Книга: Вкус к убийству. Сборник детективных произведений английских и американских писателей
Назад: Пробей чужой номер
Дальше: Вкус к убийству

Перевернутый мир

— Риган, ты слышишь меня?
— Да, — ответил я.
Олбрайт покачал головой.
— Что бы ты делал, если бы тебе не приходилось зарабатывать на жизнь? Все время смотрел бы в небо и мечтал?
— Я слушаю.
— Знаю, что слушаешь, но хотя бы показал это. Когда ты смотришь в окно, я всегда завидую тому, что смогло заинтересовать тебя. Ты уделяешь десятую часть своего внимания мне и моим трудностям, тогда как остальные девять витают где-то в облаках.
— Ты говорил о Роберте Крамере?
Сэм Олбрайт вздохнул и протянул мне папку.
— Крамер взял страховой полис пять лет назад. Тогда его сердце было в полном порядке. Или, по крайней мере, казалось таким.
Мои глаза скользнули по обложке.
— Он умер от инфаркта?
— Да.
— И какова сумма страховки?
— Двести тысяч долларов.
— Вскрытие было?
— Конечно. На нем присутствовал один из наших докторов. Компания обязана провести расследование. — Он потер затылок. — Насколько я понимаю, там все в порядке, за исключением, пожалуй, одной небольшой детали. На вскрытии наш доктор обнаружил, что пальцы правой руки у Крамера, включая большой и его подушечку, чем-то обожжены. Не так уж сильно, но останься он жив, появились бы волдыри.
— Он обжегся как раз перед тем, как умереть?
Олбрайт кивнул.
— Почти. Кроме того, доктор извлек из пальцев и ладони небольшие осколки стекла. Мы исследовали их в лаборатории. Это кусочки электрической лампочки.
— Ты уверен, что он умер от разрыва сердца? А может, электрошок?
— Без сомненья, от разрыва сердца. Возможно, он был вызван электрошоком, но установить это невозможно. Наверное, вывинчивал лампочку из плафона, и та взорвалась.
— Наверное?
Олбрайт улыбнулся.
— Любопытно то, что в свидетельстве о смерти об этом ничего не сказано.
— Когда он умер?
— Три дня назад. Он находился в квартире своего друга Питера Нортона. По словам Нортона, Крамер завалился к нему выпить. Нортону показалось, что он уже до этого основательно нагрузился.
— С таким сердцем и пил?
— То ли не знал, то ли не обращал внимания. Часов в десять Крамер неожиданно побледнел и пожаловался на самочувствие. Нортон пошел принести ему стакан воды. Когда он был на кухне, Крамер вдруг закричал. Нортон поспешил в гостиную и увидел приятеля на полу — ему показалось, что тот был мертв. Он вызвал «скорую помощь», которая провозилась с ним около часа, но безуспешно.
— Нортон ничего не сказал насчет обожженных пальцев и осколков стекла?
— Даже не упомянул. Так что придется тебе самому выяснить.
— Кто наследник Крамера?
— Мисс Элен Морланд.
— Мисс?
Олбрайт слегка улыбнулся.
— Есть кое-что и поинтереснее. У него была жена. Тельма. Шесть месяцев назад именно она являлась его наследницей.
— Ей известно, что он изменил завещание?
— Не знаю. Но вскоре обязательно станет известно.
— Они были в разводе?
— Мы не в курсе.
— Какие отношения были между Крамером и его наследницей?
— И этого мы не знаем. С формальной точки зрения нас не должно это интересовать. Мы можем лишь догадываться.
— Можешь что-нибудь рассказать об этом Крамере?
— Он сам получил наследство, но, насколько я слышал, уже успел почти все спустить. Думаю, ему пришлось как следует поднапрячься, чтобы набрать денег на страховой взнос.
— А что Нортон?
— Холост и богат. Вот и все.

 

Первым делом я решил навестить Питера Нортона.
У него были апартаменты на третьем этаже «Мередит-билдинг», расположенного на берегу озера.
Когда он открыл дверь, я предъявил свою карточку, сообщил о цели посещения и сразу приступил к делу.
Это был крупный мужчина с маленькими, настороженными глазами.
— А что здесь расследовать? — хмуро спросил он.
— Обычная рутинная процедура, — заметил я, — формальности.
Он позволил мне войти.
Я увидел одну просторную комнату, хотя мне могло показаться что есть еще три, а то и четыре других.
— Что именно вам хотелось бы узнать? — спросил Нортон.
— Расскажите, что здесь произошло в тот вечер, когда ваш друг скончался.
Он закурил.
— Рассказывать особенно нечего. В тот вечер Крамер пришел ко мне около восьми. Ему хотелось выпить и поболтать. У меня сидел Джим Берроуз, мой адвокат. Мы выпили. Потом Джим ушел, а Крамер остался. Мы разговаривали, выпивали, а где-то около десяти Крамер неожиданно побледнел и попросил меня принести воды. Когда я был на кухне, то услышал крик и, войдя в комнату, увидел его на полу. Он был мертв. — Нортон пыхнул сигаретой. — Вот, пожалуй, и все.
— Что Крамер делал перед смертью?
Нортон нахмурился.
— Что делал? Ничего. Просто сидел на кушетке.
— При вскрытии было обнаружено, что у него слегка обожжены пальцы правой руки и, кроме того, в них есть осколки стекла. Вы не знаете, каким образом это произошло?
Нортон прошел к бару с напитками.
— Боюсь, ничем не смогу вам помочь.
— Но это случилось не здесь?
— Нет.
— То есть когда он пришел, его рука уже была повреждена?
— Я не заметил, но думаю, что так именно и было.
— Его рука кровоточила?
— Я не сказал вам, что ничего не заметил. — Нортон был раздражен. — К чему все эти вопросы насчет руки? Какое это имеет отношение к его смерти? Он умер от сердечного приступа.
— Совершенно верно, — согласился я, ощущая доносившийся до меня из глубины квартиры запах краски и скипидара. — А Крамер не жаловался на боль в руке?
— Мне он ничего не сказал, — Нортон налил себе выпить, затем вспомнил про меня. — Хотите?
— Нет, благодарю.
— Когда Крамер пришел, он уже основательно накачался. Никакой боли он не ощущал, и вы можете понимать мои слова буквально. Я не знаю, где он порезался.
— Вы давно знаете Крамера?
Нортон пожал плечами.
— Два-три года. Познакомились на какой-то вечеринке. Не помню сейчас.
— А мисс Элен Морланд вы знаете?
Он посмотрел на меня и, немного помедлив, спросил:
— В какой связи вас это интересует?
— Она его наследница.
Нортон прищурился, на лице появилась жесткая ухмылка, однако он ничего не сказал.
— У Крамера была жена, — заметил я. Пальцы Нортона крепко сжали стакан. — Вы никогда не видели мисс Морланд?
— Нет, я ее не знаю. — Он скривил, губы. — И никто не знает. Подчас складывается впечатление, что она находится на земле лишь для того, чтобы оглядеться вокруг и решить, заслуживает ли что-либо ее внимание. Не знаю, нашла ли она это нечто и найдет ли вообще. Даже если она испытывает какие-то эмоции, внешне это никак не проявляется.
Нортон сделал большой глоток.
— Нельзя сказать, чтобы ей было скучно. Не так все просто. Она словно удивлена тем, что на свете существует кто-то еще помимо нее самой, и ей очень хотелось бы, чтобы они куда-нибудь исчезли. Иногда я ловлю себя на мысли, что она отнюдь не одинока. Может ли она вообще почувствовать себя одинокой? Знаете, так и подмывает спросить ее: «Откуда вы вообще взялись?»
— Крамер был влюблен в нее?
— Да, — сердито буркнул Нортон. — Каждый, кто… — он допил свой стакан. — Извините, мистер Риган, больше я ничем не смогу помочь вам.
Я выглянул в окно: моему взору предстало слияние двух голубых сред — неба и воды.
— Вы сказали, что, когда Крамер пришел к вам, ваш адвокат мистер Берроуз уже был у вас. Крамер встречался с ним раньше?
— Нет.
— Иначе говоря, вы представили их друг другу?
— Разумеется.
— И они обменялись рукопожатием?
— Естест… — он замолчал.
Я чуть улыбнулся.
— Если Крамер повредил руку еще до прихода сюда, едва ли он стал бы обмениваться с кем-то рукопожатием. Даже если он сделал это, мистер Берроуз наверняка заметил бы и хоть каким-то образом прокомментировал. Надо будет спросить мистера Берроуза.
Возникла пауза. Нортон пристально смотрел на меня.
— Мне хотелось вот еще о чем поговорить с вами, — сказал я. — Крамер поранил руку незадолго до своей смерти или именно тогда, когда она настигла его?
Нортон глубоко вздохнул.
— Ну хорошо. Примерно в десять часов вечера перегорела одна из лампочек. Крамер решил заменить ее. Когда он прикоснулся к ней, она взорвалась, а сам он обжегся. Может, Крамер слишком сильно сжал ее. Я же говорил вам, что он изрядно выпил в тот вечер.
— Значит, лампочка взорвалась, и он умер?
Нортон снова направился к бару.
— Я даже не знал, что у него слабое сердце. Его просто схватило, и он умер.
— А почему вы сочли нужным отрицать сам факт того, что Крамер обжегся и порезался?
Нортон махнул рукой.
— Я решил, что это вообще не имеет значения. Главное, то, что Крамер мертв.
— Какая именно лампочка перегорела?
— Нортон слегка пожал плечами.
— Вот та.
Я прошел к лампе, стоявшей на столике возле кушетки, снял плафон и внимательно осмотрел ее.
— И что вы надеялись там высмотреть? — проворчал Нортон. — Я уже ввернул новую лампочку.
Я провел по ней пальцами и лродемонстрировал пальцы ему. — Пыль. Причем недельной давности.
Лицо Нортона потемнело.
— Я вывернул ее из другой лампы, вероятно, поэтому она в пыли.
Но в таком случае на ней должны были остаться следы его пальцев, тогда как в действительности их не было. Я решил пока ничего не говорить ему об этом.
— Извините за беспокойство, мистер Нортон, — сказал я, на прощание приподнимая шляпу.
Привратник дома, оказался очень худым человеком с настороженным взглядом, столь характерным для представителей его профессии. Когда я представился и заметил, что не собираюсь требовать от него каких-то действий, он явно успокоился.
— Вы знали мистера Крамера? Того, что умер три дня назад?
— Я видел, как он приходил и уходил. По-моему, он постоянно был на взводе.
— А что собой представляет мистер Нортон?
Привратник осклабился.
— Он в порядке, хотя присмотреть за ним не мешало бы.
— В каком смысле?
— По мне так лучше не здороваться с ним, пока не убедишься, что он не зажал в ладони одну из двух своих электрических штучек. — Его улыбка расползлась чуть шире. — Хотя мне в общем-то все равно. На Рождество Нортон дарит хорошие подарки. Он задумчиво покачал головой.
— Да и с юмором у него в порядке. Однажды попросил меня поменять краны в ванной одной пары, что живет по-соседству. Ну, понимаете, хотел, чтобы из крана, где должна быть холодная вода, потекла горячая и наоборот.
— Он знал этих людей?
— Кажется только здоровался с ними.
— И вы в их отсутствие вошли в квартиру?
Он осторожно кивнул.
— Это была просто шутка. Мы же ничего плохого не сделали. Когда они пожаловались на свой водопровод, я поднялся к ним и снова все поставил на место. Правда, они до сих пор не могут понять, что же тогда случилось. Ни мистер Нортон, ни я так и не рассказали им про нашу шутку.
— А у мистера Нортона сейчас ремонт, да?
— Хозяева дома вроде бы не собирались делать его.
— Но он ведь что-то делает?
— Похоже на то. К нему поднимались трое или четверо рабочих. Правда, сейчас уже, наверное, закончили, потому что сегодня я их не видел.
— Когда жилец хочет произвести ремонт, он ведь должен получить разрешение владельцев дома, не так ли?
— А как же! Мы не хотим, чтобы они там хозяйничали по-своему.
— И мистер Нортон получил согласие?
— Он… э… он, кажется, забыл. Я говорил с ним по этому поводу, но он сказал, что хочет изменить какую-то мелочь, просто чтобы все повеселее смотрелось. В общем, я же говорил вам, что все в порядке. Хороший он жилец, да и живет здесь уже довольно давно.
— А вы не видели, что именно он хотел переделать?
— Нет, у меня и своих дел хватает.
Покинув «Мередит-билдинг», я двинулся в сторону Линкольн-авеню. Апартаменты Крамера были уставлены громоздкой мебелью, которая, как мне показалось, ранее предназначалась для помещения гораздо больших размеров.
Тельма Крамер держалась весьма напряженно.
— Вы мистер Риган?
Я решил рассказать ей про историю с наследством на тот случай, если она еще ничего не знала.
— Миссис Крамер, вам известно, что вы уже не являетесь наследницей вашего супруга?
Кровь отхлынула от ее лица. — Но это… это невозможно. Когда Боб получал свой полис, я знала, что являюсь его наследницей.
— Прошу меня извинить, миссис Крамер, но он изменил завещание. Шесть месяцев назад.
Ее глаза сузились.
— И кто же теперь его наследник?
— Мисс Элен Морланд.
— Почему ваша компания не сообщила мне об этом?
— Это не наше дело, миссис Крамер. Завещатель может в любой момент изменить содержание своего завещания, и лишь от него самого зависит, сообщать кому-либо или нет.
Миссис Крамер сжала в руках платок.
— Ей это так просто не сойдет с рук. Я в суд подам!
— Это ваше право, миссис Крамер. А вы знаете мисс Морланд?
Она резко засмеялась.
— Только видела. Более сказать нечего. Не уверена, однако, что она видела меня. Я оказалась лишь помехой, малозначащей помехой. — Помолчав немного, она продолжала: — У Боба были и другие женщины — такой уж он был человек. Но все они оставались лишь мелкими эпизодами в его жизни. Когда же он повстречался с Элен, все оказалось иначе. Это я могу сказать вам определенно. Узнав, кто… сделал… сделал это… с моим мужем, я пошла к ней и попросила оставить его в покое. Я и сама не знала, какую реакцию от нее ожидать. Возможно, какой-то сцены. Но она взглянула на меня… эти странные серые глаза изучали меня несколько секунд, а потом она заявила, что я могу забрать своего мужа домой.
При воспоминании об этом Тельма покраснела.
— Он просто помешался на ней, в то время как ей он был совсем безразличен. По-моему, ей вообще никто не нужен. Сказав мне, чтобы я забирала мужа с собой, она подошла к картине, над которой работала, и забыла о моем существовании. Как будто меня вовсе не было. И я ушла.
— Но ваш муж продолжал встречаться с ней?
— Я ничего не могла с этим поделать… Но я не думаю, что между ними… было что-то. Он даже рассказывал мне о ней. Говорил, что пойдет к ней в студию и будет просто смотреть на нее. Он никогда не знал наверняка, отдает она себе отчет в его присутствии или нет. Тельма задумчиво покачала головой.
— В сущности, ее лицо ничего не выражает. Невозможно понять, счастлива она или нет…
— Насколько я понял, мисс Морланд — художница?
— Вроде бы да. Что-то рисует, но, кажется, никогда не выставлялась и не продавала своих картин. По-моему, она довольно безразлична к живописи. Просто она как будто… как будто ждет чего-то.
— Ждет?
Глаза женщины расширились.
— Сама не знаю, почему так сказала. Но у меня было такое чувство, что она ждет… чего-то.
— Вы, знали, что у вашего мужа слабое сердце?
— Он мне никогда об этом не говорил.
— А как вы думаете, сам он знал об этом?
— Не могу сказать. Последние шесть месяцев — после того, как повстречал ее — Боб болел. Может, это было что-то с сердцем, но не думаю, что только лишь это. Он много пил, хотя ему было нельзя. Нередко терял сознание. Плохо спал, почти не ел.
— А как вообще ваш муж познакомился с мисс Морланд?
— Их познакомил Питер Нортон, — она сцепила руки. — Мне кажется, ему просто хотелось посмотреть, какое впечатление она произведет на Боба. Почти профессиональная шутка.
— А кто был его доктором?
— Мистер Фаррел. Он принимает в «Брамнер-билдинг».
Я встал.
— Благодарю вас, миссис Крамер, за то, что уделили мне время.
Подъехав к «Брамнер-билдинг», я поднялся в кабинет доктора Фаррела.
— Мистер Фаррел, — предъявив свои полномочия, начал я, — ваш пациент Роберт Крамер, являющийся клиентом нашей компании, скончался три дня назад.
Моему собеседнику на вид было немногим более пятидесяти. Кивнув, он проговорил. — Я слышал. Крамер был моим пациентом около десяти лет. Примерно два с половиной года назад обратил внимание на то, что у него пошаливает сердце. Я обмолвился об этом в разговоре с ним, хотя, конечно, старался не тревожить его. Порекомендовал обычные в подобных случаях распорядок дня, режим и диету. Когда я увидел его шесть месяцев спустя, состояние его здоровья явно ухудшилось. Иначе говоря, он был явно не в себе, потерял силы. На этот раз я уже весьма категорично посоветовал ему поберечься. Как видно, он не последовал моему совету.
— Его жена говорит, что он ничего не рассказывал ей про то, что у него не в порядке с сердцем.
— Наверное, не хотел огорчать ее.
— Да, пожалуй, так оно и было.
Поблагодарив доктора, я попрощался и поехал на Брэйнард-стрит, к дому 231. Это был четырехэтажный кирпичный дом, окруженный аналогичными строениями.

 

Сидя в машине, я закурил сигарету, а когда наконец покончил с ней, поднялся на самый верх, туда, где располагалась студия художника.
Действительно, у Элен Морланд были серые глаза, которые без всякого выражения взирали на меня все то время, пока я объяснял ей, зачем вообще пришел.
— Вы знали, что у Крамера больное сердце?
Ее губам хотелось произнести «нет», но затем она на мгновение помрачнела, и, бросив на меня быстрый взгляд, сказала:
— Да, он говорил мне.
— Вам известно, что вы являетесь наследницей Крамера?
Она направилась к мольберту.
— Да.
В общем-то меня это не касалось, но не мог удержаться от вопроса:
— Откуда?
Она взяла кисть и проведа одну-единственную линию.
— Говорил, что любит меня. У него не было денег, но все же ему хотелось что-то оставить мне.
— Он отдавал вам свою жизнь.
Она сделала еще мазок и сразу отошла от мольберта.
Я стал осматривать комнату. Повсюду стояли картины — законченные, незавершенные, но все они выглядели так, будто о них забыли в тот момент, когда сняли с мольберта. Кое-где была натура, но чаще всего просто мазки — вверх-вниз — словно указывавшие на то, что давший им жизнь художник в минуту творения думал о чем угодно, только не о них.
— Вы полагаете, что у вас есть право на эти деньги?
— Он хотел отдать их мне, — на сей раз она задержала взгляд на моей персоне. — Вас это огорчает?
У нее оказались мягкие светлые волосы, но трудно было сказать, какого именно оттенка. На солнце они переливались.
— Миссис Крамер намерена опротестовать завещание.
— Естественно, — проговорила Элен. — Этого я и ожидала. Но, надеюсь, мы доведем дело до суда. Думаю, сойдемся на чем-нибудь. Лично мне хватит пятидесяти тысяч.
— Пальцы Крамера были слегка обожжены, и в них застряли осколки стекла. Вы могли бы это как-то объяснить?
— Нет.
Я подошел к большому окну, выходящему на крышу.
— А зачем вам нужны пятьдесят тысяч?
— Они позволят мне иметь свободное время.
— Чтобы размышлять о людях? Зачем?
— Чтобы удивляться.
Я представил себе библиотеку, стеллажи книг. Мальчишкой мне хотелось прочитать массу книг. Пожалуй, я так ни разу и не попробовал исполнить свое детское желание. А нужно ли было это делать? Зато над книгами было небо. Крышка клетки? Неожиданно я поймал себя на том, что говорю:
— Вы слышите что-нибудь, когда смотрите туда? Вы что-нибудь слышите?
Она оказалась рядом со мной.
— Очень тихо. Музыку, которую толком не могу понять. — Я почувствовал на себе ее взгляд. — А почему вы спрашиваете?
— Не знаю, — ответил я, возвращаясь на землю. — Извините, мисс Морланд, что отнял у вас время. Ухожу.
В дверях мы снова посмотрели друг другу в глаза, и я двинулся вниз.
Лежа ночью в постели, я не выдержал и подошел к окну. Звезды, такие ясные, были, казалось, в каком-то шаге, и я вот-вот мог постичь их своим разумом.
Кто-то еще смотрел на них — это точно.
О чем она думала?
Утром я рассказал Олбрайту про Нортона и его объяснение насчет лампочки, про наличие на ней пыли и про все остальное.
Он нахмурился.
— Вроде бы пустяк, но зачем ему понадобилось врать? Тебе не кажется, что здесь следует покопаться?
— Кажется.
— Опять отправишься к Нортону?
— Да, но сначала в его отсутствие осмотрю квартиру.
Олбрайт загрустил.
— Можешь дать мне ключи?
— Конечно, но ведь нельзя…
— Сэм, я потерял свои ключи от квартиры и не хотел бы беспокоить привратника.
Он вздохнул.
— О, кей, но если тебя схватят, компания об этом ничего не знает, — он пытливо взглянул на меня. — Мне почему-то кажется, что это дело тебя заинтересовало.
Я не стал возражать.
Через несколько минут Олбрайт принес связки ключей.
— Не пользовался ими уже лет пятнадцать. Думаю, замки с тех пор не слишком изменились.
Перед уходом от Олбрайта я позвонил Нортону. Телефон не отвечал. Потом повторил звонок в квартале от его дома — результат был тот же.
Поднявшись на третий этаж, я минут десять названивал в квартиру и по молчанию понял, что Нортона дома нет. Я вставил ключ в замок: Нортон оказался дома.
Он неподвижно сидел в кресле лицом к двери, устремив взгляд прямо на меня и, казалось, не собирался двигаться вообще.
Я прикрыл за собой дверь и подошел ближе.
Он был мертв, но никаких следов не осталось. Ни пулевого отверстия, ни ножевой раны.
Я прошел в глубь апартаментов. Большие комнаты, хорошо обставленные, тем не менее не несли на себе отпечатка личности Нортона. Все выглядело каким-то безликим, как театральные декорации.
Из спальни доносился запах свежей краски. Спальня смотрелась нейтрально, как комната в отеле: двуспальная кровать, столики, лампы, два шкафа, которые оказались пустыми.
Комната производила впечатление совершенно новой. В ней была новая мебель, а оконные рамы, плинтусы были покрашены заново.
Пройдясь по комнате, я обнаружил, что выключатель люстры был расположен почти на уровне глаз. Я попал на кнопку, и люстра вспыхнула. Несколько раз пощелкав выключателем туда-сюда, я все-таки почувствовал здесь что-то не так… я чувствовал… ну да, конечно, я почувствовал это.
Я посмотрел, на выключатель. Обычно, когда вам нужно включить свет, вы нажимаете на него сверху, а когда надо выключить — снизу. В этом же было наоборот.
Я вернулся в гостиную, взгляд мой упал на стол и стоявшую возле него мусорную корзину, из которой я извлек коричневую оберточную бумагу и бечевку. На дне корзины валялись обломки рамы и порванные куски плотного картона.
Я совместил куски друг с другом. Разорванный картон оказался картиной, точнее — ее копией размером сантиметров сорок на шестьдесят, в уголке которой притулилась наклейка с надписью: «Сдача Корнуоллиса». Колонны разодетых в прекрасные мундиры воинов вышагивали по своим редутам.
Я разгладил обрывки бумаги, в которую была завернута картина. Так-так, художественный салон «Барклай» в Уэльсе. Никаких марок — значит, картину доставили с нарочным, вероятно, уже после того, когда я видел Нортона живым в последний раз, поскольку, в противном случае, обязательно обратил бы внимание на эти обрывки в корзине для бумаг.
Итак, Нортон получил посылку, распаковал ее, затем разорвал на мелкие части и выбросил в корзину.
Я внимательно исследовал сложенную из обрывков картину. Йорктаун, октябрь 1781 года, войско, марширующее вперед, чтобы сдаться под звуки марша, который называется…
Я посмотрел на Нортона. Он был богатым человеком, которому могла прийти в голову мысль пошутить с кранами и показаться при этом верхом остроумия. Может быть…
Я исследовал его бумажник. В общем, ничего любопытного, если не считать маленькой визитной карточки:
Артур Франклин,
«Дженерал контрактор»,
2714, Вирджиния-стрит,
Телефон 7–8136.
Пальто Нортона лежало на спинке кушетки. Покопавшись в его кармане, я извлек носовой платок, испачканный чем-то коричневым. Кровь?
Положив его к себе в карман, я снова пошел по квартире, теперь — стирая отпечатки пальцев с каждого предмета, к которому прикасался.
Уходя, я оставил дверь в холл слегка приоткрытой: мне хотелось, чтобы Нортона обнаружили как можно скорее.
Я отнес платок в лабораторию «Литтон и Брендт» и через несколько минут получил заключение.
— Это краска, — сказал мне сотрудник лаборатории. — Коричневая. Точнее, золотисто-коричневая. Слабой насыщенности, слабой яркости. Обычно ее используют для покраски недорогих предметов домашнего интерьера. Вообще можно использовать для многого.
Артур Франклин оказался крупным человеком с толстой сигарой в зубах. — Чем могу помочь? — поинтересовался он.
Я представился.
— Насколько мне известно, недавно вы произвели кое-какие работы в квартире мистера Нортона.
— Было дело.
— Какие?
Он на минуту задумался.
— Вы его друг?
— Нет, это моя работа.
Немного поколебавшись, он наконец решился.
— Никогда не приходилось выполнять более дурацкой работы. Впрочем, Нортон платил и хотел, чтобы все было сделано, как ему надо. И тихо. Приплатил мне и моим парням, только чтобы все осталось между нами и никто ни о чем не узнал.
Он уселся в кресло.
— Нам пришлось здорово повозиться. Нортон пожелал, чтобы мы все перевернули. Абсолютно все. Мы подвесили ковер к потолку и всю мебель прикрепили соответственно. Получалось, что люстра у нас торчала из пола.
Да, я оказался прав.
Перевернутая комната, — продолжал он. — Да, сэр. Что и говорить, любопытная забава для шутника, хотя, думаю, он мог себе позволить такое. Плинтусы мы набили под самый потолок, а потом подтянули двери. Ему хотелось, чтобы мы и окна тоже задрапировали, если гость вдруг вздумает выглянуть наружу и обнаружит, что мир совсем не перевернулся.
Он рассказывал с явным удовольствием. — Нортон не говорил, зачем ему это надо, но я-то понял. Слышал уже о подобных штучках. Он хотел, наверное напоить кого-то до чертиков, а потом отправить в эту комнату, а сам бы наблюдал за беднягой в замочную скважину. Франклин хохотнул. — Представляете, да? Приятель Нортона под газом входит туда и думает, что он на потолке. Начинает паниковать. Хочет спуститься на то, что считает полом. Ха! От такого можно свихнуться.
Да, подумал я, видимо, Крамер проснулся и увидел, что над ним громоздится мебель, а сам он лежит на потолке. Его охватил не просто страх — ужас. Что за чертовщина с ним приключилась? Еще секунда, и он упадет. Инстинктивно Крамер потянулся к ближайшему предмету — люстре. В тот самый мрмент, когда его бешено колотящееся сердце разорвалось, он прикоснулся пальцами к лампочке.
— Как мне показалось, шутка довольно быстро прискучила ему, — заметил Франклин. — Два дня назад Нортон снова позвал нас и приказал все поставить на место. Опять спешка. Мы сделали точно так, как и было.
Но вы забыли про одну деталь, подумал я. Забыли поставить выключатель на то место, где ему полагается быть, а заодно и повернуть его наоборот.
Крамер умер в перевернутой комнате, после чего настал черед Нортона впадать в панику. Нельзя было оставлять Крамера в ней. Могли возникнуть нежелательные слухи, огласка, возможно, даже обвинение со стороны полиции.
Надо было как-то вынести Крамера из квартиры, но это оказалось практически невозможным, ведь их неминуемо должны были увидеть. Тогда он решил перетащить тело в гостиную и представить дело так, будто Крамер там и умер. Кому придет в голову обыскивать апартаменты Нортона; в поисках перевернутой комнаты?
Возможно, Нортон даже не заметил раны на руке Крамера, а если и заметил, то не придал ей значение. Самое главное — это то, что он умер от разрыва сердца. Кто в подобной ситуации станет интересоваться раной на руке?
Перевернутая комната. Совершенная во всех деталях — он даже заказал особую картину, чтобы украсить ею стену, — как говорится, последний мазок. Увы, ко времени она не поспела — ее принесли лишь вчера или сегодня утром, а потому он порвал и выбросил картину, на которой воины шли сдаваться под звуки старого марша «Перевернутый мир».
— Интересно, сработала эта его шутка или нет, — проговорил Франклин, явно увлеченный идеей перевернутой комнаты.
Да, этого Франклин, естественно, знать не мог. Он не знал Крамера и всех тех людей, которые ежедневно умирают в городе от разрыва сердца. Когда же Крамер умер, в газетах появилось обычное сообщение о том, что тот скончался «в квартире своего друга».
Покинув Франклина, я проехал мимо дома Нортона — у тротуара стояли машины полиции и «скорой помощи».
Я направился к себе в офис и встретил там Олбрайта.
Выслушав мой рассказ, он покачал головой.
— Звучит фантастично, но едва ли чем-то поможет нам, если не считать удовлетворения обычного любопытства. Страховку придется выплатить. Разумеется, Нортону пришлось бы покрутиться, но, поскольку он мертв, я думаю, едва ли стоит предавать огласке эту историю.
— Все зависит от того, как умер Нортон. Если у него тоже был разрыв сердца, то дело, разумеется, будет закрыто.
Олбрайт кивнул.
— Я свяжусь с судебным следователем и попрошу держать меня в курсе.

 

Олбрайт позвонил мне вечером.
— Нортон умер от отравления, — сообщил он без всяких вступительных слов.
— Самоубийство?
Не похоже. Ни записки, ни чего-либо в этом роде. Сейчас полиция занимается выяснением всех обстоятельств, и я только что разговаривал с лейтенантом Хенриксом. Они перевернули там все вверх дном, но так и не нашли ни малейшего намека на яд.
— Нортон мог проглотить его весь без остатка.
— Мог, но ведь в чем-то он его хранил. В коробочке, в каком-нибудь пакетике… Хенрикс ничего не нашел. Кроме того, создается впечатление, что Нортон вошел в дом именно тогда, когда яд начал действовать — пальто его, например, было брошено на спинку кушетки. Получается, что его где-то отравили.
— У полиции есть какие-либо предположения на этот счет?
— Хенрикс ничего мне не сказал, но лично я сомневаюсь в том, что он что-то знает. Прошло лишь несколько часов. Думаю, они станут опрашивать всех, с кем Нортон когда-либо встречался.
— А когда точно он умер?
— Следователь предполагает, что около одиннадцати часов.
Повесив трубку, я приготовил себе выпить и закурил. Я думал о многом, в том числе и о ней. Ждала ли она меня? Был ли я для нее кем-то вроде всех остальных? Стоит ли мне просто сидеть и ждать?
В половине одиннадцатого я раздавил в пепельнице последний окурок и поехал в дом номер 231 на Брэйнард-стрит.
Открыв дверь, я сразу же почувствовал запах краски.
В сумеречном свете было непросто определить цвет, но мне показалось, что стены были выкрашены темно-зеленой краской, а перила лестницы — коричневой. Золотисто-коричневой.
Метрах в двух от нижней ступеньки на лестнице виднелся листок бумаги с предупреждением о том, что все вокруг окрашено.
Я нажал на кнопку звонка квартиры номер один.
Появился привратник в шлепанцах. От него исходил запах свежего пива.
— Что вы хотите?
— Когда вы начали красить?
— Вы только за этим и пришли? — огрызнулся он.
— Да.
По выражению моего лица он, видимо, смекнул, что отвечать придется.
— Сегодня, — нехотя пробурчал он.
— Сегодня?
— Ну да, — кивнул он, но сразу поправился. — Вообще-то начали вчера где-то часа в четыре, с верхнего этажа.
Я стал подниматься по лестнице и услышал, как захлопнулась дверь и повернулся ключ в замке.
Элен открыла дверь. На ее лице блуждала улыбка.
— Я ждала вас.
— Питер Нортон мертв, — сказал я. — Его отравили.
Она подошла к проигрывателю и слегка убавила громкость.
— Вот как?
— Нортон часто бывал здесь?
— Он приходил посмотреть на меня и поговорить. Иногда я слушала.
— А вы слушали в тот день, когда он рассказывал вам о перевернутой комнате?
— Да.
— И вчера вечером он тоже был здесь?
— Не хотите ли чего-нибудь выпить?
— Он был вчера вечером у вас, — сказал я. — В холле было темно, и он испачкал руку о выкрашенные перила. Потом вытер ее платком, но отпечатки его пальцев должны там остаться. И это докажет, что он действительно был здесь вчера.
Она вынула из бара два хрустальных фужера.
— Полиция сюда не приходила.
— Они не знают про это место. Только я один.
Она улыбнулась.
— Что ж, тогда мне незачем волноваться.
— Элен, но я должен буду сказать им.
Она посмотрела на меня.
— Зачем же?
— Речь идет об убийстве.
— И я оказываюсь в числе главных подозреваемых? И будет расследование? Полиция установит, кто я такая, где живу и чем занимаюсь?
— Да.
— Мне бы этого не хотелось.
— Элен, это вы убили Нортона?
Она на мгновение поднесла фужер к свету.
— Да.
Мелодия на пластинке окончилась, послышался щелчок, и на вращающийся круг лег новый диск. Снова зазвучала музыка.
— Вы не должны были говорить мне этого.
— Но вы же спросили, а я не могу лгать вам. Вы сами знаете, почему, не так ли? И не сообщите в полицию, да?
Я молчал.
Она поставила фужер на стол и быстро прошла к картине, прислоненной к креслу.
— Даже не помню, когда писала ее. Интересно, о чем я тогда думала?
— Вы имеете отношение к смерти Крамера?
— Нортон говорил мне, что переоборудует свою комнату. Я знала, что у Крамера слабое, очень слабое сердце. Знала и то, что он оставил мне все свое наследство. Я предложила Нортону, чтобы Крамер стал его первой жертвой. Нортон так и не понял, почему. — Она внимательно смотрела на меня. — Вы шокированы? Отчего?
— А если бы Крамер не умер?
— Тогда бы я задумалась над чем-нибудь еще.
— Вы так просто относитесь к вопросам жизни и смерти?
Она взглянула на другую картину.
— Мне нравится синий цвет. Больше, чем какой-нибудь другой. Я никому раньше не говорила об этом.
— Почему вы убили Нортона?
— Он собирался сообщить обо мне полиции — у него не было другого способа справиться со мной. Не сказала бы, что это была мучительная смерть. Полчаса сна, потом пятнадцать минут и — полное небытие.
— Но что он мог им рассказать? У него и самого могли возникнуть проблемы.
— Он вообще не стал бы упоминать Крамера. Просто написал бы анонимную записку в полицию, и сообщил об остальных. О них он не знал, разве что о том, кто был непосредственно перед Крамером, но мог догадываться.
— И сколько же было этих остальных?
— Пять, — она нахмурилась. — Нет, шесть. Разве это важно? Все они уже мертвы, но полиция обязательно найдет возможность повесить их на меня. Я ведь не всегда была Элен Морланд, — она посмотрела на меня. — Нельзя мне в тюрьму.
— Ну, возможно, не в тюрьму.
Ее глаза округлились.
— Если кто-то посчитает, что я сумасшедшая, я возражать не стану. А вы?
— Я буду вынужден обратиться в полицию. Вы знаете, что я так сделаю.
— Но мы ведь с вами не такие, как все. Должны ли мы подчиняться их законам?
— Несомненно.
Она побледнела.
— Раньше я никого не любила. Так неужели теперь я должна потерять все, что имею?
Мне нечего было ответить ей.
— Когда вы собираетесь пойти в полицию?
— Не знаю.
— Утром. Времени будет достаточно. Я не сбегу. Теперь уже некуда бежать. Некого ждать, — она слабо улыбнулась. — Поцелуй? Наш единственный поцелуй?
И я поехал домой. Выпил и стал ждать.
На рассвете я позвонил Элен. Никто не подошел к телефону, да я и не ожидал ответа.
Она никуда не сбежала, хотя ее уже не было.
И мир снова опустел.
Перевод: Вяч. Акимов
Назад: Пробей чужой номер
Дальше: Вкус к убийству