Глава 18
Гарри проспал похороны, отчасти из нежелания присутствовать на них, отчасти из-за того, что страшно устал. Когда приехали Тьюри и Билл Уинслоу, он уже проснулся и сидел на диване, хотя еще зевал.
– Как вы сюда попали, ребята?
– Телма оставила дверь незапертой, – ответил Тьюри.
– Нет, я хотел спросить, что вас привело...
– Сейчас надо действовать, поговорим потом. Поехали, Гарри.
– Куда?
– Ко мне.
– Не хочу я к тебе. Я остаюсь здесь. Жду Телму.
– Телма не вернется, пока ты здесь.
– Но она должна вернуться. Обещала приготовить на обед жареного цыпленка. Я ей велел.
– Великолепно, великолепно, – сказал Уинслоу. После похорон он успел пропустить три мартини, которые пробудили в нем печаль, но в душе его сохранился и кусочек злости, словно застрявшая в горле оливковая косточка. – Ты ей велел. Прекрасно. С помощью пугача. Еще лучше. Но что заставляет тебя откалывать такие номера?
– Я только пытался доказать...
– От того, что ты пытался доказать, до того, что ты доказал на самом деле – расстояние в несколько световых лет. Ты угрожаешь женщине, и она пугается. Но когда испуг проходит, что остается? Месть.
– Телма не такая.
– Именно такая. Когда же до тебя дойдет, несмотря на твою толстую кожу, что она желает тебе провалиться сквозь землю или еще куда-нибудь? После всех твоих шутовских выходок я не осуждаю ее. Вставай и быстренько поехали. Мне надо выпить.
– Вот это здорово, – жалобно сказал Гарри. – И что это каждый так за меня переживает?
– Кто переживает?
– Ты.
– Я? Черта с два.
– Тихо, замолчите оба, – сказал Тьюри. – Пошли, Гарри. Билл с машиной, он отвезет нас ко мне домой.
– А где моя машина?
– Телма сказала, что оставит ее возле нашего дома. Нэнси ждет нас, поехали.
– Не хочу я никуда ехать. Я не ребенок. Нечего мной распоряжаться.
– Еще какой ребенок, и мы будем тобой распоряжаться.
– Я-то думал, вы мои друзья.
– Если бы мы не были твоими друзьями, то сидели бы сейчас дома и преспокойно обедали. Ну, вставай.
– Ладно, поехали.
Гарри встал и пошел к двери, бормоча что-то себе под нос. Перед тем как спуститься по ступеням с веранды, остановился и оглянулся на дверь, словно вопреки рассудку надеялся, что на пороге появится Телма и попросит его не уезжать.
Миссис Мэлверсон поливала нарциссы на клумбе перед домом. Увидев Гарри, весело помахала ему шлангом.
– Здравствуйте, мистер Брим.
– Здравствуйте, миссис Мэлверсон.
– Прекрасная погода для нарциссов, не правда ли?
– Да, конечно. – Гарри немного отстал от друзей, которые направились к припаркованной у тротуара машине. – Миссис Мэлверсон, я... в общем, какое-то время меня не будет. Дела, знаете ли. Может, вы будете так добры навещать иногда Телму и подбадривать ее? Последнее время она не очень хорошо себя чувствует.
– Знаю. Я сама ей это сказала в прошлое воскресенье. Девочка, – сказала я ей, – похоже, вы не спали всю ночь, да еще плакали. Да, точно, это было в воскресенье. Я, помнится, пригласила ее в церковь послушать, как пастор будет читать по цветам. Она так нервничала, что уронила бутылку молока. И всю неделю меня избегала. Это меня-то, а ведь я ей друг. Правда, чего еще ожидать от женщины в определенный период.
– В определенный период?
– Да будет вам, мистер Брим. Конечно, вы догадались, что в вашу жизнь войдет кто-то третий?
– Третий? Да, это самое верное слово.
Гарри повернулся так резко, что чуть не потерял равновесие, и пошел к ожидавшей его машине.
Миссис Мэлверсон уставилась ему в спину, открыв рот от удивления. "Что бы это значило? Может, не стоило мне выкладывать суть дела без обиняков? Но, Боже мой, нынче ведь иные времена. Люди не стесняются говорить о будущем ребенке, наоборот: кричат об этом во всеуслышание чуть ли не с крыш домов, как только удостоверятся, что так оно и есть. Если только не..."
– Ну, это уж просто смешно, – вслух сказала она, яростно дернув шланг. – Я в жизни не видела более верной жены, чем Телма Брим. Дом держит в идеальном порядке, матрац проветривает два раза в месяц по четвергам. И ни разу они не сказали друг другу худого слова. Она без конца поминает своего Гарри: Гарри то да Гарри это, будто он божок какой, а не обыкновенный маленький человечек, который продает таблетки, и те не Бог весть что. А каждое утро, когда он уезжает на работу, она топает к машине и целует его на прощание. Если есть в ком-нибудь из нас женственность, так это в ней.
"Если только не..."
– Нет, это уж совсем смешно, – повторила миссис Мэлверсон слабым голосом. – Мне должно быть стыдно за такие мысли.
Когда они подъехали к четырехэтажному дому Тьюри в предместье Вудлон, Нэнси вышла на порог встретить их. Выглядела она усталой и заплаканной, но бодро сказала:
– Привет, Гарри! Ральф, а где Билли? Разве он не зайдет выпить рюмку?
– Сегодня нет, – ответил Тьюри. – Жена его простужена, он хочет поехать домой и тоже схватить простуду, чтобы у него был повод поплакаться.
– Нашел время шутки шутить.
– А я серьезно.
– Как отговорка – недурно. Гарри, где ваш чемодан?
– В машине. Где бы она ни была.
– Телма оставила ее на подъездной дорожке. Вот ключи. Идите за чемоданом.
– Я не могу остаться у вас. Итак уже достаточно...
– Ерунда, вы прекрасно устроитесь на веранде с солнечной стороны. Сейчас как раз такое время года, когда ею можно пользоваться. Не замерзнете и не задохнетесь. Ну, как вам нравится мое предложение?
– Что ж...
– Конечно, вы останетесь. Как в добрые старые времена, когда вы еще не были женаты...
Бестактность Нэнси иногда бывала такой же ошеломляющей, как и ее гостеприимство, и Гарри молча стоял в смущении от одного и другого, глядя на ковер, затоптанный детьми и местами прохудившийся до набивки.
Нэнси мягко коснулась его рукава.
– Я нет-нет да и скажу что-нибудь не то, – сказала она извиняющимся тоном. – Проходите. Обед для вас готов. А за чемоданом Ральф сходит попозже.
Детей она уже накормила и отослала наверх поиграть во что хотят, и двое мужчин остались одни за старомодным круглым дубовым столом в кухне. Оба были озабочены и сильно проголодались, так что во время еды слышались только звуки, доносившиеся сверху: громкие или приглушенные голоса, быстрый топот ног, визг, хихиканье, сдавленные крики, а то и вопли.
В забавах детей было что-то лихорадочное, будто они узнали, что случилось нечто странное, таинственное и пугающее, и пытались заглушить эту новость истерическим весельем. "Дядя Рон умер, – спокойно сказала им Нэнси. – Если у вас есть вопросы, я отвечу на них, как могу". Это было все равно, что спросить учеников начальной школы, есть ли у них вопросы об устройстве водородной бомбы. Вслух не было задано никаких вопросов.
Смерть. Священное и в то же время зловещее слово, начало и конец, небо и ад, золотые кущи и огонь преисподней, ангелы и демоны, райское блаженство и кипящая сера. "Если у вас есть вопросы..."
Шум на третьем этаже становился все громче и беспорядочней. Его пронзил острый, как скальпель, голос Нэнси:
– Да что это вы тут затеяли? Эвис! Сандра! Вы слышите меня?
Внезапная полная тишина, будто всех четырех одновременно усыпили.
– Я жду ответа. Что вы тут делаете?
Звонкий девчоночий голос вызывающе произнес:
– Ничего.
– По шуму не похоже, что ничего.
– Все равно ничего.
– Хорошо, тогда, пожалуйста, делайте это потише.
Шепот. Прерывистое дыхание. Робкое хихиканье. И наконец девочки негромко запели:
Дядю Рона похоронили,
В воскресном костюме лежит он в могиле.
Дядю Рона похоронили...
Слова песни донеслись до кухни, Гарри вздрогнул и побледнел.
– А я проспал.
– Что ты проспал?
– Похороны Рона.
– Неважно. Кстати, варварский обычай.
– Телма была?
– Да.
– Не произошло никакой неприятной сцены? Я хочу сказать – у нее с Эстер.
– Настоящие леди, – немного насмешливо сказал Тьюри, – не устраивают сцен на похоронах.
– Я просто поинтересовался.
– Слишком многим ты интересуешься.
– Это верно.
– Пора бы покончить с этим.
– Я знаю.
– Подумай о чем-нибудь хорошем. Ты молод, здоров, знаешь свое дело, у тебя есть будущее.
– Я его не вижу.
– А как ты его увидишь, если закрываешь глаза, а перед тобой маячит Телма? Погляди вокруг. Небо не обрушилось. Город остался на месте. Кровь по-прежнему бежит в твоих жилах. На, выпей портвейна. Один из моих дядюшек прислал мне дюжину бутылок. Ему пришлось выбирать между винным погребом и собственной язвой.
Гарри подозрительно глянул на бокал портвейна и с серьезным видом покачал головой.
– Нет, спасибо. Я не пил всю неделю.
– Почему?
– Боялся, что выпивка помешает мне думать.
– Что-то должно было тебе помешать. – Тьюри пригубил свой бокал и состроил кислую мину. – Ничего удивительного, что старик нажил язву. Забористое зелье. Попробуй.
Гарри попробовал.
– Не такое уж плохое вино.
В кухню зашла Нэнси и попросила мужа подняться наверх, чтобы утихомирить дочерей.
Тьюри продолжал невозмутимо сидеть – как видно эту просьбу он слышал не раз.
– И что, по-твоему, я должен сделать?
– Ну, не знаю. Хоть что-нибудь.
– Говори ясней.
– Не могу. Я знаю только, что если я одна буду сторожить девочек они начнут считать меня великаном-людоедом. И у них разовьются комплексы.
– Ты хотела сказать – великаншей-людоедкой. А комплексы у них возникнут так или иначе.
– Главная заводила – Сандра. Мне хочется так ее отшлепать, чтобы она света Божьего невзвидела.
– Так поди и отшлепай.
– Ты совсем мне не помогаешь!
Тьюри встал, поцеловал жену в левую щеку и нежно подтолкнул к двери.
Вино, кухонное тепло и эта маленькая семейная сцена способствовали тому, чтобы щеки Гарри порозовели. Он крутил в пальцах пустой бокал, держа его за ножку, в глазах у него появился влажный блеск.
– Я не могу остаться здесь, Ральф. Хотел бы. Но как увижу тебя с Нэнси... и девочек... кажется, мне этого не вынести. Ты меня понимаешь.
– Решай сам, – серьезно сказал Тьюри. – Я хотел только помочь тебе.
– Никто не может мне помочь. Я должен пройти через это один.
То же самое намерение высказывала и Телма, и теперь Тьюри думал, насколько глубоко каждый из них убежден в своей правоте и как далеко они уйдут поодиночке. Вместе, как дружная супружеская пара, поддерживая друг друга, они выстояли бы, как стебли пшеницы на ветру посреди поля.
– В понедельник ты говорил о том, – продолжал Гарри, – что мне надо попросить перевод и уехать из этого города, и вот теперь твои слова начинают обретать для меня смысл.
– Очень хорошо.
– Уверен, мне дадут перевод. Я хороший торговый агент, и упрекнуть им меня не в чем, кроме, разве что, моей выходки в понедельник. Может, если я уеду, со временем Телма почувствует, что ей меня не хватает, а?
– Может быть.
– Возможно, она и переменит свое решение. Я смогу высылать ей деньги, на нее и на ребенка, разве не так? Что этому помешает?
– Ничто.
– Она и сама всегда хотела уехать отсюда.
"Но не с тобой", – подумал Тьюри, наполняя бокал Гарри.
– Понимаю.
– Знаешь что, Ральф? Впервые за эти дни я начинаю думать, что все снова обретает свой смысл. Ты согласен со мной, Ральф? Дела могут выправиться?
– Разумеется.
– Пожалуй, я на какое-то время потерял рассудок, пока не спал по ночам, а все думал, думал, пытался вообразить, что теперь будет, почти не ел и ни с кем не виделся. А вот сегодня я чувствую себя совсем другим. Я почти обрел надежду, понимаешь? – Он замолчал, выпил вина и утер губы тыльной стороной ладони. – Впрочем, почему я сказал "почти"? Я не то хотел сказать. Я имел в виду – "действительно". На самом деле обрел надежду. Ты был прав, Ральф. У меня есть будущее. И это не фантазия.
– Ну, конечно. – Тьюри увидел сияющую улыбку Гарри, уверенный взгляд его ясных глаз, и беспокойство когтистыми лапами вцепилось в его душу. Гарри снова взбирается до небес, рыская по сторонам, точно обезумевшая птица или ракета, уклоняющаяся от метеоритов. – Послушай, Гарри. Не залетай слишком высоко.
– Странно слышать это от тебя. Каких-нибудь две-три минуты назад ты старался подбодрить меня, а теперь, едва я чуть приободрился, что ты делаешь? Пытаешься проколоть мне шину? Нет, старина, не выйдет, я прекрасно себя чувствую...
– Гарри, я думаю, что, прежде чем ты уедешь из города, тебе нужно нанять адвоката.
От удивления у Гарри отвисла челюсть.
– Адвоката? Для чего?
– Не для себя, для Телмы.
– Значит, она может подать на развод? Ты это хотел сказать?
– Нет, нет, – нетерпеливо сказал Тьюри. – Ей понадобится, чтобы кто-то защищал ее интересы, только и всего.
– Зачем? Я сам позабочусь о ее интересах. Буду высылать ей все, что сэкономлю, до последнего цента.
– Я это знаю. Но вдруг что-нибудь случится с тобой – скажем, заболеешь или пострадаешь в аварии и не сможешь работать – что тогда? Тогда Телма останется одна с ребенком без всякой поддержки.
– Не понимаю, чем ей поможет адвокат.
– У тебя мозги направлены не в ту сторону, Гарри. Отец ребенка – Рон, он сам это признал, стало быть, он всем своим состоянием отвечает за воспитание ребенка.
– Телма никогда не возьмет ни цента у Эстер. Для этого она слишком горда.
– К чертям гордость! В сложившемся положении личности ни при чем. Телма может быть гордой, Эстер – неуступчивой, ты можешь пузыриться, как взбитые сливки, но факт остается фактом: ребенок имеет законное право на поддержку. Вот тут-то и нужен адвокат. Он будет действовать в интересах ребенка. И в своих тоже. Как я понимаю, в подобных случаях, когда речь идет о значительных суммах денег, они трудятся за проценты.
– А ты не мог бы уточнить, что такое, по твоему, "значительная сумма"?
– Точных цифр я не знаю. Я хотел сказать только, что Телме понадобится адвокат.
– Но тогда будет судебный процесс? И все попадет в газеты?
– Процесс будет, если адвокаты Эстер посоветуют ей отрицать права ребенка, но не думаю, что они так поступят. А если и дадут такой совет, Эстер, как я думаю, ему не последует. Сейчас Эстер чертовски зла на Телму, но по натуре она не мстительная женщина. К тому времени, как родится ребенок, Эстер поостынет.
– Так или иначе, дело дойдет до того, чтобы просить у Эстер денег. Нет, я на это не пойду. К чертям собачьим. Я в состоянии поддержать Телму и ребенка, и попрошайничать ей ни к чему.
– Да образумься ты, Гарри. Зачем лишать ребенка его законных прав? Я знаю, ты всей душой готов им помочь, но ребенок будет расти, ему понадобится то и другое – жилье, одежда, образование. Спроси у меня. Я это испытал. За четырнадцать лет я разорился и, вне всякого сомнения, пробуду в этом состоянии еще лёт четырнадцать. Дети дорого обходятся. Не вечно они лежат в колыбельке, питаются молоком и носят ползунки. Им нужны куклы, обувь, новые костюмчики, велосипеды, бейсбольные перчатки, уроки музыки, приходится оплачивать счета от врача, от дантиста...
– Ладно, – равнодушно согласился Гарри. – Не продолжай. По-твоему, я не могу все это обеспечить?
– Я говорю не об этом, а о том, что тебе не надо будет обеспечивать Телму и ребенка. Они имеют право на то, чтобы жить с удобствами, и этому ничто не препятствует, не считая гордости Телмы и твоей собственной, если это можно назвать гордостью.
– Мне не нужна милостыня.
– Тебе лучше держаться в стороне, Гарри. Потому что ты и так в стороне. Пойми это хорошенько. – Тьюри помедлил и прижал кончики пальцев к вискам, словно помогая своим мыслям воплотиться в нужных словах. – Фактически твое дело, сторона, – повторил он. – Последнюю неделю, Гарри, ты сам видел сны наяву, вот что я тебе скажу. Ты, наверно, наполовину убедил себя в том, что между Роном и Телмой ничего не было, и что ребенок твой собственный. Не продолжай в том же духе, это опасно.
– Но предположим...
– Тут нечего предполагать. Отец ребенка – Рон. Примирись с этим фактом и отсюда танцуй. Если ты хочешь продираться сквозь груды разочарований, то никуда не придешь. Почему бы тебе не встретить правду лицом к лицу?
– Да, пожалуй, придется. – Рысканье по сторонам для Гарри закончилось. Обезумевшая птица выбилась из сил, ракета врезалась в метеорит и теперь падала в черную глубину космоса. – Я не мог дать ей ребенка, которого она так хотела. Я старался. Видит Бог, как я старался. Целый год ходил к врачу, ничего ей не говоря. Прикрывался тем, будто не хочу ребенка, так как боюсь за ее здоровье – рожать первый раз в ее возрасте!
– Почему ты не сказал ей правду, Гарри?
– Сначала я не был в этом уверен. А потом, когда сомнений не осталось, боялся сказать об этом. Пока принимал процедуры и таблетки, все еще надеялся, что дела изменятся к лучшему. Они действительно изменились, – мрачно добавил он. – Но таким способом, который никогда не мог и в голову мне придти. Мой лучший друг – и моя жена.
– Такое не раз случалось и в былые времена.
– Да, но почему они вовремя не остановились, не подумали об Эстер и обо мне?
– Бывают такие минуты, – сказал Тьюри, – когда люди не останавливаются, чтобы подумать о чем бы то ни было.
