Глава 10
И Кэт, хотя это было совершенно непрофессионально, бросилась бежать. Черт побери, да что такое вдруг навалилось на Ахиллеса? Ей ведь и раньше не раз приходилось видеть, как люди борются с приступами гнева, – она даже видывала мужчин, которые впадали в безумие из-за неуправляемого гнева. Но они не менялись при этом физически, однако она была совершенно уверена, что тело Ахиллеса стало больше, сильнее, на нем как будто появилось еще больше шрамов, и...
– О-ох!
Кэт налетела на Одиссея.
– Полегче, царевна, полегче, – сказал тот.
Он ухватил Катрину под локоть, чтобы не дать ей шлепнуться на зад. Но заметил ее побелевшее лицо и растерзанный вид и прищурился.
– Ахиллес.
– Да, – кивнула Кэт, пытаясь восстановить дыхание.
Одиссей встал так, чтобы Катрина очутилась за его спиной, и вгляделся во тьму.
– Не слышу, чтобы он приближался. Что, на него напали люди Агамемнона?
– Нет...
– Значит, эти люди напали на тебя? – Он взял Катрину под руку и повел к лагерю, – Мирмидоняне этого никогда не простят. Я должен сказать им...
– Одиссей, погоди! Никто на меня не нападал. Ну, в общем... я хочу сказать, Агамемнон никого не посылал сюда.
Одиссей замедлил шаг и задумчиво уставился на Катрину. Потом его глаза внезапно округлились.
– А... понимаю. Берсеркер завладел им, когда вы были наедине.
– Да.
Одиссей снова оглянулся на морской берег.
– Но он, похоже, с ним справился. Он не гонится за тобой.
– Я сказала ему, чтобы он окунулся в воду, – пробормотала Кэт, – Он так и сделал, а мне приказал бежать.
– Ты приказала великому воину Ахиллесу окунуться в море, когда на него накатил его великий гнев? – Одиссей расхохотался, – Я бы многое отдал, чтобы увидеть такое!
Катрина нахмурилась.
– Ничего смешного тут нет. Он... он начал меняться!
Одиссей сразу посерьезнел.
– Ну да. Это и есть цена того выбора, который он сделал много лет назад. Или, скорее, это часть цены.
– Не понимаю. Я думала... ну, когда слышала разговоры о нем, я думала, он не может совладать с собственным гневом. Но то, что я увидела, то, что с ним начало происходить... это нечто совсем другое, гораздо большее.
Они добрались до шатра Ахиллеса и уселись на скамье неподалеку от входа. Воины, закончив ужин, разошлись, костер едва тлел. Кэт чувствовала, что лагерь не спит, что он настороже, но при этом вокруг никого не было видно. Она посмотрела в умные глаза Одиссея.
– Мне бы хотелось попросить тебя... объясни, пожалуйста, что же все-таки происходит с Ахиллесом?
– Царевна, я не уверен, должен ли я...
– Афина пожелала, чтобы я помогла великому воину – вызывающим тоном перебила его Кэт.
И как она и ожидала, упоминание покровительницы прославленного воина оказало на Одиссея мгновенное действие.
– Что именно ты желаешь знать?
– Я видела, что он начал меняться. Физически. Что с ним происходит?
– Я был тому свидетелем много раз, и каждый раз меня это снова пугало и вызывало благоговение, – ответил Одиссей, – Когда Ахиллес сильно возбужден – будь то от боли, или страха, или от какого-то другого чувства, – ярость берсеркера, которой одарил его Зевс, пробуждается в нем. Это выглядит так, словно в Ахиллеса вселяется некий полный гнева и ярости бог.
– И он при этом остается самим собой? Я хочу сказать, он сам знает, что с ним происходит?
– Ахиллес помнит все свои поступки, когда берсеркер его оставляет, но когда зверь вселяется в него, Ахиллес оказывается полностью в его власти.
– И как все это происходит, как уходит зверь?
– Ярость постепенно выгорает, Ахиллес остается истощенным, но становится самим собой, – ответил Одиссей.
– Так вот почему женщины его боятся... Потому что в такие моменты он – это уже не настоящий Ахиллес... То есть я имею в виду, он изменяется в буквальном смысле.
– И теперь ты тоже будешь его бояться? – спросил Одиссей.
– Нет. Я не такая, как другие женщины здесь.
– Такая ты или нет, Ахиллес становится опасным когда им овладевает ярость берсеркера. Я бы посоветовал тебе быть поосторожнее, когда вы останетесь наедине.
Казалось, Одиссей хотел добавить что-то еще, но вместо того стиснул зубы, лицо его стало чрезвычайно серьезным, и он уставился в сторону моря.
– Я буду осторожной. И еще, – добавила Катрина с мрачной улыбкой, – я ведь под защитой богини, ты не забыл?
Лицо Одиссея смягчилось.
– Я бы никогда не забыл о своей богине, царевна.
Одиссей слегка замялся, потом добавил:
– Но даже будучи под защитой Афины, ты все-таки убежала от него.
Кэт вздохнула.
– Да... ну, похоже, это было наилучшим выходом. Видишь ли, то, что с ним произошло, слишком удивило меня. Я оказалась захваченной врасплох, но такого больше не случится. Так ты говоришь, эти изменения начинаются при сильных эмоциях?
– Именно так.
– Тогда почему он не изменился там, в шатре Агамемнона? Ахиллес ведь ненавидит этого царя, так?
Одиссей кивнул.
– Да.
– А ненависть – сильнейшее из человеческих чувств, и я знаю, что в тот момент Ахиллес просто истекал ею.
На лице Одиссея мелькнуло недоумение.
– Истекал – значит, очень гневался, – быстро пояснила Кэт.
– Ох, да. Агамемнон всегда отчаянно злит Ахиллеса.
– Ладно, и опять тот же вопрос: почему же он не изменился?
Одиссей пожал плечами.
– Ахиллес был спокоен, он владел своим гневом и...
– Погоди! – перебила его Катрина, – Объясни мне вот что. Ахиллес ведь должен много тренироваться, чтобы поддерживать боевую форму, так? Значит, он постоянно работает с мечом или с чем-то там еще, и, наверное, ему приходится много бегать ради физической формы?
– Так?
– Ну да, Ахиллес часто тренируется. И он изумительный бегун.
– А берсеркер завладевает им, когда он занят тренировкой?
– Нет. Я никогда не видел, чтобы берсеркер входил в него во время упражнений.
– Но Ахиллес ведь при этом может разгорячиться, вспотеть, устать до изнеможения? – продолжала спрашивать Катрина, волнуясь все сильнее и сильнее.
– Да, конечно.
– Вот оно! – воскликнула Кэт, – Если он остается спокойным в физическом смысле, неважно, как он рассержен. Никаких изменений не происходит. И это же действует в другом направлении. Пока он справляется со своим эмоциональным откликом, то неважно, как велика его физическая нагрузка: он все равно остается самим собой. Вот почему на нем так много шрамов. Могу спорить на что угодно, что только в том случае, когда ускоренное сердцебиение и дыхание совпадут с эмоциональным подъемом, это приведет к началу изменений, и только это. Значит, кто-то должен здорово вывести его из равновесия, чтобы его сердце забилось быстрее, и при этом еще и вести себя бесцеремонно...
Кэт прохватило легкой дрожью, когда она осознала, Что все это может означать, если вспомнить тот поцелуй на берегу.
– Полагаю, в этом может быть смысл... если, конечно во всем этом вообще может быть хоть какой-то смысл, – пробормотала она, обращаясь скорее к самой себе, чем к Одиссею. – Его изменения одновременно и физиологические, и эмоциональные, а значит, должен быть некий спусковой крючок, основанный и на том и на другом.
Одиссей внимательно слушал Катрину.
– Ты – самая необычная из женщин, царевна.
Кэт открыла было рот, чтобы ляпнуть что-нибудь вроде: «Это потому, что я оракул или что-то там такое», но тут за их спинами раздался низкий голос Ахиллеса:
– Чем я обязан удовольствию видеть тебя здесь, Одиссей?
Одиссей вежливо улыбнулся и встал, обменявшись с Ахиллесом приветствием, то есть сжав его руку повыше кисти.
– А разве старый друг не может прийти без каких-то особых причин?
Волосы и туника Ахиллеса промокли насквозь, но он принес не только свою кирасу, но и пустой кубок, который Кэт уронила, сама того не помня. Под глазами великого воина залегли темные круги, которых, как могла бы поклясться Кэт, не было, когда они прервали самодеятельный сеанс психотерапии, – но в остальном этот человек выглядел совершенно нормально.
– Так значит, тебя послал Агамемнон.
Улыбка Одиссея стала шире.
– Разумеется.
Губы Ахиллеса искривились.
– И тебе придется доложить ему, что я и в самом деле говорил серьезно, я не стану участвовать в завтрашнем сражении.
– А твои мирмидоняне?
Ахиллес пожал широкими плечами.
– Мои воины – соратники мне, а не рабы. Они будут делать, что пожелают.
– Что означает: они останутся с тобой, – сказал Одиссей.
– Видимо, да.
– Ладно, тогда я пожелаю тебе доброй ночи и вернусь в свой шатер, – решил Одиссей, – После того, как сообщу нашему царю эту печальную весть.
– Он твой царь, но не мой, – напомнил Ахиллес.
Одиссей повел плечом.
– Как ты уже повторял много раз прежде. Спокойной ночи, друг мой.
Он склонил голову перед Катриной.
– И тебе желаю спокойной ночи, царевна.
– Доброй ночи, Одиссей, – улыбнулась Кэт.
Но перед тем, как Одиссей ушел, Ахиллес сказал еще:
– Одиссей, я благодарю тебя за то, что царевна вернулась в мой шатер целой и невредимой.
Улыбка Одиссея стала грустной.
– Старый друг, я не верю, что царевне действительно грозила какая-то опасность. Я просто немножко развлек ее разговором, пока мы ожидали твоего возвращения.
– Спокойной ночи, друг мой, – бросил ему вслед Ахиллес.
И только после того, как Одиссей окончательно ушел, Ахиллес посмотрел на Катрину. Кэт встретила его взгляд, заставив себя не нервничать и не суетиться. Ей хотелось, чтобы Ахиллес что-нибудь сказал, но он просто смотрел на нее с совершенно непонятным выражением на лице.
Наконец Кэт решилась произнести самые нейтральные слова, какие только пришли ей на ум:
– Ты выглядишь усталым.
Ахиллес едва заметно кивнул.
– Ты тоже.
– Ну да, наверное.
Ахиллес слегка откашлялся.
– У тебя нет оснований доверять моему слову, но я клянусь, что ты не должна бояться лечь спать в моем шатре. Я не прикоснусь к тебе. Я не причиню тебе вреда. То что случилось на пляже, больше не...
– Я тебе верю, – перебила его Кэт, внезапно осознав что ей совершенно не хочется услышать от него, что он считает случившееся на пляже ошибкой, которую он больше не повторит. – И я совсем тебя не боюсь.
На лице Ахиллеса отразилось откровенное недоверие.
– Ладно, я не боюсь тебя такого, какой ты вот сейчас, – поправилась Кэт, – И я не боюсь, что ты ни с того ни с сего превратишься во что-то другое без... ну, скажем, особой провокации.
Ахиллес хмыкнул, не убежденный краткой речью Катрины, и жестом предложил ей войти в шатер.
– Тогда тебе лучше лечь в постель. Вид у тебя утомленный.
Кэт поднялась со скамьи и миновала то небольшое расстояние, что отделяло ее от входа в шатер Ахиллеса. Когда она увидела, что он не собирается войти вместе с ней, она спросила:
– А ты идешь?
– Я подумал, что должен дать тебе время, чтобы... – Он умолк, пожав плечами.
– И как долго мы будем делить твой шатер?
Он удивленно моргнул, услышав такой вопрос.
– Я не знаю.
– Наверное, больше, чем одну-две ночи, ведь так?
– Да. Скорее всего.
– Значит, мы вполне можем сразу перестать стесняться друг друга, – решительно заявила Кэт, аккуратно избегая упоминания о том, что причиной их взаимной неловкости было то, что они вместе едва не превратили только что Ахиллеса в бешеного монстра, – Так что идем-ка внутрь вместе со мной, хорошо?
– Он снова хмыкнул, но на этот раз кивнул и, когда Катина нырнула под полог шатра, последовал за ней.
– Однако, очутившись в шатре, Ахиллес совершенно перестать обращать внимание на Кэт. Он прямиком направился к огромной кровати, зашел за прозрачную занавеску и, повернувшись к Катрине спиной, спокойно снял тунику и начал обтираться ею.
– Кэт уселась на предназначенную ей постель, сняла сандалии и смахнула со ступней песок. Потом она сняла шелковую тунику рубинового цвета и осталась в одной только легкой кремовой тунике, свободной, но при этом прилегавшей к юному телу. И все время, пока Кэт занималась этим полураздеванием, она изо всех сил старалась не посматривать в сторону Ахиллеса.
– Когда он появился из-за занавески, чтобы пригасить лампы, Кэт увидела, что он почти обнажен; только короткая полоса льняной ткани, похожая на полотенце, опоясывала его бедра. Кэт, не веря собственным глазам, уставилась на шрамы, пересекавшие его грудь.
– У тебя шрамов больше, чем я у кого-либо видела! – брякнула Кэт.
– Ахиллес стиснул зубы.
– Я знаю, что выгляжу как настоящее чудовище.
– Нет, что ты! – быстро возразила Катрина, радуясь, что они снова разговаривают друг с другом. – У тебя вид человека, который использует собственное тело как оружие.
Он некоторое время молча смотрел на нее, потом коротко кивнул.
– Именно так.
Он привернул фитиль последней лампы, и в шатре осталось лишь смутное, рассеянное освещение. Потом он вернулся к своей занавеске и скрылся за ней.
Катрине хотелось забыться на всю ночь... растянуться на тюфяке, закрыть глаза и притвориться, что она всего лишь ночует на кушетке у Джаки, а утром проснуться и ощутить обычное солидное похмелье. Но она не могла этого сделать... не могла, если действительно хотела вернуться пусть не в прежнее тело, так хотя бы к прежней жизни. Гера сказала, что работу надо выполнить быстро, так что у Кэт не было времени на самообман и промедление. И... и тут было кое-что еще. Поцелуй Ахиллеса окончательно закрепил влечение, которое почувствовала к нему Катрина. И она хотела помочь ему. А еще она вполне осознавала и то, что ей хотелось бы снова ощутить его прикосновение. Да, то, что начало с ним происходить, ее напугало. Но это ее и возбудило. Ахиллес возбуждал ее, да еще она постоянно помнила, что он уже очень давно не был с женщиной...
– Ахиллес, – тихонько позвала Катрина, не желая разбудить героя, если он уже заснул.
– Тебе нечего бояться, царевна.
– Ага, ты не спишь, – сказала Кэт.
Она образованная, умная женщина, и почему же ей не воспользоваться всем этим?
– Я вообще не сплю, – ровным тоном ответил он.
– Никогда?
– Очень редко.
Катрина улыбнулась, хотя Ахиллес и не мог ее видеть.
– Теперь я точно знаю, что могу тебе помочь.
Последовало молчание, потом Ахиллес спросил:
– Как?
– Ну, мне надо подойти к тебе поближе. Если можно.
– Ты можешь подойти, – сказал он, но Кэт решила, что его голос прозвучал уж слишком спокойно.
Она раздвинула занавески и обнаружила, что Ахиллес сидит в напряженной позе, прислонившись спиной к резному дубовому изголовью кровати.
– Не возражаешь, если я сяду здесь?
– Нет, я не возражаю.
Катрина села – точнее, пристроилась на самый краешек кровати. Ахиллес слегка изменил позу, чтобы его ноги не очутились в опасной близости от ее тела. Голубые глаза устало посмотрели на Кэт.
– Ты сказала, что можешь помочь мне заснуть.
– Могу, – кивнула Катрина.
– Как?
Но прежде чем она успела ответить, Ахиллес добавил:
– Я не хочу пить какие-то зелья или чтобы меня окуривали вонючим дымом какой-нибудь мерзкой травы.
– Это хорошо.
– Но тогда как?
Кэт немножко подумала, как наилучшим образом объяснить воину Древнего мира, что такое гипнотическое воздействие. Наконец она нашла вариант:
– Это чары, которые я могу наложить на тебя силой Афины. Так делают оракулы.
Ахиллес кивнул с серьезным видом.
– Эта богиня обладает огромной силой. И что ты Должна сделать?
– Вообще-то делать должен ты, а я тебе буду помогать. Погоди-ка...
Катрина вышла из-за занавески и сняла с крюка едва тлеющий фонарь. Вернувшись с ним к кровати, она поставила фонарь на ночной столик. Еще больше прикрутив фитиль, Катрина оставила едва заметный огонек.
И, довольная результатом, вернулась на свое место в изножии кровати.
– Начнем с того, что ты должен расслабиться, – Сообщила она Ахиллесу.
Он глянул на нее скептически.
Катрина улыбнулась.
– Просто доверься мне. Я ведь оракул.
– Ну, оракул, если бы я смог расслабиться, я смог бы и заснуть. Но, видишь ли, как раз в этом и загвоздка.
– Ладно, давай просто поговорим. Может быть, я сумею наложить на тебя чары.
– Поговорим?
– Да, мы ведь уже это делаем. И именно это мы делали раньше, вечером.
Ахиллес ответ взгляд.
– Я должен просить у тебя прощения, царевна. Мне не следовало прикасаться к тебе так, как я это сделал.
– Если ты не забыл, я первая начала.
– Я не должен был этого допускать. Это было опасно.
– Одиссей рассказал мне о ярости, которая овладевает тобой, – медленно произнесла Кэт.
– Вот именно потому я и не должен был такого позволять, – сказал Ахиллес.
– С тобой такое всегда случается, если ты... э-э... целуешь женщину?
Ахиллес снова посмотрел ей в глаза.
– Это случается, когда я возбуждаюсь.
– Каждый раз? – мягко спросила Катрина.
– Я... я не знаю.
– Как это понимать? Как ты можешь не знать этого?
– Очень просто...
Ахиллес сорвался с места так быстро, что Кэт не успела ничего понять. Только что он сидел там... и вот он уже метнулся к ней и схватил ее за запястья, притянув к себе так, что ее лицо очутилось всего в нескольких дюймах от его лица.
– Я не могу этого знать, потому что обычно не позволяю себе желать женщину. Прикасаться к женщине. Вот так, как я желаю и прикасаюсь к тебе сейчас.
«Вот дерьмо, – подумала Катрина, – Пожалуй, было бы куда проще и легче, если бы меня отправили прямиком в ад...»
