Глава десятая
Ночь разорвал отчаянный, дикий вопль ужаса. Деревня вздрогнула от грохота, и эти несколько секунд паники показались бедным людям часами. Хлопая дверьми, заспанные крестьяне посыпались на улицу, кто с палкой, кто с серпом. Они сгрудились у домика, откуда доносились крики, и забарабанили в двери.
Седая старушка скрючилась на коленях у лесенки на полати. Вернее сказать, у остатков лесенки, потому что все ступеньки были переломаны. Стол и лавки перевернуты, сундук лежит на боку, кругом разбросана пряжа.
Перепуганные крестьяне вытаращили глаза.
С полки сорвался горшок и понесся к ним.
Те с криками попадали наземь. Один, правда, пригибаясь, пробежал внутрь и заключил старуху в медвежьи объятия.
— Ты цела, Гризельда?
Вопли прекратились, Гризельда очумело уставилась на здоровяка.
Деревянная кружка мелькнула мимо его головы. Тот присел, и Гризельда снова взвизгнула.
— Ничего-ничего, — успокоил ее спаситель. — Сама-то цела?
— Вроде бы, — пролепетала старушка. — Нога вот только…
— Ясно. Ну, держись.
Здоровяк взвалил ее на плечо и повернулся к дверям.
Прямо на него летела табуретка.
Крестьянин с воплем отшатнулся, табуретка пронеслась мимо и, влетев в камин, разлетелась вдребезги. Мужик опрометью, спотыкаясь, бросился наружу.
Перед ним расступились. Затормозив, он осторожно поставил старушку наземь, тяжело переводя дух.
— Храни тебя Бог, Ганс, — та никак не могла отпустить крепкое плечо.
— Не за что, — пропыхтел он. — Что с ногой, Гризельда?
Старушка осторожно ступила на упомянутую ногу.
— Заживет, — кинула она.
— Вот и ладно.
За спиной у них снова раздался вопль, и стоявшие у входа отскочили, торопливо захлопнув дверь. Об дверь что-то разбилось. Старуху передернуло.
— Это дух очага, — сказал кто-то, оглядываясь по сторонам. Кругом собралось полно народу, вышедшего посмотреть, а не пора ли удирать из деревни, сломя голову.
Ганс тоже огляделся и помахал рукой.
— Все спокойно, люди добрые, Гризельда цела. Только до смерти перепугана.
— Вот уж верно — до смерти, — покачала головой Гризельда. — Я уж легла и засыпать стала, слышу — что-то ка-ак грохнется! Я подскочила, давай спускаться, не успела ногу на лесенку поставить — а все ступеньки, как хворост, полопались!
— Слава Богу, хоть ног не поломала, — воскликнула какая-то сердобольная соседушка.
Вперед, наставительно качая пальцем, вышел седой старик.
— А я тебе не раз говорил — стара ты, чтобы спать вот так, аки куры на насесте! Ты ведь теперь одна живешь, могла бы и внизу спать.
— Да будет тебе, Хью! — фыркнула Гризельда. — Ничего страшного в лестнице нет, если только ступеньки держат.
— Вот-вот, — заметила еще одна соседка с печальной миной. — И то сказать, не каждую ночь духи очага посудой бросаются.
— Господи сохрани! — старик торопливо перекрестился. — Но откуда ему там взяться?
Вокруг молчали, только переглядывались.
— И верно, в этом доме нечистой силы отроду не водилось! — прошептал кто-то.
От этих слов, ясно прозвучавших в ночной тишине, у многих пробежал мороз по коже. И верно — чей же дом будет следующим?
Ганс поднял голову, озабоченно прислушиваясь.
— А по-моему, все утихло.
Толпа замолкла. Действительно, из домика Гризельды больше не доносилось ни звука.
— Ну, так я пойду внутрь, — и Гризельда нерешительно повернулась к крыльцу.
— Не надо, — Ганс взял ее за плечо. — Подожди до утра, дождись священника из Мальбарльтауна, пусть он окропит дом, а уж потом возвращайся.
Гризельда все еще колебалась.
— И не думайте, матушка! — шагнула вперед молодка, одной рукой придерживая шаль на плечах, второй — маленького мальчишку. — У нас в доме хватит места на всех, а Ганс и на лавке переночует.
— Да уж, — печально покачал головой Ганс, уловив взгляд жены. — Мне не привыкать.
— Ганс! — поперхнулась густо покрасневшая жена, бросив сконфуженный взгляд на соседей.
Кругом на мгновение замолкли, а потом толпа разразилась хохотом. Куда более громким, чем того заслуживала шутка.
— Ох! Славно, славно, — Ганс смахнул выступившие от хохота слезы. — Прошу прощения, Летиция, конечно, это наглая ложь.
— Ну, не очень-то и наглая, — сверкнула глазами Летиция, — тебя ведь по-другому не успокоишь. Идем, идем, Гризельда, не упрямься.
— Ну уж ладно! Уговорили! — улыбнулась Гризельда. — Спасибо вам, люди добрые, что старуху в беде не оставили!
— На то и соседи! — Летиция подхватила ее под руку, отпустив мальчишку. Они зашагали к дому Летиции, а Ганс повысил голос:
— Все в порядке, соседи! Расходитесь по домам! Скоро рассветет, а нам чуть свет подыматься!
Крестьяне потянулись к своим домам, вполголоса перешептываясь. Развлечение окончилось. Расходились медленно, настороженно оглядываясь назад. Наконец последняя дверь закрылась, и деревня снова погрузилась в тишину.
Внутри дома Гризельды сиротливо брякнула посуда.
* * *
— Жарко, папа, — Магнус вытер пот со лба и потянулся к меху с водой (для винного он еще годами не вышел).
— Кудах-тах-тах, — фыркнул Род. — Только и можешь, что причитать. Куда же делся юный воин, готовый пройти любые испытания ради своей Великой Цели?
— Тоже мне цель — Церковь! — буркнул Магнус.
— Не дай бог, услышит твоя матушка — и если ты еще не заметил, сынок, мы на стороне короля. Ну что — тебе еще чего-то хочется? Чего еще?
— Чего прикажете, отец. Принимаются любые советы.
— Только не те, о которых я подумал. Послушай, сын, это серьезное дело! Мы хотим завербовать шпиона, человека, лояльного к королю и королеве, да еще чтобы он мог отправиться в монастырь, не вызывая подозрений!
— Угу, — Магнус наморщил брови. — И значит, поэтому мы ищем кого-то с родственником в монастыре?
— Соображаешь.
— Да ладно тебе, папа! — скорчил мину Магнус. — Что я, по-твоему, — мыслечей?
Тут он осекся.
— Что такое? Сам себя услышал?
— Да, а тебя — нет. Я же не виноват, что ты лучше закрываешь свои мысли, чем я?
М-да. Род был весьма удивлен. Он не думал, что услышит от сына такое признание.
— Я не закрываю, сынок. Просто пытаюсь связать воедино огромное множество деталей.
— Угу. Я запомню, — кивнул Магнус.
— Не переживай, со временем это придет само собой.
— Кстати о том, что приходит само собой, — ночь не за горами, — Магнус прищурился, глядя на ясное солнце. — Ты уверен, что мы доберемся до деревни засветло?
— Родному отцу мы уже не верим, — вздохнул Род. — Вон ищет обитатель здешних мест — спроси сам. Проверь-проверь.
Магнус озадаченно посмотрел на приближавшегося к ним пахаря, усердно налегавшего на плуг. Это был молодой крестьянин, вряд ли старше двадцати, руки — сплошные мускулы. Уголком глаза Род заметил, как Магнус напрягает плечи, сжимает кулаки, сравнивая фигуру пахаря со своей. Сравнение было не в его пользу. Род усмехнулся и помахал крестьянину.
Пахарь заметил их, добродушно ухмыльнулся и помахал в ответ. Поравнявшись с ними, он прикрикнул на быка. Бык остановился и сразу же принялся пощипывать травку, а крестьянин подошел к изгороди, утирая лоб.
— Добрый день вам, лудильщики!
— И тебе добрый день, — этот парень сразу понравился Роду — большинство крестьян даже не смотрели в их сторону, если в лудильщике не было нужды. И потом, пахарь поздоровался и с Магнусом тоже.
— Славный денек.
— Славный, и завтра, видать, будет не хуже, — пахарь бросил опытный взгляд на небо. — Дай Бог, чтобы попрохладнее!
Род понял намек и снял с плеча мех с вином.
— От усердной работы жажда только сильнее. Выпьешь?
— Не откажусь, — пахарь, широко улыбнувшись, принял мех, задрал голову и влил в себя изрядную порцию. Опустив мех, он вытер губы и расплылся в блаженстве:
— Да-а! Для жаркой работы кисленькое винцо — в самый раз!
— Это верно, — усмехнулся Род. — Меня зовут Оуэн — лудильщик, а это мой сын Маг.
Магнус и бровью не повел — он сам выбрал для себя это имя.
— А я зовусь Хобан, — ответил крестьянин. — Какие несете вести?
— Никаких — кроме заварухи у попов.
— Надеюсь, нас не оставят без причастия?
— Уж в этом не сомневайся, — заверил его Род. Хобан кивнул.
— Тогда пускай их вздорят между собой. Лишь бы… — тут он потемнел, — лишь бы мой брат не ввязывался в эти ссоры.
— Брат? — Рода как током ударило. — А с чего бы твоему брату ввязываться в дела церковные?
— Так ведь он монах.
Удача! Роду потребовалось все напряжение сил, чтобы тут же не наброситься на парня, да и Магнус застыл, вытаращив на него глаза. Но нет, Род был слишком опытным охотником, чтобы вспугнуть добычу, кинувшись второпях. Он выпрямился, нахмурив лоб, словно недоумевая.
— А чего тогда бояться, если он уже монах?
— Ну-у! — Хобан ухмыльнулся, похоже, его прямо распирало от гордости. — Он частенько нас навещает, так что мы уж кое-что знаем, как там у них в монастыре. И скажу вам — там ничуть не лучше, чем в деревне, правые и виноватые, делятся и переделиваются, все думают, как бы им обойти друг друга. Только спорят из-за всяких мудреных слов, а не из-за земли или там припасов.
— А им это, должно быть, как нам пироги с мясом, — Род оперся на изгородь. — Тогда слушай, что это за новость, тебе, должно быть, не терпится.
— С чего бы это? — Хобан нахмурился. — Что, небось снова монахи друг на дружку полезли?
— Еще как, — поддакнул Род. — Суди сам — аббат объявил, что Греймари выходит из-под Римской Церкви.
Хобан застыл, недоверчиво глядя на него.
— Увы, это правда, добрый Хобан, — кивнул Род, состроив печальную физиономию.
— Да, уж если и есть слова, из-за которых монахи ополчатся друг на друга, так это самое то, — прошептал Хобан. — Ведь кое-кому не понравится отрекаться от Рима. Может быть, вслух они и не скажут…
— В открытую — нет, — согласился Род.
— Еще бы, они будут хранить это в секрете, пока не наберут достаточно сил, чтобы перечить аббату. Верно? — Хобан заметно побледнел.
Род только молча смотрел на него, пока Магнус не подтолкнул его в плечо. Потом медленно кивнул.
— Да, это верно. Похоже, что твой брат немало рассказывал тебе о монастырской жизни, а?
Хобан нетерпеливо махнул рукой.
— Я же говорю, точно, как в деревне. Ох! Господи, дай моему братцу хоть немного мозгов, чтобы он держался от обоих лагерей подальше!
— Ты можешь помочь ему, не только взывая к Господу, — заметил Род и выждал, пока его слова дойдут до цели, и Хобан пристально посмотрит на него.
— Это как? Как я могу помочь моему брату?
— Сделать так, чтоб ему было нечего выбирать, — пояснил Род. — Чтобы одна из сторон была обречена на проигрыш, прежде чем начнет.
Хобан удивленно уставился на него, а Род в это время заглянул в круговорот мыслей, круживших в голове Хобана. Ничего удивительного, что брат Хобана смог попасть в монастырь — если он хоть немного похож на Хобана, то должен быть очень смышленым малым.
— Кто ты? — спросил наконец Хобан. — Ты такой же лудильщик, как и я.
— Я человек короля, — признался Род, — но этот парень и в самом деле мой сын. Я ищу на этих дорогах человека, у которого был бы в монастыре брат — и который бы любил своего короля.
Крестьянин прищурился, глядя ему прямо в глаза. Наконец он кивнул:
— Ты нашел такого человека. Что он должен сделать?
У Рода аж подпрыгнуло сердце, но он сдерживал себя железной рукой.
— Тоже отправиться в монастырь. Не возникла ли у тебя тяга к молитвам и размышлениям? Вряд ли они усомнятся в искренности брата их брата?
Хобан по-прежнему не сводил с собеседника глаз, и Род видел, как у него на лбу снова выступают капельки пота.
— И я должен передавать весточки об их намерениях тебе?
Род кивнул.
— Это просто. Тебе нужно будет только позвать тихонечко: «Передайте весточку королю», и сказать, что нужно. Будь уверен, Его Величество узнает об этом в тот же вечер.
— Маленький Народец? — вытаращил глаза Хобан. Когда Род кивнул, крестьянин добавил:
— Трудно поверить… Я в жизни никого из них не видел.
— И не увидишь, — покачал головой Род. — Но они тебя услышат, если только ты не станешь говорить внутри.
— Ну да, — губы Хобана сложились в усмешку. — В храм Божий они ни ногой.
— По своей воле — нет, — кивнул Род. Его мнение о Хобане росло с каждой минутой. Если он видит забавное даже в таком положении…
— А как, по-твоему, что сделают монахи, если узнают, что в их ряды проник шпион? — негромко спросил Хобан.
— Бичевание, — Род выдержал прямой взгляд парня. — Но ничего больше. В конце концов, они слуги Господни.
— Что же это за слуги Господни? — исказилось лицо Хобана. — Бросить вызов самому королю. Но не волнуйся. Я предан Его Величеству не меньше, чем Богу. Я стану твоим шпионом.
— Ты верный юноша! — вот сейчас Род ударил его по плечу. — Теперь ступай и занимайся своими делами как ни в чем не бывало — но завтра ты отправишься к вашему священнику и заявишь, что ощутил в себе зов Господень.
— Он не усомнится, — криво усмехнулся Хобан. — Они всегда охотно принимают новых людей.
— Чем их больше, тем ровнее они дышат, — согласился Род. — А теперь: смогу ли я чем-то помочь тебе, славный Хобан?
— Можешь, — согласился крестьянин, все еще не спуская с Рода глаз. — Я хочу знать имя Змия-Искусителя, соблазнившего меня в верность короне.
Род всмотрелся в глаза юноши, чувствуя тревожную дрожь, в его голове послышался голос Магнуса: «Осторожно, папа! Зачем ему это?»
«Чтобы верить мне», — так же мысленно ответил Род.
— Если ты робеешь просить эльфов, чтобы они принесли весть самому королю, то попроси их отыскать Верховного Чародея.
Вот теперь в глазах парня появилось почти благоговейное выражение, даже с легкой тенью страха. Хобан поклонился, коснувшись рукой лба.
— Вы оказали мне честь, милорд.
— Это я должен говорить так, — и Род снова хлопнул молодого крестьянина по плечу. — Ступай же, храбрый Хобан, и не бойся — и знай, что король и королева не забудут твоей службы.
— Моя служба — уже достаточная награда, ответил юноша с тенью улыбки.
Выпрямившись, он повернулся к плугу.
— Ну что ж! Если мне нужно делать свои дела, как ни в чем не бывало, так тому и быть. Доброго пути вам, милорд. И молодому господину.
Тут он поклонился Магнусу. «Взрослый кланяется мне!» — взвыли мысли Магнуса.
«Так поклонись в ответ, невежа!» — мысленно рявкнул Род. В могильном молчании Магнус поклонился Хобану.
Когда пахарь со своей упряжкой потащился дальше по полю, а лудильщик с сыном скрылись за поворотом дороги, Род сбросил шапку, закинул вверх голову и разразился триумфальным воплем.
— Замечательно, папа. Просто великолепно. Ты только что уговорил человека рискнуть собственной жизнью. Настоящая победа.
— Его не убьют, сынок, — Род напялил шапку обратно. — И я от всей души надеюсь, что его даже не отхлещут — зато он может спасти всю страну от войны!
Колючие ветки кустов разошлись в стороны, и наружу выскочил гуманоид шести дюймов ростом, в облегающей коричневой одежде.
— Вы звали эльфов, Лорд Чародей?
— Нет, просто праздновал маленькую победу, — улыбнулся человечку Род. — Извини, что потревожил.
— Нет-нет, я все равно вас искал. Вас призывают, милорд.
— Что, опять Их Величества? — скорчил мину Род. — Они что, двух дней без меня не могут обойтись?
— А ты и в самом деле этого хочешь, папа?
— Что верно, то верно, — вздохнул Род. — Передай им, эльф, что мы уже спешим.
* * *
Пирс спешил домой, пробираясь сквозь темный лес, кляня себя за то, что высунулся с мудрой идеей разделиться. Мол, если они вернутся в Раннимед разными дорогами, то жены не догадаются, что они собирались в лесу на троих. Теперь же, когда луна скрылась за тучами, а в ветвях над головой завывал ветер, эта мысль казалась вовсе не такой уж блестящей.
Что-то хрустнуло у гулены за спиной, сердце чуть не выскочило из груди, он поспешно обернулся, но ничего не увидел. Сучок или ветка сломалась, успокоил он сам себя, но все же припустил по тропинке в Раннимед ещё быстрее. Всем известно, что в лесу полно духов, и не простых эльфов, а куда похуже и поопаснее…
В ночи прокатился бешеный рык, и прямо перед ним вспыхнули четыре огромных глаза. А под ними оскалились две огромные пасти, обнажив блестящие — и страшные — клычищи!
Пирс взвыл от ужаса и опрометью бросился наутек, уже не разбирая дороги, но огромные лапы затопотали у него за спиной, черная тень мелькнула мимо и гигантский пес встал перед ним на дыбы, испепеляя свою жертву двухголовым взором, две пасти яростно зарычали, брызгая слюной. Пирс завизжал, повернулся и снова припустил прочь, слишком хорошо слыша вой и удары огромных лап оземь, все ближе и ближе…
Выступавший из травы корень подставил ему ножку. Беглец кубарем полетел наземь, камень разодрал ему щеку, а огромные зубы сомкнулись на лодыжке. В панике Пирс заверещал, взбрыкнул ногой, каким-то образом снова оказался на ногах и снова побежал, на сей раз прихрамывая и во всю глотку завывая от страха.
Наконец-то он вылетел из-под деревьев на дорогу. Один-единственный раз ему хватило духу оглянуться — увы, две огромные головы мчались за ним по пятам, глаза полыхали огнем, а пасти блистали острыми зубами. Он только поперхнулся — кричать уже не было сил — и, мотнув головой, помчал как стрела, хотя ему казалось, что он бежит слишком медленно. Ноги горели, как на угольях, и каждый вздох разрывал грудь.
В конце концов ему навстречу понеслись дома, теперь он был уже совсем рядом с Раннимедом, но могучий лай все не затихал, наполняя ночную тьму. Он свернул за угол и…
Попал прямо в руки ночной страже.
— Стой-ка, дружище! Что это…
Но тут и стражники увидели пса, бросили Пирса и с воплями попятились, выставив пики наизготовку. На землю Пирс падал, рыдая от облегчения, — теперь он не одинок в этом ужасе.
Зверюга прыгнула, и стражник заорал от страха — что не помешало ему, уперев копье тупым концом в землю, выставить вперед острие. Зубы лязгнули о наконечник, и тварь с воем отскочила назад.
— Она боится холодного железа! — крикнул один из бойцов и даже шагнул вперед, прежде чем страх окончательно сковал ему ноги.
Огромный, черный, двухглавый пес с ревом присел, изготовившись к прыжку.
Двое стражников, собрав всю наличную смелость, перешли в наступление, тыкая вперед пиками и провозглашая: «С нами благодать Господня и ангелы Его!» Взревев, чудовище прыгнуло на них, но острие пики ударило его точно в сердце…
И чудище исчезло.
Ночь снова была тихой и спокойной. Стражники осмотрелись, чувствуя, как бешено колотятся сердца.
— Неужто пропало?
— Кажется, да! Хвала всем святым и ангелам!
— И доброму кузнецу, сковавшему это копье!
Затем они услыхали за спиной всхлипы облегчения и, оглянувшись, вспомнили про скрючившуюся фигурку на земле. Один из стражников озабоченно нахмурился, нагнулся и помог Пирсу встать на ноги.
— Куда тебя отвести, бедняга?
— В замок, — решил другой охранник все еще чуть дрожащим голосом.
* * *
— Он объявил что?
— Что он — архиепископ Греймари, — повторила Катарина. Лучи заката, переливаясь через стену сада, подсвечивали золотые волосы королевы, окутывая ее пламенем праведного отмщения.
— Нет-нет, — махнул рукой Род. — Нет, не то, это-то как раз не слишком невероятно. Вторая часть, там насчет отношений Короны и Сутаны.
— Он провозгласил, что мы, Катарина и я, должны во всем полагаться на его суждения, — ответил Туан. — По крайней мере, такова суть его послания.
— Ну еще бы! Почему бы ему просто не потребовать передать ему Корону?
— И это будет, не сомневаюсь, — резко, словно выдергивая отравленную стрелу, бросила Катарина.
Туан кивнул.
— Он только ждет нашего ответа.
— Пока еще нет, — стиснув в кулак всю накопившуюся усталость и злость, Род заставил себя трезво смотреть на существующее положение дел. — Он не может просто так объявить вас низложенными. Ему придется сделать несколько промежуточных шагов, скажем, сначала объявить вас еретиками, потом отлучить вас, а потом наложить отлучение от Церкви на всю страну до тех пор, пока вы не отречетесь от престола.
— Неужели он способен подвергнуть такой опасности души стольких людей? — содрогнулась Катарина.
— Вполне способен, если они станут между ним и властью, к которой он так рвется, — Род с трудом сопротивлялся искушению поведать ей, что в рай можно попасть и без Святого Причастия и что благодать Христова нисходит вовсе не по официальному указанию. Но все же сопротивлялся — средневековый разум не поймет ход ведущих к этому рассуждений. Для них святые таинства превратились в волшебство, и различие между двумя понятиями было для них далеко не таким четким, как для Рода. По крайней мере, так ему казалось. — Ведь именно власть — единственное, чего всем сердцем желает наш славный лорд аббат. Добиться власти. И если он решит, что у него появилась настоящая возможность, он, не задумываясь, созовет армию, чтобы атаковать вас всеми силами, которые сможет найти.
— Лорд Чародей, я не верю, чтобы священник мог настолько позабыть о нравственности! — потемнел Туан.
Для священника это действительно невозможно, но он найдет мало-мальски подходящее оправдание для того, что захочет сделать — и вывернет доводы так, что любое его действие будет нравственно — даже для него самого.
— Тогда мы должны ударить первыми! — Катарина укрылась в тени яблони.
— Нет! — вскинул голову Туан. — Это будет безрассудство и это будет грех!
Катарина вихрем обернулась к супругу, изумленная его тоном. Однако встретив его взгляд, она тоже потемнела, не только от раздражения, но и от дурных предчувствий.
Род сочувственно смотрел на них. Туан почти никогда не возражал Катарине впрямую. Но в этот раз за отказом стояла фанатичная вера, а это значило, что он не пойдет на попятный. И здесь для Короны таилась опасность пострашнее, чем церковный раскол, — раскол между Катариной и Туаном.
Конечно же, Род бросился на амбразуру.
— Забудьте о «грехе» — клирики просто обуздывают вас этим, заставляют делать то, что угодно им. Они с самого детства воспитывают вас в вере, что любой поступок против их слов — грех.
— Да как ты смеешь! — гневно взметнул голову Туан.
Сердце у Рода ушло в пятки.
— Хорошо, назовем это моим личным мнением…
— Нет-нет, это действительно так. Я достаточно понимаю в правлении, чтобы видеть это, — Туан покосился на солнце, лучи которого пробивались сквозь густую листву деревьев. — Да и молния тебя не испепелила…
Род чуть в обморок не упал от облегчения. Он даже выдавил ироническую усмешку.
— Сами понимаете, Ваше Величество, устами аббата Бог говорит далеко не всегда. И это приводит нас к первому, о чем вы сказали, — безрассудство.
Катарина вдруг насторожилась.
— В самом деле — полное безрассудство нападать на храм Господень, — согласился Туан. — Да все крестьяне, как один, поднимутся против.
— И многие лорды — тоже. Правда, не из-за религиозных убеждений.
— Это точно, — заявила Катарина. — Если они смогут поставить нас на колени, они снова станут полноправными правителями своих владений, как во времена моего деда.
Род совсем позабыл, что это было так недавно; неожиданно он осознал всю глубину сопротивления баронов гораздо яснее, чем раньше.
— И конечно, они просчитаются. Если аббат сможет поставить на колени самого короля, то знати он уж точно подрежет крылышки, одному за другим.
— Итак, мы пришли к тому, с чего начали, — кисло усмехнулся Туан. — Он будет властвовать.
— Несомненно. Вы не ошибаетесь, Ваше Величество, мы действительно имеем дело с зародышем теократии или «правления Божьего». Конечно, в действительности это не так. На самом деле это правление клириков, которые поминают Господа, только когда нужно оправдать свои поступки. Умение властвовать для священника — врожденное. Это основная причина, по которой они создали приходы и приходских священников — чтобы взять в свои руки власть над простым народом.
— Власть? — недоуменно сдвинул брови Туан. — Но какое отношение к власти имеет проповедь Слова Господня?
— Задумайтесь, ведь даже вы, со всей королевской конницей и всей королевской ратью, не можете управлять мыслями людей. А священник может — он просто говорит человеку, что думать о том или о сем — грех. Хуже другое, когда человеку указывают, о чем нужно думать, а если люди начинают о чем-то думать — у них руки чешутся за это взяться. Например, пойти священной войной на нечестивых — в роль коих, по-моему, вы уже попали.
Побледневшая Катарина изумленно уставилась на Чародея. Туан заметил это и грустно усмехнулся:
— Разве ты не видишь, радость моя? Если мы против Святой Матери Церкви, мы — самые неблагодарные из ее детей.
— Неужели наш народ поверит в такое? — прошептала Катарина.
— Еще как поверят, — успокоил ее Род. — Верующий никогда не усомнится в том, во что положено верить. Он просто пойдет да спросит у своего духовника.
— Но ведь тогда священники смогут заставить людей делать все, чего они ни пожелают!
— А священники повинуются архиепископу, — кивнул Род. — Хотите рецепт надежного правления? Мой вам совет, постригитесь в монахи и провозгласите себя архиепископом.
— Да, но монахи провозглашают, что слово Господне делает людей свободными!
— Оно делает свободными монахов. А крестьян? Ничуть не больше, чем они были. Это отличное средство, чтобы держать народ в узде. Только скажите им, что рожденному крестьянином положено крестьянином и оставаться, а любая попытка подняться вверх по общественной лестнице — грех. И подавляющее большинство из них преспокойно подчинится. И даже не станет особо возмущаться, что хлеба не хватает или новую одежду купить не на что — потому что им изо дня в день твердят, что Бог терпел и нам велел, и что блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное. Мол, на Небесах за все страдания воздастся сторицей — но здесь и сейчас они воздаяния не дождутся. Да, священники могут облегчать людские страдания, но те же священники мешают людям самим позаботиться о себе.
— Но как раз в этом и лежит основа всех притязаний аббата, — перебил Туан. — Он желает полностью взять в свои руки помощь бедным, чтобы облегчить их страдания.
— Само собой, и сделать их полностью зависимыми от него. И тогда вся чернь будет повиноваться только ему.
Туан поморщился: однажды он и сам сумел объединить раннимедских нищих и попрошаек в могучую армию.
— Не хочешь ли ты сказать, что Церковь жертвует, только чтобы получать?
— Нет-нет, конечно, начинается все совсем не так. Но пройдет совсем немного времени, и даже самый праведный и возвышенный духовник сообразит, что вокруг множество очень благодарных ему людей, которые с готовностью исполнят все, что он им ни прикажет. И вот тогда он начнет возвращаться к заботам мирским.
— Ну, Лорд Чародей! — всплеснула руками Катарина. — Такое даже мне не могло прийти в голову! Ты что же, хочешь сказать, что у Церкви вообще не должно быть никакой власти?
— Ну, мне не хотелось, чтобы меня поняли настолько прямолинейно, но раз уж вы сами сделали такое заключение — да. Именно это я и хотел сказать.
— Но Церковь не сможет служить Господу, если у нее не будет никакой власти в миру, — возразил Туан.
— Еще как сможет — проповедью и поучением. Церковь, кажется, должна учить свою паству жить праведной жизнью, а не заставлять силой. Церковь не должна обладать светской властью, Туан. Власть разлагает, а аббат, ныне архиепископ, метит к абсолютной власти. Слово «иерархия» придумали именно клирики. Это означает «священное правление». Или «правление святых». Но когда они начинают править, они перестают быть святыми. Абсолютная власть развращает священника так же абсолютно, как и рыцаря, или купца.
— Или короля? — глянул на него Туан.
— Ваша власть не абсолютна, Ваше Величество, — покачал головой Род. — Уж ваши бароны об этом позаботятся. Да и аббат тоже отхватил свой кусок. Если бы ваша власть была абсолютной, разве смог бы аббат собрать армию, когда он выступил против вас в последний раз?
Туан отвернулся, окинул взглядом сад. Потом кивнул.
— Да, в этом ты прав, лорд Гэллоуглас. В этом мы должны открыто противостоять Церкви.
Род с огромным облегчением вздохнул. Наконец-то Туан вышел из своего религиозного дурмана. Он кинул взгляд на Катарину и увидел в ее глазах не меньшее облегчение и благодарность. Род улыбнулся в ответ королеве, с изумлением сообразив, что сейчас он впервые чувствует себя действительно ее союзником.
— Однако не стоит и идти напролом, — напомнил он. — Не дайте народу ни единого повода считать вас дьяволом во плоти, наш новый архиепископ и так позаботится об этом.
Туан сардонически усмехнулся.
— Хорошо сказано, лорд Чародей. И потому нам нужно отказать в его требованиях — и только.
— И ничего больше? — нахмурилась Катарина.
— Будет и больше, — поглядел на нее Туан, — но начинать битву с рукопашной — плохая тактика. Пока ему достаточно будет увидеть наши передовые дозоры.
— И до чего мы дозреем? — покосился на короля Род.
— Легкий упрек, если будет угодно. Наши герольды объявят, что хотя мы и королева обладаем всей полнотой светской власти, мы тем не менее признаем право аббата святого ордена приказывать своим монахам и судить по всем вопросам веры, открытым для обсуждения.
— Ага… — Род задумчиво потер подбородок. — Кажется, это могло бы прозвучать несколько… эээ… напористей?
— Нет, — Катарина стала рядом с Туаном и взяла его за руку. — Король выбрал верные слова, лорд Чародей. Обращаясь к аббату ордена, он тем самым не признает его титул архиепископа, а говоря о вопросах, «открытых для обсуждения», отказывается признать разрыв с Римом.
Подумав, Род кивнул.
— Да, тонко сформулировано. И не только на словах, но и в том, что осталось не высказано. Может быть, даже слишком тонко, вы уверены, что значение этих слов будет понято правильно?
— Будь уверен, лорды поймут их, как надо, ответил Туан. — И аббат тоже. Уж будь уверен.
* * *
— Они поймут, это уж точно, — повторил Род Вексу, когда они галопом мчали домой. — И их отпрыски тоже. Как я рад, что Туан решился на поступок.
— И когда герольды объявят об этом решении по всей стране, эти слова станут законом.
— Разумеется, и без сомнения, станут частью любого свода законов, понимает это Туан или нет.
— Разделение Церкви и Государства, — заметил Векс, — жизненно важный принцип демократии. Даже ты сам не смог бы устроить лучше.
— И это только к лучшему, — усмехнулся Род. — Напомни, чтобы я оставил себе копию этого указа.
* * *
— …во всех вопросах духовных или касающихся Веры, — писарь поднял глаза от пергамента и вопросительно посмотрел на Их Величества.
Туан медленно кивнул, а Катарина истолковала сей жест:
— Великолепно. Каждое слово на своем месте и ничего не упущено.
— Отлично. Сказано не больше и не меньше, чем мы хотели сказать, — тут Туан посмотрел на писца. — Перепиши это, в точности, как прочел, и отдай своим ученикам, пусть сделают к завтрашнему утру два десятка копий. Завтра я пришлю за ними.
Писец кивнул.
— Все будет исполнено в точности, как вы велели, Ваше Величество.
Он попятился к двери и вышел. Туан со вздохом поднялся, уперся руками в спину и выгнулся, потягиваясь.
— Что ж, дело сделано. С сердца словно камень упал. Пойдем, пора ложиться.
Улыбка растопила жесткую неумолимость на лице королевы, она подошла к супругу, взяв его за руку. Обменявшись улыбками, они направились к двери.
На пороге стоял сэр Марис.
Катарина и Туан остановились, улыбки растаяли. Затем Туан снова расправил плечи, чувствуя, что вес ответственности, еще не успев как следует раствориться, снова устраивается поудобнее.
— Что за неотложное дело привело тебя, сенешаль, что ты решился подняться в королевские палаты в столь поздний час?
— Перепутанный крестьянин, Ваше Величество.
— И только? — поднял брови Туан. — Не темни, сэр Марис! Должно быть, дело серьезное, иначе тебе не было бы нужды тревожить нас.
— Это так, Ваше Величество, — поклонился сэр Марис. — Я решился известить вас, потому что меня беспокоит история, которую он рассказывает. Умоляю, прислушайтесь к его словам и решите сами.
— Ну так веди его, — Туан жалобно покосился на Катарину и снова уселся в кресло. Та стала рядом, положив руку королю на плечо.
Сэр Марис вышел за дверь, махнул рукой, и в комнату робко заглянул насмерть перепуганный крестьянин, нервно теребя в руках шляпу.
— Не бойся, — приказал сэр Марис. — Ты стоишь перед твоими сюзеренами, чья единственная забота — твоя зашита и благополучие.
Если у крестьянина и были определенные сомнения на этот счет, он не показал виду, а только поклонился до самой земли, может быть, чтобы скрыть выражение лица.
— Ладно-ладно, переломишься, — нетерпеливо махнул рукой Туан. — Как твое имя и откуда ты?
— Пирс, Ваше Величество, — разогнулся крестьянин. — Я конюх на постоялом дворе «Красный Бочонок».
— Хорошо, Пирс. Отвечай, что испугало тебя.
Пирс сглотнул и еще сильнее принялся мусолить шляпу.
— Час назад, Ваше Величество, я шел домой…
— Так поздно? — перебила Катарина. — Где ты был в такое время?
Крестьянин покраснел.
— Я… мы с друзьями… ну…
Не может найти нужное слово, догадался Туан.
— Ты и твои друзья искали развлечений?
— Вроде как. Мы пили эль и рассказывали всякие… истории.
Туан покосился на Катарину, а потом снова посмотрел на крестьянина.
— Ты женат?
Пирс снова сглотнул и кивнул, потупив глаза.
— А где же вы пили? — спросила Катарина.
— В лесу, на полянке…
Катарина отвернулась, воздев очи горе, но Туан сохранил серьезное лицо.
— И что же случилось по дороге домой?
Пирс набрал полную грудь воздуха и, запинаясь, пристыжено поведал им все случившееся. Когда в его рассказе возникла слишком длинная пауза, король пробормотал:
— Эта тварь, должно быть, и в самом деле из пекла! Даже я испугался бы такой.
Ободренный такой репликой, Пирс кое-как довел рассказ до конца. Наконец он умолк и замер перед Их Величествами, опустив голову и все так же теребя шляпу.
В комнате для аудиенций воцарилась тишина. Король разглядывал свои сложенные руки, королева с жалостью смотрела на Пирса. Пирс украдкой покосился на королеву и снова уставился на свою измятую шляпу.
Король поднял голову.
— А потом стражники привели тебя к сэру Марису?
— Да, Ваше Величество, — кивнул Пирс. — Я пошел бы за ними куда угодно.
— Еще бы, — кивнул Туан и снова погрузился в раздумья.
На этот раз молчание нарушила Катарина.
— Вы выпили много эля? И рассказывали о привидениях и духах?
Пирс замялся.
— Говори правду! — приказала она.
— Насчет выпивки — да, — признался туляка весьма неохотно, — а вот насчет духов…
— О чем тогда вы говорили?
Пирс судорожно глотнул.
— О женщинах? — поднял глаза Туан. Пирс только кивнул.
— Ладно, все равно вы выпили и крепко. А стражники тоже видели привидение? — тут Туан посмотрел на сэра Мариса.
— Да, Ваше Величество.
— Должно быть, и жители окрестных домов тоже, — поджал тубы Туан. — Не сомневаюсь, эта новость уже облетела весь город. Нет ли сомнений в этих стражниках?
— Нет, Ваше Величество. Все надежные люди, все были трезвые. Все четверо описали призрака одинаково и рассказали одну и ту же историю.
— Значит, он был настоящий, насколько может быть настоящим призрак, — кивнул Туан. — Благодарю тебя, Пирс.
С этими словами он вынул из кошеля золотой и бросил крестьянину.
Пирс поймал монету, разглядел ее и разинул рот.
— Поблагодари своего святого, что спас тебе жизнь, — резко добавила Катарина. — И впредь по вечерам сиди дома, с женой.
— Слушаюсь, Ваше Величество, — забормотал Пирс, почтительно кланяясь. — Слушаюсь…
— То-то же. А теперь отправляйся прямиком домой и никуда не сворачивай!
Крестьянин снова поклонился и торопливо шмыгнул прочь, подальше от наводящих ужас суверенов.
В комнате снова наступила тишина. Король смотрел на пламя в очаге, королева смотрела на короля, а сенешаль уставился на короля с королевой.
Наконец Туан повернулся к сэру Марису.
— Ты поступил правильно, что сразу же привел этого человека сюда.
Сэр Марис поклонился.
— А сколько было других, — продолжал Туан, — о которых ты не доложил нам?
Сэр Марис застыл, не успев поднять голову. Затем медленно выпрямился.
— Три, Ваше Величество. Одна — старая дева, божившаяся, что ее хотел совратить дух крестьянина, и только оказавшиеся под рукой четки спасли ее, еще один — бондарь, который влил в себя столько пива, что стал похож на один из собственных бочонков. И третий, простой мальчишка, который клялся, что за ним гналась пука, заколдованный светящийся конь, который отстал, только когда показались городские огни.
— И кроме них этих призраков никто не видел?
— Да, и… — замялся сенешаль.
— И у тебя были причины не верить, что все эти призраки являлись им на самом деле, — ядовито усмехнулась королева.
— Так, Ваше Величество.
— Никогда не бойся быть с нами откровенным, сэр Марис, — начал Туан, надеясь, что эти мягкие слова предупредят Катарину, явно собиравшуюся отчитать старого рыцаря — и попутно отбросить сказанное им, как бредни. — Но в этот раз призрака видели и другие.
— Многие, Ваше Величество, — и слышали тоже. Туан кивнул.
— С этого часа ты будешь сообщать нам обо всех таких случаях, даже если это окажутся не больше, чем простые бредни выживших из ума старух. Мы благодарим тебя, сэр Марис. Доброй ночи.
Старый рыцарь кивнул и ретировался за дверь.
Туан еще несколько минут сидел неподвижно, накрыв ладонью руку Катарины на его плече. Наконец он прошептал:
— В Раннимеде никогда не водилось нечистой силы, милая моя.
— Никогда, — ответила Катарина очень тихо, почти неслышно. — Что за напасть обрушилась на нас, милорд?
— Что за напасть? — повторил он. — И кто тому виной?
