2
Все бы так делалось на Руси! Куда б тогда улетела птица-тройка?! Губернатор Симбирска и его административный аппарат, при самой дружеской поддержке губернатора Семиярска, действовали на удивление быстро и слаженно, точно возглавляли экспедиционный корпус на Кавказе во время военных действий. Но это и понятно: в данной истории существовали личные интересы, и почти всех! Кровные интересы! За исключением генерала от инфантерии Самсона Дубовца-Камышинского – человека исключительной принципиальности. Именно поэтому его и поставили во главе карательной операции.
Дубовец-Камышинский поднял по тревоге два эскадрона конных драгун, взял сотню казаков в придачу и понесся на окраину Симбирской губернии, где она граничила с губернией Семиярской. Именно там и распустило свою паучью сеть имение Расторгуево, взятое у какого-то беспечного помещика за долги и заново отстроенное купцом-миллионщиком Дармидонтом Кабанином.
Армия подошла к широко разросшемуся поместью по заснеженным дорогам на самой зорьке и окружила его двумя кольцами. Затем на главную дорогу к поместью выдвинулся офицерский отряд из двадцати человек наиболее преданных губернатору Симбирска, также отряд конной полиции и сыщики. Войско возглавлял генерал от инфантерии Самсон Самсонович Дубовец-Камышинский, в бурке и высокой каракулевой шапке с гвардейской кокардой. Я, полковник Старицын, начальник полиции Симбирска, и майор Жабников ехали по правую руку от генерала; граф Кураев и Степан Горбунов – по левую.
– Хороша бурка, ваше превосходительство, – сказал я. Хотя, была она потрепана на славу, и не на дружеской пирушке. – Повидала на своем веку?
– Еще бы! – воскликнул седоусый генерал. – Эту бурку мне сам генерал Скобелев под Шипкой подарил! С плеча сбросил и подарил! Я тогда подполковником под его началом был, батальоном командовал. В трех местах пулями прошита, еще в одном – картечью! Эх, отчаянным я был по тем временам, на рожон лез! – он зло крутанул тугой проволочный ус. – Вот за это и подарил!
Особой радостью пылало лицо моего старого знакомца майора Жабникова.
– Сколько лет ждал такого, Петр Ильич! – управляя лошадью рядом со мной, говорил он. – Сколько лет мечтал к монстре подобраться! И ведь уверен был, что так мои грезы и останутся грезами! Думал, что Дармидонту Кабанину теперь только перед Господом Богом ответ держать. А тут, на земле, он до смерти куролесить будет. Ан нет! Волшебник вы, Петр Ильич, воистину так!
– Это фортуна, Семен Семенович, – отвечал я. – Провидение Господнее. Я был только вестником высших сил.
У ворот стояли два охранника – мужички в тулупах, с ружьями. Они зачарованно смотрели на кавалькаду, пока мы не подъехали к самым воротам. И только потом уже охранники уставились на генерала Дубовца-Камышинского: в дрожь бросало от одного его вида, и недобро бросало!
– А барина нет, – через высокие и надежные чугунные прутья пробормотал один из мужичков. – Отъехал барин!
Но генерал не удостоил их ответом – сурово промолчал.
– Я – полковник Старицын, начальник полиции Симбирска! Именем Его Величества, открывайте! – бросил мой спутник. – Быстро, а не то здесь же повешу! Вот на этой ограде!
Мужики побледнели, сломили шапки, один бросился отпирать ворота.
– Где управляющий? – напирая конской грудью на охранников, спросил Старицын. Он вопросительно взглянул на меня. – Как бишь его?
– Пономарь, – ответил я.
– Где ваш Пономарь? – ледяно спросил у охранников, готовых от страха бухнуться в снег, полковник Старицын.
– В баньке наш управляющий, – отступая, вновь поклонился один из мужиков. – Всю ночь парится!
– Баня где? – спросил я.
– За домом, – ответил за него Степан. – И я там парился разок, знаю!
– Арестовать, – кивнул на охранников Старицын. – И выставить часовых! Никого не выпускать из этого зоосада!
Мы въехали через каменные ворота и рысцой устремились по ровному белому снегу, укрывшему аллею. И уже скоро впереди, среди заснеженных яблоневых садов, нам открывалась богатая усадьба Кабанина – с желтыми мраморными колоннами и флигелями, с девственно-белой от выпавшего за ночь снега крышей.
– Его люди опасны, генерал, – сказал я. – Можете поверить мне на слово. Я не исключаю ответного огня. Будьте настороже.
– Не посмеют! – бросил генерал, но скомандовал: – Сабли из ножен! Держать строй!
Хитрый граф Карячинский, губернатор Симбирска, знал, что стаей охотничьих борзых вцепятся гвардейцы в обитателей звериного логова. Тем паче, что задача упрощалась – хозяина, страшного медведя, не было дома. И некому было заступиться за здешних волков и лис!
Наш конный отряд двумя цепями обогнул трехэтажный дом с колоннадой и выехал к добротной двухэтажной баньке на заднем дворе, из трубы которой шел пар. И едва мы вросли в снег, как дверь баньки распахнулась и на крыльцо выбежала заливающаяся смехом, кутающаяся в шубу светловолосая розоволицая девица. Хмельная совсем. Пар шел от нее самой. Лицо пылало спелым анисом. Полы шубы на мгновение распахнулись, и девица открылась вся – голая, белокожая, с русым кустом между ног и юной, чувственно колыхнувшейся грудью. Увидев ее, офицеры так и вдохнули в себя морозный февральский воздух. Девица смеялась до слез, и потому просто не заметила конную армию прямо перед собой. А следом за девицей, в еще не успевшие закрыться двери вылетел и кряжистый длинноволосый бородатый мужик с рдяным от жара лицом, тоже в расстегнутой шубе:
– Теперь отдайся, Любавка, – сладострастно крикнул он. – Отдайся немедленно! Все равно ж поймаю, сучка задастая!
Последнее слово прозвучало совсем не оскорбительно, а игриво и ласково! Руки с широченными лапами он держал вытянутыми вперед, оттого шуба оказалась нараспашку, открывая его всего, охваченного похотью, с волосатой грудью, в мокрых подштанниках, зло и высоко топорщившихся в причинном месте.
– Весело они тут живут, в Расторгуево, – откашлявшись в кулак, заметил полковник Старицын. – Всем бы так жить!
– Да уж чересчур весело, – кивнул генерал Дубовец-Камышинский. – Пора им веселья-то поубавить!
Девица продолжала хохотать, запахивая шубу, а мужик уже таращился на нас, да так, как таращился бы на заговорившую вдруг кобылу. Он протер глаза, заморгал ими, протер еще раз.
– Ну, Филимон Макарович, рассмешили! – давясь смехом, лепетала девица. – «Бородой раззадорю! От пупка до спины!» Ладно уж, дам я вам, так и быть! – источая пар, смеялась она. – Куда от вас денешься? Все равно ж не отстанете!
– Цыц, дура, – тихо, почти шепотом, произнес он.
– Чего? – еще не насмеявшись, спросила девица, стоя к нам спиной. Его тон осек ее. – Чего сказали, Филимон Макарович?
Степан с язвительной улыбкой чуть выехал вперед.
– Это и есть Пономарь, – кивнул он на мужика, который сейчас так и мял в кулачищах шубу на своей груди. – Временный управляющий Кабанина. Он вам все и расскажет. Верно, – Степан повысил голос, – Филимон Макарович?
Девица чуть прежде обернулась разом, вновь расплескав шубу, и вновь офицеры жадно вобрали в себя морозный воздух. Потом дико закричала, запахнулась, вновь завопила, пока Пономарь не рявкнул хрипло:
– Вон пошла! Вон…
И она тут же испарилась. Никто и не заметил, куда. Сам Пономарь разом потух, сдулся. Даже не войско поразило его, не гневное лицо генерала Дубовец-Камышинского и не скупое на эмоции – полковника полиции Старицына. И уж точно не мое, которого он и не знал прежде. Нет! И даже не ледяное Кураева, которого он с перепугу и не заметил, хотя именно граф был главным врагом его хозяина. А злой и торжествующий взгляд Степана Горбунова!
– А-а-а ка-ка-как же это? – заикаясь, пролепетал он. – Откуда ж?
И вновь уставился на Степана. Этот взгляд не оставлял ему никакой надежды! И как и Зыркин, управляющий поместьем все понял разом: «Спета хозяйская песенка, коли до такого дошло! Переборщил Дармидонт Михайлович! Оступился, родимый!..» – «Верно мыслишь, Филимон! – отвечал ему взгляд Степана Горбунова. – Верно! Себя теперь за уши тащить надобно!..»
И в подтверждение его черных догадок вперед выехал генерал в бурке и папахе, которому надоела эта красноречивая пантомима.
– Слушай меня, обезьяна, будет чего хозяину передать, – кивнул он управляющему и вытащил из кителя на груди гербовую бумагу. – Именем Его Величества Царя Императора Николая Второго Александровича имение Расторгуево и все домашние и гости, кто в нем находятся, арестованы, – грозно проговорил генерал Дубовец-Камышинский и заговорщицки подмигнул мне. – Давно хотел это сказать! Лично! – и вновь выстрелил гневным взглядом в управляющего. – Ты понял, гамадрил похотливый, кто мы?!
И Пономарь не выдержал – бухнулся на колени перед генералом.
– Помилуйте, батюшка, все расскажу! Только спрашивай! – он пополз к грозному командиру, да так норовисто, что генеральский конь неодобрительно фыркнул и отступил. – Ничего не утаю!
– Еще одна душа каяться желает, – покачал головой майор Жабников. – Эпидемия какая-то!
– Вы и впрямь кудесник, Петр Ильич, – заметил Дубовец-Камышинский, стараясь не задавить управляющего, то и дело уводя от него коня. – Да как же тебе таиться, глупый, когда я тебя каленым железом пытать стану? – убедительно усмехнулся генерал. – Ты же у меня без кожи по усадьбе зайцем бегать станешь! А ну, в сторону, в сторону! Говорю ж, обезьяна! Задавлю раньше времени!
– Государь-батюшка, – под самыми копытами заскулил тот. – Наизнанку вывернусь, Богом клянусь! – он все-таки отполз в сторону. – Все исполню, все!
– Отря-я-яд, спешиться! – громово рявкнул генерал. – Окружить особняк! Челядь выводить на двор и строить перед домом! В каждый уголок заглянуть, под каждую кровать! – Дубовец-Камышинский тяжело спрыгнул на снег, кивнул управляющему. – Вот этому господину обо всем и расскажешь, – он указал пальцем на меня. – Теперь он будет решать, как с тобой быть! Разделать тебя поначалу или живьем и сразу в кипятке варить!
– Подумать только, Петр Ильич, среди такой красоты все эти злодейства сочинялись! – оглядывая заснеженный парк, вздохнул майор Жабников. Легко, по-юношески, спрыгнул с коня: – Тут бы картины писать! Ну что, пожалуем во дворец Карабаса-Барабаса?
– Утку подбили уже, – кивнул я. – Теперь поищем яичко, в котором иголка хранится.
– Господин Нытин – наводчик лучше не придумаешь, – согласился Жабников.
К своим подъехал и полковник Старицын.
– Жандармы, к обыску присту-у-упить!
Уже через пять минут, морщась от женского визга, летающего по коридорам и комнатам, мы шагали к кабинету хозяина усадьбы. Грозно звучали наши шаги в еще спавшем доме, зловеще позвякивали армейские шпоры! Все в той же шубе перед нами летел вперед Пономарь, отпирая одну дверь за другой и рыкая на прислугу, спятившую от внезапного вторжения.
И вот уже мы вошли в кабинет: я, генерал Дубовец-Камышинский, полковник Старицын и граф Кураев. И конечно же прячущий наготу под шубой управляющий Пономарь, так легко и без нажима сдавший своего хозяина. Кабинет, с широким секретером, спокойной мебелью, огромным диваном и камином, был уютным и тихим.
– Такие вот комнаты полководцы любят, – со знанием дела заметил Дубовец-Камышинский. – В Плевне у Скобелева был точь-в-точь такой кабинет! Тут вершители судеб могут найти покой и отдых после кровавых и жестоких сражений. Понимаю Кабанина…
– В свои кабинеты Дармидонт Михайлович нас даже и не пускает, – осторожно переступая порог, отрицательно замотал головой Пономарь. – Только сам, только сам! – бородач с опаской оглядывался по сторонам. – Так чем же я смогу помочь-то, барин? – скромно обратился он ко мне.
– Вон поди, – сказал я.
Пономарь быстро выскользнул из кабинета. Я направился к исполинскому буфету, забрался рукой между задней его стенкой и стеной, нащупал рычаг и потянул его на себя. И, о чудо, буфет ожил! Тяжеленной дверью отъехал от стены и открыл кирпичную кладку со стальной дверцей сейфа посередине.
– Мда-а, – протянул генерал. – Вещица!
– Откуда вы узнали, Петр Ильич? – изумленный, удивился полковник Старицын. – Вы что, и впрямь кудесник?
– Вроде того, – улыбнулся я, достал из кармана кителя два ключа и сунул их каждый в свое гнездо.
И только потом взялся за стальной круг в середине дверцы и потихоньку провернул его вправо. Один щелчок… За дверями ясно послышались торопливые шаги – они приближались. Второй… Шаги замерли у дверей в кабинет. Четко щелкнули каблуки охранников из офицерского состава. Третий!..
В это мгновение двери открылись и на пороге появились двое – Аркадий Аркадьевич Карячинский и Порфирий Порфирьевич Барбарыкин, оба в невинных костюмах праздных охотников и с двустволками за плечами. За ними стоял улыбающийся Степан. Оба губернатора осторожно вошли и поглядели на своих подчиненных.
– Прошу вас, господа, оставить нас наедине с Петром Ильичом Васильчиковым, – повелительно попросил губернатор Симбирска граф Карячинский. – Очень прошу вас. Дело государственной важности!
Все, включая Кураева, поклонились и вышли. Степан, подмигнув мне, закрыл за губернаторами дверь.
– Ну так что, Петр Ильич?! – с крайним напряжением спросил граф Карячинский.
– Да, что?! – вторил ему губернатор Семиярска Порфирий Порфирьевич Барбарыкин. – Говорите же, говорите!
– Без вашего ведома я не посмел бы открыть сейф, тем более, искать эту папку, господа. – Я потянул на себя тяжеленную дверцу сейфа. – Прошу вас! – и передал им третий ключ. – Дверца на дальней стенке!
И оба губернатора ринулись к железной сокровищнице купца Дармидонта Михайловича Кабанина, по пути вырвав у меня из руки драгоценный ключ. Они штопором ввинчивались в содержимое гигантского сейфа, раздвигая документы, пачки ассигнаций и золотые слитки.
– Проверните ключ три раза направо и надавите, – дал я последнее наставление, думая о том, насколько страх разоблачения дороже любого золота! – И после щелчка – один раз налево.
А дело с маскарадом двух высокопоставленных чиновников было в следующем! Три дня назад, когда во дворце губернатора Симбирска правители двух губерний уже готовы были отступить, забыть о проделках Кабанина, я переглянулся с Кураевым и был приглашен в личный кабинет графа Карячинского.
– Петр Ильич Васильчиков, самарский дворянин, известный детектив, – представил меня Кураев. – У него есть что вам сообщить, господа.
Я поклонился обоим губернаторам.
– Уважаемый Аркадий Аркадьевич, уважаемый Порфирий Порфирьевич, – начал я. – Хорошо понимаю вашу неуверенность, когда речь заходит о разоблачении такого страшного человека, с вашего позволения, – настоящего упыря, как Дармидонт Кабанин. И все же во благо дела я буду предельно откровенен. Не десятки, сотни людей он держит на своем крючке. Дело известное: долговые расписки, обязательства, любого вида компромат и так далее. Любой разумный человек, однажды попавший в сети Кабанина, испугался бы огласки подобных документов, а сколько было бы самоубийств, страшно подумать! Тем не менее несколько дней назад мне в руки попался казначей Дармидонта Кабанина – некий господин Нытин, и он… под дулом револьвера, разумеется, – вновь поклонился я, – рассказал, где стоит главный сейф его хозяина, в котором тот прячет самые ценные свои документы. У него я получил и ключи.
– Где этот сейф?! – шагнув ко мне, почти одновременно воскликнули оба губернатора. – Где он?!
– В его кабинете, за старым немецким буфетом, в кирпичной стене. Документы в синей папке за второй стеной. Там еще один хитрый замочек!
– А этот Нытин, он мог соврать?! – подался вперед Порфирий Порфирьевич Барбарыкин.
– Да, мог?! – вопросительно кивнул граф Карячинский. – Это важно!..
– Нет, – я отрицательно покачал головой. – Этот мерзавец не посмел бы солгать мне. Степан Горбунов, мой друг и слуга, с радостью подтвердит мои слова. У него особый подход к мошенникам. Главное, вы сможете узнать ваши документы и подписи?
– Да! – вновь почти что хором ответили оба губернатора.
– Отлично, – кивнул я. – Тогда дело за вами: велите трубить сбор!
К своим чиновникам губернаторы вышли из кабинета почти счастливыми. Какой груз они могли свалить со своих плеч! Но из лишней осторожности ехать губернаторы решили как частные лица. Два охотника на прогулке! Вдруг сейфа не будет? Не отыщутся документы, подписанные их кровью?
– Вот она, Аркадий Аркадьевич! – завопил Барбарыкин. – Вот она!
Граф Карячинский, на правах губернатора этой местности, почти вырвал синюю папку из рук коллеги и стал быстро расшнуровывать узелок.
– Вот они, вот они! – уже через минуту радостно бормотал Аркадий Аркадьевич. – Вот они, родимые!
– А вот и я свои документики вижу, – жарко кивнул Порфирий Порфирьевич Барбарыкин. – Вот и мои расписочки! Господи, Господи, облегчение-то какое!
– Петр Ильич, Петр Ильич, – приговаривал граф Карячинский, – и как вас благодарить-то за это? Как?!
– Да есть у меня все, как мне кажется, – пожал я плечами. – И ничего сверху и не надобно. Кабанина изловите, вот что! – вспыхнул я. – Все силы к тому приложите! Мстить ведь будет! Уж мне-то обязательно, – уверенно кивнул я.
– Об этом вы и не думайте! – воскликнул губернатор Барбарыкин. – Уж тут будьте уверены!
– Из-под земли достанем мерзавца, – кивнул граф Карячинский.
Свои документы два губернатора отыскали, но имелся еще и ворох бесценных бумаг, их не касавшихся, но куда им так любопытно было заглянуть! И одновременно страшно. Бывает и такое. Только любопытный дурак стремится стать сопричастником любых, самых черных тайн, связывающих знакомых и незнакомых тебе людей, человек умный подчас сам откажется влезать в чужие секреты. Еще лизнет адское пламя, обожжет ненароком! Кое-что следует оставить в сторонке – раз и навсегда. Сердцу, уму и душе легче выйдет!
Отдышавшись, оба губернатора уставились друг на друга и одновременно друг другу кивнули. И тотчас полезли в охотничьи сумки за патронами. Достали из ножен широкие ножи и стали расковыривать патроны. Меня они точно и не замечали! Впрочем, свое дело я сделал. Минут через пять на столе Кабанина была горка пороха. Оба губернатора вопросительно и одновременно повелительно посмотрели на меня.
– Вы не возражаете, Петр Ильич? – спросил граф Карячинский. – Это отчасти затруднит следствие, но… вы сами понимаете… Так не возражаете, капитан?
На всякий случай он давал мне понять, кто – он, и кто – я. Порфирий Порфирьевич Барбарыкин, как насторожившийся бойцовый кот, прищурил глаза:
– Нет, Петр Ильич?
Я улыбнулся:
– Ни в коме случае, господа. Вы поступаете мудро и честно. Как истинные джентльмены!
Губернаторы польщенно и торопливо кивнули, граф Карячинский взял ворохом все документы, в том числе свои и коллеги, и бросил их в пустой камин. А Барбарыкин сгреб с письменного стола порох и аккуратно обсыпал им бумаги. Затем вытащил спички, радостно чиркнул одной и направил язычок пламени в камин. Бумаги вспыхнули ярко и шумно. Запылали! Огонь с любовной страстью заливал их чернотой, съедал, закручивая в свитки и превращал в пепел. Туда же была брошена и синяя папка!
Всего через пять минут дело было сделано. Граф Карячинский не удержался, взял кочергу и стал смешивать еще охваченный огнем пепел, сразу пустивший сотни искр вверх. Я подошел к окну, точно ничего и не было.
– Кончено! – счастливо сказал за моей спиной граф Карячинский. – Скольких мы спасли!
– И подумать страшно! – вторил ему губернатор Барбарыкин. (Каминные щипцы так и скоблили каменное дно, вороша, дробя и смешивая пепел.) – Величайшее благодеяние мы совершили, Аркадий Аркадьевич! Аж дух захватывает!
– Воистину, Порфирий Порфирьевич, воистину так! – уже успокоенный, соглашался с ним губернатор Симбирска. – А я б и усадебку эту сжег! – упоенный моментом, вздохнул граф Карячинский. – Право слово, дотла бы сжег!
Слушая их, я смотрел на выбеленный снегом двор, на тихие ели, на прислугу, которую взашей выгоняли из дома, на довольных жандармов и веселых казаков, на лошадей, стрелявших через ноздри белым рваным паром. За спиной я услышал шаги, открылась дверь, и граф Карячинский сказал в коридор: «Полковник Старицын, будьте так любезны! – и когда тот вошел, и дверь закрылась, губернатор продолжал: – Упакуйте содержимое этого сейфа в один ящик и доставьте ко мне в кабинет. Банкноты и слитки по описи. И прочее. И чтобы ни одна бумажка не пропала, дорогой мой друг, ни один листочек! Я на вас надеюсь!» – «Будет исполнено, Аркадий Аркадьевич», – сухо ответил полковник полиции.
Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять: Кабанин заранее узнал о планах губернаторов – изловить его и отдать под суд. Думаю, он узнал о фатальном для себя повороте судьбы, когда мы только выезжали армией в направлении его усадьбы. У него было немало осведомителей в разных государственных структурах, и всякого ранга! И, несомненно, кто-то остался предан ему до конца. Потому что, едва земля дрогнула, целые потоки телеграмм потекли в разные концы страны, на границы Российской империи, и особенно в Москву и в Тверь, куда собирался Дармидонт Кабанин, но его нигде не оказалось. Фотографии рассылались пачками, но впустую. Полиция сбилась с ног. Да, видели похожего на него человека то под Владимиром, то под Пензой, то на подъезде к Ярославлю, но не более того. Точно он вовремя надел шапку-невидимку и спрятался от окружающих! А его петербургские адвокаты словно забыли, кто он, и вспоминали о своем «золотом» клиенте как о дальнем родственнике, о котором не слышали вот уже добрых лет двадцать. Я же понимал, что хитрый и опасный зверь просто затаился до времени. Совсем некстати в предварительной камере, в одиночке, внезапно умер от сердечного приступа казначей Кабанина – Ерофей Нытин, лишив тем самым следствие очень важного свидетеля. Но в его грудную жабу мало кто поверил. А еще через неделю от заворота кишок скончался и Пантелей Зыркин. Чуть позже в тюрьме, во время обеда, убили гвоздем Мирона Быкова. В горло воткнули, словно за то, что разговаривал много. «Уверен, Петр Ильич, наши враги повсюду, – в те дни поделился со мной полковник Старицын. – Если отправляетесь в дорогу, то будьте особенно бдительны!» Одно хорошо, к тому времени Нытин уже признался в главных преступлениях своего хозяина, и Мирон Быков ничего не утаил, да и Зыркин не остался в стороне, но теперь, после смерти, их признания были только бумагами за подписями мертвецов. На прощание Старицын сказал: «Кабанин до смерти постарается не упустить вас из виду: вы – его главный враг!» Пообещав идти с оглядкой, я предчувствовал вот что: невидимыми щупальцами Кабанин убирал опасных для него людей, чтобы в нужный момент, когда-нибудь выставить себя всего лишь жертвой заговора! Его хитрый ум был способен и на такое. И его адвокаты – за его-то миллионы! – смогли бы это сделать. А то, что миллионы Кабанина были не только в России, но и в европейских банках, я не сомневался. Более других в его устранении были заинтересованы такие государственные чиновники высокого ранга, как губернаторы Симбирска и Семиярска – тайные советники граф Карячинский и Барбарыкин. Но были и другие губернаторы, и городские головы. Все Среднее Поволжье сумел подстроить под себя купец Кабанин! Они знали, что если теперь и выйдет на кого их враг, то на самого государя императора. Ему хватит и ума, и наглости, и силы. Одно счастье – синяя папка сожжена, и пепел ее развеян по морозному ветерку и затоптан казачьими сапогами.
Вовек не сыщешь, разве что на Страшном Суде!
А пока что требовалось изловить подлеца и, если дело сложится удачно, похоронить его как можно скорее, без предисловий и панихид. «А кто лучшая ищейка? – рассуждали губернаторы. – Кто уже подвел Кабанина под монастырь? Кто сможет лучше других вынюхать его след, сесть ему на хвост и идти за ним, покуда хватит сил? Петр Ильич Васильчиков!»
Мне были даны большие полномочия, и я мог управлять любой полицейской частью в тех губерниях, главы которых стремились извести подлого и коварного разбойника. Оттого известия о неуловимом Дармидонте Кабанине настигали меня в дороге – на почтах, в гостиничных номерах. Меня и Степана Горбунова. Он по-прежнему был моим верным спутником и надежным телохранителем.
Но дельная ниточка никак не появлялась.
Мы заехали в Самару, я познакомил Степана с Иваном Ильичом, целую ночь рассказывал о наших приключениях, и ни разу мой брат не посмел даже зевнуть! Утром я нагрянул к генералу Палеву, который, уже прослышав о перипетиях, выпавших на мою долю, долго тряс мою руку.
– Петр Ильич, Петр Ильич, – как заклинание повторял он. – Знаю, голубчик, все знаю!
Всего он знать не мог, но и часть приключений стоила дорогого.
– Сорока на хвосте принесла? – садясь в одно из полукресел, на тугой изумрудный бархат, усмехнулся я. – Фома Никитич?
– Именно, сорока!
– Верю, – кивнул я. – А дела, скрывать не стану, были.
– Еще бы! – опустился в свое благородное кресло генерал Палев. – Самого Дармидонта Кабанина завалить! Матерого кабана! Вепря! Такой ведь с десяток легавых раскидает клыками, и рылом не поведет! А вы, да еще в одиночку, петельку за петелькой, – он развел руками, – слов нет! – Палев отпил из высокого хрустального стакана сельтерской и таинственно улыбнулся. – Так вот-с, Петр Ильич, как говорит пословица: на ловца и зверь бежит. А поскольку Дармидонт Михалыч у нас чистый зверь, а вы ловец, то все сходится…
– Неужто есть известия о нашем преступнике и негодяе?
– Именно-с! Есть. За час до вашего появления получил сведения по телеграфу из Симбирска. Бумажной ленты одной ушло, знаете, сколько? Хватило бы на издание устава имперской полицейской службы! Так вот, один из наших людей, выполняющих важное поручение на юге губернии, видел экипаж. Отличный экипаж! Вроде бы он ехал в сторону села Волокушино. Из окошка экипажа выглянула физиономия – гладковыбритая, желтоватая, с мешками под глазами. А взгляд острый, точно шило. Наш человек узнал в этом путешественнике Дармидонта Кабанина. Бороду и усы, понятно, как корова языком слизала. Кстати, под этим селом, под Волокушиным, земли прежде Кабанину принадлежали, тоже интересная подробность! Это там он церковь-то отгрохал, как говорят, от которой потом и епархия, и сами прихожане отказались! И сопровождали его трое дюжих мужиков. Все в старых тулупчиках и сапогах потертых, да держатся так, точно в генерал-губернаторы метят. Это его слова, человечка моего, – убедительно кивнул Палев. – Один на козлах, двое в карете. Они выходили трубки искурить. Да вот у одного из них, курильщиков этих, золотая печатка на пальце была, а на печатке – череп и кости, каково?
– Золотая печатка с Веселым Роджером? – даже подался вперед я. – Неужто?! Неужто?..
– Ну-ну, Петр Ильич? – заинтригованно потянулся ко мне генерал Палев. – Зацепочка?
– Да, Фома Никитич, – кивнул я, – она, зацепочка. У одного из казаков Кабанина – Николы, была такая печатка. Разглядел ее как следует, было дело. И в поезде, когда следовал по соседству с Дармидонтом Кабаниным, тогда еще инкогнито, и в Праге…
– А что это вы, уважаемый Петр Ильич, в Праге поделывали? – прищурил глаза генерал. – Этой зимой? Да еще в такой компании? О хитростях и подлостях Кабанина ведь только теперь известно стало? – он покачал головой. – Я думал, ваши приключения двумя-тремя российскими губерниями ограничились. А тут вдруг – Прага!
Я прищурил один глаз:
– Ищейка я, или как, а, Фома Никитич? Это ведь я по следу иду, а вы, чиновники, за мной только успеваете!
Палев хлопнул широким ладонями по столу.
– Так вы за ним уже давно бегаете?! Ой, расскажите!
– Расскажу, – кивнул я. – Но позже. Хочу вначале изловить нашего вепря.
Но в Самаре мне загоститься не дали. Вечером того же дня нам на Панскую принесли телеграмму. Мы как раз ужинали: я, мой брат и Степан. Не все у него ловко выходило, но я его трапезничать к Прохору не пустил. Горбунов мне был не слуга – помощник, товарищ, а подчас и правая рука.
– От кого телеграмма? – спросил Иван.
Я недоуменно покачал головой:
– От майора Жабникова.
– Чего пишет этот сыскарь? – спросил мой брат.
Я отложил телеграфную ленту, опрокинул рюмку водки, зацепил вилкой прозрачный срез осетрового балыка, задумался.
– Пишет, что секретаря губернатора города Семиярска задушили в собственном доме, и ниточка может привести нас к нужным людям.
– Это к каким таким нужным людям? – не удержался и спросил Горбунов.
– А вот этого господин майор не сообщил. Цену набивает! Написал, при личной встрече.
– И когда едете? – поинтересовался мой брат.
– А вот сейчас выпьем водки, отужинаем и поедем.
– Да неужто?! – не выдержал стоявший в дверях Прохор. – На ночь-то глядя? Да в пургу? В своем ли вы уме, Петр Ильич? – возмутился старик. – Иван Ильич, вы хоть ему скажите! Брат он вам или дядька из Костромы?
– Ему скажешь! – разливая водку, кивнул мой брат на меня: – Он – старший! Да к тому же сыщик.
– За иными старшими глаз да глаз нужен, – посетовал наш слуга. – Знавал я одну семью, Никодимовых, младший – токарь, а старший – запойный.
– Даже слушать этого не хочу! – теперь уже возмутился я.
Степан не смог скрыть улыбки. Прохор отмахнулся:
– Сейчас хоть самовар принесу! – он потопал на кухню. – Чаю попьете как следует. На дорожку! Старший…
– Так необходимо ехать именно сегодня? – спросил Иван, поднимая рюмку.
– Когда на рыбалке клюет не переставая, разве бросишь удочку и пойдешь семечки грызть?
– Все ясно, – кивнул Иван.
Телеграмма от майора Жабникова, настигшая меня в Самаре, заставила бросить все, сесть на поезд и устремиться в Семиярск. Уже в полночь наш поезд отошел от станции и, медленно набирая скорость, полетел на северо-восток.