Глава 14

 Пока Катрина пыталась сообразить, что могло означать это «достаточно», они догнали Патрокла и Джаскелину, и в конце концов она решила, что гадать не стоит. Она профессионал. Она может просто спросить его.

Джаскелина обернулась к ней, обрадовавшись.

 – Ох, хорошо... И вы пришли. Слушай, объясни ему, что мы не можем плавать вместе с ними, потому что у нас нет купальных костюмов!

Катрина обратилась к Патроклу, восхищенно пялящемуся на Джаки.

 – Знаешь, она права. Вот эта шелковая ерунда, – Кэт приподняла подол верхнего платья, и юбка грациозно качнулась, – очень симпатична, но для воды не годится.

 – Значит, вы должны сделать то же, что собираемся сделать мы, – сказал Патрокл, хитро ухмыльнувшись Ахиллесу. – Разве не так, братец?

 – Конечно, они должны. Это спасет прекрасную ткань их платьев.

 – А мы?.. – спросил Патрокл.

 – Да, братец.

И на глазах изумленных Кэт и Джаки оба воина сорвали с себя всю одежду и с воплем бросились в бирюзовые волны.

 – Вот дерьмо... – пробормотала Катрина.

 – Боже... боже ты мой! – Джаскелина принялась энергично обмахиваться ладонью, – Я должна перед тобой извиниться, Кэт. Хотя у меня кожа и совершенно ненормального цвета, черта с два мы с тобой в аду! Это определенно самый настоящий рай.

 – Ты хоть раз в жизни видела такие великолепные тела? – мечтательным тоном спросила Катрина.

Она во все глаза глядела на Ахиллеса и отчаянно желала, чтобы он выбрался на мелкое место. А потом встал бы во весь рост...

 – Кэт, скажи честно... Патрокл выглядит совершенно как Спайк из сериала «Баффи», ведь правда?

Катрина с трудом отвела взгляд от Ахиллеса – ровно настолько, чтобы посмотреть на Джаки.

 – Ты просто настоящая дурочка! А твоя привязанность к этому сериалу весьма трогательна.

 – Но он действительно похож на Спайка! Присмотрись, ведь у него такие же мускулы и такие же серебристые волосы! Ему только нужно сменить прическу и надеть длинное черное кожаное пальто. Ох, нежный младенец Иисус! Да он всех переплюнет! Я намерена с ним трахнуться. Думаю, это будет правильно. Разве могу я допустить, чтобы все это великолепие пропадало даром?

 – Он не Спайк, глупая! Патрокл – отличный мужчина! А Спайк – большой плохой парень!

Джаскелина одарила подругу взглядом, откровенно сообщавшим: «Да ты просто идиотка!»

  – Кэт, я говорю о Спайке из седьмого сезона! Прислушайся ко мне, и ты согласишься, что я права!

 – Извини... ты что-то сказала?

Взгляд Катрины неотрывно следил за движениями мускулистого обнаженного тела Ахиллеса.

 – Кэт... что, у Патрокла действительно розовый пенис? – спросила вдруг Джаки, прикрывая глаза ладонью от солнца, чтобы лучше видеть, и пристально всматриваясь сквозь блики солнечных лучей на воде.

 – Джаки, только не делай вида, что до сих пор ты ни разу не занималась сексом с белыми парнями!

 – Только с Брэдли, и то всего несколько раз. Помнишь, я сразу решила, что он совершенно мне не подходит, потому что он просто до странности был привязан к вишням в шоколаде, с ликерной начинкой? Он обычно откусывал донышко этих ужасных дешевых конфет и высасывал из них ликер. Мерзко... просто мерзко!

Джаскелина театрально содрогнулась.

 – Ну, как бы то ни было, я не замечала у него такого вот розового цвета.

 – Ну, Патрокл ведь очень белокожий. Эй, подумай-ка вот о чем... Его розовый пенис просто отлично подходит к твоей блондинистой штучке.

 – Ох, боже, мне надо сесть. Быть белой – это так утомительно!

Джаки оглядывалась по сторонам в поисках подходящего обломка дерева, но Патрокл выскочил из воды и схватил ее за руку.

 – Поплавай со мной, моя красавица!

Катрина изо всех сил старалась смотреть куда-нибудь в сторону, однако это было чертовски трудно, когда Патрокл стоял вот так перед ними, мокрый с головы до ног, с гладкой кожей, абсолютно обнаженный... Джаскелина бормотала что-то насчет купальника, а Кэт заставила себя повернуться к морю. Ахиллес медленно шел к ней... Вода пока еще закрывала его чуть выше талии, и волны облизывали широкую грудь, и Катрина видела во всех подробностях, как Ахиллес медленно выходит из воды... «он подобен древнему богу, он золотистый и могучий и при этом так соблазнительно несовершенный...» Ее тело вспыхнуло и стало сверхчувствительным, а в голове внезапно вспыхнул некий прожектор, освещая эротические картины прошлой ночи... Но пока Катрина пыталась сообразить, как бы ей сбросить с себя одежду и ринуться навстречу ему, не разбудив при этом берсеркера, Ахиллес повернул Он вышел из воды и быстро направился к своей одежде брошенной на песке.

 – Прибыл гонец из греческого лагеря, – сказал он Патроклу, который мгновенно перестал дурачиться с Джаскелиной и тоже быстро оделся.

Катрина внимательно оглядела пляж и действительно увидела какого-то мужчину, державшего в руках длинное тонкое копье и щит и одетого в точно такой же алый плащ, какой Кэт видела на Одиссее; воин бежал к ним. Через минуту он уже был рядом; он задыхался от бега, однако уважительно отсалютовал Ахиллесу и слегка склонил голову.

 – Меня прислал к тебе Одиссей, мой господин.

Воин заговорил еще до того, как успел полностью отдышаться.

 – С Одиссеем все в порядке? – спросил Ахиллес.

 – Да, но не всем итакийцам так повезло. Сегодняшняя битва оказалась трудной.

В голосе воина не слышалось ни осуждения, ни враждебности, однако Катрина ощутила напряжение, исходившее от Ахиллеса.

 – Одиссей послал меня, чтобы спросить: нельзя ли прислать к нему ту целительницу, Мелию?

 – А что, Калхас настолько занят, суетясь вокруг Агамемнона, что ему некогда заняться ранеными? – холодным, ровным тоном спросил Ахиллес.

 – Калхас! – взвизгнула Джаки. – Ты говоришь о том грязном старом дураке, который изо всех сил пытался добиться нагноения в руке Патрокла?

 – Да, моя красавица, это, должно быть, тот самый Калхас, – ответил Патрокл, обнимая Джаскелину за плечи.

 – Ну, в таком случае идем немедленно!

Джаки вывернулась из-под руки Патрокла и быстро шагнула к гонцу.

Гонец посмотрел на нее, потом на Патрокла, потом на Ахиллеса... Джаки перевела взгляд с посланника на Патрокла, потом на Ахиллеса, потом на Катрину, потом снова взглянула на Патрокла... Кэт приготовилась к неприятностям.

Джаки уперлась руками в стройные бедра – это был жест Джаскелины, разозлившейся до последней степени. И Кэт подумала, как это странно: Джаки продолжала вести себя так, словно ее тело по-прежнему оставалось довольно пышным. Но прежде чем Джаки успела налететь на Патрокла или Ахиллеса, Катрина поспешно шагнула вперед.

 – Она действительно должна помочь людям Одиссея. Вы же знаете, нас прислала сюда Афина, а Афина – покровительница Одиссея. Ей бы наверняка хотелось, чтобы Мелия занялась лечением его раненых воинов.

 – В этом есть смысл, – согласился Патрокл.

 – Мне не хочется, чтобы она отправлялась туда одна. – Ахиллес пристально посмотрел на Катрину, – А ты не любишь кровь, так что ты с ней не пойдешь.

Джаки одарила его взглядом, в котором поровну было страдания, насмешки и одобрения.

 – А ты уверен, что мужчины станут делать то, что я им велю? Например, кипятить воду и мыть что-нибудь?

 – Я сам все для тебя сделаю, если ты позже проявишь ко мне благосклонность, – заявил Патрокл. – Пожалуй, я не против, если только это не будет означать угрозы твоим швам.

Ахиллес почти незаметно кивнул посланнику Одиссея, и гонец вместе с Джаки и смеющимся Патроклом, который на ходу шептал что-то на ухо Джаскелине, двинулись через пляж в сторону греческого лагеря.

 – Итакиец! – внезапно окликнул гонца Ахиллес. – Оставь свое копье.

Гонец испуганно оглянулся на покрытого шрамами воина.

 – Мне нравится охотиться с копьем на морского окуня.

Воин с неохотой протянул Ахиллесу копье.

 – Кузен, позаботься о том, чтобы он получил копье у нас в лагере.

Патрокл улыбнулся и кивнул, и они с Джаскелиной поспешили за уходившим воином.

 – Неужели этот человек действительно думал, что я намерен его проткнуть его же собственным копьем только за то, что он попросил прислать на время нашу целительницу? – пробормотал Ахиллес, обращаясь скорее к самому себе, чем к Катрине.

 – Похоже на то, – сказала она тем не менее.

 – Ну вот, а ты осталась наедине с таким ужасным злодеем. Кое-кто мог бы назвать тебя сумасшедшей.

Бирюзовые глаза изучали Катрину.

 – И как часто тебе приходилось протыкать копьями людей Одиссея?

 – Никогда не приходилось.

 – Ну, тогда дело выглядит так, что я-то как раз вполне в своем уме, а вот людям вроде этого гонца необходимо наладить связь с реальностью.

 – Нет. – Низкий голос Ахиллеса прозвучал холодно и невыразительно. – Они совершенно правы, что бояться меня. Никогда не забывай, что чудовище только и ждет момента, чтобы завладеть мною, моими телом и душой.

 – Я этого не забуду, но предпочитаю сосредоточиться на человеке, а не на чудовище.

Она увидела, как в его взгляде вспыхнуло удивление.

 – Ты всегда все делаешь наоборот?

 – Именно так.

Ахиллес то ли фыркнул, то ли хохотнул. Потом, не отводя от Катрины изучающего взгляда, сказал:

 – Я действительно собираюсь поохотиться на морского окуня. Ты можешь пойти со мной, а можешь вернуться в лагерь. Решай сама.

 – Мне нравится морской окунь. Даже очень нравится, честно говоря. Так что я пойду с тобой.

Ахиллес коротко кивнул, и они бок о бок направились вдоль пляжа, подальше от расположения греков и мирмидонян. Ахиллес на этот раз не предложил Катрине руки, но шел довольно медленно. Они шагали так близко к воде, что Кэт в конце концов решила сбросить сандалии, чтобы ощущать подошвами и пальцами ног влажный песок. Но для этого ей пришлось опереться на руку Ахиллеса, как накануне вечером. Ахиллес был теплым и сильным, и Катрина подумала: как странно, что его присутствие так ободряет и успокаивает, ведь он опаснейший воин, а совсем близко скрывается жаждущий крови монстр. Кэт подошла ближе к волнам, придерживая подол платья, чтобы теплая вода омывала ее ноги.

 – Ты скучаешь по дому?

Вопрос удивил Катрину настолько, что она ответила с полной искренностью:

 – Да, скучаю. Мне ужасно не хватает самых обычных вещей.

 – Каких, например?

Кэт вдруг осознала, что загнала себя в угол таким ответом, и принялась стремительно соображать, ища замену Интернету и душу с горячей водой. Когда она наконец снова заговорила, ее вновь удивила собственная откровенность.

 – Например, мне не хватает свободы. Я привыкла делать, что хочу, и ни у кого не спрашивать разрешения Мне нравится самой отвечать за себя и свои поступки

Ахиллес хмыкнул.

 – Я слышал, что старик Приам уж слишком снисходителен к своим детям.

 – Мой отец вовсе не снисходителен! – возразила Катрина.

Ее отец жил в Оклахоме. Он научил ее быть всегда твердой и ценить себя, но совершенно не терпел всяческих глупых выходок, особенно когда Кэт была несносным подростком.

 – Тогда объясни, почему он позволил Парису похитить жену царя Спарты?

«Черт! Мужем Елены был царь Спарты? Это ведь именно о спартанцах был тот фильм... ну да, три сотни этих воинов...»

 Катрина зарылась пальцами ног во влажный песок, в миллионный раз пожалев о том, что в годы учебы не уделяла должного внимания мифологии. Наконец она пожала плечами и сказала то, что сочла наиболее похожим на правду, основываясь на своих смутных знаниях – например, что Парис был вроде бы вторым ребенком и что он украл чью-то жену:

 – Парис вечно совершал такие глупости, за которые всем нам приходилось расплачиваться.

И прежде чем Ахиллес успел задать еще какой-нибудь слишком трудный вопрос, Кэт спросила сама:

 – А тебя тревожит, что ты сегодня не участвовал в сражении?

Но Ахиллес вместо того, чтобы ответить ей, показал на коралловый полукруг в нескольких футах от берега:

 – Окуням нравится отдыхать вон там, в тени кораллов.

На этот раз Ахиллес не стал раздеваться, а прямо в кожаных ботинках на толстой подошве вброд пошел к кораллам. Взобравшись на похожий на скамейку выступ, он присел там и стал всматриваться в воду.

Катрина вздохнула и подняла с песка гладкую круглую раковину, стараясь придумать такой вопрос, на который Ахиллес ответит.

 – Меня не тревожит, что я не участвовал в сегодняшнем сражении. Меня тревожит, что из-за моего отсутствия мог погибнуть хотя бы один грек.

 – Но это ведь неправильно, что ты и твои люди продолжаете сражаться за того, кто обращается с тобой так, как Агамемнон.

 – Что, это более неправильно, чем стать причиной гибели людей?

Катрине хотелось сказать, что благодаря его отсутствию война может закончиться быстрее и именно это спасет многие жизни, но она знала, что такого сказать не может. Он ведь воевал на стороне греков. И неважно, что Агамемнон вовсю его использовал, да еще и обращался с ним по-хамски, – Ахиллес все равно не захочет слышать о том, что его люди могут потерпеть поражение. Поэтому Кэт произнесла лишь то, что могла себе позволить:

 – Я не знаю.

В последовавшем за ее ответом молчании Ахиллес вдруг с ошеломляющей стремительностью метнул копье в воду. Когда же он извлек копье из воды, на его острие бился большой морской окунь. Ахиллес снял его с копья и бросил на берег; рыбина упала у ног Катрины, и Кэт отскочила на несколько шагов от колотившего хвостом окуня.

 – Ты же говорила, тебе нравится морской окунь

-Нравится. Почищенный и зажаренный. Кем-нибудь другим.

Ахиллес снова присел на корточки на коралловом выступе и опять пристально уставился в воду.

 – Тогда я должен велеть тем служанкам, которым так нравится шептаться о планах побега для тебя, чтобы они лучше позаботились о приготовлении рыбы.

Катрина вдруг поняла, что ее ничуть не удивляет то, что Ахиллес знал, о чем некоторые шепчутся в его собственном лагере.

 – А тебе рассказали о том, что я ответила на эти планы побега?

Ахиллес оторвал взгляд от воды и посмотрел на Катрину.

 – И что же ты ответила?

 – Я сказала «нет».

 – А почему? Из-за страха перед тем, что я мог бы сделать с тобой, если бы поймал на попытке побега?

Катрина изо всех сил постаралась, чтобы в ее голосе прозвучало воистину царственное высокомерие:

 – Нет. Просто потому, что сюда меня прислала богиня. И я уйду отсюда только тогда, когда она мне это прикажет.

 – Значит, вообще-то тебе хотелось бы покинуть меня?

Ахиллес спросил это вроде бы безразлично, однако

Катрина сразу увидела в его глазах то самое одиночество, которое заметила накануне вечером.

 – Нет. Я не хочу покидать тебя.

Еще не успев договорить, Катрина поняла, что это – чистая правда. Она не хотела с ним расставаться... пока не хотела. Не раньше, чем сможет помочь ему одолеть берсеркера и изменить судьбу.

Ахиллес никак не откликнулся на ее слова. Очень скоро на песчаный берег шлепнулись еще две здоровенные рыбины. Пронзив четвертого окуня, Ахиллес вброд вернулся к Катрине и нанизал на копье всех рыбин. А потом они отправились в лагерь, и Ахиллес нес копье на плече и рыбины болтались за его спиной, словно причудливый рюкзак.

Какое-то время они шли молча, и это молчание не казалось неловким, по крайней мере Катрине. Но по мере того как они подходили все ближе к лагерю, а значит, и к шатру, в котором им неизбежно предстояло провести следующую ночь, груз вопросов, на которые Кэт не получила ответов, стал слишком тяжек.

 – Я видела, как ты справился с берсеркером, когда вы с воинами тренировались сегодня утром, – сказала она.

 – На самом деле не было опасности, что берсеркер завладеет мной. Я удивился и пропустил удар. Но ни боли от нанесенной мечом царапины, ни удивления недостаточно для того, чтобы монстр мог меня захватить.

 – Но Патрокл, похоже, не был в этом уверен.

Ахиллес улыбнулся.

 – Мой глупый двоюродный братец уверен, что я никогда не причиню ему вреда, и он иной раз склонен к слишком поспешным действиям.

 – Но ты бы и не тронул его, – сказала Кэт.

 – Я – не тронул бы. Он самый близкий мне человек, то ли брат, то ли сын, и я бы отдал жизнь, чтобы его защитить. Но у берсеркера нет подобной преданности.

Катрина подумала об этом и попыталась понять, насколько соответствовало истине это заявление. Одиссей говорил, что берсеркер начал овладевать Ахиллесом, когда воину было около шестнадцати лет. Берсеркер был существом, полным гнева, и ненависти, и страсти, и жажды убийства. Но значило ли это, что он не способен подружиться с кем бы то ни было из другой жизни Ахиллеса?

 – А откуда он взялся, этот берсеркер, где он был пока не стал проклятием твоей жизни?

 – У Зевса, – ответил Ахиллес, – Зевс послал берсеркера, когда я сделал свой выбор. Сначала Зевс предложил мне долгую счастливую жизнь, наполненную любовью чудесной женщины и уважением родных и друзей. Я бы мог умереть лишь в глубокой старости, но моя судьба не заинтересовала бы никого, кроме моей семьи.

 – Мне это кажется замечательным будущим, – сказала Катрина. – Многие люди отдали бы все, что угодно лишь бы знать, что их жизнь будет полна любви и семейного тепла.

 – Но я предпочел второе. Я выбрал жизнь короткую, но полную славы и непрерывных сражений. Я умру на поле боя, перед стенами великой Трои, вскоре после смерти твоего знатного брата Гектора. Мне не суждено познать любовь. И не будет на свете детей, в чьих венах текла бы моя кровь. Но даже и без этого мое имя будут помнить во всем мире, помнить многие тысячи лет.

Катрина промолчала. А что она могла бы сказать? «Ты принял дурацкое, незрелое решение»? Но ей незачем было говорить что-то в этом роде. Ей и без того было уже совершенно ясно, что взрослый Ахиллес – мужчина, в которого превратился тот глупый юнец, – давным-давно в глубине души знал, что в детстве совершил серьезную ошибку.

 – А что бы выбрала ты, царевна?