Глава четвертая

– Ну вот, а я как раз хотел обратиться к Оглоблину с просьбой о помощи. Значит, был приказ о задержании? Не на уничтожение? Это точно?

Шершнев замялся. Он сам заметил странность приказа:

– Оглоблин пообещал задержать и допросить, на что подполковник резко возразил, что никакие допросы недопустимы, поскольку спецназ ГРУ не обладает следственными функциями. И допрос не знающих ситуацию людей может только все испортить.

– Ты, надеюсь, задерживать меня не будешь?

– Никак нет, товарищ капитан, – наконец-то старший лейтенант улыбнулся. Но и бросаться ко мне с объятиями мой преемник на посту командира роты не спешил.

– Может, предварительно позвонить начальнику штаба? Как думаешь?

– А вы что, не знаете?

– Что я должен знать?

– Майора Оглоблина срочно отозвали в Москву. Он должен был улететь еще час назад. Или час назад уехать из части… Я точно не знаю. Меня уже в части в момент его выезда не было. Попробуйте, может, дозвонитесь. Возможно, они с командиром приняли какоето решение.

Я вытащил трубку и набрал по памяти номер начальника штаба отряда. Голос компьютерного робота сообщил мне, что трубка абонента выключена или находится вне зоны досягаемости связи. Наверное, Оглоблин, как и полагается, выключил трубку в самолете. Эта новость была не из приятных. Обращаться к командиру отряда я не решался. Он казался мне не таким категоричным спецназовцем, как майор Оглоблин, и вообще человеком недостаточно решительным, чтобы пойти на риск. Тем не менее именно это предложил мне старший лейтенант Шершнев:

– Виктору Алексеевичу позвоните. Оглоблин как раз перед моим отъездом с ним долго наедине беседовал. Терять все равно нечего…

– Номер не знаю.

– Через дежурного…

– Не хочу на связь через свой коммуникатор выходить. Есть опасения, что меня могут запеленговать, – признался я честно.

В ответ старший лейтенант Шершнев снял свой шлем и передал мне.

– Включаю вызов дежурного по узлу связи, – и нажал кнопку на своем коммуникаторе.

Я вынужден был разговаривать, хотя надежд на командира отряда подполковника Желтонова не возлагал никаких. Слишком он был мягок и нерешителен, на мой взгляд. И вообще в отряде, где распоряжался всем, по сути дела, начальник штаба майор Оглоблин, ходили слухи, что Желтонова прислали сюда из Москвы перед выходом на пенсию только для того, чтобы обеспечить человеку перед пенсией боевой стаж, возможно, и награды какой удостоить, но никак не для дальнейшего продвижения по службе.

– Слушаю, дежурный по узлу связи, – отозвался голос в наушниках. Голос был знакомый, но я не мог идентифицировать его ни с кем из знакомых офицеров.

– Я хотел бы поговорить с подполковником Желтоновым.

– Его уже нет в кабинете. Спать ушел давно…

– Я понимаю, что на улице ночь. Но прошу соединить… И срочно!

– Будить?

– Конечно…

– Кто вызывает? Что сказать?

– Капитан Онучин.

– Привет, Макс Викторович! Мне показалось, голос твой. Но про тебя тут всякие слухи ходят… Я не думал, что ты объявишься…

– Объявился, – сказал я коротко, но внушительно и не спросил, с кем говорю, словно бы узнал человека по голосу. Пусть считает, что узнал.

– Подожди двадцать секунд…

Я стал ждать.

– Слушаю тебя, Макс Викторович, – уже через десять секунд раздался совсем не сонный голос подполковника Желтонова. – Ты где?

– На половине дороги от Махачкалы до вас, товарищ подполковник. Встретился с колонной своей роты. Бывшей своей роты…

– Приезжай. Я распоряжусь, чтобы тебя пропустили. Разговор у нас с тобой предстоит не эфирный.

– Понял. Еду, товарищ подполковник…

– И о гарантиях безопасности не спрашиваешь?

– Я верю в вашу порядочность. Конец связи…

– Конец связи…

Сняв шлем, я передал его Шершневу и предупредил старшего лейтенанта:

– Со мной еще два офицера. Члены моей группы. Они подождут меня за пределами городка. Только их подвезти надо бы…

– Зовите, товарищ капитан.

Я поднял согнутую в локте руку и подал знак. И сразу увидел движение в темноте. Движение, которое невозможно увидеть, если не знаешь, что оно должно быть. Мои старшие лейтенанты приблизились стремительно. И хотя держались привычно настороженно, тем не менее я видел по их глазам, что они рады оказаться среди бойцов спецназа ГРУ, видя в них свою безопасность.

– На броне первой БМП доедете до городка спецназа. И вне пределов городка ждете меня. Я отправляюсь на разговор с командиром.

– Есть ждать вне пределов военного городка, – как всегда, за двоих ответил старший лейтенант Аграриев.

Старший лейтенант Шершнев поехал на броне вместе с нами. Как я понял, он не желал отвечать по связи никому из командиров взводов и потому выключил свой коммуникатор «Стрелец». Внутри БМП существовала другая система связи, и командиры взводов могли ею воспользоваться. Но Коля не знал, что ему отвечать, потому что не знал уровня информированности командиров взводов. Все зависело от того, как встретит меня подполковник Желтонов и какое решение относительно меня примет. Когда будет командирское решение, тогда свое решение может принять и Шершнев.

Такая осторожность была совсем не в моем духе, тем не менее я Шершнева не осуждал. У него свой характер, и если уж у меня офицерская карьера непонятно в каком состоянии и на какой стадии, то он своей карьерой дорожил. Может быть, это с общечеловеческой точки зрения было и правильно. Я старался никогда не судить людей, сравнивая их поступки со своими. У меня свой характер, своя жизнь и собственные жизненные уроки. И у каждого они свои, и каждого человека именно эти уроки формируют, создавая индивидуальный характер. И потому невозможно всех грести под одну гребенку, даже солдат. И я старшего лейтенанта Шершнева понимал.

Доехали мы быстро. Ехать на БМП – это не пешком идти. Мне никто при этом не мешал продумать разговор с подполковником Желтоновым. Я прекрасно понимал, что требуется сказать Виктору Алексеевичу, но при этом у меня не было уверенности, что подполковник поймет меня так, как мог бы, к примеру, понять майор Оглоблин, который сам имел склонность к резким поступкам. Тем не менее хотя бы на какое-то незначительное время, хотя бы на время, нужное для согласования поведения с командованием спецназа ГРУ, и Желтонов, мне думалось, сумеет нас прикрыть и спрятать от преследования. Это даст нам значительную передышку. А в последующем нам предстоит дождаться решения своей судьбы уже от командующего войсками спецназа ГРУ, потому что я не знал другой силы, способной защитить нас от полковника Самокатовой и подполковника Саенкова, наших главных преследователей.

Передовая боевая машина пехоты, видимо, по приказу старшего лейтенанта Шершнева остановилась перед главным входом, тогда как вся колонна двинулась к воротам, чтобы заехать внутрь. Мы спрыгнули на асфальт. Шершнев залез в башню, и БМП уехала вслед за всей колонной. Машинный двор располагался от КПП на другом конце городка, и лязганье узких гусениц слышалось даже за территорией городка еще долго.

Против главного входа располагался бульварный скверик со множеством кустов вокруг тротуара.

– Там ждите… – махнул я рукой. – Самое большее – сорок минут. Через сорок минут можете уходить. Будете сами о себе заботиться. Если я не выйду, значит, меня повязали. Кто-то другой вместо меня выйдет, вы не показываетесь, даже если будут по именам звать и мамой клясться, что вы в безопасности.

– Не веришь Николаю Михайловичу? – спросил Аграриев.

– Майора Оглоблина срочно вызвали в Москву. Уже улетел. А на командира я не очень надеюсь, – признался я. – Он какой-то невнятный у нас… Московский кадр…

– Осторожный? – спросил Логунов. – Москвичи часто излишне осторожны, я уже замечал, когда встречался. Причем не только военные. Это характер их «национальности».

Логунов, видимо, как и я, считал москвичей не русскими людьми, а москвичами «по национальности». В них русский характер не просматривается даже в бинокль.

– Вроде бы и не излишне осторожный, но я его не понимаю… Ждите, короче говоря.

Я повернулся и двинулся через двери главного входа, за которыми меня встретил дежурный по части.

– Что, Макс Викторович, дорогу к кабинету командира еще не забыл? Или тебе провожатого выделить? – недобро ухмыльнулся майор из штабной «секретки».

Я коротко козырнул и улыбнулся.

Дежурный был сердит, что его разбудили среди ночи. Но моя улыбка его обезоружила.

– Найду дорогу, товарищ майор…

– Иди, иди… – майор уже ворчал добродушно. Он вообще был незлой человек.

Я прошел в штабной корпус.

Там на первом этаже сидел дежурный по штабу, который приветственно поднял руку и махнул ею:

– Товарищ подполковник у себя. Ждет…

Никаких приготовлений к своему задержанию я не заметил, хотя смотрел внимательно. Эти приготовления я увидел бы в напряженных взглядах дежурных. Видимо, задержание не планировалось, и я зря беспокоился. При этом я был не в курсе, знает ли командир отряда о том, каким методом освобождал меня из машины СИЗО майор Оглоблин с двумя сержантами бывшей моей роты. Но об этом знали полковник Самокатова и, вероятно, подполковник Саенков. И они не упустили бы возможность шантажировать майора такой жесткой работой по вызволению своего подчиненного. Расстрел «вертухаев» мог бы обернуться обвинениями в адрес самого начальника штаба и сержантов, которые выполняли такой рискованный приказ только из уважения к своему бывшему командиру роты. Это в разговоре с командиром отряда могло сыграть в любую из сторон. И неизвестно, за какую сторону пожелает играть подполковник Желтонов, за чью команду.

Я поднялся на третий этаж и постучал в дверь.

– Входи, – негромко разрешил подполковник. У него вообще от природы голос негромкий и негрозный. И при этом не хитрый, как у многих профессиональных разведчиков, никогда не сходит до змеиного шипения.

Подполковник сидел за своим рабочим столом перед включенным компьютером, и я успел увидеть в мониторе открытую почтовую программу до того, как он опустил изображение в строку состояния. На столе лежал шлем от «Ратника», а сам костюм был на подполковнике, причем даже коммуникатор «Стрелец» висел на своей специальной клипсе около левого плеча. Но коммуникатор не был включен, это я понял по тому, что не горела ни одна из диодных лампочек. Через почтовый сервер запрашивать инструкции подполковник не будет. Это не шифрованная связь, и он, как командир, это прекрасно понимает и сам следит за соблюдением режима секретности, причем следит обычно строго. И не стоило ждать от Виктора Алексеевича такого нарушения. Наверное, общался с кем-то на бытовом уровне. Может быть, с женой или детьми. Но это его личное дело, которое меня касаться не могло.

По моему вопросу Желтонов мог бы консультироваться, вероятно, только по закрытым каналам связи, через тот же коммуникатор «Стрелец», и я не уверен, что полковник Самокатова рискнула бы прослушивать разговоры, скажем, командующего войсками спецназа ГРУ, в чьем прямом подчинении находился сводный отряд в регионе Северного Кавказа. Полковник Мочилов, несмотря на предпенсионный, если еще не пенсионный возраст, имел репутацию офицера чрезвычайно решительного и крутого, способного на самые кардинальные шаги. И связываться с человеком, имеющим подобную репутацию, командование «Сектора «Эль» едва ли решилось бы.

– Присаживайся. Располагайся удобнее. – Виктор Алексеевич показал мне не на обычный стул за приставным столом для заседаний, куда обычно сажают подчиненных, а на стоящее у стены мягкое кресло, в которое я уселся с великим удовольствием.

– На отсутствие удобств в нашей службе, товарищ подполковник, жаловаться не принято, тем не менее могу просто сказать, что их в последнее время не было…

– Я догадываюсь. Объясни мне только, почему ты вернулся именно сюда, в Дагестан, где тебя ищут?

– Меня уже видели по дороге в Моздок, в Чечне, где потерпел аварию вертолет ФСБ, на котором меня отправили. И потому я решил, что здесь поиски уже завершены, следовательно, здесь самое безопасное место.

– Резонно. Насколько мне известно, спецназ ФСБ вместе со спецназом МВД в настоящий момент берет под контроль в Москве все станции метро, которые, – подполковник посмотрел на часы, – скоро уже откроются, все остановки общественного транспорта поблизости от здания ГРУ, чтобы перехватить тебя и твоих сообщников, как они зовут офицеров твоей группы. Считают, что ты вместе с ними до Москвы добираешься. Этот вот вопрос меня больше всего и смущает.

– Что вас смущает, товарищ подполковник? – поинтересовался я, благодарный Желтонову за так ненавязчиво высказанное предупреждение.

– Поскольку приказать нам ФСБ не имеет права, нам передали настоятельную просьбу провести твое и твоих офицеров задержание. Но…

Я, естественно, сразу насторожился, и сам почувствовал некоторое напряжение в теле. На задержание в отряде спецназа ГРУ я не рассчитывал. И хотя я насторожился, в глубине души я понимал, что задержания произведено не будет. Об этом же говорила и длительная пауза, взятая командиром сводного отряда после многозначительного, хотя и короткого «но». И я ждал, что за этим «но» последует.

– Но, по непонятной для нас причине, следователь ФСБ очень испугался, по словам начальника штаба, что мы самостоятельно проведем твой допрос. Это уже говорит о том, что в этом деле со стороны ФСБ не все чисто. А теперь из Москвы сообщили, что бойцы спецназа ФСБ, причем там замечены в основном бойцы дагестанского спецназа ФСБ, почему эта информация и дошла до нас, берут под контроль станции метро рядом со зданием ГРУ, проходы, ведущие к зданию, и остановки общественного транспорта. Сидят в машинах на улицах, караулят. Причем заняли позиции еще ночью. С ними вместе работают бойцы спецназа МВД Дагестана. И задействовано большое количество снайперов. Сажают их даже в квартирах, предупреждая хозяев, что охотятся за чрезвычайно опасным убийцей. Это все неспроста. Неспроста тебя не желают допустить до командования ГРУ. Из этого я делаю вывод, что ты являешься носителем информации, которая в состоянии навредить некоторым определенным силам. Причем убирать намереваются не только тебя одного, но и офицеров, которые с тобой работали. А здесь, как я вижу, существует, возможно, два варианта. Первый вариант, вы все трое являетесь носителями этой информации. То есть все трое причастны к событиям, которые определенные круги желают скрыть. По второму варианту, причастен только ты, но есть опасения, что ты что-то рассказал своим компаньонам, и потому принято решение ликвидировать всех троих. Я думаю, о задержании сейчас речи не идет. Даже если задержание будет произведено здесь, в городке отряда спецназа ГРУ, тебя не довезут до кабинета следователя. Остановят машину, застрелят водителя и охрану и расстреляют тебя. А при местной криминогенной ситуации найти следы окажется невозможно. Если ты попытаешься прорваться в Москву, то там тебя застрелит снайпер. Прямо на улице, из окна. Думаю, даже если ты загримируешься, найдутся способы тебя опознать. По трубке, по отпечаткам пальцев, по походке в конце-то концов. Даже если ты начнешь ноги подволакивать…

– Не самая приятная ситуация, – признал я. – Но в данный момент меня больше беспокоит судьба семьи. Полковник Самокатова грозила мне в случае выхода из-под ее контроля расправой над семьей…

– В этом отношении можешь быть спокоен. Командующий войсками спецназа ГРУ отдал категоричный приказ взять под защиту твою жену с дочерью. Весь твой батальон в этом случае становится гарантом их безопасности и не подпустит к семье ни людей Самокатовой, ни людей из ФСБ. Но меня, признаюсь честно, больше твоя судьба, капитан, беспокоит. И та информация, носитель которой стал опасен и для Самокатовой, и для Саенкова. И еще мне сильно интересно, что эти две фигуры связывает. Как они вообще нашли общий язык?

– Насчет общего языка, думаю, все просто. Подполковник Саенков женат на старшей сестре Алевтины Борисовны, на Альбине Борисовне Самокатовой, известном адвокате.

– А… Это та, что наркоторговцев защищает? Это ее профиль работы – крупные наркоторговцы. Интересная информация. А это точно? Откуда тебе такое известно?

– Мне сам подполковник Саенков сказал. Может быть, нечаянно проболтался, но сказал. Я, честно говоря, на это внимания не обратил. Но я не знал, на чем специализируется Самокатова-старшая, на каких уголовных делах. А тут связь просматривается достаточно очевидная.

– Какая связь?

– Сначала подполковник Следственного комитета Дагестана Наби Омаханович Халидов… Тот, что изначально вел мое дело. Он, как я понял, охотился за рюкзаком с героином, что пронесли из-за границы бандиты. И подполковник Саенков тоже за ним охотился. Но захватили его мы со старшим лейтенантом Шершневым. Потом выплывает генерал Шарабутдинов. Он, как мне говорила Самокатова, «крышует» всю оптовую торговлю наркотиками в Дагестане. Опять наркотики. И адвокат Самокатова работает с наркоторговцами. Какая-то связь здесь определенно существует. Только я не знаю, товарищ подполковник, какая именно. Налицо только факт, что меня и двух старших лейтенантов пытались использовать в своих целях полковник Самокатова и подполковник Саенков. Чтобы что-то выяснить, следует сначала узнать, от кого получает инструкции полковник Самокатова. Было ли дано ей задание на ликвидацию генерала Шарабутдинова? Подозреваю, что это личная инициатива Самокатовой и Саенкова.

– Я понял тебя, капитан. Я отошлю данные шифротелеграммой. А пока расскажи мне все, что с тобой произошло с того момента, как на нашей вертолетной площадке ты во второй раз сел в вертолет ФСБ. Все по порядку…

Я начал рассказывать. Но вовремя хватился, что взял у своих старших лейтенантов только сорок минут на разговор. А сорок минут уже подходили к концу. И потому, вынужденно извинившись перед командиром отряда, я объяснил ему причину, по которой мне необходимо было выйти.

– Дежурному позвони, он их позовет…

– Они войдут, только если увидят меня лично. Дежурному не поверят.

– Хорошо. Веди их сюда.

Пришлось быстро сбегать к выходу и вместе с Аграриевым и Логуновым вернуться к подполковнику Желтонову. И уже в присутствии старших лейтенантов продолжить рассказ о наших злоключениях с места, на котором я прервался. Но рассказывать о том, что в бульдозер на станции Темиргое пытался забраться сержант полиции, я не стал. Зачем брать на себя еще одну смерть, если тебя в ней пока никто не обвиняет. Или, если судить иначе, зачем обвинять в попытке воровства того, кто должен от воров людей защищать. Это могло выглядеть некрасивой попыткой себя обелить. Дескать, все вокруг плохие, только я один невиновный и честный. Все остальное я рассказал короткими доходчивыми фразами, вплоть до встречи со своей бывшей ротой на дороге, когда рота возвращалась с задания. Что за задание было у роты, я не спрашивал ни у нового ее командира, ни у командира отряда. Я был уже вне отрядных дел.

По окончании моего рассказа подполковник какое-то время жевал свои вставные челюсти, потом сказал:

– Понятно. Скорее всего, ты в своих подозрениях прав…

После этого он снял трубку внутреннего телефона, позвонил дежурному по отряду и распорядился устроить нас троих на отдых в помещении моей бывшей роты. В казарме всегда были, как я хорошо знал, свободные кубрики. Солдатские кубрики обычно бывают большими, и в них располагается целиком отделение. Офицерские обычно меньше размерами, имеют меньше кроватей, но как часть солдатских кубриков пустует, когда какой-то взвод отправляется на задание, так обычно пустует и часть офицерских кубриков, когда офицеры вылетают или выезжают на задания вместе со своими подразделениями. Существует практика задействовать в одной операции взводы одной роты. Считается и, на мой взгляд, считается справедливо, что солдаты одной роты лучше понимают друг друга, между командирами взводов существует налаженное взаимодействие, и от этого выигрывает общее дело. Я мысленно просчитал транспорт колонны, что привезла нас в городок спецназа, и получилось, что три взвода в настоящий момент были вне расположения роты, то есть находились в отдалении на выездном задании. Это явление достаточно частое. Но оно же означало, что есть три спальных места в офицерских кубриках, что обычно бывают заняты командирами взводов.

– Дорогу в роту найдешь? Провожатого не требуется? – спросил подполковник.

– Не забыл еще…

– Отдыхайте пока. Я свяжусь с командующим. Его мнение сообщу, когда отоспитесь. Идите…

Дежурный по роте, а это, как правило, был один из заместителей командиров взводов, старший сержант, получил, видимо, предупреждение дежурного по части и приготовил нам каждому по комплекту постельного белья и проводил в отдельный кубрик, где стояли четыре кровати.

– А четвертый где? – поинтересовался я.

– Дежурит по столовой. Ночевать сегодня не придет. Отдыхайте, товарищ капитан. Если что понадобится, зовите меня или дневального. Ключ в двери, можете изнутри закрыться, чтобы никто не побеспокоил.

Мы, даже не в целях безопасности, а чисто машинально, все же закрылись изнутри. Устроились и сразу легли отдыхать. Усталость сказалась и физическая, и в большей степени – психологическая.

Проснулся я от дважды прогремевшего тройного выстрела пушки, прозвучавшего чуть в отдалении. И безошибочно определил, что стреляла автоматическая тридцатимиллиметровая башенная пушка боевой машины пехоты. Стреляла очередями, как в боевой обстановке. Потом прозвучала еще одна точно такая же строенная очередь…