Встал я рано утром. Не спалось. Предприятие меня ждало таинственное и опасное. Но оправданное ли? Наконец, кто мне этот Кураев? И так ли нужны мне его деньги? Но слово я уже дал. Но не поспешил ли? Старик явно держал меня на расстоянии от своих тайн, а требовал многого.

Я решил: огляжу усадьбу, подышу свежим воздухом перед завтраком. Набросил полушубок, добрел до конюшен. Тут остро пахло навозом, соломой. Дверь была открыта. В загонах топтались лошади. Я услышал мужской голос: «Здравствуй, милый, здравствуй…» Оказывается, хозяин опередил меня! В одном из дальних загонов, стоя ко мне спиной, Кураев что-то шептал на ухо черному жеребцу с белым месяцем на лбу. Светились белки, черные глаза смотрели на меня подозрительно, но спокойно. Только фыркнул конь, тряхнул головой.

Кураев обернулся.

– А, Петр Ильич, доброе утро.

– Доброе.

– Мой Ганнибал, – представил он коня. – Двухлеток. Самая сила!

– Хорош, – кивнул я.

– А вам не спится?

– Нет, – признался я.

– Понимаю, новое место. Тревоги.

– Еще какие тревоги, ваше сиятельство.

Видимо, мой тон заставил графа насторожиться. Кураев похлопал жеребца по шее, повернулся ко мне:

– Говорите, Петр Ильич, не стесняйтесь.

– Думы меня одолевают, Александр Александрович. И в первую очередь о том, что вы сами препятствуете раскрытию дела.

– И много сказано, и мало, – нахмурился граф.

– Вы – человек щедрый, мой гонорар хорош, но деньги не решат всего. Вы дали мне нужную ниточку, да уж больно клубок ваших загадок велик. Чую, скоро оборвется она. Не за тем вы меня посылаете, чтобы узнать, причастен Кабанин к убийству вашего друга или нет. Совсем не за этим…

– А за чем же тогда?

– А за тем, чтобы, удостоверившись в этом, вы могли решить, почему это понадобилось купцу Кабанину. Что же вас связывает с ним? Какая тайна? Кто он вам: беспринципный стяжатель – именитому графу-филантропу? Нестыковочка выходит, Александр Александрович. Должник вы его? Да нет вроде. Вы и сами богаты. Связи я между вами не вижу: ни в родовой доле, ни в коммерческой, за исключением той таинственной, давней, о которой вы упоминали вчера. Да еще Сивцов в придачу. Чем занимался ваш триумвират? – я решил быть предельно откровенным с Кураевым. – Вот что я вам скажу, граф. Я хороший детектив, и узнаю, кто убил вашего друга Сивцова, но на этом все. Как просили, так и будет, – я не отпускал его взгляда. – Но так ли вам хочется завершить это дело? Только ли вопросом, казаки это были Кабанина, или вы хотите глубоко копнуть? С моей помощью. Сейчас говорите.

– Говорили мне люди, что вы умны и проницательны, – опуская глаза, кивнул Кураев и тотчас открыто, точно извиняясь, посмотрел на меня. – А я, старый дурак, все таился до последнего, осторожничал. Глубже мне надо, еще как глубже.

– Тогда говорите, на чем ваш загадочный триумвират держался?

Кураев нежно похлопал коня по черной мускулистой шее, закрыл загон, и мы вышли из конюшни в чистое зимнее утро. Дымки поднимались от труб далеких изб графского имения. Ветки покрывал иней. Белые колонны усадьбы позади, державшие портик, казались могучими и легкими одновременно.

– Наших предков объединила одна тайна, – вымолвил Кураев. – Ей более трех веков. И так получается, что мы никуда друг без друга. Суть самой тайны вам не открою – права не имею. Честное слово, – кивнул он, и я поверил ему: теперь не лукавит старый граф. – Но скажу так. Я им обоим – Сивцову и Кабанину – был хозяином в этом деле. Как и мой предок – их предкам. Но, как видно, только до срока я был таковым. Если Кабанин взялся суд вершить. Но начал он не с Сивцова. Пару месяцев назад под Москвой, в Клязьме, был найден мой агент, некто Веригин. С ним переписывался и я, и Сивцов. Веригин вел расследование – следил за Кабаниным и его людьми.

– Дошло до такого, что вы к нему хвоста приставили?

– Именно так. А Веригин был умелым следопытом. Капитан разведки!

– Ого! – вырвалось у меня.

– Да-да, – кивнул Кураев.

– И вы подозреваете в его смерти Дармидонта Кабанина?

– Его, Вепря, – кивнул старый граф. – Как я уже сказал, тайна наша, завещанная дедами, передается из поколения в поколение. Я опасаюсь за наших наследников. И в первую очередь мужского пола. Ведь за эту тайну стоять надобно. Стеной! У меня сын, Илюша, в Русско-турецкую погиб, на Шипке. Старший Веригин как раз с ним воевал. Дочь моя, Лиза, в Париже живет. С мужем у них только дочь Анна-Мария, маркиза де Лефевр. Ей всего пять лет. У Павла Павловича Сивцова сыновей не было – только две дочки: Поля и Сашенька. А у Поли – два малых сыночка: Мстислав и Ростислав. А если однажды Кабанин до них доберется?

– А у самого Кабанина есть дети?

– Нет, ему детей Бог не дал. То ли он виноват, то ли жена, а то ли дела предков. История о том умалчивает. Но я слышал, Дармидонт решил жениться на молодой и обзавестись от нее сыновьями.

– И дорого стоит ваше общее дело? – поинтересовался я.

– Очень дорого, Петр Ильич, очень, – закивал головой граф. – Бесценное это дело! У Кабанина душа чернее безлунной ночи. Коли собрался, ни перед чем не остановится – всех положит рядышком, никого не пожалеет. Я ведь и впрямь хотел поначалу от вас только того, чтобы убедиться, кто убил Павла Сивцова. А теперь уже и другого попрошу: если подтвердится худшее, узнайте то, что задумал Кабанин. Все равно как.

– Все равно?

– Вы не ослышались. Письмо ли это будет, человек болтливый или просто предатель. И не удивляйтесь, если дело коснется драгоценных камней, злата-серебра, сокровищ невиданных. Таких, какие только у царей и бывают! – Граф Кураев потупил взгляд, но очень быстро поднял глаза. – Например, короны последнего византийского императора…

– Константина Двенадцатого?

Недавно потухшие, глаза графа Кураева по-мальчишески вспыхнули:

– Да, Петр Ильич! В том числе, – кивнул он. – В телеграммах те сокровища, если будет в том нужда, «зерном» именуйте. Кто знает, какие связи и где у Дармидонта Кабанина? Он многих купил! – Граф кивнул: – Согласились на работу такую, извольте: я вам хоть частью, но открылся. Но теперь и цену подниму, Петр Ильич, за труды ваши – втрое подниму! Идемте чай пить, червяка морить, а потом уж и в дорогу!