Брошенная церковь высилась башнями и ободранными куполами на холме и была видна за полсотни верст в округе. Церковь-исполин. Кабанин поставил ее в том краю, где родился, у реки Всесвятки, но та вдруг выбрала себе другое русло. Может быть, и не было мистики в этом явлении природы, реки так поступают независимо от проявления людской воли, так однажды поступила река Самара, впадающая в Волгу, оставив на прежнем месте сухое русло, но здесь все дело было в том, кто поставил храм. И люди отступили от церкви на холме – ушли вслед за рекой, подальше. А тут и купола стали облетать, обнажая каркас, и штукатурка стала сыпаться. Голой она смотрелась, и не просто брошенной – оскверненной неведомой злой силой.

Жабников успел собрать два взвода полиции и жандармов, с десяток сыскарей ехали с нами. Маленькая армия! Да тут ли Дармидонт Кабанин? – думали мы. – Не ушел ли куда, заранее прознав об устроенной на него облаве?

– Тоску смертную навевает такая вот церковь, – сказал кто-то из сыскарей, ехавший в санях.

– Нет его тут, никого тут нет, – откликнулся другой.

Ход нашего войска становился все тише. Полсотни всадников подходили к мертвой церкви все ближе. Трое саней, запряженных в тройки, тянулись следом. Метели улеглись, последние дни февраля выдались теплыми, но снега навалило с достатком. Кони вязли в снегу. Сани глубоко уходили в снежную перину: тут не разгонишься, только бы добраться, куда надо! Молоком заволокло небо, и солнце не проходило сквозь мглистую занавесь. И только птицы оживляли пейзаж – воронье летало над церковью и надрывно и хрипло перекликалось на все голоса.

– Не нравится им, что мы едем, – сказал Степан Горбунов. – Их это место! Заговоренное!

– Это как же? – спросил я.

– А вот так же, – едва дело касалось мистики, мой товарищ менялся на глазах, его уверенность в себе проходила, как это было с ним в Праге. Мир теней страшил Степана! Он и прежде наслушался о проклятом месте и проклятой церкви, а теперь все видел своими глазами. – Люди с доброго места сами не уйдут. Тут злые силы расстараться должны. Ой как должны!

– Брось ты, Степа! – оборвал я его. – Себя-то запугивать! – я озирался по сторонам: пустое русло реки под снегом, лесочки вдалеке, пологая гора с церковью, которую точили неведомые силы, и воронье. Место и впрямь было зловещим! – И меня грешным делом, – не удержался и добавил я.

– Как скажете, – молвил Степан. – Да как тут промолчать? Колдовское это место, Петр Ильич! Ему, Дармидонту Михайловичу, сам Бог в милости отказал!

– А ваш Степан прав, – сказал ехавший рядом Жабников.

Где-то в этом краю и родился Дармидонт Кабанин, как и его дед, и его отец, разглядывая голые заснеженные окрестности, думал я, эта земля явила его на свет. Многое натворив, тут он построил огромный храм, решив стать ближе к Богу, решив, что может купить и кусок неба, как покупал все остальное на земле, но небо отвергло его, сказало: я тебе не подвластно. Ни твоей силе и воле, ни твоей жажде владеть всем, и уж точно ни твоим деньгам! Пользуйся этим миром, где ты жив сейчас, пользуйся до срока…

– Горазд сказал, что под этой церковью подвалы глубокие, – заметил Жабников. – Целая цепь коридоров!

– И что нам теперь делать, под землю лезть? – легкомысленно поинтересовался кто-то из офицеров.

– Если надо, и под землю полезем, – кивнул майор.

– А если они там затаились и только этого и ждут?

– Разговорчики! – прервал их майор. – Я десять лет гоняюсь за этим вепрем, за этим диким кабаном, которому ни бог, ни черт не страшны! – майор зло оглянулся на своих говорунов. – Он полковника Толоконникова, вашего командира, на куски разметал бомбой, и не одного, а с адъютантом и закройщиком, между прочим! Как рябчиков – дробью! Так что под землю полезете, коли надо будет!

– Есть, господин капитан, – усмехнулся кто-то. – Пропащие мы души, господа!

– Да чего ж они так разлетались-то?

– Знаю я, чего, – вдруг проговорил Степан Горбунов и взял винтовку на изготовку. – Вон там, на колокольне, в окошке! Петр Ильич, люди там! – его голос становился все громче. – Эй, братцы, следят за нами! Стрелки там!

И когда он выкрикнул эту фразу, именно с колокольни и прозвучал выстрел. Офицер, который только что сказал: «Пропащие мы души!» – схватился за простреленное горло и вывалился из седла. Вороны тучей вспорхнули в зимнее небо! Одновременно с первым выстрелом грохнули еще три – и трое жандармов сковырнулись со своих коней. Две сотни черных ворон, страшно галдя, закружили над пустой, полуразрушенной церковью и заснеженным холмом.

– Петр Ильич, прятаться надо! – закричал на ухо мне Степан и спрыгнул с коня в снег.

Наше войско не успело опомниться. Только взволновалось, схватилось за оружие. Новый разрозненный залп прокатился тотчас же за первым – и еще четверо полицейских повалились с коней.

– Спешиться! – хрипло прокричал Жабников. – У них винчестеры, Петр Ильич! Прячьтесь, перебьют ведь! Как куропаток перестреляют!

Третий залп оказался роковым для майора. Жабников задохнулся от пули, прострелившей ему грудь, покачнулся в седле и вывалился – в снег. Как можно было оказаться такими легкомысленными? – думал я, сам бросившись в снег лицом, стараясь не поймать пулю и не попасть под копыта своего же коня. – Как можно было оказаться такими глупцами? В мгновение ока из охотников мы превратились в дичь. В течение одной минуты мы потеряли пятую часть нашего войска. Уже все полицейские бухнулись в снег, но темные шинели были заметны! Мишени! Лошади взбесились, стали метаться в глубоком снегу, нескольких человек затоптали на месте. Повезло тем, кто был в санях – они укрылись за ними и теперь отвечали огнем. Под Степаном Горбуновым, моим снайпером, лошадь была убита, он вовремя спрыгнул и теперь прятался за ее вздрагивающей тушей. Лошадь поднимала голову, окликала хозяина ржанием, но не до нее было ему сейчас. Я отполз к ближайшим саням, где один из наших спецов был застрелен и лежал с запрокинутой головой. Другие прятались.

– Вот черт, вот черт! – повторял еще один сыскарь. – Кто ж такое предположить мог?! Ведь как в аду оказались?!

На всем пространстве, которое занимало войско, подойдя к церкви, лежали трупы наших товарищей. Снег повсюду окрасился кровью. Стонали раненые. Жалобно ржали подбитые лошади. Кувыркались в снегу. Другие метались по тому же пятачку, и прятаться надо было от них. А Кабанин и его казаки более не шутили. Били наверняка. Мстили. Я поднял голову – хотел отыскать глазами майора Жабникова – и пуля срезала с меня шапку.

– Господи спаси! – прошептал я, прячась за санями.

И точно потехи ради они били по последним лошадям, которые носились по этому полю с диким ржанием, точно предчувствуя скорую смерть. Чем не мишень! Они перебили даже лошадей из троек. Пятачок заснеженного поля перед церковью превратился в гору трупов – людей и животных, в кладбище!

– Да что они делают, нехристи?! – жалобно завопил кто-то из жандармов. – Лошадок-то за что?!

Самым ловким стрелком оказался Степан Горбунов. Сыскари были в первую очередь ищейками, полицейские – цепными псами, и только один Горбунов – лучшим охотником изо всех, кого я когда-то знал.

– Есть! – после очередного выстрела что есть силы закричал он.

– Убил?! – воодушевленно потребовал я ответа.

– Ага! Полбашки ему снес, Петр Ильич! – радостно завопил он. – Кого, интересно, из этой тройки я на тот свет отправил? А может, самого Кабанина? Сейчас еще одного выгляжу! Они нас как зверюшку, и я их так же буду!

Меткий выстрел охотника Степана оживил и вдохновил нашу армию. «Третий этаж на колокольне! – кричал Степан. – Там двое!» Полицейские, которыми теперь командовал капитан Пастухов, поднимали головы, целились и били в те окна, какие называл Горбунов. Раненный в руку Петухов готов был поднять часть отряда и пойти штурмом на церковь, но я удержал его.

– В плечо, Петр Ильич! – еще минут через пять закричал Степан. – Еще кому-то досталось!

После этого засевшие в церкви перестали атаковать нас.

– Передышку взяли, – бросил кто-то.

– Ага, – отозвался Горбунов. – Знаю, зачем!

– Зачем?

– А затем, только мы сейчас встанем и пойдем туда, они вылезут – залп, и срежут еще троих! А потом еще! Вот зачем!

– Откуда он у вас такой умный? – морщась от боли, спросил у меня Петухов.

– Талант охотника! – усмехнулся я. – И следопыта! Куда вас ранили?

– В предплечье!

– Вылечим! – заверил я его.

И нам стрелять было не по кому. И мы выжидали. Я набрался смелости и выполз из-за саней.

– Куда вы, Петр Ильич? – крикнул Степан.

– Прикрой в случае чего, – отозвался.

Лицо облепило снегом, и за шиворот лез снег, и в сапоги. Но я дополз до майора Жабникова. Он лежал неподвижно. Я приложил замерзшую ладонь к губам и скоро почувствовал легкое тепло. Расстегнул ворот, разорвал рубаху. Рана была спасительно высоко!

– Семен Семенович! – позвал я его. – Господин майор! Очнитесь! Ну?!

Жабников застонал, и я вздохнул с величайшим облегчением. Пуля прошла над сердцем. Он был жив…

А церковь все молчала…

– Ну что они там? – спросил Петухов.

– Таятся, сукины дети, – вымолвил Степан. – Ждут… или?

Он точно угадал! С той стороны церкви разнеслось ржание!

– Слышите, Петр Ильич?

– Слышу, Степа! – отозвался я.

– Вот зачем они лошадок-то перебили наших!

Все было ясно – наши враги уходили сейчас с той стороны церкви, и надумай мы кинуться за ними следом, уже не успели бы. Да и знал Кабанин, что мы не бросим наших раненых товарищей в чистом поле – истекать кровью и замерзать. Что в первую очередь им поможем, а потом уже будет искать злых татей.

Но все именно так и случилось! Когда мы стали подниматься из снега, оглядываться и перекликаться, оказалось, что нас, живых и невредимых, осталось не более половины. Двадцать восемь человек было убито или ранено. И теперь их надо было спасать. А для этого надо было послать людей в ближайшую деревню за подводами или тащить раненых на себе.

– Мы сейчас вернемся, господин капитан, – сказал я Пастухову и, крикнув: – Степан, за мной! – побежал по глубокому снегу в сторону церкви.

Скоро мы были на колокольне. На втором ярусе лежал труп в полушубке. Степан перевернул его.

– Вакула, подлец, – сказал он и не сдержался – пнул его.

Я смотрел в мертвое лицо. Мне запомнился этот низкорослый казак с могучими плечами. Даже несмотря на то, что пуля попала ему в лоб и разнесла череп, и кровь обильно залила морду матерой кабанинской зверюги.

– Теперь у него только двое помощников, и кто-то из них ранен, – сказал я. – Если не сам Дармидонт Михайлович. Я ведь и далее следом за ним пойду. По кровавому следу – хоть на край земли. Ты готов, Степа? Прямо сейчас надо выдвигаться. Только накажу им Жабникова хранить как зеницу ока, и в путь. Так готов?

– Зачем спрашиваете, Петр Ильич? – усмехнулся Горбунов. – И сами все знаете: я о такой охоте всю свою жизнь мечтал!