Владимир Венгловский
Слезы Ниобы
Они больше похожи на гигантских богомолов, чем на пауков, хотя с последними их сравнивают чаще. Четыре ноги, две руки, фасеточные глаза, антенны на голове, постоянно ощупывающие все вокруг. Когда-то мантиссы правили Галактикой, но их время давно прошло. Теперь все, что от них осталось, – это горстка боязливых созданий, обитающих на занесенном песком Осирисе, где среди бескрайней пустыни и древних руин ютится крошечное поселение земных археологов.
Пятеро мантисс стояли передо мной полукругом – все на равном расстоянии, не дальше и не ближе – и слушали, как я ударяю кастаньетами, пытаясь вторить музыке забытых слов. «Дай», «принеси», «друг», «враг»… Ответный перестук их грудных пластин то усиливался, то затихал, словно эхо падающих камней.
– У вас неплохо получается вести беседу, – произнес человек за моей спиной.
Я не обернулся, но Зверь, оскалившись и выпустив когти, рванулся ему навстречу. Мне потребовалось больших усилий, чтобы его сдержать.
Человек пришел полчаса назад. Сначала я увидел в небе след флаера – редкое явление в наших краях, а потом появился незнакомец и молча сел на песок, наблюдая за моей работой.
– Не отвлекайте, – сказал я, сбиваясь с ритма слов.
Мантиссы замерли и настороженно поводили антеннами. Затем один из них шагнул в сторону, и строй разума распался. Мантиссы превратились в неуправляемых животных, расползлись по пустыне.
– Сегодня почти получилось, – обернулся я.
Незнакомец был сухим и жилистым, похожим на здешнее дерево ой-по – сковырни казавшуюся мертвой кору, и потечет вкусный сок… или яд – тут уж как кому повезет. Он сидел в позе лотоса и с интересом следил за происходящим сквозь полуприкрытые веки.
– Коллективный разум, – сказал я. – Но сейчас у них больше нет королевы, управляющей роем. Они остаются дикарями.
– Нужен лидер? – Правая бровь незнакомца поползла вверх. – Вождь?
– Нет. Нужно сосредоточение разума. Тот, кто их объединит в рой, как миллионы лет назад.
– М-да, – сказал незнакомец, поднимаясь и отряхивая песок со штанин. – Может, и хорошо, что к приходу человечества они почти исчезли. Хотя, кто знает, что с ними произошло? Алекс Флер, служба безопасности, – представился он.
В воздухе на мгновение повис гол-док – изображение орла на фоне космического корабля, а затем пропал, словно развеянный ветром. Зверь поежился, но когти не спрятал.
– Вы – Ольм Гарвольд? В лагере сказали, где вас искать. Живописное место. – Флер приложил к глазам ладонь козырьком. – Пустыня, и еще раз пустыня. Может, пойдемте к моему флаеру, слышите, как гремит? Не хотелось бы промокнуть.
Он шагнул ко мне, и я попятился.
– Нет! Не подходите!
Флер замер.
– Пожалуйста, ближе не нужно, – взмолился я. – А дождь здесь в последний раз был двенадцать дет назад, когда от землетрясения раскололся западный кряж и бурей подхватило воду из подземного источника. То, что вы слышите, – это не гром, это шум камней в ущелье Сизифа.
– М-да? – повторил Флер. – Очень интересно. Но я здесь совсем по другому вопросу.
Он снова шагнул вперед.
– Не подходите! Я опасен! Вы знаете, что я опасен!
Зверь зарычал, из его пасти закапала слюна.
– Не более чем любой другой человек, – улыбнулся Флер, подбираясь почти вплотную. Я ощутил его запах – легкую смесь одеколона и пороха. – Каждый из нас укрощает собственного зверя. Мне нужна ваша помощь, иначе я бы не нарушил ваше добровольное отшельничество.
– Зачем? – удивился я.
– Без вашего согласия лететь со мной не имею права разглашать информацию. Скажу лишь, что дело касается совсем иной колонии, где возникли серьезные проблемы.
– Нет, спасибо. – Я отвернулся. – Меня ждет работа.
– Лучший специалист по жукам…
– Мантиссы не жуки!
– Предпочитающий общество чужих, а не людей. А если я скажу, что проблема связана с чужими, – прищурился Флер, – и вся колония находится на карантине?
– Но чем я могу помочь?! Я всего лишь археолог.
– Вы не поняли.
Флер нагнулся, подобрал плоский камешек и бросил в пустыню, словно по поверхности воды. Но лишь раз подпрыгнув, камень увяз в песке.
– Не могу вас заставить, – улыбнулся Флер. – Вернее, могу, но не хочу. Да и оставим все эти пафосные разговоры про долг человечеству и тому подобное. Я лично прошу вас о помощи. Дело в том, что нашли нового роевика. А вы единственный, кто оказался к ним иммунным.
– Я согласен!
Решение было быстрым и не потребовало раздумий. Может быть, это как раз то, что я так долго ждал на этой пустынной планете.
Зверь завыл, подняв голову к небу.
* * *
Одно из первых моих воспоминаний касается того времени, когда мне было девять лет. Почему-то пролетевшие до этого года жизни на Пирсе плохо сохранились в памяти. Помню лишь ракушки на берегу, крабов, плеск волн и двойной закат над морем. И еще смех мамы. Наверное, она была счастлива с моим отчимом.
То воспоминание – оно о матери. Она кричала и металась на больничной койке, пытаясь вырваться из стягивающих ее ремней. Нас вывезли с Пирса, всех девятерых человек, оставшихся от поселения. Во мне, как и в других, сидела часть роевика.
Время проходит, воспоминания о боли сглаживаются, и все кажется сном. Но Зверь тогда пожирал меня изнутри.
Мы слишком мало знаем о роевиках. Вернее, не знаем практически ничего. Ни механизма заражения – скорее всего, какой-то вид излучения, ведь биологический носитель в виде вируса не был выявлен, ни уровня их разумности, ни то, откуда они появились. После того как часть роевика уже в тебе, есть два варианта – либо перестаешь быть личностью, становясь телом для чужого сознания, либо тебя успевают увезти, разрывая связь с роем и обрекая на смерть от обезумевшего Зверя.
День, два… Говорят, что мой отчим выдержал целую неделю, но подробностей я не знаю.
Когда я закрывал глаза, то еще долгое время видел сожженный берег, и море казалось серым от покрывшего его пепла.
Тех, кого смогли эвакуировать, поместили в искусственную кому. Но маму после этого я так и не увидел. Разрешение на отключение от аппарата поддержания жизни дал мой отец, как ближайший родственник, ведь они с мамой не были в официальном разводе. Наверное, я его ненавижу.
Но это случилось гораздо позже. Уже после того, как он вытащил меня из больницы. Помню, как отец – высокий и сильный – шел по длинному коридору, сжимая мою ладонь. Когти Зверя впивались в мозг. Мне было больно. Очень больно. В правый руке отец держал пистолет, и никто из врачей так и не стал ему перечить.
* * *
– Ваш отец тоже был археологом? – спросил Флер.
– Да, – поморщился я. – Но мы почти не общались.
До взлета с Осириса оставалось менее часа. Флер был на корабле один. Целый большой межзвездник для одного человека.
– Можете изучить информацию о планете, держите, я оставлю чип на столе, – сказал он. – Впрочем, за два дня полета у вас будет для этого достаточно времени. Лучше идите сюда.
Флер вышел из корабля и остановился, подставив лицо солнцу. На горизонте с земли поднимались коричневые щупальца – это приближалась пылевая буря. Но к тому моменту, как она захлестнет наше поселение, изолировав его на несколько дней, мы уже покинем планету.
– Не устаю удивляться чужим небесам, – улыбнулся Флер. – Знаете, о чем я думаю в такие моменты? Все эти миллиарды ушедших с Земли людей, вся эта суета и столпотворение оказались не более чем каплей в море для нашей Галактики. Человечество получило вечный фронтир – вперед и вперед, все дальше за знаниями, открывая новые и новые миры. Но изредка стоит остановиться и посмотреть, какого цвета небо у тебя над головой.
– Сгорите, – проворчал я.
– Не успею. Знаете, мое детство прошло на Хароне, там небо серое, как сталь, и постоянно затянуто облаками. Вы не представляете, как мне хотелось увидеть яркое солнце! С тех пор я повидал много разных миров. Есть планеты с небом розовым, как лепестки шиповника, есть с желтым, как апельсиновая корка. А у вас оно цвета моря после шторма. Кстати, на Ниобе постоянно идет дождь, не боитесь контраста? – повернулся ко мне Флер.
– Не знаю, – пожал я плечами.
– Ниоба. Дочь Тантала и Дионы, вечно плачущая по своим детям. Может быть, мы не хотим забывать истоки, когда присваиваем открытым мирам имена героев из древних мифов, что думаете?
– Ничего.
– Там около сотни поселенцев. В основном биологи. Академия выкупила планету для себя. Что-то на ней есть такого уникального.
Флер отошел шагов на двадцать и принялся сооружать башню из зеленых камней. Миллионы лет назад здесь бушевали грозы, сплавив песок в стекло.
– В этот раз мы никого не эвакуировали, помня… гм-м… прошлую неудачу. Ниоба сейчас на карантине, блокируется даже волновая связь. Лучше перестраховаться, чем допустить ошибку.
Он полюбовался сложенной башней и вернулся ко мне. Зверь вздыбил шерсть на холке и зарычал, выпуская когти.
– Мы размякли за последние столетия, не находите? – улыбнулся Флер, будто не замечая эмоций на моем лице. Мне было трудно скрывать реакцию Зверя. – Знаете, чего я боюсь? Что рано или поздно мы встретим в космосе врага. А мы разучились драться за свою жизнь, как дерутся дикие звери.
Он что-то достал из кармана и протянул мне. Я зажмурился, усилием воли заставляя Зверя не накинуться на него. Затем медленно открыл глаза.
– Зачем? – спросил я, глядя на пистолет в его ладони.
– Мало ли, – ответил Флер. – Вы не знаете, с чем можете столкнуться. Оружие не помешает. Старый надежный огнестрел, не меняющийся уже сотни лет. Берите-берите. Стрелять умеете? Попытайтесь попасть вон в ту мишень, – махнул он рукой в сторону башни.
Пистолет был тяжелым и пах порохом. Я подержал его в руке, а затем поднял, прицелился и нажал на спуск. Пуля ушла на полметра вправо от цели.
– Говорят, ваш отец тоже умел стрелять, – сказал Флер. – Он был вооружен, когда вытащил вас из больницы.
Я поморщился, ничего не ответив. Снова прицелился.
– Я читал ваше обследование после возвращения. Вы единственный из зараженных, кто выжил. Как он вас вылечил? Как вы избавились от роевика?
– Никак!
Теперь моя ярость, вспыхнув, передалась Зверю. Впервые за долгое время я испытал с ним единение, словно мы были не двумя сознаниями в одном теле, а одним целым. Мы вместе выстрелили, и сбитая пулей башня разлетелась зелеными осколками.
– Я не вылечился! Он остался во мне! Зверь! Мы просто живем вместе с ним, и я пытаюсь его контролировать! Но я, а не он, главный! Вы знаете об этом! Вы все прекрасно знаете!
Я вдруг обнаружил, что стою, тяжело дыша, и направляю пистолет на Флера. Тот улыбнулся и взял оружие у меня из рук.
– Неплохо стреляете, – сказал он, нажимая на спуск.
Раздался тихий щелчок.
– Здесь было всего два патрона, – вновь, будто виновато, улыбнулся Флер, а затем вдруг посерьезнел. – Да, вы правы, я не доверяю таким, как вы. Глава земной службы безопасности просто не может никому доверять. Но я вынужден надеяться на вас – ученого эгоиста, которому жуки ближе, чем люди. У меня нет иного выхода. Альтернатива – орбитальная бомбардировки, как на Пирсе.
Он снова сел на песок и зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам.
– То, что случилось со мной, – это не лекарство, – тихо сказал я. – Может быть, мне просто повезло. Отец отвез меня на Осирис. Когда-то в прошлом мантиссы путешествовали меж звезд, а для этого им приходилось отделять часть роя или даже одну особь. Отец считал, что понял, как они это делали. Он решил, что город-лабиринт в пустыне служил мантиссам не для жизни, а именно для ритуала отделения. Он бросил меня там, высадил с флаера, приказав самому искать выход.
Мы замолчали. Я вспоминал.
«Иди, – сказал тогда мой отец. – Это должно тебя спасти».
Мы стояли в центре города-лабиринта. Над разрушенными стенами и источенными ветром статуями поднималось багровое солнце.
«Я не смогу пойти с тобой, – добавил он, подталкивая меня ладонью в спину. – Этот путь только для одного. Иди! Смелее, ну!»
Отец торопливо отвернулся и пошел к флаеру, бросая меня наедине с городом. В песке осталась цепочка его следов, которых заносил ветер. Уже улетая, отец опустил на землю единственную флягу с водой.
Через четверо суток блужданий я впервые увидел своего Зверя. Он шел рядом, послушный, словно пес. Мы с ним вместе добрались до выхода. С тех пор он стал смирным и почти не пытался захватить мое сознание. Лишь иногда, когда я давал ему волю…
– Пять дней без воды и пищи. Вот сколько я искал выход, – продолжил я. – Целых пять долгих дней и ночей холода и жары, когда тебя терзает Зверь, оставшийся без связи с роем. На третий день я начал разговаривать со статуями. И знаете, что самое неприятное?
– Что?
– Они мне отвечали.
* * *
Флер остался в корабле на высокой орбите над Ниобой.
«Удачи, – сказал он напоследок, прежде чем я сел в флаер. – Помните о королеве. Сосредоточение разума. Уничтожьте его и выясните, как спасти людей. Если это вообще возможно».
Флер предлагал мне любое оружие, но я отказался, взяв с собой лишь обычный пистолет. А для случая экстренной связи предназначался квантовый передатчик.
«Да» – и на планету высадится десант для эвакуации людей.
«Нет» – и Ниоба превратится в огненный ад после залпа плазменных орудий.
С высоты полета планета казалась зеленым шаром. Как бы выразился Флер? Наверное, он бы сказал: цвета болота после дождя. Но здесь дождь никогда не прекращался.
Управляемый автопилотом флаер нырнул сквозь тонкий слой облаков, и прозрачную кабину тут же умыло дождевой росой. Я приземлился на взлетную площадку – серый пятачок посреди джунглей – и некоторое время сидел, прислушиваясь к своим ощущениям. По кабине стекали капли воды.
Зверь тоже настороженно замер, выпустив когти.
Пространство вокруг взлетной площадки утопало в зелени. После песков Осириса я успел позабыть, что зеленый цвет может иметь столько оттенков. Это была салатовая зелень деревьев, высоких, словно земные секвойи, раскрывающих на своих вершинах короны-соцветия. Дальше она сменялась оттенком зеленой мяты опутавших деревья лиан. Опускалась все ниже и ниже, плавно перетекая в темно-бирюзовый цвет мха и кустарников. Под ковром из переплетенных побегов не было видно земли.
Я поднялся и вышел из кабины, с осторожностью опустив ногу в лужу с водой.
Странное ощущение.
Давно забытое.
Как и холодные капли, забирающиеся за шиворот комбинезона. Я снял шлем, и они свободно стекали по моему лицу. Тогда я поднял голову к небу, зажмурился и рассмеялся, глотая дождевую воду. На вкус она была солоновато-горькой, как слезы.
Зверь, взъерошенный и нахохлившийся, вдруг рванулся на свободу. Боль пронзила все тело острыми иглами. Я схватился за голову и едва не потерял сознание. Зверь, часть роевика в моей голове, бился и царапался, стремясь полностью захватить контроль над телом.
Мне удалось успокоить его и выпрямиться лишь спустя несколько минут. Зверь насторожился, словно почувствовав что-то извне, и затих. Именно тогда я и увидел идущую ко мне девушку. Она вышла из леса и ступала по взлетной площадке босыми ногами. Ботинки, такие же белые, как и ее комбинезон, девушка несла в руках.
Она остановилась метрах в десяти от меня и улыбнулась.
– Я знала, что кто-то обязательно прилетит. Я увидела след от вашего флаера и пришла сюда. Здравствуйте. Я – Мышка. Вернее, Мария Двожецкая, но здесь все меня зовут Белой Мышкой. И сейчас я мертва.
Мышка шагнула ко мне. Зверь рванулся к ней навстречу, притронулся к ее сознанию, почувствовав собрата. Удивление, облегчение и страх – за мгновение я испытал целую гамму чувств. Удивление оттого, что передо мной была часть роя в человеческом теле. Облегчение, что мой Зверь сейчас наконец уйдет.
И страх… Страх родился из-за того, что я могу причинить кому-то боль. Мое избавление – это Зверь, пожирающий другого.
Сколько раз я пытался избавиться от него, заставляя переселиться в любое животное. Но нет, Зверь дрался до последнего, цеплялся за меня так, что никакими силами его нельзя было изгнать. Ни в зверя, ни в человека.
И вот сейчас он мог уйти в сознание этой девушки цвета белой ночи.
Но чуда не произошло. Мой Зверь вернулся обратно, поджав хвост, словно побитый пес. Он не может уйти. После того как я прошел древний город-лабиринт, он стал моим пленником. А я – его. Теперь мы связаны так, что никогда не сможем друг от друга избавиться.
Не знаю, как общаются части роевика. Но я почувствовал ее зверя. Он был гораздо меньше моего, маленький, почти щенок, скулящий и ищущий выход. Он не мог управлять телом, в которое попал, потому что сознание Мышки было изолировано вместе с ним. Если мой Зверь был просто связан со мной, то Мышкин – заперт, словно в клетке.
Белая Мышка пахла смертью.
«Помогите! Разбудите меня! Помогите мне кто-нибудь!»
Кто это кричал – ее зверь или заблокированное вместе с ним сознание?
Я отступил, разрывая ментальную связь.
– Я упала в пасть к Харибде три года назад, – продолжала улыбаться Мышка. Я заметил, как неестественна ее улыбка. – Часть мозга была повреждена и заменена на НП-8. Знаете, некоторые используют расширенную память? Небольшая операция, позволяющая нейронам подключаться к наночипу. Но в моем случае это было просто необходимо. На энпешку записали утраченные функции мозга, и я смогла жить после года реабилитации. Почти как прежде. Говорят, изменился только характер. Но кто устоит перед собственной модификацией? Тем более что я не только биолог, но и Q-логик. Времени на все не хватало, и я встроила в свою энпешку искусственный интеллект, управляющий моим телом, когда я сплю. Знаете, очень удобно – спишь, а твое тело в это время выполняет то, что ему приказали.
Я представил девушку-лунатика, бродящую ночью по колонии. Не могу сказать, что картина мне понравилась.
Подул ветер, зашевелив шестами-деревьями. Капель усилилась. По взлетной площадке прокатились несколько зеленых шаров, один из которых Мышка поймала и поднесла к уху.
– Послушайте, как гудит, – сказала она. – Говорят, что плоды вседрева шумят, как ветер. Слышите? – протянула она мне шар.
Зверь сел на задние лапы и завилял хвостом. Я прислушался к стуку семян внутри шара. Он был похож на звук катящихся камней в ущелье Осириса.
«Помогите мне! Спасите меня! Выпустите!»
Я зажмурился, прогоняя слуховую галлюцинацию.
– Атавизм, – произнесла Мышка. – Вседрево и так захватило всю планету. Ему больше не нужны семена – просто негде больше селиться. Но я думаю, что это не атавизм, а более скоростной обмен информацией между его частями. Я как раз работала в этом направлении. Вы знаете, что все вокруг – это одно гигантское растение, соединенное в живую цепь? – Она обвела рукой над головой. – Уникальная биосфера, состоящая лишь из флоры. На Ниобе нет животных. То есть вообще. Даже простейших.
Ее улыбка не менялась, словно замершая на лице маска.
– Поэтому совершенно не понятно, откуда взялся роевик. Когда он попал в мой разум, то я успела перевести энпешку на автономный режим и заперла его в своем сознании вместе с собой, отключив все рецепторы. Так что это тело сейчас полностью управляется нанопамятью, и, если понадобится, его можно использовать для опытов с пойманной частью роевика.
«Спасите меня!»
В моей голове все еще звучали крики запертой вместе со зверем Белой Мышки.
– Хорошо, – сказал я. – Буду иметь это в виду.
Снова подул ветер, усилив капель. Мышка послюнявила палец и подняла руку – чисто человеческий жест, не скажешь, что перед тобой лишь тело, управляемое искусственным интеллектом.
– Дует с запада, – сказала она. – Вседрево ухитряется регулировать даже погоду. Западный ветер вместе с дождем переносит соль. Южный, с экватора, распределяет тепло к северным областям. Представляете, оно даже подкармливает свои части, где не хватает пищи.
– Вся планета заросла одним растением? – нахмурился я. – А где его центр? Должен же быть какой-то центр.
– Возможно, – пожала плечами Мышка. – Но Академия приобрела планету совсем недавно, мы только начали изучать здешнюю биосферу. Жаль, если такая ценная находка будет уничтожена.
– Заражены все?
– Да. Все сто пятнадцать человек. Первой принесла роевика Ната, наша лаборантка. Дура и неумеха, конечно. А от нее, словно по открытому каналу, роевик проник во всех остальных. Заражение происходит в пределах видимости. Достаточно приблизиться – и в твой разум попадают пауки.
– Пауки?
– Да. А разве вы их видите по-другому?
Мой Зверь после попытки бунта вел себя подозрительно тихо. И совершенно не напоминал паука. Как, собственно, и существо, запертое в голове Белой Мышки.
– Наверное, это лишь условность, кто как видит зародыш чужого разума, – сказал я. – Сейчас меня больше интересует вопрос – где мозговой центр роевика? Пойдемте в поселение?
– Вы не боитесь заразиться?
– Нет. Скорее всего я к нему иммунный. Что-то по типу прививки, – усмехнулся я. – Во всяком случае, я на это надеюсь.
– Тогда пошли.
И Мышка направилась к краю площадки, разбрызгивая воду. Я смотрел, как она смело шагнула босыми ногами в зеленый ковер изо мха и побегов. Растения касались лодыжек девушки и словно ощупывали, пробовали на вкус, выпуская в воздух кучу коричневых точек.
– Идемте, чего же вы? – обернулась Мышка.
Я остановился у зеленого моря и раздумывал, а не последовать ли ее примеру и снять ботинки? Когда еще представится подобный случай? Нет, с таким поступком лучше повременить. Я шагнул вперед, и мох чавкнул под литыми подошвами моих ботинок.
– Далеко идти? – спросил я.
– Не очень, – ответила Мышка, раздвигая висящие, словно змеи, ветви. – Минут десять. Тихо! – Она вдруг замерла и подняла руку.
– Что?..
– Да тихо вы! Слышите?
Я прислушался: «Чав, шлеп. Чав, шлеп». Кто-то большой и грузный пробирался сквозь лесную чащу.
– Вы же сказали, что здесь нет животных, – прошептал я.
Рука потянулась к пистолету.
– Это не животное. Это фудформа.
Среди стволов показалось что-то розовое и огромное, как флаер. Оно ползло, переваливаясь с боку на бок, выпускало длинные отростки, которыми хваталось за деревья и толкало вперед свое желеобразное тело. Существо походило на гигантскую амебу, куда-то спешащую по своим делам.
– Фудформы существуют лишь с одной целью – накормить оставшиеся без еды части вседрева. Перераспределение пищи, – сказала Мышка. – Обычно их целый караван. О! Смотрите – вон еще одна.
За первой амебой ползла вторая. За ней третья.
– Они не опасны, если, конечно, не стоять у них на пути, – пояснила Мышка. – Просто мешки с органикой. Ну а мы свернем немного левее.
Она нырнула в зеленые заросли. Словно нимфа из мифов, мелькнула у меня мысль, и Зверь снова завилял хвостом.
* * *
Когда мы подошли к поселению, то я почувствовал роевика еще до появления людей. Шорох раздался в моей голове. Шорох и шепот, далекие и близкие, словно эхо чьих-то мыслей. Я сдерживал своего Зверя, он не мог вырваться и лишь поскуливал от ожидания.
Что, встретил собратьев?
Несколько людей вышли нам навстречу и остановились на фоне домов-пузырей. Было холодно и зябко. И одновременно бросало в жар. По спине текли вода и пот.
Сидеть, Зверь! Лежать!
Не забывай, что теперь ты мой. Ты больше не часть роя.
Ты мой пленник и мой тюремщик. Моя защита.
Они бросились вперед, жадно, словно изголодавшиеся хищники. Не люди – те оставались на месте. Их звери скользнули ко мне по открывшемуся мысленному каналу. Мышка называла их пауками, но я видел именно зверей, только гораздо меньших, чем мой.
– Взять! – приказал я, и Зверь бросился им навстречу.
Они сшиблись в ревущий комок из ярости и боли.
– Что с вами? – прошептала Мышка. – Вам плохо?
– Все в порядке, – сказал я, поднимаясь с колен.
У меня это получилось гораздо быстрее, чем у встречающих меня людей. Зверь сидел, слизывая кровь со своей лапы, и в его взгляде сияло торжество победителя. И еще – грусть.
Чужаки убежали обратно, оставляя за собой запах обиды. Их прогнали как раз тогда, когда они нашли новое пространство для жизни. Новую игрушку. Нового друга. Мой Зверь рванулся вслед за ними, но я смог его удержать.
– Все нормально, – повторил я и пошел вперед к домам-пузырям.
Люди провожали меня взглядами. «Надежда», «тревога», «друг», «враг» – в памяти возник знакомый перестук кастаньет. Я понял, кого мне напоминают чужаки – мантисс. Те тоже стояли, слушая древние слова, которые им ничего не говорили.
Но важно звучание. Интонация. Чувства.
Я чувствовал их уходящие каналы связи. Слабые, тонкие, но они были и вели куда-то вовне, в центр роя. Где-то далеко ждали новых тел тысячи зародышей роевика.
– Где твоя лаборатория? – спросил я у Мышки. – Нам нужно подумать, что делать дальше.
* * *
Я смотрел в глаза Наты – дуры и неумехи, как окрестила ее Мышка, – и видел взгляд чужака. Ната сидела на табурете и с таким же любопытством наблюдала за мной. Наши звери, установив мысленный канал, тоже разглядывали друг друга, выпустив когти, словно котята, не знающие, что сделают в следующий миг – подерутся или затеют игру.
Сознание Наты осталось, оно живо, существует в одном теле с чужаком, как мы со Зверем, но, в отличие от нас, оно уже ничем не управляет. Главным является зверь, а человек лишь придаток, из которого чужак учится черпать информацию.
– Откуда ты появилась? – снова спросил я.
Ната могла встать и уйти – я не держал ее, больше не провоцируя зверей к атаке. За прошедшее время они предпринимали еще несколько попыток напасть, не физических, а ментальных, и каждый раз мой Зверь отражал натиск. Ната не отвечала на вопросы. Лишь изредка произносила слова без всякой связи с происходящим.
«Друг». «Враг». «Еда». «Играть».
Люди замерли за прозрачной стеной лаборатории. Просто стояли и смотрели. Я закрывал глаза и видел на их месте сидящих на песке мантисс – полукругом, не ближе и не дальше. Мой рой. Мое племя, чей частью я стал и от которого отделился, пройдя лабиринт.
– Лес, – сказала Ната. – Жить.
Она поднялась на ноги. Сейчас уйдет!
«Задержи ее! – мысленно скомандовал я Зверю. – Ищи! Ищи роевика!»
Зверь бросился по ментальному каналу в ее разум. Отшвырнув чужого зверя, он бежал сквозь ее память, и картины прошлого появлялись и пропадали, словно миражи в пустыне. Что из них правда, а что только порождение воображения? Ната упала, царапая пол ногтями.
«Ищи, Зверь! Ищи!»
Я старался не смотреть на людей за прозрачными стенами купола. Если нападут сейчас – я не смогу им противостоять.
В памяти Наты на мгновение возникло окровавленное лицо Мышки. «Нет, я не хотела! Не умирай! Я сейчас, я приведу помощь!» Но воспоминания бежали дальше. Появилось и пропало изображение пещеры, в которой шевелилось что-то темное, словно щупальца пылевой бури на Осирисе.
Я почувствовал чужака.
«Зверь, отпусти!»
Он вернулся ко мне. Сел у моих ног. Ната медленно поднялась.
– В каких проектах она участвовала? – спросил я у Мышки.
– Мы вместе исследовали принципы передачи вседревом питательных веществ, – сказала Мышка. – Его фудформы – весьма интересные штуки. Они…
– Где? – перебил я ее. – Куда вы ходили? Там есть пещеры?
Мышонок достала изо рта травинку, кончик которой жевала, и повертела ее между пальцами. Затем включила компьютер и вывела гол-карту. Посреди лаборатории появилось трехмерное изображение местности вокруг колонии.
– Вот здесь находится точка потребления биомассы, – ткнула Мышка травинкой в карту. – Пять километров от нашей базы. Активная… гм-м… пасть, к которой сползаются фудформы. Мы называем ее Харибдой. Собственно, куда я и угодила, когда эта дура…
– Земля, – сказала Ната, будто пробуя на вкус новые слова. – Люди.
Мышка улыбнулась и посмотрела на нее пустыми глазами.
– В обычном смысле пещер нет, – сказала она. – Харибда – это огромный колодец, заросший активной органикой. Но невдалеке есть другие брошенные точки потребления. Здесь, здесь и здесь, – показала она на карте. – Видишь – они выстроились в линию, словно вектор голода вседрева смещался на протяжении долгого периода. В принципе, брошенные колодцы чем-то похожи на пещеры…
Я закрыл глаза, вспоминая шепот чужака в сознании Наты.
– Идем.
Я поднялся, и Ната поднялась вслед за мной.
– Идти, – сказала она.
– Ты остаешься здесь! – строго произнес я. – А вот мы уходим, – позвал я Белую Мышку.
* * *
Пробираться по джунглям было занятием не из легких. Мышка шла впереди и пользовалась старинным мачете, расчищая дорогу. В первое время я хотел отобрать у нее оружие, но вскоре убедился, что у нее это получается гораздо лучше. Ветви, казалось, сами спешили убраться с нашего пути.
– На флаере лететь бесполезно, – словно оправдываясь, сказала Мышка. – Там негде приземлиться. Кстати, что ты будешь делать, если мы не найдем королеву роя?
– Найдем, – кивнул я.
Дождь все шел и шел, но я уже привык к его холодным соленым каплям.
Даже если мы найдем сосредоточение роя, то что будет, если его уничтожить? В прошлый раз, когда оборвалась связь, части роевика, обезумев, просто уничтожили сознание людей, в которых жили.
Моя мама, связанная ремнями, мечущаяся на кровати…
Я, идущий по городу-лабиринту, когда Зверь впивался в мой мозг…
Все повторится.
– Кажется, идут фудформы, – сказал я.
– Да. Точно. Ползут, – кивнула Мышка и прислушалась. – И их довольно много. Надо быстрее убираться отсюда. Слева есть скала.
Вскоре мы поднялись на небольшую скалу, будто утес, возвышающуюся над зеленым морем. Я стоял почти вровень с вершинами деревьев. Розетки на их верхушках шевелились от ветра.
– Видишь, вон Харибда, – махнула рукой Мышка.
На поляне среди леса темнел колодец, усеянный острыми зубами, похожими на бивни слона. Зубы шевелились, будто лапы ползущей многоножки, – вверх-вниз, и казалось, что по стенам колодца пробегают волны. К его краю подползла фудформа и бросилась вниз. Раздался чавкающий звук.
– Жрет, – прошептала Мышка. – Знаешь, когда в нее проваливаешься, почти ничего не чувствуешь. Нет боли, только спокойствие и умиротворение. Харибда впрыскивает наркотик. Обезболивающее. Словно проваливаешься в сон, – вздрогнула она. – Пойдем отсюда. Вон там твои колодцы.
Спустя полчаса мы стояли на краю глубокого провала. Его ровные стены исчезали в темноте, откуда слышался шепот ветра. И чужие мысли.
– Он здесь, – сказал я и достал из сумки мононить.
Такими пользуются скалолазы. Хорошая вещь, когда необходимо куда-либо спуститься или подняться. Надежная.
– Останешься здесь, – сказал я.
– Нет-нет, – замотала головой Мышка. – Я с тобой. Пожалуйста.
– Как хочешь, – пожал я плечами и принялся затягивать конец нити вокруг ближайшего дерева.
Через минуту мы спускались в бездну, крепко прижавшись друг к другу. Луч фонаря дрожал на стенах, по которым ручьями сбегала вода.
– Какая здесь глубина? – спросил я, и эхо убежало в глубь колодца.
– Около километра, – прошептала Мышка.
Мне было не по себе от ее пристального взгляда. И даже Зверь вел себя неожиданно тихо. Даже тогда, когда мы опустились на дно и к нам потянулось чужое сознание. Но не напало. Коснулось и отпрянуло назад, как приливная волна.
Мы стояли по щиколотку в воде, которая просачивалась сквозь пористую горную породу. Где-то в глубине шумела подземная река.
– Видишь? – прошептала Мышка.
Она не отпускала мою руку.
– Вижу, – сказал я и шагнул к чужаку.
Это был мантисс.
Это был старый, высохший мантисс, от которого осталась практически одна оболочка. Он лежал в воде, и только глаза на его сморщенном лице казались живыми.
«Человек», – сказал он, вновь коснувшись моего разума.
Зверь отпрянул, тревожно виляя хвостом. Впервые он искал у меня защиты, будто нашкодивший малыш при виде воспитателя.
– Ты и есть рой? – спросил я, мысленно выстукивая кастаньетами древнюю речь.
Говорить образами, чувствами, но не словами. И мантисс понял.
«Рой? Да, мы рой. Мы… прилетели сюда давно. Это тело может жить долго. Очень долго. Мы просыпаемся и засыпаем, когда это нужно. Нет еды – засыпаем. Есть еда – просыпаемся. Еда и место для жизни. Нас много – мы разумны. Нас мало – и мы просто живем».
– Значит, вы прилетели сюда в поисках новых тел? – спросил я.
«Да. Когда-то давно, когда наша раса умирала. Не хватало еды. Не хватало тел. Детям нужно место для жизни».
– Детям?
«Много детей. Они все здесь. С нами. Нужны тела. Живые тела. Сначала дети растут под нашим присмотром. Потом соединяются в собственный разум. Сейчас вы пришли – и дети растут. Раньше здесь была жизнь, но не было тел. Мы очень долго ждали».
– Вы знаете, что люди разумны? Понимаете, что ваши дети нас убивают?
Я присел на корточки, смотря в его глаза.
Старый мантисс, может быть, последний из разумных, охранял свое потомство. В его разуме слышался шепот тысяч зародышей роя. Они ждали. Мой Зверь потянулся к ним.
«Мы не виноваты. Мы… слишком слабы, чтобы их удержать. Слишком долго была жизнь, но не было тел. Ты ведь один из нас. Ты понимаешь, что такое рой».
Я закрыл глаза. Мой рой. Моя семья. Они стояли и ждали меня, того, кто поведет их за собой, вырастит, сделает разумными, вновь подарит космос, как в то время, когда они еще обладали собственными телами.
Откуда-то издалека я услышал крик запертой в собственном сознании Белой Мышки.
«Помогите мне! Спасите меня!»
Тогда я достал пистолет и приставил к голове мантисса. В тишине пещеры было слышно, как шумно дышит за моей спиной Мышка. Рука мантисса слабо шевельнулась. Коготки процарапали землю.
«Если ты нас убьешь, то связи с детьми оборвутся. Они обезумеют. Нет разума. Почти звери. Как и твой. Он ведь сам. Ему одиноко без роя».
– Не обезумеют, – сказал я. – Прости.
И спустил курок.
Грохот выстрела прокатился по пещере и поднялся ввысь затихающим эхом. Я нажимал на спуск снова и снова, и пули разрывали голову чужака. Части панциря разлетались по сторонам, выстрелы выбивали фонтаны воды и камней.
– Хватит! – вцепилась в мою руку Мышка. – Остановись!
Но я прекратил, только когда пистолет издал щелчок. Патроны кончились.
Мой зверь выл, не переставая.
Умирающий разум роя терял связи со своими детьми. Я подхватил их, соединил на себя…
И стал всеми.
Мои дети. Моя семья. Мой рой. Они ждали с надеждой и тревогой.
– Идите ко мне, – сказал я. – Вскоре я дам вам много новых тел.
Я представил занесенный песком Осирис, где бродят дикие, лишенные разума мантиссы, – вместилища для их свободных от плоти собратьев.
Осколки роя ринулись в мой разум, освобождая сознания людей, и Зверь побежал им навстречу, виляя хвостом. Чужих сознаний было много. Очень много. Они переполняли мою голову, и я пытался не потеряться в этом хаосе, сосредоточившись на самой важной мысли.
Главное, чтобы ее не почувствовал играющий с собратьями Зверь.
Пока еще есть время.
Жаль, что в пистолете не осталось больше патронов.
– Поднимаемся, – прохрипел я.
Вода холодными солеными каплями стекала по лицу. Небо над головой казалось бездонно-синим.
– Запоминай, – обхватил я ладонями голову Мышки. – Скажешь Флеру – это глава службы безопасности… Скажешь, чтобы отвез тебя на Осирис и оставил в городе-лабиринте. Это твой шанс, ведь я не могу вытащить твоего… паука. Ты справишься, не бойся. Держи, это передатчик. Я… сейчас уйду. Спустя час ты нажмешь первую кнопку. Запомнила? Не перепутай – первую. Сюда прилетят люди. Много людей. Они помогут. Все будет хорошо.
Я повернулся к лесу.
– Стой! Не надо! – прокричала мне вслед Мышка.
Но я уже бежал как можно быстрее, боясь передумать.
Зверь все еще играл с собратьями. Это хорошо. Очень хорошо. Значит, я успею.
Ведь если я подарю новую жизнь рою, то вскоре безграничный космос станет слишком тесным для мантисс и людей. Простая логика: либо мы, либо они.
На мгновение остановившись, я скинул ботинки и босиком, утопая по щиколотки во влажной лесной подстилке, побежал к раскрытой пасти Харибды.
