Глава тринадцатая
1
Двенадцать часов спустя Пино сидел на пассажирском сиденье форсированного «фиата» Аскари, почти не замечая пропастей за обочинами серпантина из Мадезимо в Камподольчино. Он не смотрел на бледно-зеленые весенние листочки, не чувствовал запаха цветения в воздухе. Его мысли все еще оставались в «Каса Альпина», откуда он уезжал с неохотой.
– Я хочу остаться и помогать, – сказал он отцу Ре предыдущим вечером.
– И мне нужна твоя помощь, – сказал священник, – но дело, кажется, серьезное, Пино. Ты должен подчиниться отцу и вернуться домой.
Пино показал на беженцев:
– А кто доведет их до Валь-ди-Леи?
– Миммо, – сказал отец Ре. – Ты хорошо его подготовил. И не только его.
Пино так расстроился, что спал урывками и пребывал в удрученном состоянии, когда за ним пришел Аскари, чтобы отвезти на вокзал в Кьявенне. Он провел в «Каса Альпина» семь месяцев, но ему казалось, что прошли годы.
– Ты приедешь проведать меня, когда сможешь? – спросил отец Ре.
– Конечно, отец, – сказал Пино. Они обнялись.
– Верь, что у Господа есть на тебя планы, – сказал священник. – И береги себя.
Брат Бормио дал ему еды в дорогу и тоже обнял на прощание.
Пино едва ли произнес с десяток слов, пока они с Аскари спускались в долину.
– Хорошо хоть ты успел научить меня кататься на лыжах, – сказал Аскари.
Пино позволил себе слегка улыбнуться и сказал:
– Ты быстро учишься. Жаль, что я не закончил обучение на водителя.
– Ты очень, очень хорошо ездишь, Пино, – сказал Аскари. – Ты чувствуешь машину, у тебя есть ощущение дороги – это редкий дар.
Пино с удовольствием выслушал похвалу. Аскари был выдающимся водителем. Альберто продолжал удивлять его теми трюками, какие можно исполнять за рулем, и, словно в подтверждение этого, он так мчал их по дороге в Кьявенну, что у Пино только дух захватывало.
– Страшно подумать, что бы ты делал в реальной гонке, – сказал Пино, когда они остановились у вокзала.
Аскари усмехнулся:
– Еще не вечер, как говорит мой дядя. Вернешься летом? Чтобы закончить обучение?
– Хотелось бы, – сказал Пино, покачивая головой. – До встречи, мой друг. И держись подальше от обочины.
– Непременно, – сказал Аскари и рванул с места.
Пино спустился с большой высоты в низину, где было почти на тридцать градусов теплее
, чем в Мотте. В Кьявенне распускались цветы. В воздухе висели их аромат и пыльца. Весна в Южных Альпах не всегда такая сказочная, отчего Пино с еще большей неохотой покупал билет. Показав документы немецкому солдату, он сел в поезд, направляющийся в Комо и Милан.
Первый вагон, в котором он оказался, был наполнен итальянскими солдатами. Пино вышел и двинулся вдоль состава в поисках вагона, где не было бы столько народа. Найдя такой вагон, он вошел, снял рюкзак, и, чувствуя сонливость, положил его под голову и уснул.
2
Три часа спустя поезд остановился на Центральном вокзале Милана – вокзал тоже бомбили, но разрушений было не много. Вот только теперь пассажиров проверяли не итальянские, а немецкие солдаты. Немцы все взяли под контроль. Пино прошел по платформе через вокзал, держась подальше от итальянских солдат с поезда, потом увидел немецких солдат, презрительно поглядывавших на итальянских.
– Пино!
Навстречу ему бежали отец и дядя Альберт. Оба они сильно постарели по сравнению с тем, какими он запомнил их на Рождество, волосы на висках поседели, щеки впали, кожа посерела.
– Альберт, ты посмотри, как он вымахал! – воскликнул Микеле.
Дядя Альберт смотрел на Пино, разинув рот.
– Семь месяцев – и ты из мальчика превратился во взрослого мужчину. Чем тебя кормит отец Ре?
– Брат Бормио – великий повар, – сказал Пино, глуповато усмехнувшись.
Ему льстили их слова. Он был так рад видеть их обоих – даже забыл, что расстроен.
– Почему ты меня вызвал, папа? – спросил он, когда они вышли на улицу. – Мы делали важное дело в «Каса Альпина», хорошее дело.
Лицо дяди помрачнело. Он отрицательно покачал головой и сказал вполголоса:
– Мы не будем говорить о плохих или хороших делах здесь. Подождем немного, ладно?
Они взяли такси. После десяти с половиной месяцев бомбардировок Милан стал похож на поле боя. В некоторых районах почти семьдесят процентов зданий превратились в руины, но по улицам все еще можно было проехать. Вскоре Пино понял почему. Десятки сутулых людей с пустыми глазами, облаченных в серую форму, очищали улицы – кирпич за кирпичом, камень за камнем.
– Кто они? – спросил он. – Эти в сером?
Дядя Альберт положил руку на колено Пино, показал пальцем на водителя и отрицательно покачал головой. Пино обратил внимание, что водитель постоянно поглядывает в зеркало заднего вида, и понял: пока они не доберутся до дома, спрашивать о чем-либо бесполезно.
Ближе к Дуомо и Сан-Бабиле сохранилось больше домов. Многие без единой царапинки. Они проехали мимо канцелярии кардинала. Перед воротами стоял немецкий штабной автомобиль, генеральский, судя по флажку на капоте.
На улицах вокруг собора было много высокопоставленных немецких офицеров и их автомобилей. Им пришлось выйти из такси и пройти в Сан-Бабилу через укрепленный пропускной пункт, обложенный мешками с песком.
Предъявив документы, они молча прошли по одному из самых малоповрежденных районов Милана. Магазины, рестораны и бары были открыты, там сидели немецкие офицеры и их женщины. Отец Пино повел их на Корсо дель Литторио, приблизительно в четырех кварталах от прежнего дома; это все еще был район моды, но ближе к Ла Скала, «Галерее» и Пьяцца Дуомо.
– Приготовь еще раз документы, – сказал отец, доставая свои.
Он вошли в здание и тут же наткнулись на двух эсэсовцев, что удивило Пино. Неужели немцы охраняют все здания в Сан-Бабиле?
Часовые знали Микеле и дядюшку Пино, их бумаги они почти не смотрели. А документы Пино разглядывали долго и пристально, потом пропустили их всех. Они вошли в кабину лифта. Когда проезжали пятый этаж, Пино увидел еще двух часовых перед дверью. Вышли на шестом этаже, прошли в конец короткого коридора и вскоре оказались в новой квартире Лелла. Она была гораздо меньше их дома на Виа Монтенаполеоне, но ее уже уютно обставили. Повсюду Пино узнавал руку матери.
Отец и дядя безмолвно показали ему, чтобы он поставил свои вещи и шел за ними. Они прошли через застекленные двери на террасу на крыше. На востоке в небо врезались шпили собора. Дядя Альберт сказал:
– Здесь можно говорить.
– Почему немцы на площадке под нами? – спросил Пино.
Отец показал ему на антенну, установленную чуть ниже них на стене террасы.
– Это антенна коротковолнового приемника, расположенного в квартире под нами. Прежнего владельца – дантиста – немцы выкинули в феврале. Туда пришли рабочие и целиком все перестроили. Насколько нам известно, там останавливаются важные нацисты, приезжающие в Милан. Если приедет Гитлер, он тоже остановится там.
– Этажом ниже нас? – обескураженно спросил Пино.
– Это новый и опасный мир, Пино, – сказал дядя Альберт. – В особенности для тебя.
– Поэтому мы и вызвали тебя домой, – сказал отец, прежде чем Пино успел сказать что-либо. – Тебе меньше чем через двадцать дней исполнится восемнадцать лет, а это означает, что ты подлежишь призыву.
Пино поморщился:
– И?..
– Если ты дождешься призыва, тебя заберут в армию Муссолини.
– Всех новобранцев немцы отправляют на русский фронт, – сказал Микеле, заламывая руки. – Ты станешь пушечным мясом. Ты умрешь, и мы не можем этого допустить, когда война так близка к завершению.
Война близилась к завершению. Пино знал это. Он только вчера слышал по приемнику, который оставил у отца Ре, что союзники снова ведут сражение за Монте-Кассино, монастырь на скале, куда немцы подняли крупнокалиберную артиллерию. В конечном счете монастырь и гарнизон были уничтожены бомбардировками. Как и городок внизу. Союзники были готовы начать прорыв по всей линии укреплений Густава к югу от Рима.
– И что я должен делать? – спросил Пино. – Спрятаться? Тогда мне лучше оставаться в «Каса Альпина», пока союзники не прогонят немцев.
Отец отрицательно покачал головой:
– Призывная комиссия уже начала искать тебя. Они знали, что ты там. Через несколько дней после твоего дня рождения кто-нибудь явится в «Каса Альпина» и заберет тебя.
– И что же я должен делать? – еще раз спросил Пино.
– Мы хотим, чтобы ты завербовался на военную службу, – сказал дядя Альберт. – Если ты завербуешься, мы сможем устроить тебя в такое место, где тебе не будет грозить опасность.
– В Сало?
Его отец и дядя переглянулись, потом отец ответил:
– Нет, у немцев.
В животе у Пино похолодело.
– Работать у нацистов? Носить свастику? Нет. Никогда.
– Пино, – начал отец. – Это…
– Ты знаешь, чем я занимался последние шесть месяцев? – сердито спросил Пино. – Я переводил евреев и других беженцев через Гропперу в Швейцарию, они бежали от нацистов, от подонков, которые расстреливают из автоматов ни в чем не повинных людей! Я никогда не буду служить у них.
На несколько мгновений наступила тишина. Отец и дядя разглядывали его. Наконец дядя Альберт сказал:
– Ты изменился, Пино. Ты не только выглядишь мужчиной, но и рассуждаешь, как мужчина. Поэтому я тебе говорю: если ты сам не убежишь в Швейцарию и не пересидишь там войну, тебя так или иначе призовут в армию. Первый вариант: ты будешь ждать призыва. После трех недель подготовки тебя отправят на север сражаться с Советами, а там смертность среди итальянских новобранцев достигает пятидесяти процентов. А это означает, что шансов дожить до девятнадцатилетия у тебя пятьдесят на пятьдесят.
Пино хотел было возразить, но дядя поднял руку:
– Я не закончил. Второй вариант: один мой знакомый определит тебя в немецкую армию, в подразделение, которое называется «Организация Тодта», или «ОТ». Они не сражаются. Они строят. Ты будешь в безопасности и, возможно, научишься кое-чему.
– Я хочу сражаться с немцами, а не работать на них.
– Это просто мера предосторожности, – сказал отец. – Ты сам сказал, что война вскоре закончится. Возможно, ты дальше лагеря для новобранцев и не попадешь.
– А что я скажу людям?
– Никто не узнает, – сказал дядя Альберт. – Мы всем будем говорить, что ты все еще в Альпах у отца Ре.
Пино ничего не сказал. Он чувствовал логику в словах отца, но от такой логики у него во рту появился неприятный вкус. Никакое это не Сопротивление. Это симуляция, отлынивание, трусость.
– Я должен ответить сейчас? – спросил Пино.
– Нет, – сказал отец. – Но через день-другой.
– А пока сходим-ка со мной в магазин. Ты можешь кое-чем помочь Туллио.
Лицо Пино расплылось в улыбке. Туллио Галимберти! Он не видел Туллио… семь месяцев? Интересно, Туллио все еще следит за полковником Рауффом в Милане? Еще он подумал о том, что у Туллио наверняка новая девушка.
– Хорошо, – сказал Пино. – Ты же обойдешься без меня какое-то время, папа?
– Иди, – сказал Микеле. – Мне тут нужно заняться бухгалтерией.
3
Пино с дядей вышли из квартиры, снова сели в лифт, проехали мимо часовых у квартиры на пятом этаже. Часовые при входе кивнули им.
Они прошли лабиринтом улиц к магазину «Продажа чемоданов Альбанезе», по дороге дядя Альберт расспрашивал Пино про Альпы. В особенности на него произвела впечатление система оповещения, изобретенная отцом Ре, а также хладнокровие и изобретательность, которые позволили Пино выйти живым из нескольких рискованных ситуаций.
В магазине, к счастью, не было посетителей. Дядя Альберт вывесил табличку «Закрыто», опустил жалюзи. Из глубины магазина вышли тетя Грета и Туллио Галимберти.
– Нет, какой он стал большой! – сказала Туллио тетя Грета.
– Просто громила, – сказал Туллио. – И лицо у него изменилось. Некоторые девушки даже назвали бы его красивым. Если бы он стоял рядом со мной.
Туллио оставался прежним шутником, но трудности жизни пообтесали его взрывную, независимую натуру. Он смотрел куда-то вдаль и курил одну сигарету за другой; казалось, он сильно похудел.
– Я вчера видел того немца, за которым ты следил, – полковника Рауффа.
Туллио побледнел:
– Ты вчера видел Рауффа?
– Говорил с ним, – сказал Пино. – Ты знаешь, что он вырос на ферме?
– Я понятия не имел, – сказал Туллио, стрельнув глазами в сторону дяди Альберта.
Дядюшка помедлил, прежде чем сказать:
– Мы надеемся, ты умеешь хранить тайны? – Пино кивнул. – Полковник Рауфф хочет допросить Туллио. Если его поймают, то отведут в отель «Реджина», будут пытать, а потом отправят в тюрьму Сан-Витторе.
– Вместе с Барбарески? – спросил Пино. – За подложные документы?
Все в комнате недоуменно посмотрели на Пино.
– Ты его знаешь? – спросил Туллио.
Пино рассказал о разговоре с Рауффом, потом добавил:
– Рауфф сказал, что Барбарески в тюрьме Сан-Витторе.
Туллио в первый раз улыбнулся:
– Был там до вчерашнего вечера. Барбарески бежал!
Пино смотрел с недоумением. Он помнил семинариста, каким тот был в первый день бомбардировок, и попытался представить, как тот мог заняться подделкой документов, а потом бежать из тюрьмы. Из Сан-Витторе, подумать только!
– Это хорошая новость, – сказал Пино. – Так ты здесь прячешься, Туллио? Это разумно?
– Я меняю место. Каждый день.
– А это осложняет наше положение, – сказал дядя Альберт. – До того как Рауфф начал проявлять к нему интерес, Туллио свободно перемещался по городу, исполнял разные задания Сопротивления, а теперь нет. Я тебе уже говорил: ты можешь помочь нам кое в чем.
Пино радостно сказал:
– Для Сопротивления – что угодно.
– У нас есть бумаги, которые нужно доставить сегодня до комендантского часа, – сказал дядя Альберт. – Мы дадим тебе адрес. А ты отнесешь туда бумаги. Сможешь?
– Какие бумаги?
– Тебя это не должно интересовать.
– Но если немцы поймают тебя с ними, – откровенно сказал Туллио, – и если они поймут, что там написано, тебя казнят. Они убивали и за меньшее.
Пино посмотрел на пакет, который протянул ему дядя Альберто. Кроме вчерашнего дня и того случая с гранатой, когда погиб Никко, не было ничего такого со стороны немцев, что грозило бы ему опасностью. Но теперь немцы в Милане были повсюду. И любой из них может его остановить и обыскать.
– Значит, это важные бумаги?
– Да.
– Тогда меня не поймают, – сказал Пино и взял пакет.
Час спустя он вышел из магазина с велосипедом дядюшки. Он показал документы на пропускном пункте Сан-Бабилы, потом на еще одном – с западной стороны собора, но никто не обыскивал его, и, казалось, им мало интересовались.
Только во второй половине дня добрался он до указанного в адресе дома в юго-восточном квартале Милана. Чем дальше он уезжал от центра города, тем больше разрушений видел. Пино крутил педали по разбитым, обгоревшим улицам, где царили отчаяние и нужда. Он подъехал к воронке от бомбы и ощутил запах гниения. Смеялись дети. Четверо или пятеро, черные от грязи; они взбирались на останки выгоревшего сооружения.
Где они были? Видели ли бомбежки? Пожары? Есть ли у них родители? Или это бездомные мальчишки? Где они живут? Здесь?
При виде детей, играющих среди развалин, он расстроился, но не стал останавливаться и последовал дальше, в направлении, которое указал ему Туллио. Пино проехал по выжженному кварталу в соседний, где сохранилось больше домов. Город был похож на раскуроченное пианино: часть клавиш отсутствует, часть сломана, но некоторые остались – желтые и красные на черном фоне.
Он увидел два многоквартирных дома, стоящих стена к стене. Следуя инструкции Туллио, Пино вошел в правое здание, в котором кипела жизнь. Грязные детишки шатались по коридору. Двери многих квартир стояли открытыми, люди в комнатах выглядели потрепанными жизнью. В одной из квартир играла пластинка, ария из «Мадам Баттерфляй», как он понял, в исполнении его родственницы Личии.
– Кого вы ищете? – спросил грязный мальчишка.
– Квартиру шестнадцать-бэ, – сказал Пино.
Мальчишка направил его дальше по коридору.
Пино постучал, дверь чуть приоткрылась на длину цепочки.
Человек, говоривший на итальянском с сильным акцентом, спросил:
– Что?
– Туллио отправил меня к Баке, – сказал Пино.
– Он жив?
– Два часа назад был жив.
Эти слова, казалось, удовлетворили человека. Он снял цепочку и открыл дверь ровно настолько, чтобы Пино мог протиснуться в квартиру-студию. Бака был славянином, невысокого роста, мощного сложения, черноволосый, с приплюснутым носом, массивными руками и плечами. Пино возвышался над ним, но в его присутствии чувствовал некоторую робость.
Бака разглядывал его секунду-другую, потом сказал:
– Вы что-нибудь принесли?
Пино выудил конверт из кармана брюк, протянул его Баке. Тот, не говоря ни слова, взял конверт и ушел.
– Воды хотите? – спросил он, вернувшись. – Она здесь. Пить и уходить. До комендантский час.
После долгой поездки Пино мучила жажда, и он сделал несколько глотков, потом огляделся и понял, кто такой Бака и чем занимается. На узкой кровати лежал открытый кожаный чемодан с мощными замками и ремнями. Внутренности чемодана были сделаны по специальному заказу, с мягкой прокладкой; внутри лежали коротковолновая рация, ручной генератор, две антенны, инструмент и два кристалла кварца в запас.
Пино показал на рацию:
– И с кем вы разговариваете?
– С Лондоном, – рявкнул он, читая бумаги. – Новенький. Мы ее получить всего три дня назад. Старый сломался, и мы две недели молчать.
– Давно вы здесь?
– Парашютировался шестнадцать недель назад за пределами города, сюда пришел пешком.
– И все время провели в этой квартире?
Радист фыркнул:
– Если бы так, Бака уже как пятнадцать недель был бы мертв. У немцев есть машин, который ловят радиосигнал. У них целых три такие машин, они с их помощью… как это сказать?.. делать триангуляция, засекают место наш передатчик, а потом нас убивают, а рации уничтожают. Вы знаете, какое наказание за хранение рации?
Пино отрицательно покачал головой.
– Меньше знать, лучше спать, – сказал Бака, издал шипящий звук, провел пальцем по горлу и улыбнулся.
– И вы меняете место?
– Каждые два сутки. Посреди дня. Бака рискует – берет чемодан – и в дальний путь в другая пустая квартира.
У Пино была масса других вопросов, но он чувствовал, что злоупотребляет доверием.
– Я еще вас увижу?
– Кто это может знать?
4
Пино быстро покинул квартиру. Он сел на велосипед и поехал в теплых лучах предвечернего солнца. Проезжая по разрушенному городу, он снова чувствовал себя полезным. Пусть он выполнил всего лишь малое поручение, но он знал, что сделал нужное дело, а потому настроение у него улучшилось. Он не пойдет в немецкую армию. Он присоединится к Сопротивлению. И говорить тут больше не о чем.
Пино направлялся на север к Пьяццале Лорето. Он добрался до магазина «Фрукты-овощи», когда синьор Белтрамини опускал маркизы. Отец Карлетто сильно постарел со времени их последней встречи. На его лице пролегли морщины забот и тревог.
– Здравствуйте, синьор Белтрамини, – сказал он. – Это я, Пино.
Синьор Белтрамини прищурился, оглядел его с ног до головы, потом закинул назад голову и зашелся смехом.
– Пино Лелла? Да у тебя такой вид, будто ты съел Пино Лелла!
Пино рассмеялся:
– Забавно.
– Ну так что ж, мой юный друг, как пережить те испытания, которым подвергает тебя жизнь, если ты не можешь смеяться и любить? А разве это не одно и то же?
Пино задумался.
– Пожалуй. Карлетто дома?
– Наверху. Помогает матери.
– Как она?
Улыбка исчезла с лица синьора Белтрамини. Он покачал головой:
– Плохо. Доктора говорят, ей осталось шесть месяцев, а то и меньше.
– Сочувствую, синьор.
– И я благодарен за все те мгновения, что мы прожили вместе, – сказал Белтрамини. – Пойду позову тебе Карлетто.
– Спасибо, – сказал Пино. – Передайте мой привет синьоре.
Синьор Белтрамини двинулся к двери, но вдруг остановился:
– Мой сын скучал по тебе. Он говорит, что лучше друга у него не было.
– Я тоже скучал по нему, – сказал Пино. – Нужно было написать, но это нелегко… мы там были заняты такими делами…
– Он поймет, но ты не забывай его, ладно?
– Обещаю, – сказал Пино. – А я никогда не забираю свои обещания назад.
Синьор Белтрамини прикоснулся к бицепсам и руке Пино:
– Бог мой, ты сложен, как скаковая лошадь!
Минут пять спустя в дверях появился Карлетто:
– Привет.
– Привет, – сказал Пино, слегка ущипнув его за руку. – Рад тебя видеть.
– Да? И я тоже.
– Ты вроде не очень в этом убежден.
– У мамы сегодня был трудный день.
Пино почувствовал холодок в желудке. Он не видел собственную мать с Рождества и вдруг понял, что ему не хватает Порции и даже Сиччи.
– Трудно даже представить.
Они болтали и шутили минут пятнадцать, наконец заметили, что начало смеркаться. Пино раньше не жил при комендантском часе, и ему хотелось оказаться в их новой квартире задолго до наступления темноты. Они договорились встретиться в ближайшие дни, пожали друг другу руки и расстались.
Пино было больно уезжать от Карлетто. Его старый друг показался ему потерянным, замкнутым. До начала бомбежек Карлетто был остроумным и забавным, как и его отец. Теперь он погрустнел, словно внутри посерел, как те люди, которые убирали улицы. На пропускном пункте Сан-Бабилы солдат узнал Пино и махнул ему – проезжай, мол.
«Я вполне мог бы проехать и с пистолетом», – подумал Пино, нажимая на педали, и тут услышал крики у себя за спиной.
Он оглянулся через плечо. Солдаты с пропускного пункта бежали за ним, держа у пояса автоматы. Он в ужасе остановился и поднял руки.
Они пробежали мимо Пино, завернули за угол. Сердце у него так колотилось, что круги пошли перед глазами, ему потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя и ехать дальше. Что здесь случилось? Куда побежали солдаты? Потом он услышал звуки автомобильных гудков. Скорая помощь? Полиция?
Он завернул за угол, огляделся, увидел, что немцы обыскивают человека лет сорока. Человек стоял, широко расставив ноги и опершись руками о стену. Судя по всему, чувствовал он себя неважно, но все стало гораздо хуже, когда один из солдат вытащил пистолет у него из-за пояса.
– Per favore! – воскликнул он. – Он у меня только для защиты магазина и когда я хожу в банк!
Один из солдат прокричал что-то по-немецки. Солдаты отошли на несколько шагов назад. Один из них вскинул винтовку и выстрелил человеку в голову. Тот обмяк и сполз по стене на землю.
Пино в ужасе отскочил. Один из солдат увидел его, прокричал что-то. Пино запрыгнул на велосипед и как сумасшедший принялся крутить педали. Он проехал объездным маршрутом и вскоре благополучно добрался до дома на Корсо дель Литторио.
Часовые в холле сменились и осматривали его теперь внимательнее, чем прежние. Один прощупал его, два раза проверил документы и только после этого пропустил к лифту. Кабина поехала вверх, а перед глазами Пино все стояла сцена убийства.
Потрясенный и полубольной от этих воспоминаний, он ощутил вкусные запахи из новой квартиры, только когда уже стучал в дверь. Его дядя открыл ее и впустил его.
– Мы беспокоились, – сказал дядя Альберт, закрыв дверь. – Тебя долго не было.
– Заезжал повидать Карлетто, – сказал Пино.
– Слава богу. А в остальном без проблем?
– Я видел, как немцы убили человека за то, что у него был пистолет, – глухо сказал Пино. – Пристрелили, будто он ничто. Ничто.
Прежде чем дядя успел ответить, в коридоре появилась Порция, широко раскинула руки и вскрикнула:
– Пино!
– Мама!
5
Эмоции захлестнули Пино, он бросился к матери. Обнял, оторвал ее от пола, сделал разворот, поцеловал ее, вызвав бурю восторга. Он еще раз развернулся вместе с ней.
– Все, все, хватит! Поставь меня.
Пино мягко опустил мать на ковер. Порция разгладила на себе платье, прежде чем посмотреть на него. Она покачала головой.
– Отец сказал, что ты вырос, но я… А мой Доменико? Он теперь такой же большой, как и ты?
– Ну, не выше меня, но сильнее, – сказал Пино. – Миммо теперь такой крутой парень!
– Я так счастлива быть в моем новом доме с моим большим мальчиком, – сказала Порция, ее лицо озарила улыбка, а в глазах появились слезы.
Из кухни вышел отец.
– Ну, тебе понравился сюрприз? – спросил Микеле. – Мама приехала поездом из Рапалло, чтобы тебя увидеть.
– Мне понравился сюрприз. А где Сиччи?
– Заболела, – ответила Порция. – Мои друзья за ней присматривают. Она передает тебе привет.
– А где Грета? – спросил Микеле. – Обед почти готов.
– Она закрывает магазин, – сказал дядя Альберт. – Скоро будет здесь.
Раздался стук в дверь. Отец Пино открыл ее.
В квартиру вбежала тетя Грета, вид у нее был расстроенный, но она дождалась, пока закроется дверь, а потом разрыдалась.
– Гестапо схватило Туллио!
– Что? – воскликнул дядя Альберт. – Как?
– Он решил уйти пораньше. Хотел переночевать у своей матери. И его арестовали где-то по пути, недалеко от магазина, как мне кажется. Сейчас он, видимо, в отеле «Реджина». Сонни Масколо, изготовитель модных пуговиц, видел все своими глазами. Он мне и рассказал, пока я запирала магазин.
В комнате повисло мрачное молчание. Туллио в гестапо. Пино и представить себе не мог, что с ним делают вот в этот самый момент.
– Они вели Туллио от магазина? – спросил дядя Альберт.
– Он вышел через проулок, так что не думаю, – сказала тетя Грета.
Ее муж покачал головой:
– Мы должны предполагать такую возможность, даже если это не так. Может быть, гестапо наблюдает и за нами.
Пино стало нехорошо. Он видел, что и остальные восприняли это предположение так же, как и он.
– Тогда решено, – сказала Порция так, словно провозглашала указ. – Пино, завтра утром ты пойдешь в вербовочную комиссию, поступаешь в немецкую армию. Так ты сможешь не подвергать опасности свою жизнь до конца войны.
– А что потом, мама? – воскликнул Пино. – Меня убьют союзники, увидев в форме со свастикой?
– Когда союзники будут близко, ты снимешь форму, – сказала мать, недовольно глядя на него. – Будешь делать, что я говорю. Ты еще несовершеннолетний. Решения за тебя принимаю я.
– Мама, – запротестовал Пино, – ты не можешь…
– Могу и сделаю, – резко сказала она. – И хватит спорить.
