Максу по служебным обязанностям нечего было делать на уровнях выше палубы «В», только менять кошачьи ящики с песком, а это он проделывал рано утром, когда пассажиры еще спали. Ему очень хотелось посмотреть центр управления, но случай не представлялся, центр находился еще выше, над пассажирской палубой. Время от времени кто-нибудь из владельцев одной из семи собак или трех кошек, находившихся на попечении Макса, заходил пообщаться со своим питомцем. Иногда результатом этого визита бывали чаевые. Поначалу упрямая деревенская гордыня заставляла Макса от них отказываться, но Сэм, узнав об этом, быстро вправил ему мозги.

– Не будь дураком, они же могут это себе позволить. Какой смысл отказываться?

– Но я же и так выгуливаю их шавок. Это же моя работа.

Может, слова Сэма и не убедили бы его, если бы мистер Джи не поднял разговора об этом в конце первой недели. Он, видимо, довольно точно представлял себе обычную величину улова и ожидал получить с него некий процент «в социальный фонд».

Когда Макс задал Сэму вопрос, что это еще за фонд, Сэм рассмеялся.

– Оч-чень интересный вопрос. Есть еще какие-нибудь вопросы?

– Пожалуй, нет.

– Макс, я тебя просто люблю. Но ты все еще не можешь сообразить, что с волками жить – по-волчьи выть. У каждого племени свои обычаи, и то, что хорошо в одном месте, никуда не годится в другом. Есть расы, в которых первая обязанность любящего сына – угробить своего папашу и подать его на обед, как только сынок наберется силенок для такого мероприятия. И это вполне цивилизованные расы. Их даже дипломатически признал Имперский совет. Вот как ты можешь оценить это с точки зрения морали?

Макс читал о таких культурах – тихие, миролюбивые бнаторы, неуклюжие, богатые амфибии с Палдрона, которых можно было назвать какими угодно, только не тихими, вероятно, какие-нибудь еще… Он не ощущал себя вправе выносить суждение негуманоидным расам. Сэм продолжал:

– Я встречал в жизни таких стюардов, по сравнению с которыми наш Толстопуз выглядит филантропом. Взгляни на ситуацию с его точки зрения. Он считает все это прерогативой своего служебного положения, он считает эти деньги такой же естественной частью своего дохода, как и зарплата. Таков обычай. Он добился своего положения многими годами тяжкого труда и ожидает вознаграждения за это.

Сэм умеет убеждать, думал Макс, – и все же не мог согласиться с его основной предпосылкой. Есть вещи правильные, а есть неправильные, и это не зависит от того, где ты находишься, он ощущал это с внутренней убежденностью, укоренившейся в нем слишком глубоко, чтобы ее мог пошатнуть веселый цинизм Сэма. Макса беспокоило, что он находится там, где находится, благодаря мошенничеству; иногда он не мог уснуть, терзаемый угрызениями совести.

Однако еще больше его тревожило то, что обман может выйти наружу. Он ни на минуту не переставал обдумывать предложение Сэма.

Единственным внеземным существом на попечении Макса была паукообразная собака с Гесперы, планеты земного типа. В первый день исполнения своих обязанностей на «Асгарде» Макс обнаружил это существо в одной из клеток, предназначенных для кошек. Макс заглянул в эту клетку; на него смотрело маленькое, грустное, обезьяноподобное личико.

– Привет, человек!

Макс знал, что некоторые из паукообразных собак способны освоить человеческий язык в некотором объеме, но все равно от неожиданности отскочил. Несколько придя в себя, он осмотрел существо повнимательнее.

– Тебе привет, – ответил он. – Господи, да как же роскошно ты выглядишь!

На спине существа мех имел богатый, насыщенный зеленый цвет. Этот цвет переходил в оранжевый на боках и в нежно-кремовый на маленьком круглом брюшке.

– Хочу выйти, – констатировала паукообразная собака.

– Да не могу я тебя выпустить. У меня много работы.

Он прочитал прикрепленную к клетке карточку: «Мистер Чипс. Psevdocanis hexapoda hesperae. Владелец: Мисс Э. Кобурн, А-092»; далее следовала подробная инструкция по питанию и уходу. Питался Мистер Чипс личинками, запас которых находился в отделении Н-118 морозильника, а также свежими фруктами и овощами – как в сыром, так и в вареном виде; в случае отсутствия водорослей и артишоков ему необходимо было давать йод. Макс покопался в своей памяти, перебрал то, что читал про этих существ, и решил, что инструкция верна.

– Пожалуйста, выпусти! – настаивал Мистер Чипс.

Трудно было устоять перед этой мольбой. Ни одна прекрасная дева, взывающая с башни, в которую ее заточили злодеи, не смогла бы вложить больше чувства в свой зов. Помещение, где находились кошачьи клетки, было тесным, и дверь его запиралась; возможно, Мистеру Чипсу позволительно будет малость побегать, но это потом, сейчас Максу надо было позаботиться о других животных.

Когда Макс уходил, Мистер Чипс держался за прутья клетки и тихо всхлипывал. Макс оглянулся и увидел, что тот плачет самыми настоящими слезами. Одна капля дрожала на кончике смешного маленького носа; уйти от этого зрелища было почти невозможно. Макс покончил со стойлами, а потом взялся за кошек и собак; когда они были накормлены, а клетки их вычищены, он смог уделить внимание своему новому знакомому. Для начала он его покормил, отчего плач прекратился. Однако, когда он вернулся, требования выпустить возобновились.

– Если я тебя выпущу, ты потом вернешься в клетку?

Паучок задумался. Было похоже, что условное предложение превосходит его семантические возможности, так как вместо ответа он повторил:

– Хочу выйти.

Макс решился рискнуть. Мистер Чипс вскарабкался к нему на плечо и стал рыться в его карманах.

– Конфета, – потребовал он. – Конфета?

Макс погладил его.

– Извини, друг. Я же не знал.

– Конфета?

– Нет конфеты.

Мистер Чипс лично это проверил, а затем устроился на сгибе Максовой руки, собираясь, похоже, провести здесь не менее недели. Он не очень походил, решил Макс, на собаку и уж совсем не был похож на паука; разве что шести лап было многовато. У двух передних были крохотные ладошки, а средние могли служить как руками, так и ногами. Больше всего существо напоминало обезьянку, а на ощупь – кошку. От него исходил легкий пряноватый запах, и он, похоже, был очень чистым.

Макс попытался втянуть Мистера Чипса в разговор, но быстро обнаружил, что интеллектуальные его возможности крайне ограниченны. Не подлежало сомнению, что он осмысленно использует человеческие слова, однако словарь его был не богаче, чем у не слишком сообразительного двухлетнего ребенка.

Попытка вернуть малыша в клетку вылилась в двадцать минут активных физических упражнений с ничейным результатом. Мистер Чипс метался над клетками, приводя кошек в истерику. Когда паучок наконец великодушно позволил себя поймать, он все равно продолжал сопротивляться попыткам заточить его в клетку, цепляясь за Макса и рыдая. Кончилось все тем, что Макс укачал его, как ребенка, и положил в клетку сонного.

Это было ошибкой. Прецедент был создан, и с этого дня Максу не дозволялось покинуть помещение с клетками, не укачав дитятко.

Он не понимал мисс Кобурн, упомянутую на карточке в качестве владелицы Мистера Чипса. Все владельцы кошек и собак приходили к своим питомцам, и только у Мистера Чипса посетителей не было. Мисс Кобурн рисовалась Максу как желчная старая дева с длинным иссохшим лицом, получившая животное в подарок перед отъездом и недовольная этим подарком. По мере роста дружбы с паукообразным щенком, воображаемый образ мисс Э. Кобурн становился все менее привлекательным.

«Асгард» был в космосе уже свыше недели, и оставалось всего несколько дней до первого пространственного скачка, когда Максу предоставилась возможность сравнить этот воображаемый образ с реальностью. Он чистил стойла, Мистер Чипс сидел на его плече и подавал советы, когда из помещения с клетками послышался резкий голос:

– Мистер Чи-ипс! Чипси! Ты где?

Паучок резко сел и повернул голову. Почти в тот же момент в дверях появилась молодая особа женского пола. Мистер Чипс взвизгнул: «Элли!» – и прыгнул хозяйке на руки. Пока они тискали друг друга, Макс присмотрелся. Шестнадцать, оценил он, может, семнадцать. А может, восемнадцать – кой черт, как можно в этом разобраться, когда женщины такое выделывают со своими физиономиями? Как бы там ни было, красавицей назвать ее было нельзя; выражение ее лица также мало помогало делу.

Девица взглянула на Макса и нахмурилась:

– Что ты делал с Чипси? Отвечай мне!

– Ничего, – еле сдержался Макс. – Если вы позволите, мэм, я продолжу свою работу. – Он отвернулся от нее и наклонился над своей шваброй.

Она схватила его за руку и развернула к себе.

– Отвечай мне! А то… а то… я капитану скажу, вот что я сделаю.

Макс досчитал до десяти, потом, для полной верности, вспомнил первый десяток чисел из семизначной таблицы натуральных логарифмов.

– Это ваше право, мэм, – сказал он со спокойствием, стоившим ему больших усилий, – но сначала скажите, как вас зовут и по какому делу вы здесь находитесь? Я заведую этими помещениями и отвечаю за этих животных – от имени капитана. – Он знал, что таков закон космоса, хотя связь оного закона с данным случаем и была несколько натянутой.

На лице девицы появилось удивление.

– Что? Я – Элдрет Кобурн, – выпалила она таким голосом, словно это было всем известно.

– А по какому вы делу?

– Я пришла поглядеть на Мистера Чипса – разве не ясно?

– Очень хорошо, мэм. Вы можете навещать своего питомца в подходящее для этого время, – добавил Макс, дословно цитируя инструкцию. – После этого он должен вернуться в свою клетку. Вы не имеете права беспокоить прочих животных, а также кормить их. Таков порядок.

Она хотела было что-то сказать, передумала и прикусила губу. Паучок все это время переводил взгляд с одного лица на другое, вслушиваясь в разговор, далеко превосходящий возможности его понимания, хотя, возможно, он ощущал кипевшие тут эмоции. Потом он протянул лапку и подергал Макса за рукав.

– Макс, – торжественно объявил Мистер Чипс. – Макс!

Лицо мисс Кобурн вновь приобрело удивленное выражение.

– Это твое имя?

– Да, мэм. Макс Джонс. Он, видимо, хочет меня вам представить. Это так, старик?

– Макс, – твердо повторил Мистер Чипс. – Элли.

Элдрет Кобурн посмотрела себе на ноги, потом с неловкой улыбкой подняла глаза на Макса.

– Вы тут, похоже, друзья. Я, кажется, наговорила чего не надо. Всегда я со своим языком…

– Я уверен, что вы не хотели меня оскорбить, мэм.

Макс продолжал говорить официальным голосом; она торопливо ответила:

– Но я же говорила грубости! Мне так жаль – мне всегда потом жаль. Но я так перепугалась, увидев, что клетка открыта и в ней никого нет. Я подумала, что лишилась Чипси.

Макс неохотно улыбнулся.

– Я понимаю. Ничуть вас не виню. Вы испугались.

– Вот именно, я страшно испугалась. – Она вскинула глаза. – Чипси зовет тебя Максом. Можно, я тоже буду звать тебя Макс?

– Почему же нельзя? Все так делают – это же мое имя.

– А ты зови меня Элдрет, Макс. Или просто Элли.

Пока Макс прибирал в стойлах, Элли оставалась там, играя со своим Чипси. Потом она вздохнула и сказала:

– Думаю, мне лучше вернуться, иначе они меня потеряют.

– Вы придете еще?

– Ну конечно!

– Мм… Мисс Элдрет…

– Элли.

– Можно я спрошу вас? – Он говорил торопливо. – Может, все это и не мое дело, но что задержало вас так надолго? Малышу было жутко одиноко. Он уже думал, что вы его бросили.

– Не «он» – «она».

– А?

– Мистер Чипс – девочка, – произнесла она извиняющимся голосом. – Кто угодно мог ошибиться. А потом было уже поздно, перемена имени только совсем смутила бы ее.

Паучок глянул своими сообразительными глазами и повторил:

– «Мистер Чипс – девочка». Элли, конфета?

– В другой раз, сладкая ты моя.

Макс сомневался, что имя важно в данном случае, учитывая, что ближайшая паукообразная собака находилась в нескольких световых годах отсюда.

– Но вы не ответили на мой вопрос.

– О, я от всего этого так бесилась, что только что не кусалась. Они мне не разрешали.

– Кто это «они»? Твои родители?

– Да нет! Капитан и миссис Дюмон. – (У Макса стало складываться впечатление, что вытаскивать информацию из нее не многим легче, чем из Мистера Чипса.) – Понимаешь ли, меня принесли на корабль на носилках – какая-то дурацкая лихорадка, наверное – пищевое отравление. Не могло быть ничего особо страшного, здоровье у меня как у быка. Но они держали меня в постели, а когда врач разрешил мне вставать, миссис Дюмон сказала, что я не должна спускаться ниже палубы «В». У нее какие-то нелепые представления о том, что прилично, а что нет.

Вообще говоря, Макс понимал, с чем связаны возражения супруги стюарда; у него уже были случаи убедиться, что среди его товарищей по команде встречались экземпляры, мягко говоря, грубые, хотя он и не думал, чтобы кто-либо из них рискнул задеть пассажирку. Да за такое капитан Блейн, пожалуй, выкинет проштрафившегося в космос.

– Поэтому мне пришлось улизнуть потихоньку. Они, наверное, уже меня обыскались. Так что мне лучше поспешить обратно.

Однако это не сходилось с планами Мистера Чипса. Она вцепилась в Элли и заплакала, иногда прерываясь, чтобы вытереть слезы крошечными кулачками.

– Господи, да что же мне делать!

У Макса на лице появилось озабоченное выражение.

– Я, наверное, избаловал его – ее то есть, я имею в виду Мистера Чипса. – Он объяснил, каким образом возник ритуал укачивания.

– Но мне же надо идти, – растерялась Элли. – Что же мне делать?

– Давай попробуем, может, он – она – пойдет ко мне.

Мистер Чипс согласилась на замену. Элдрет торопливо погладила ее и убежала, после чего Мистеру Чипсу, для того чтобы уснуть, потребовалось времени даже больше обычного. Макс размышлял, поддаются ли паукообразные собаки гипнозу; этот ритуал начинал уже ему надоедать.

Элдрет появилась на следующий день под строгим надзором миссис Дюмон. Макс выказывал все возможное почтение жене стюарда и не забывал называть Элдрет исключительно «Мисс Кобурн». На следующий день она снова пришла – уже одна. Он посмотрел ей за спину и изумленно воздел брови.

– А где же твоя дуэнья?

Элдрет хихикнула:

– Мадам Дюмон посоветовалась со своим супругом, и тот вызвал твоего начальника – этого самого, толстого. Они сошлись во мнении, что ты идеальный маленький джентльмен, абсолютно безопасный. Как тебе это нравится?

Макс поразмыслил.

– Честно говоря, по основному роду занятий я – убийца с топором, но сейчас у меня отпуск.

– Вот и прекрасно. Что это у тебя здесь такое?

Это был набор для игры в трехмерные шахматы. Макс играл в них с дядей, это была любимая игра всех астронавигаторов. Обнаружив, что в нее играет кое-кто из картографов и вычислителей, он инвестировал свои чаевые в покупку набора в корабельной лавке. Набор был дешевенький, без подсветки и дистанционного управления, просто этажерка из прозрачных пластин с фигурами – не резными, а штампованными, однако для игры этого было достаточно.

– Это объемные шахматы. Когда-нибудь видела?

– Да. Не знала, что ты в них играешь.

– А почему нет? Ты играешь в обычные шахматы?

– Немножко.

– Принципы те же, только фигур больше и есть еще одно направление, в котором можно ходить. Давай, я тебе покажу.

Она села, скрестив ноги, напротив него, и он показал ей ходы.

– Вот это автоматические транспортники, то есть пешки. Они могут превратиться во все что угодно, если дойдут до дальнего края. Вот эти четыре – звездные корабли, они одни ходят не по прямой, вроде коней. Они должны совершать пространственный скачок, всегда с того уровня, на котором стоят, на какой-нибудь другой, и этот скачок производится определенным образом, например так – или так. А это – имперский флагман, это ему объявляется шах или мат. Потом есть еще…

Они сыграли пробную игру с помощью Мистера Чипса, которая с энтузиазмом двигала фигуры, не вникая особенно, чей сейчас ход.

Через некоторое время Макс сказал:

– А ты быстро все схватываешь.

– Благодарю.

– Конечно, настоящие игроки играют только в четырехмерные…

– А ты умеешь?

– По правде, нет. Но я когда-нибудь научусь, просто надо все время удерживать в голове на одну пространственную связь больше. Мой дядя играл. Он и меня хотел научить, но умер. – Тут Макс поймал себя на том, что рассказывает о своем дяде. Он кончил этот рассказ без упоминания обо всех своих разочарованиях.

Элдрет взяла с одной из плоскостей звездный корабль.

– Макс, а что, скоро уже будет первый скачок?

– А сколько сейчас?

– Э-э-э… шестнадцать двадцать одна – слушай, мне бы лучше уже бежать наверх.

– Тогда это будет через… примерно через тридцать семь часов и семь минут, если верить вычислителям.

– Ты, похоже, разбираешься в этих вещах. Ты не можешь мне объяснить, что это такое мы сделаем. Я слышала раз, как один астронавигатор говорил об этом за столом, только совсем ничего не поняла. Мы вроде как ныряем в свернутое пространство, я это верно уловила?

– Не в свернутое пространство. И вообще, это дурацкий термин. Пространство не «сворачивается», кроме как в тех местах, где «пи» не равно 3,14159265358979323846264338327 и так далее – как внутри атомного ядра. Мы направляемся к месту, где пространство по-настоящему плоское, а не искривлено, как около звезд. Зоны пространственных аномалий всегда плоские, иначе они не могли бы совмещаться друг с другом – быть конгруэнтными.

Она выглядела озадаченной.

– Можешь повторить еще раз?

– Слушай, Элдрет, как далеко ты продвинулась в математике?

– Я? Я завалила неправильные дроби. Мисс Мимси очень на меня сердилась.

– Мисс Мимси?

– «Школа юных леди мисс Мимси», так что ты видишь, что я могу внимать тебе с полным пониманием. – Она состроила гримаску. – Но ты же сам говорил, что ходил в деревенскую школу, да и ту не кончил. Ведь так?

– Да, но я многое узнал у своего дяди. Он был великим математиком. Конечно, его именем не названа какая-нибудь теорема, но, по-моему, он все равно был великий. – Макс помолчал. – Я не знаю, как тебе это объяснить, тут нужны уравнения. Слушай! Ты не могла бы одолжить мне на минутку свою косынку?

– Да, конечно. – Она сняла косынку с шеи.

Косынка была украшена стилизованным изображением Солнечной системы, это был сувенир Дня Солнечного союза. Посреди квадратного куска ткани красовалось Солнце; его обрамляли окружности, изображающие орбиты планет, а по краям были разбросаны несколько комет. Масштаб был сильно искажен; как структурная схема родной системы эта штука не годилась совершенно, но для данного случая ее было вполне достаточно. Макс взял косынку в руки и сказал:

– Вот тут у нас Марс.

– Ты это прочитал. Так нечестно.

– Да помолчи ты секунду. А вот тут – Юпитер. Чтобы с Марса добраться до Юпитера, тебе надо пройти отсюда досюда.

– Очевидно, так.

– А теперь предположим, что я сложу косынку так, что Марс ляжет на Юпитер? Что тогда помешает просто сделать один шаг?

– Ничего, я думаю, не помешает. За исключением того, что то, что легко сделать с косынкой, не так-то просто сделать с настоящим пространством.

– Да, это невозможно так близко от звезды. Но если уйти от звезды на приличное расстояние, это отлично работает. Понимаешь, это как раз и есть то, что называется аномалией, место, где пространство складывается само на себя, и огромные расстояния превращаются в ничто.

– Так, значит, пространство все-таки свернуто!

– Нет, нет и нет. Смотри, я же просто сложил твою косынку, я же нигде ее не растягивал, не менял ее форму. Я даже ее не помял. То же самое с пространством, оно просто сложено, как ненужная бумажка, – но оно не свернуто. Оно просто сложено. Сложено в одном из дополнительных измерений, разумеется.

– Эти «разумеется» как-то прошли мимо меня.

– В уравнениях все это очень просто, но трудно говорить об этом, если ты этого не видишь. Пространство – наше пространство – можно сложить так, что все оно поместится в чашку – все его сотни тысяч световых лет. Но, понятно, в четырехмерную чашку.

Элли вздохнула.

– Не понимаю я, как в эту твою четырехмерную чашку можно кофе-то налить, не говоря уже о целой Галактике.

– Ничего трудного. Ты же можешь затолкать эту тоненькую косыночку в наперсток. Тот же самый принцип. Но дай мне закончить. Понимаешь, раньше думали, что ничто не может двигаться быстрее света. Ну так это было и правильно, и неправильно. Это…

– Ну как может быть одновременно и то и другое?

– Это и есть один из парадоксов Хорста. Нельзя двигаться быстрее света, пока находишься в нашем пространстве. Если попытаешься это сделать, ты из него вырвешься. Но если ты сделаешь это в таком месте, где пространство сложено само с собой и себе конгруэнтно, то снова вырвешься в свое собственное пространство – но очень-очень далеко от первоначального места. Как далеко – это зависит от того, как сложено пространство. А это, в свою очередь, зависит от распределения масс в пространстве, зависит сложным образом, который нельзя описать словами, но можно вычислить.

– Ну а если попробовать сделать это в первом попавшемся месте?

– Вот так и делали самые первые. Они не вернулись. Именно этим опасны исследовательские прыжки. Корабли-разведчики прорываются сквозь такие аномалии, которые найдены теоретически, но ни разу не опробованы. Это и есть причина, по которой так много платят астронавигаторам. Они должны привести корабль в такое место, которое не отличимо глазом, и они должны привести его сюда со скоростью, почти равной скорости света, и они должны резко придать ему ускорение точно в заданной мировой точке. Опусти при вычислениях последний знак числа или для ускорения дела используй более короткий путь через область, в которой имеется неопределенность, – и все закончится плохо. Так вот, мы двигаемся с ускорением двадцать четыре g с того самого момента, как вышли из атмосферы. Конечно же, мы не чувствуем этого, мы находимся в дисперсном поле, при искусственной гравитации в одно g, – это другой из парадоксов Хорста. Но мы теперь подходим вплотную к скорости света, прямо к самой Эйнштейновой границе; очень скоро мы выстрелим, словно арбузное семечко между пальцами, и мы выскочим поблизости от Теты Центавра, на расстоянии в пятьдесят восемь световых лет. Очень просто, если только верно все делать.

Элли поежилась.

– Ты имеешь в виду – если мы выскочим.

– Ну… Пожалуй, что и так. Но это гораздо безопаснее полета на вертолете. И погляди на это еще с такой стороны: если бы не аномалии, мы бы никогда не достигли звезд, слишком уж они далеко. Но теперь, глядя назад, кажется совершенно очевидным, что все эти огромные пустые пространства не могли быть реальными, аномалии должны были существовать. Так говорил мой дядя.

– Наверное, он был прав, хотя я ничего здесь и не понимаю. – Она встала. – А вот что я очень хорошо понимаю, так это что мне надо бежать наверх, а то миссис Дюмон может и передумать. – Элли потискала Мистера Чипса и сунула малыша Максу в руки. – Погуляй с ребеночком, будь другом.