доложили, что дорога будет расчищена в течение сорока восьми часов.
Утром воскресенья, 22 апреля Пино видел, как в присутствии Лейерса уничтожались документы «ОТ» в Вероне. Днем огонь пожрал бумаги в Брешии. Каждый раз перед сожжением генерал направлялся со своим саквояжем в здание и некоторое время просматривал архивы, после чего наблюдал, как сжигают документы. Лейерс не позволял Пино прикасаться к саквояжу, который после каждой остановки становился все тяжелее. Ранним вечером они присутствовали при сожжении в Бергамо, а потом вернулись в штаб Лейерса за стадионом Комо.
На следующее утро, 23 апреля, генерал Лейерс наблюдал, как офицеры «ОТ» устроили громадный костер из документов на поле стадиона. Лейерс несколько часов смотрел, как подкармливали этот огонь. Пино к документам и близко не подпускали. Он сидел на трибуне под безжалостным солнцем и смотрел, как немецкие документы превращаются в пепел и золу.
Когда они к вечеру того дня вернулись в Милан, район вокруг Дуомо оказался заперт двумя танковыми взводами, и даже Лейерса внимательно проверили, прежде чем пропустить внутрь оцепления. Причину этого Пино узнал в отеле «Реджина», где располагалось управление гестапо. Полковник Рауфф был пьян и пребывал в ярости, он пытался сжечь каждый клочок бумаги, на котором стояло его имя. Но, увидев Лейерса, он оживился и пригласил его в свой кабинет.
Лейерс взглянул на Пино и сказал:
– На сегодня все, но завтра утром у меня встреча в девять часов. Жду вас в восемь сорок пять у Долли.
– Oui, mon gйnйral, – сказал Пино. – А машина?
– Пусть будет при вас.
2
Генерал Лейерс последовал за Рауффом. Пино было не по себе оттого, что исчезает столько документов. Доказательства преступлений нацистов в Италии сгорали, а единственное, что он мог сделать, – это сообщить союзникам. Он припарковал машину неподалеку от своего дома, оставил на сиденье нарукавную повязку – свастикой вверх – и направился домой. Ему снова пришлось проходить мимо часовых.
Микеле поднес палец к губам, а тетя Грета закрыла дверь.
– Что? – спросил Пино.
– У нас гость, – вполголоса сказал отец. – Сын моего двоюродного брата. Марио.
Пино скосил взгляд:
– Марио? Мне казалось, он летчик-истребитель.
– Да, я по-прежнему летчик, – сказал Марио, выходя из тени. Это был невысокий широкоплечий человек с открытой улыбкой. – Меня вчера сбили, но я выпрыгнул с парашютом, и вот я здесь.
– Марио будет прятаться у нас, пока не кончится война, – сказал Микеле.
– Твой отец и тетушка рассказали мне о твоих подвигах, – сказал Марио, похлопав Пино по спине. – Для этого нужно немало мужества.
– Ну, не знаю, – сказал Пино. – Я думаю, Миммо достается куда больше.
– Чепуха, – сказала тетя Грета, прежде чем Пино поднял руки, показывая, что сдается.
– Я не принимал душ три дня, – сказал он. – И мне еще нужно поставить генеральскую машину. Рад, что ты живой, Марио.
– Взаимно, Пино, – сказал Марио.
Пино пошел по коридору в ванную рядом со своей спальней. Он снял пропитанную дымом одежду, потом принял душ, чтобы смыть запах гари с тела и волос. Надел лучшую одежду, брызнул на лицо немного отцовского лосьона. Он четыре дня не видел Анну и хотел произвести на нее впечатление.
Пино оставил в столовой записку для Баки, сообщая о сожжении документов, попрощался с отцом, тетушкой и родственником и ушел.
Темнело, но здания и дороги все еще излучали тепло. Пино шел, и ему было хорошо. Тепло и влага словно добавили смазки в его суставы после нескольких дней езды, стояния, наблюдения. Пино сел в «фиат» и уже хотел его завести, когда на заднем сиденье произошло какое-то движение, и Пино почувствовал холодное дуло пистолета на своем затылке.
– Не двигайся, – сказал человек. – Руки на руль. Пистолет?
– Нет, – сказал Пино, слыша дрожь в своем голосе. – Что вам надо?
– А ты как думаешь?
Теперь Пино узнал голос, и внезапно его охватил ужас при мысли о том, что сейчас жизнь его оборвется – брат выстрелит ему в голову.
– Не делая этого, Миммо, – сказал он. – Мама и папа…
Пино почувствовал, что сталь уже не упирается в его голову.
– Пино, извини ты меня, бога ради, за то, что я тебе наговорил, – начал Миммо. – Я теперь знаю, что ты делал, секретная работа, и я… я восхищаюсь твоим мужеством. Твоей преданностью делу.
Сначала Пино расчувствовался, а потом разозлился:
– Тогда зачем эти шутки с пистолетом?
– Я не знал, вдруг ты вооружен. Боялся, что можешь меня застрелить.
– Я бы никогда не застрелил младшего брата.
Миммо поднялся с сиденья и обнял брата:
– Ты меня прощаешь?
– Конечно, – сказал Пино, уже без гнева. – Откуда ты мог знать? А мне нельзя было тебе говорить – дядя Альберт сказал, что так будет безопаснее.
Миммо кивнул, отер глаза рукавом и сказал:
– Меня прислали командиры моего отряда передать тебе приказ.
– Приказ? Я подчиняюсь приказам генерала Лейерса.
– Уже нет, – сказал Миммо, передавая ему лист бумаги. – Ты должен арестовать Лейерса в ночь на двадцать пятое и привезти по этому адресу.
Арестовать генерала Лейерса? Поначалу эта мысль обескуражила Пино, а потом он представил, как наводит пистолет на голову Лейерса, и ему это понравилось.
Он арестует генерала, а потом скажет ему, что все это время работал на Сопротивление. Швырнет эти слова Лейерсу в лицо: «Я был у вас под носом все это время. Я видел все, что вы делали, надсмотрщик».
– Я сделаю это, – сказал наконец Пино. – Для меня это будет честью.
– Тогда встретимся, когда война закончится, – сказал Миммо.
– Куда ты?
– Сражаться.
– Как? Что ты будешь делать?
– Сегодня мы будем устраивать диверсии. И мы ждем, когда нацисты начнут отступать из Милана. Тогда мы устроим засаду, проучим их – больше никогда не сунутся в Италию.
– А что чернорубашечники?
– Они тоже получат по заслугам. Если мы хотим начать все сначала, нам нужно чистое государство.
Пино тряхнул головой. Миммо, несмотря на свои шестнадцать лет, был закаленным ветераном.
– Ты только береги себя, – сказал Пино.
– И ты тоже, – ответил Миммо, выскальзывая из машины в темноту.
Пино повертел головой, высматривая брата, но ничего не увидел. Миммо исчез, как призрак.
Пино при этой мысли улыбнулся. Он завел машину генерала, впервые за несколько дней чувствуя приподнятое настроение, по крайней мере с тех пор, как он в последний раз видел Анну.
3
Сердце у Пино забилось быстрее, когда он остановил машину у квартиры Долли около восьми часов в тот вечер. Помахав старухе в холле, он поднялся на третий этаж и нетерпеливо постучал в дверь.
Дверь открыла улыбающаяся Анна. Она чмокнула его в щеку и прошептала:
– Долли расстроена. Генерала не было дома почти четыре дня.
– Сегодня он вернется, – сказал Пино. – Я уверен.
– Пожалуйста, скажи ей об этом, – прошептала Анна и подтолкнула его по коридору.
Долли Штоттлемейер лежала на диване в гостиной, и, кроме белого халата Лейерса, на ней почти ничего не было. Она пила чистое виски со льдом из стакана, а судя по ее виду, это была уже не первая, не вторая и даже не пятая порция за день.
Увидев Пино, Долли состроила оскорбленную гримаску и сказала:
– Где мой Ганси?
– Генерал в штабе вермахта, – сказал Пино.
– Мы уже должны были быть в Инсбруке, – сказала Долли заплетающимся языком.
– Завтра перевал откроют, – сказал Пино. – И он на днях сказал мне, что переправит вас туда.
В глазах Долли появились слезы.
– Правда?
– Это его слова.
– Спасибо, – сказала Долли, дрожащей рукой поднимая стакан. – Я не знала, что со мной будет. – Она отхлебнула виски, улыбнулась и встала. – А теперь идите. Я должна прихорошиться.
Долли пошатнулась, уперлась рукой в стену, прошла мимо них и исчезла в коридоре.
Они услышали, как захлопнулась дверь спальни, и поспешили на кухню. Пино повернул Анну лицом к себе, приподнял ее, поцеловал. Анна обвила его ногами и поцеловала с неменьшей страстью. Когда их губы наконец разъединились, она сказала:
– Я тебя покормлю. Сосиски и брокколи, как тебе нравится, еще хлеб с маслом.
Пино понял вдруг, что голоден как волк, неохотно отпустил Анну и тихо сказал:
– Боже, как я скучал по тебе. Ты и представить не можешь, как мне хорошо с тобой здесь, сейчас.
Анна улыбнулась ему:
– Я и не предполагала, что так будет.
– И я тоже, – сказал Пино, снова и снова целуя ее.
Они съели горячие сосиски и брокколи, обжаренные с чесноком в оливковом масле, вместе с хлебом и маслом, выпили генеральского вина, а потом ускользнули в комнату Анны – когда Долли на стук во входную дверь крикнула, что откроет сама. В маленькой жаркой темной комнате стоял запах Анны, тут же опьянивший Пино. Он искал глазами ее силуэт в темноте, протянул руку, чтобы притронуться к ее телу. Анна уже успела раздеться и сгорала от желания.
4
В дверь горничной постучали, потом еще раз.
Пино проснулся утром 24 апреля 1945 года, огляделся в недоумении, когда Анна подняла голову с его груди и сказала:
– Да?
– Без двадцати восемь, – раздался голос Долли. – Генералу через двадцать минут нужен водитель, а мы должны собирать вещи, Анна. Перевал Бреннер чист.
– Мы уезжаем сегодня? – спросила Анна.
– Как можно скорее, – ответила Долли.
Они дождались, когда шаги Долли стихли в коридоре – она направилась в кухню.
Пино нежно поцеловал Анну и сказал:
– Это была самая удивительная ночь в моей жизни.
– И в моей тоже, – сказала она, глядя в его глаза, словно в них прятались мечты. – Я никогда не забуду ее волшебства.
– Никогда. На всю жизнь.
Они снова поцеловались, их губы едва соприкоснулись. Она делала вдох, когда он – выдох, и наоборот, и Пино снова почувствовал, что они вместе – единое существо.
– Как я тебя найду? – спросил Пино. – Я имею в виду – в Инсбруке.
– Я позвоню твоим родителям, когда доберусь.
– Почему бы тебе прямо сейчас не пойти туда? Или хотя бы после того, как ты поможешь Долли собраться?
– Я нужна Долли, чтобы помочь ей обосноваться в Инсбруке, – сказала Анна. – Она знает, что я хочу как можно скорее вернуться в Милан.
– Точно?
– Да. Я сказала, что ей придется нанять новую горничную.
Пино поцеловал ее, они разъединились и стали одеваться. Прежде чем уйти, он обнял Анну и сказал:
– Я не знаю, когда увижу тебя.
– Я дам о себе знать. Обещаю. Я позвоню, как только будет возможность.
Пино заглянул в глаза Анны, провел своей сильной рукой по ее лицу и пробормотал:
– Война почти закончилась. Ты выйдешь за меня, когда вернешься?
– Выйти за тебя замуж? – спросила она со слезами в глазах. – Ты уверен?
– Больше чем уверен.
Анна поцеловала его ладонь и прошептала:
– Тогда да.
Пино захлестнула мощная волна радости.
– Да?
– Конечно. Всем сердцем, Пино. Всей душой.
– Я знаю, это сентиментально, но ты сделала меня самым счастливым везунчиком во всей Италии.
– Я думаю, мы оба сделали друг друга счастливыми везунчиками, – ответила она, снова целуя его.
Слыша стук шагов генерала уже в кухне, Пино прижимал к себе Анну, сколько было можно, потом прошептал:
– Наша любовь вечна.
– На все времена, – отозвалась она.
Они расстались. Пино в последний раз посмотрел на Анну и ушел, унося ее красоту, ее запах и прикосновение – все это осталось с ним.
5
Генерал Лейерс сначала отправился в управление гестапо; через час он вышел из дверей отеля «Реджина». Потом они поехали на телефонную станцию, где генерал исчез на много часов, оставив Пино на безжалостном миланском солнце.
Пино пристроился в тени. Он обратил внимание, что люди, проходящие мимо, крайне напряжены, словно в предчувствии сильнейшей бури. Он думал об Анне. Когда он увидит ее? Он чувствовал пустоту при мысли о том, что может пройти неделя, а то и месяц! Она будет любить его вечно. И он будет любить ее вечно. Что бы ни случилось, теперь в будущем была какая-то уверенность, и это успокаивало его.
«Да не смущается сердце ваше», – подумал Пино, наслаждаясь уверенностью, что он часть чего-то большего, чем он сам, часть вечности.
Он уже предвидел их фантастическую совместную жизнь, уже влюблялся в чудеса того, что таит завтра. Ему нужно обручальное кольцо? Он мог бы…
Пино понял, что он всего в нескольких кварталах от Пьяццале Лорето и магазина Белтрамини.
Там ли Карлетто? Что с его матерью? Он не видел своего старого друга более восьми месяцев, с того самого дня, когда оставил Карлетто с мертвым отцом на руках.
Пино хотел было пойти к Карлетто и объясниться с ним, но из страха, что тот не поверит ему, он остался у телефонной станции, вспотевший, голодный и уставший от генеральских прихотей. Он попросит Миммо рассказать все Карлетто, когда придет время…
– Форарбайтер! – раздался крик генерала Лейерса.
Пино вскочил, отсалютовал и побежал к генералу, который со своим саквояжем уже стоял у задней двери «фиата», на лице его были написаны нетерпение и раздражение. Пино извинился, обвинив во всем жару.
Лейерс посмотрел на небо и солнце, обжигающее город.
– Тут всегда так в конце апреля?
– Non, mon gйnйral, – сказал Пино, с облегчением открывая дверь. – Такое случается очень редко. Погода в этом году совершенно необычная. Куда мы едем?
– Комо, – сказал Лейерс. – Мы проведем там ночь.
– Oui, mon gйnйral, – сказал Пино, глядя в зеркало заднего вида на Лейерса, который копался в своем саквояже. – А когда Долли и Анна поедут в Инсбрук?
Генерал, казалось, погрузился в какие-то свои дела и не поднял головы.
– Они, я думаю, уже в пути. Больше никаких вопросов. У меня работа.
Пино приехал на стадион Комо. Тремя днями ранее он видел на поле костер. Пепел уже сдуло, и на поле разместились несколько групп солдат и офицеров «Организации Тодта». Они растянули брезент на шестах и отдыхали под ним в тени, как на каникулах.
Когда Лейерс направился к ним, Пино свернулся калачиком на переднем сиденье «фиата». Судя по громкому шуму со стадиона, немецкие солдаты выпивали. И Лейерс, вероятно, с ними. Они проиграли, но война кончилась. Или кончится через несколько дней. Пино подумал, что это достаточный повод, чтобы напиться, и уснул.
6
Пино проснулся на следующее утро, во вторник, 25 апреля 1945 года, от стука в пассажирское окно машины. Он с удивлением увидел, что солнце уже встало. Спал он крепко, снилась ему Анна, и…
Дверь машины открылась. Солдат «ОТ» сказал, что его требует генерал Лейерс.
Пино вскочил, провел пятерней по волосам, посмотрел на себя в зеркало. Чумазый, но сойдет. Он последовал за солдатом по длинным коридорам в комнату с окном, выходящим на поле стадиона.
Генерал, одетый в штатское, попивал кофе с невысоким черноволосым человеком с тоненькими черными усами. Он посмотрел на Пино и кивнул.
– Вы предпочитаете английский или итальянский? – спросил человек с американским акцентом.
Возвышавшийся над ним Пино сказал:
– Английский меня устроит.
– Макс Корво, – сказал человек и протянул руку.
Пино, помедлив, пожал ее:
– Пино Лелла. Откуда вы?
– Америка. Коннектикут. Скажите генералу, что я работаю в Управлении стратегических служб. И я представляю Аллена Даллеса.
Пино после некоторой паузы перевел сказанное на французский для генерала. Тот кивнул.
Корво сказал:
– Мы хотим получить ваше заверение в том, что ваши люди останутся в казармах и не будут оказывать сопротивления, когда им предложат сложить оружие и сдаться.
Пино перевел. Лейерс кивнул:
– Пока сохраняются условия соглашения, подписанного фельдмаршалом Фитингофом, мои люди будут подчиняться этим требованиям. И переведите ему, что я продолжаю работать над спасением Милана от разрушения.
– Соединенные Штаты ценят ваши усилия, генерал Лейерс, – сказал Корво. – Я думаю, что менее чем через неделю будут выработаны и подписаны соответствующие соглашения. А может быть, и раньше.
Лейерс кивнул:
– До этого времени передайте мои наилучшие пожелания мистеру Даллесу.
Пино перевел, потом добавил:
– Он в течение последних трех дней сжигал документы по всей Северной Италии.
Корво наклонил голову:
– Это правда?
– Да, – сказал Пино. – Они сжигают все документы. Все документы!
– Понял, – сказал агент УСС. – Спасибо, что сообщили.
Корво пожал руку генералу, потом Пино, и ушел.
Спустя несколько неловких секунд Лейерс спросил Пино:
– Что вы ему сказали перед уходом?
– Я спросил его про Коннектикут, а он ответил, что по красоте он не может сравниться с Италией.
Генерал внимательно посмотрел на него:
– Поехали. У меня встреча с кардиналом Шустером.
7
Они вернулись в город около двух часов. Атмосфера в Милане была словно наэлектризована. Надрывались заводские гудки. Кондукторы и водители оставляли автобусы и трамваи, отчего в городе усугубился хаос, создаваемый немецкими колоннами, пытающимися пройти по улицам Милана на север. Когда Пино остановился на перекрестке, до него издалека донеслись – он мог в этом поклясться – звуки выстрелов.
Он посмотрел на генерала Лейерса, сидящего на заднем сиденье, и подумал о том удовлетворении, которое испытает, когда арестует этого нациста и скажет ему, что все это время работал на Сопротивление. Где это лучше сделать? И как? В машине? Или где-то в дороге?
Чем ближе они подъезжали к Дуомо, тем больше немцев видел он на улицах. Большинство из них эсэсовцы – убийцы, насильники, мародеры и надзиратели за рабами. Они находились на улицах близ управления гестапо, отдыхали за танками вокруг собора и канцелярии кардинала; Пино остановил «фиат» перед воротами, потому что внутри, во дворе, было слишком много машин.
Пино поспешил по лестнице за Лейерсом. Их остановил священник:
– Его высокопреосвященство примет вас сегодня в своем кабинете, генерал.
Когда они вошли в изысканный кабинет Шустера, кардинал Милана сидел за столом, словно судья в белой мантии, его красная митра лежала на полке позади него. Пино оглядел переполненную комнату. Джованни Барбарески, семинарист, стоял у левого плеча кардинала. Рядом с ним находился Ойген Доллман, итальянский переводчик Гитлера. Рядом с Доллманом стояли генерал СС Вольф и несколько незнакомых Пино мужчин, все в деловых костюмах.
Слева, у дальнего конца стола, за которым сидел кардинал, расположился пожилой сердитый человек, опирающийся на трость. Пино не узнал бы его, если бы рядом с ним не сидела его любовница. Бенито Муссолини словно вывернули наизнанку, он напоминал взведенную до отказа пружину, которая дала обратный ход. Марионеточный диктатор похудел, он сидел согнувшись, словно при болях в желудке, его бледное лицо было покрыто помтом. Кларетта Петаччи легонько гладила его руку, утешительно прижимаясь к нему.
За Муссолини и его любовницей находились два человека в красных шарфах. Руководители Сопротивления, подумал Пино.
– Все, кого вы приглашали, пришли, ваше высокопреосвященство, – сказал Барбарески.
Шустер оглядел всех:
– Ничто из сказанного здесь не должно выйти за пределы этой комнаты. Согласны?
Все один за другим закивали, включая и Пино, который понять не мог, почему он находится здесь, если для перевода есть Доллман.
– Наши цели – спасение Милана от дальнейших страданий и ограничение кровопролития в отношении отступающей германской армии.
Муссолини кивнул. После того как Доллман перевел на немецкий, кивнули Вольф и Лейерс.
– Хорошо, – сказал кардинал. – Генерал Вольф, что вы можете сообщить?
– Я два раза был в Лугано за последние несколько дней, – сказал эсэсовский генерал. – Переговоры продвигаются медленнее, чем ожидалось, но продвигаются. Нам понадобится три, может быть, четыре дня для подписания документа.
Муссолини вышел из состояния ступора:
– Какого документа? Какие переговоры?
Вольф посмотрел на кардинала, потом на генерала Лейерса, который сказал:
– Дуче, война проиграна. Гитлер сошел с ума в своем бункере. Мы работаем над тем, чтобы конфликт закончился с минимальными разрушениями и смертями.
Муссолини, сгорбившись, сидел, опираясь на трость, пепельное лицо его стало свекольно-красным. Пузырьки слюны появились в уголках рта дуче, губы его искривились, потом он выставил вперед свой квадратный подбородок и начал, размахивая тростью, кричать на Вольфа и Лейерса.
– Вы, нацистские недоделки! – взревел Муссолини. – Мы снова можем сказать, что Германия вонзила нож в спину Италии! Я выступлю по радио! Я сообщу всему миру о вашем предательстве!
– Вы ничего такого не сделаете, Бенито, – сказал кардинал Шустер.
– Бенито? – возмущенно воскликнул Муссолини. – Кардинал Шустер, обращайтесь ко мне «ваше превосходительство»!
Кардинал сделал глубокий вдох, потом, склонив голову, сказал:
– Ваше превосходительство, важно достичь договоренностей о сдаче, прежде чем народ поднимет восстание. В случае восстания нас ждет анархия, которую я хочу предотвратить. Если у вас другие цели, то я попрошу вас выйти.
Муссолини оглядел комнату, с отвращением тряхнул головой, протянул руку своей любовнице:
– Ты посмотри, Клара, как они обходятся с нами. Мы теперь остались одни.
Петаччи взяла руку вождя итальянских фашистов и сказала:
– Я готова, дуче.
Они поднялись и двинулись к двери.
– Ваше превосходительство, – сказал вслед Муссолини кардинал, – постойте.
Прелат подошел к полкам, вытащил книгу и протянул ее Муссолини.
– Это история святого Бенедикта. Покайтесь в своих грехах, и, возможно, вы найдете утешение в этой книге в те трудные дни, которые вам предстоят.
Муссолини мрачно посмотрел на Шустера, но книгу взял и передал своей любовнице. Выходя, он бросил:
– Нужно было расстрелять их всех.
8
Дверь за ними захлопнулась.
– Продолжим? – сказал кардинал. – Генерал Вольф, германское верховное командование согласилось с моей просьбой?
– Фитингоф написал мне сегодня утром. Он дал приказ своим солдатам воздерживаться от оборонительных действий, оставаться в казармах до особого распоряжения.
– Трудно назвать это сдачей, – сказал кардинал Шустер. – И здесь, на улицах близ Дуомо, все еще остается значительная группа солдат СС. Они подчиняются полковнику Рауффу?
– Я так думаю, – ответил Вольф.
– Но Рауфф подчиняется вам, – сказал Шустер.
– Не всегда.
– Прикажите ему. Запретите ему и этим чудовищам в форме и дальше творить жестокости, пока они не покинут страну.
– Жестокости? – переспросил Вольф. – Я не понимаю, что вы…
– Не оскорбляйте меня, – отрезал кардинал Милана. – Мы не сможем возместить все утраты, понесенные Италией и итальянцами. Но вы можете предотвратить продолжение бойни. Мы с вами согласны в этом?
Вольф выглядел очень взволнованным, но все же кивнул:
– Я сейчас же напишу приказ.
– Я доставлю его по назначению, – сказал Барбарески.
Кардинал Шустер взглянул на семинариста:
– Вы уверены?
– Я хочу посмотреть в глаза пытавшему меня человеку, когда он получит этот приказ.
Вольф написал приказ, запечатал его воском Шустера, приложил свой перстень и передал семинаристу. В дверях Барбарески столкнулся со священником, который привел их в кабинет.
– Кардинал Шустер, заключенные Сан-Витторе подняли бунт, – сказал священник.
