— Сын мой, — начал король, — мы с матерью твоею решили, что пришло тебе время жениться.

— Как тебе будет угодно, отец мой и повелитель, — поклонился Ален. — Я тотчас же уведомлю избранницу.

И он повернулся, и зашагал прочь, оставив родителей в полном изумлении.

Часовой с каменным лицом затворил дверь за принцем. Резкий звук привел в чувство короля Туана и королеву Катарину.

— О ком это он? — вытаращил глаза король.

— О ком же, как не о дочери Гвендайлон? — Вполне в духе Катарины даже не вспомнить о Роде Гэллоугласе, отце Корделии.

— Дочь Верховного мага! — Туан думал как раз об отце.

— Необходимо остановить мальчишку! — Король вскочил.

Однако Катарина удержала мужа.

— Оставь его в покое, супруг. Если сын наш сделает то, что я от него ожидаю, он получит в высшей степени полезный урок.

Несмотря на всю любовь к сыну, Катарина считала его высокомерным резонером. Надо сказать, что прозрение наступило совсем недавно, когда мальчику исполнился двадцать один год, и она, наконец, разглядела в нем мужчину, созревшего для любви. Увидев сына в таком свете, королева начала замечать в нем немалые изъяны по романтической части. Прежде всего, это касалось его поведения, однако, насколько она знала Корделию, ему вскоре придется исправить свои манеры.

Ален с легкой душой скакал большаком к замку Верховного мага, наслаждаясь прекрасным весенним деньком, птичьими трелями и скабрезными песнями свиты — дюжины разряженных молодых рыцарей, вооруженных мечами. Устремившись к источнику наслаждений, он совершенно расслабился. Как прекрасно быть молодым в такой день, как нынешний — принц даже ощутил себя довольно симпатичным.

На самом деле он и был вполне привлекательным юношей, но в воспитании принца основной добродетелью почиталась скромность, так что сам он в себе никаких внешних достоинств не находил и более полагался на собственный гардероб. Тем не менее все у него было на месте: мускулистый блондин с большими голубыми глазами, прямым носом, решительным подбородком, с открытым и честным, пусть иногда слишком серьезным, лицом, И все-таки в такой день он был не далек от того, чтобы признать себя чуть ли не красавцем. Он, без сомнения, ощущал себя таковым, ибо весь мир просто обязан любить влюбленного.

И какое облегчение оказаться, наконец, подальше от Раннимеда и полного интриг родительского двора, где приходится соблюдать этикет и всегда быть начеку!

Ален, конечно, не подозревал, что девушка, у которой он собирался просить руки и сердца, была той еще штучкой. Что, впрочем, его бы не остановило, ведь и сам он буквально притягивал к себе неприятности — характерная черта всех наследных принцев. На каждом шагу наемные убийцы и крамольники рады втянуть их в заговор против родителей, а то и убить, если принцы окажутся несговорчивы. Вот почему Алена всегда сопровождал рыцарский конвой, а отец его был уверен в том, что принц вполне овладел мечом и боевым топором.

А вот Корделия, напротив, не имела привычки окружать себя телохранителями; девизом ее родителей были простота и скромность, насколько это возможно, когда король с королевой обязывают жить в замке. Однако девушка, стоило ей захотеть, сама по себе была силой куда более грозной, нежели Ален со всей своей свитой — во всяком случае, в глазах суеверных крестьян она была ведьмой, причем очень могущественной.

На самом деле она была эспером, то есть личностью, обладающей сверхчувствительной проницательностью, а в ее случае еще и сверхчувственной энергией. Она могла читать и передавать мысли, строить образы, двигать предметы… список можно продолжить. К тому немногому, чего она не умела, относилось перемещение в пространстве усилием воли.

Разумеется, на пути у Корделии могла возникнуть сила, справиться с которой даже она была не в состоянии — армия, скажем, или две армии. Случись такое, ей пришлось бы позвать на помощь Крошечный народец, и мигом из всех щелей посыпаются гномы, эльфы и домовые. А уж если их что-нибудь остановит — к примеру, слишком много Холодного Железа, которое имеет обыкновение скапливаться у рыцарей, — она всегда могла послать мысленный зов родственникам, и тут же рядом окажется отец, а сразу за ним и братья. Чуть погодя явится мать верхом на помеле. До сей поры не встречалось противника, способного устоять перед этим семейством — в том, разумеется, случае, если все они держались заодно.

Род Гэллоуглас был не столь сведущ в использовании сверхчувствительной мощи, как его жена и дети, ведь полжизни он провел в блаженном неведении о своих возможностях и считал себя простым смертным. Лишь вскоре после рождения четвертого ребенка он обнаружил в себе обременительный дар творить «колдовство», как местные суеверные крестьяне называли результаты сверхчувственных упражнений. Он пришел к выводу, что колдовство — дело заразное.

Столь запоздалое прозрение Рода Гэллоугласа вполне понятно, если учесть, что он даже не подозревал о существовании планеты, где живет такое количество эсперов, пока сам здесь не оказался.

Он родился и вырос на высокотехнологичном астероиде, где семья его занималась производством роботов, и в двадцать лет сбежал из дома, чтобы провести молодость, шатаясь по планетам с развитыми цивилизациями во имя борьбы со злом и торжества справедливости. Подчас он изумлялся, как его занесло в эту глушь. Но взглянув на жену, которой уже перевалило за пятьдесят, приходил к выводу, что ему просто повезло.

Будь он сам с собой немного честнее, признал бы, что все дело в поисках жизненной цели. Одну он нашел, став агентом Почтенного Общества по Искоренению Складывающихся Корпоративностей, организации, поставившей перед собой цель распространять демократию путем выявления диктатур, равно как и прочих деспотий, и обращения их в сторону какой-либо из многочисленных форм демократии. Исследуя галактику на предмет свержения тоталитарных правительств, он наткнулся на Грамарий и получил сюда пожизненное назначение, так как ПОИСК возлагал на эту планету большие надежды. Род же, со своей стороны, возложил большие надежды на прекрасную и чувственную «ведьму» Гвендайлон, а потому женился на ней и навсегда остался ей верен, а значит, разумеется, и планете, и народу ее.

Из планет контролируемой землянами части космоса лишь на Грамарии оказалась такая тьма эсперов. На всех остальных вместе взятых обитаемых объектах в сфере влияния землян нашлась только горстка довольно слабых телепатов, так что Роду Гэллоугласу выпала чрезвычайно ответственная служба — охранять Грамарии от вмешательства и подрывной деятельности агентов диктатур и анархий из будущего.

Общество полагало, что одним из первостепенных факторов сохранения демократии является скорость распространения информации. Если сообщение из парламента до приграничных планет идет слишком долго, то отдаленные эти планеты в конце концов заведут свои собственные правительства и заживут своей собственной жизнью. Единственным способом предохранить их от столь опрометчивого шага было покончить с демократией и установить такие формы правления, чтобы держать колонии на коротком поводке и сделать отделение невозможным — но такие формы правления неизбежно оборачиваются деспотией. Вот почему для поддержания жизнеспособности демократий так необходимы были телепаты Грамария.

Увы, и тоталитаристы, и анархисты будущего тоже прекрасно сознавали особенность этой планеты. И у тех, и у других были собственные организации путешественников во времени, предназначенные либо взращивать тоталитарные правительства, либо уничтожать правительства вовсе — и те, и другие были кровно заинтересованы в том, чтобы подавить всякие зачатки демократии на Грамарие.

А значит, и те, и другие пойдут на все, чтобы прикончить Рода Гэллоугласа и все его семейство. А детей — особенно.

Однако за прошедшие двадцать лет они выяснили, что неспособны убить Рода — как бы они ни старались, он всегда одерживал победу, а там, где мог потерпеть неудачу, врагов отбивала жена со своими друзьями-эльфами и дети. Вместе они были неодолимы, однако футуриане — незваные гости из будущего, могли, по крайней мере, добиться того, чтобы влияние Рода не распространилось на грядущие поколения. Футуриане предпринимали все усилия к тому, чтобы убить его детей, а если не выйдет, то хотя бы лишить их возможности завести потомство.

Пока успехи их ограничивались тем, что Финистер, атаманше футуриан-анархистов, удалось привить старшему сыну, Магнусу, патологическое отвращение к половой жизни в любых ее проявлениях, но особенно к женщинам как объектам вожделения.

В результате Магнус покинул дом и отправился бродить по галактике, борясь со злом и свергая деспотии.

Теперь Финистер нацелилась на Корделию. Как навсегда отвратить Корделию не только от замужества, но и всякого обольщения, она не знала и рассчитывала на случай. Она считала, что самое интересное в ее работе — следить и поспевать за событиями.

Итак, этим прекрасным утром Ален скакал в блаженном неведении о нацеленных на него и его возлюбленную планах футурианской ведьмы. И лишние знания не мешали ему наслаждаться каждым мгновением чудесного дня.

— Как вы собираетесь приветствовать госпожу, ваше высочество? — осведомился юный сэр Девон.

— Уважительно и радушно, Хэл! — Какое наслаждение говорить свободно, без оглядки на все эти смехотворные, пустые церемонии, принятые у старших! На каждом шагу слышишь: «не угодно ли вам», «не соблаговолите ли вы», там где достаточно простого слова! — Так же, как и любую другую прекрасную даму!

Сэр Девон, похоже, не был удовлетворен ответом:

— Не следует ли вашему высочеству проявить чуточку больше теплоты?

— Как? Чтобы она забыла, кто ее будущий повелитель?

Глупости, Хэл! Это ниже моего достоинства!

Хэл собирался было возразить, но прикусил язык. Это не ускользнуло от внимания Алена.

— Давай-давай! Ты должен говорить все, что думаешь, Хэл.

Ведь если промолчат мои друзья, то кто же скажет? Что ты хотел мне поведать?

— Только то, что нынче самый подходящий день для столь радостного события, ваше высочество, — медленно проговорил сэр Девон.

— В самую точку. — Ален, широко улыбаясь, огляделся по сторонам.

Да, это был превосходный день, чтобы обручиться и впервые поцеловать счастливую избранницу. Эта мысль пьянила — так или иначе, он всегда хотел взять в жены Корделию, и сердце пело от того, что решение принято, хотя нервная дрожь в желудке тоже нарастала. Впрочем, о подобных пустяках можно забыть, как и о том, что Корделия — не принцесса.

А еще он забыл послать вперед пажа с известием о своем приближении.

Грегори поднял голову: сумеречный свет уже пробивал сень листвы над головой. Вздохнув с облегчением, Грегори сложил свои заметки; ночное бдение завершилось успешно, и он узнал кое-что о привычках большой рогатой совы. Он встал, поморщился от боли в затекших ногах и решил, что слишком мало времени уделяет йоге.

Уж если он одеревенел после восьми часов неподвижности, как вытерпеть круглосуточную медитацию, которая ему предстоит? Он до всего доходил своим умом, а когда голова переполнялась новыми сведениями, Грегори входил в транс, дабы навести в мыслях порядок. Он, разумеется, никогда бы на это не решился, когда дома были мать и отец, но в последнее время они часто уезжали, так что он спокойно мог выбирать между ночным бодрствованием в лесу или двадцатичетырехчасовым сеансом медитации. Грегори знал, что такие упражнения беспокоят его сестру Корделию, но она только бродит вокруг, не вмешиваясь.

Еще, конечно, существует проблема связи через полгалактики со старшим братом Магнусом. Время от времени Грегори чувствовал необходимость в контакте, и что же это было за испытание как для разума, так и для тела! Небесам известно, до чего редко пишет этот бродяга!

Плоть, не отставая от духа, тоже требовала своего. Грегори ощутил приступ голода и с досадой подумал, что полчаса придется потратить на еду. Он вышел из леса и зашагал к ближайшей деревушке с постоялым двором, где можно было рассчитывать на завтрак.

Когда он вошел в трактир, служанка, бросив взгляд на гостя, одарила его самой теплой из улыбок; у нее прямо губы засияли, а глаза расширились. Грегори машинально улыбнулся в ответ и тут же забеспокоился: не одолела ли девушку лихорадка? Однако, приглядевшись, других симптомов он не заметил: округлости за корсажем выглядели вполне естественно.

Он сел за стол, попросил кружку эля и овсянку и тут же забыл о служанке, обратив все свое внимание на хоровод, что кружили в лучах солнца пылинки…

Вдруг что-то отвлекло его; он бросил раздраженный взгляд на удаляющуюся девицу. Обратив внимание на явно чрезмерные покачивания ее бедер, он вспомнил слова своего старшего брата Джеффри: женщина с такой походкой ищет развлечений. И тут Грегори наконец сообразил, что брат упоминал и выражение лица, с каким его встретила эта служанка, а еще предостерегал: девица может иметь в виду легкую интрижку, но может испытывать и гораздо более серьезные чувства, так что мужчине следует не торопиться, а постараться угадать ее намерения, хотя часто она сама не ведает, что творит.

Все это показалось Грегори ужасно скучным и совершенно бесполезным. Он допускал, что в один прекрасный день воспользуется советом, но сейчас у него есть куда более интересные дела.

В конце концов ему только шестнадцать. И, откровенно говоря, он просто не представлял себе, как могут физиологические наслаждения, описываемые Джеффри, даже отдаленно сравниться с интеллектуальными озарениями, долгими часами научных занятий и медитации, что ведут к блаженству познания явлений природы.

Женщины, разумеется, тоже относятся к природным явлениям, но он как-то сомневался, что они жаждут быть исследованными. И он мог сказать наверняка, что понятыми они быть не желают.

Разводной мост был опущен, привратник развалился на скамье в тени надвратной башни и, отрезая по кусочку, лениво жевал яблоко. Вдруг он застыл, услышав с башни крик часового; тут показался отряд всадников, и стражники схватились за алебарды:

— Кто идет?

— Ален, принц Грамария! — отозвался возглавляющий процессию рыцарь; за ним, блистая золотом, бархатом и перьями на шляпе, следовал принц с горделиво вздернутой головой и надменной улыбкой на губах.

— Ваше высочество! — отвесил низкий поклон привратник; бесстрастное лицо его скрывало удивление, чуть ли не потрясение от неожиданного появления высокого гостя. — К моему великому сожалению, лорд и леди Гэллоуглас нынче в отъезде!

— Неважно, неважно, если дома леди Корделия, — великодушно простил хозяев Ален. — Скажи-ка, дома ли остальные члены семьи?

— Его светлость и ее светлость отбыли на целый день, мой господин. Прошу прощения, но здесь сейчас нет никого, кроме меня, дворецкого и слуг, если не считать леди Корделии.

— Превосходно, — радостно воскликнул Ален. — Отчего же ее не считать? Потребуй-ка ее сюда!

Привратник побелел при мысли о том, как он потребует леди Корделию. Он счел за лучшее потребовать дворецкого, а тот уж пусть разбирается. В конце концов не настолько много платят привратникам.

Тем временем Корделия у себя в лаборатории варила снадобья, пополняя запас, истощенный зимними простудами, горячками и лихорадками, что одолевали крестьян из владений Гэллоугласов. Она работала в охотку, но дело это было утомительным, не говоря уже о грязи — фартук Корделии весь был заляпан вытяжками разнообразных трав и пурпурным, лиловым, розовым соком всевозможных ягод. Волосы ее были стянуты простым пучком на затылке, чтобы локоны не попали в посуду. Лицо также было перепачкано травяными экстрактами, древесным углем и копотью. Снадобье в перегонном кубе уже начало закипать, и пар заструился в змеевик, как вдруг… порог переступил дворецкий и объявил, чуть ли не умирая от страха:

— Миледи, принц Ален прибыл навестить вас. Он ожидает на террасе.

— Проклятье! — тут же пришла в ярость Корделия. — Как он посмел явиться без предупреждения! Именно в тот момент, когда закипает мое варево!

Дворецкий стоял, будто язык проглотив, и только сконфуженно разводил руками.

— Ладно, тут ничего не поделаешь! — рявкнула Корделия и снова уставилась на змеевик. В чашу закапало готовое снадобье.

Дворецкий согнулся в поклоне и с великим облегчением удалился.

Корделия решила выйти к принцу, как только реторта опустеет, а чаша наполнится. Не швырять же на ветер два часа тщательных приготовлений по прихоти этого придурка! А что до ее внешнего вида, то придется гостю принять ее такой, как есть.

Все же она пригладила волосы, сожалея, что нет времени уложить их как следует, не говоря уж о том, чтобы надеть красивое платье и вымыть лицо и руки.

На самом деле у нее не было особых причин для беспокойства.

Корделия выросла ослепительной красавицей, хотя совершенно об этом не задумывалась. И без этого дел у нее было невпроворот: лечить крестьян, учить детей, помогать женщинам в их нелегких повседневных заботах. Время от времени она выкраивала пару минут, чтобы подумать о новом платье, а то и целый час, чтобы смастерить его. Случались даже моменты, когда она принималась за новую прическу, но лишь на рассвете и только по воскресениям.

Косметика? О ней Корделия не задумывалась вовсе, да и не считала, что от таких ухищрений может быть какой-нибудь толк.

И в чем-то была права. Великолепный цвет лица, румяные щеки и губы такие алые, что никакой помадой не добьешься.

Классические черты ее лица были безупречны, а пышное тело отличалось идеальными пропорциями. Картину завершали длинные ноги и царственная осанка.

Надо сказать, что эти достоинства почти всегда были облачены в бесформенное рабочее платье суровой и ноской ткани.

В конце концов, у девушки и вправду слишком много дел.

Но даже грубая ткань не могла скрыть ее очарования — ни от кого, кроме нее самой. Корделия, конечно же, и не подозревала о своей привлекательности.

— Как он посмел? — возмущалась она, наблюдая, как в реторте испаряются последние капли. — Что за нелегкая принесла его в самое неподходящее время?

Раздраженный Ален нервно мерил шагами террасу. Куда же запропастилась Корделия? Мало-помалу радостное его настроение улетучивалось, уступая место плохо скрываемому беспокойству. Он думал о том, что вознамерился вступить в связь, которая продлится по меньшей мере вдвое дольше, чем он живет на белом свете, и начал сомневаться, действительно ли ему так этого хочется. Однако же родители, его повелители и суверены, велели жениться, и он не пойдет против их воли.

Его несколько утешила мысль, что Корделия, вне всякого сомнения, кинулась выбирать свой лучший наряд и приводить в порядок прическу. В этом нет совершенно никакой необходимости, однако, постарался убедить себя принц, выглядит весьма лестно для гостя.

А потому был потрясен до глубины души, когда она бесцеремонно влетела на террасу, без положенных объявления и ритуала, в перепачканном белом фартуке и простом синем платье, с растрепанными волосами и неумытым лицом. Ошеломленный, он наблюдал, как она приседает в реверансе, а затем пытается растянуть губы в улыбке. Он не знал, что хуже — досада, пробежавшая по ее лицу при виде гостя, или рассеянный взгляд, как будто на уме у нее есть что-то поважнее. Поважнее, чем он!

— Ваше высочество, — сказала Корделия. — Как любезно с вашей стороны навестить нас.

Ален выпучил глаза. «Высочество?» И так она приветствует старого товарища, друга детства?! Но изумление остудило голову, сменившись холодным расчетом, что было ему непривычно, но вполне желанно, если учесть обстоятельства — столь явно подчеркивая его высокое положение, девушка еще более проникнется честью, которую готов оказать ей принц.

— Миледи Корделия. — Он также изобразил на лице улыбку.

Корделия сдержала очередную волну гнева. Мало того, что он позволил себе выказать замешательство от ее внешнего вида, так еще имеет наглость проявлять по отношению к ней подобную черствость! Но она тоже умеет играть в эти игры. Она вернула ему еще более явно вымученную улыбку и указала на изящное кресло.

— Не желаете сесть, мой принц?

— Благодарю вас, миледи. — Ален сел и, раз уж пошли такие церемонии, указал на другое кресло:

— Прошу вас, садитесь рядом.

— Вы слишком добры ко мне, — с испепеляющим сарказмом отозвалась Корделия, но уселась в указанное кресло на ее собственной, или, во всяком случае, материнской, террасе. — Чему я обязана удовольствию от столь неожиданного визита, принц Ален?

Ален, неожиданно для себя, почувствовал облегчение, услышав, что она обратилась к нему по имени. И сам решил несколько смягчиться:

— Красоте вашего лица и стройности фигуры, леди Корделия. — Эту фразу он репетировал всю дорогу от родительского дома, но эффект оказался как-то смазан, ибо принц поперхнулся, взглянув на чумазую прелестницу.

В душе Корделия кипела от злости. Как у него наглости хватило восхвалять ее внешность, когда она выглядит, будто мокрая курица?

— У меня нет слов, чтобы выразить свою благодарность, Ален, но не стоило пускаться в дальнюю дорогу по столь ничтожному поводу.

— Едва ли ничтожному, — галантно парировал он, — ибо вы, словно летний день, прекрасны. — На этот раз получилось без запинки. — В самом деле, лишь красота и нежность ваша послужили причиной моего здесь появления.

— Да неужели? — пролепетала она, внутренне совершенно разъяренная.

— По правде говоря, я полагаю — ибо так полагают отец с матерью, — что настало мне время жениться. И выбор мой пал на тебя, прелестная Корделия, так что именно тебе надлежит стать будущей королевой Грамария!

Корделия замерла, ошеломленно глядя на принца, хотя ее переполнял целый водоворот чувств. Что скрывать, она всегда подумывала о свадьбе с Аленом, и занятная мысль однажды стать королевой подталкивала к этому, но получить предложение в столь бесцеремонной и неуважительной форме, стать пешкой по капризу его, а не королевой сердца!.. Она почувствовала, как волны гнева буквально захлестывают ее, и поняла, что скоро их не удержит.

Ален нахмурился:

— Вам нечего сказать?

— А что говорить? — опустив взор, чуть слышно спросила она.

— Как? Что вы благодарите судьбу, тронуты оказанной честью и, наконец, счастливы признать меня своим господином и повелителем.

«Я могу признать тебя только напыщенным ослом», — сказала Корделия, но — пока — про себя.

— А от меня ничего не зависит, мой властелин?

Возвращение к формальностям будто кинжалом пронзило его.

— Конечно же, зависит! Вам остается сказать «да» или «нет»!

— Как любезно с вашей стороны снизойти до моего ничтожного мнения, — приторно-сладко отозвалась Корделия.

Ален облегченно вздохнул: теперь все в порядке. Все же она понимает, какая ей оказана честь.

— Ах, пустяки.

— О да, какие пустяки! — Гнев выплескивался наружу, и Корделия поняла, что более не в состоянии сдерживать эмоции. — Какие пустяки для вас чувства женщины! Какие пустяки унизить там, где следует возвысить!

— Это еще что? — уставился на нее ошарашенный Ален.

— Я для вас пустое место, верно? Племенная кобыла, которую будут выгонять из стойла по капризу его высочества, пожелавшего оторваться от более важных дел? Пустячок, жалкая безделушка, чтобы развлечься по настроению? — Она встала. — Для вас это пустяки? Подумаешь, свадьба, подумаешь, союз на всю жизнь, для вас это не более чем пустяки?

— Да нет же, конечно, нет! — Задетый за живое, он тоже вскочил. — Вы исказили весь смысл моих слов!

— Нет, не только ваши слова, но и тон, и дела доказывают мою правоту! Да вы просто напыщенный хлыщ, самодовольный князек!

— Я ваш будущий повелитель!

— О да, моей страны, но уж точно — не моего сердца! Как может быть иначе, если нет в вас ни любви, ни сочувствия!

— Вы считаете меня бессердечным негодяем? — воскликнул Ален. — Да я просто обязан любить вас!

— Конечно, обязаны, если родители прикажут! А вы не подумали об этом, прежде чем я напомнила? Хоть раз возникла у вас мысль сказать о своей любви, ухаживать, назначить свидание? Хорош принц, только приказывать и умеет!

Нелепость обвинений ошеломила принца.

— Дело принца повелевать, а подданных — повиноваться!

— Ах, примите мои извинения, о государь! — Корделия присела в сложном, преувеличенном реверансе. — Нет сомнения, что раз вы повелели мне жениться, я должна повиноваться, разве не так? Мое сердце послушно вашему приказу!

— Ах ты, бессердечная ведьма, разбушевавшаяся мегера! Я твой принц, и я тобой повелеваю! — заорал Ален, но затем взял себя в руки и окинул девушку холодным взглядом. — Я приказываю вам отвечать без обиняков! Станете вы моей женой или нет?

Корделия вновь присела, постаравшись на славу, потупила голову, улыбнулась и дала совершенно определенный ответ:

— Нет.

Затем развернулась и отправилась к своим котлам.

Захлопнув за собой дверь, Корделия прислонилась к стене и разрыдалась.

Ален, как громом пораженный, уставился на проход, в котором скрылась Корделия. Он был растерян, смятен, уничтожен.

Однако вспомнив, что в любую минуту может появиться дворецкий, он скрыл свою боль за маской ледяного спокойствия. Следом пришел испепеляющий гнев. Принц зашагал по сводчатой галерее, и к нему подскочил дворецкий.

— Не угодно ли чего-нибудь, ваше высочество?

— Угодно. Каплю здравого смысла в женском сердце, — огрызнулся Ален. — С дороги, бездельник! Где моя лошадь — она мне понятнее леди Корделии?!

— Несомненно, ваше высочество! — Дворецкий поспешно отступил в сторону и дал знак лакею, который подскочил к лестнице и замахал ожидающему внизу привратнику, Ален не замечал ничего; перед глазами у него расплывалось красное марево. Механически переступая ногами, он оставил за спиной галерею, лестницу, большой зал. Привратник распахнул перед принцем двери, и тот устремился во двор, явив небу перекошенное яростью лицо.

Свита встретила его оживленными возгласами, сменившимися напряженным молчанием. Вперед вышел сэр Девон. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

— Они нанесли тебе оскорбление, ваше высочество?

— Они? — вскричал Ален. — Нет, не «они» — только она! Заносчивая девчонка, у которой нет ни капли почтения к своему сеньору и властелину.

— Она не могла вас отвергнуть!

— Отвергнуть? Да она отшвырнула меня, как шелудивого пса! Я отомщу, отомщу ей и всему ее дому!

Сэр Девон остолбенел на мгновение, но тут же скрыл испуг, прищурив глаза и отвердев лицом. Он отступил к своим товарищам.

— Они тяжко оскорбили нашего принца, благородные рыцари.

И с удовлетворением отметил такое же мимолетное смятение на каждом лице — все они были наслышаны о чародейской мощи Верховного мага и его семьи. Более того, каждый знал, что Джеффри, брат Корделии — лучший фехтовальщик королевства. Но, подобно их вожаку, они окаменели лицами и потянулись к рукоятям мечей.

— Только слово скажи, ваше высочество, и возмездие тут же падет на их головы, — высказался за всех командир.

— О, не так скоро и не так просто! — проревел Ален. — Прежде крови я хочу видеть позор и унижение! Я получил оскорбление, и страшное оскорбление будет ответом! Прочь, добрые друзья мои! Ибо я должен думать долго и упорно о том, каково будет возмездие! Прочь!

Всадники с грохотом пронеслись через ворота. Часовой на стене поднял глаза, готовый подать привратнику сигнал, означающий, что месть за нанесенное молодой госпоже оскорбление последует тут же. От одной такой мысли у него замирало сердце, ведь он знал, что, подняв руку на престолонаследника, они, рано или поздно, падут под натиском королевской армии и будут выпотрошены или четвертованы. Однако верность есть верность, а Корделия остается их молодой госпожой и дочерью Верховного мага, которому присягнул часовой.

А кроме того, он, как и большинство молодых людей в замке, был слегка влюблен в юную госпожу.

Дворецкий, однако, был старше и несколько прагматичнее.

И, что важнее, он достаточно повидал в жизни, чтобы различать неосторожно брошенные слова, за которыми, вполне вероятно, последует раскаяние. Знал и привычку молодых людей говорить вовсе не то, что у них на уме. Одним словом, он лишь покачал головой, так что мост остался опущенным, и Ален со своими рыцарями, миновав его, целые и невредимые поскакали по дороге в долину.

— О каком возмездии он говорил? — допытывался часовой. — Если придется выбирать между Верховным магом и королем, я знаю, кому останусь верен!

— Твоя верность и мое копье, — согласился дворецкий. — Но пока он не грозит силой, еще не время обнажать клинки.

— Не следует ли обсудить дели с госпожой? — нерешительно спросил часовой.

— Только не с госпожой, — возразил дворецкий. — Насколько я ее знаю, она сейчас, похоже, в слезах переживает эту ужасную стычку. Нет уж, мы обсудим ситуацию с лордом и леди Гэллоугласами или с кем-то из сыновей, если те прибудут раньше.

Раньше всех прибыл Джеффри.