Суббота, 27 октября 1979 года

Я и не знала, что Лондон такой большой. Он тянется без конца. Он вроде как подбирается к тебе, и оглянуться не успеешь, он уже повсюду. На окраинах еще есть просветы, а потом все гуще и гуще застроено.

Отца моего отца зовут Сэм. У него забавный выговор. Интересно, его тоже дразнили Комми? Он живет в той части Лондона, которая называется Майл-Энд, носит ермолку, но в остальном ни капельки не похож на еврея. Волосы у него – их еще много осталось, хоть он и старый – совсем белые. Он носит вышитый жилет, очень красивый, хотя и немного потертый. Он ужасно старый.

В машине мы с отцом говорили только о книгах. Про Сэма он не упоминал, только сказал, куда мы едем. Я больше думала про Лондон и гостиницу, так что приезд оказался немножко неожиданным. Отец дал условленный гудок, открылась дверь, и вышел Сэм. Отец представил нас еще на улице, и он меня обнял и отца тоже обнял. Я поначалу немного стеснялась, потому что он не похож ни на кого из моих знакомых и совсем не похож на дедушку. С моим отцом и его сестрами легко держать дистанцию, и как-то даже в мыслях держишь дистанцию, потому, наверное, что они англичане. А Сэм не англичанин, совсем нет, и он как будто сразу же меня принял, между тем как с ними мне все время страшно, как на экзамене.

Сэм провел нас в дом, представил своей домохозяйке как внучку, и она сказала, что видит сходство.

– Морвенна делает честь моей семье, – ответил он, как будто не первый год меня знает. – Обратите внимание на цвет волос. Как у моей сестры Ривки, зихроно ливраха.

Поймав мой непонимающий взгляд, он перевел: «Будь благословенна ее память». Мне это понравилось. Милый способ сказать, что кто-то умер, не прервав разговора. Я спросила, как это пишется и на каком языке. Это иврит. Сэм сказал, что иудеи молятся на древнееврейском. Может быть, когда-нибудь я смогу вот так буднично сказать: «Моя сестра Мор, зихроно ливраха».

Потом он провел нас в свою маленькую комнату. Должно быть, странно занимать верхний этаж в чужом доме. Заметно, что у него нет денег. Я бы поняла, даже если бы не знала. В комнате стоит кровать, есть раковина и один стул и повсюду груды книг. Еще туалетный столик, заваленный книгами, и такой электрический самовар и зеркало. И еще кот, большой, жирный, рыжий с белым, а зовут его Председатель Мао или, может быть, Председатель Мяу. Он занимал половину кровати, а когда я присела на краешек, перебрался мне на колени. Сэм сказал – он сказал, чтобы называла его Сэмом, – что, значит, я ему понравилась, а ему мало кто нравится. Я осторожно погладила, и он не стал меня царапать, как всегда царапает Хурма тетушки Тэг. А свернулся клубком и заснул.

Сэм заварил чая себе и мне. Отец пил виски. (Он ужасно много пьет. Сейчас он пьет в гостиничном баре. И курит тоже много. Нехорошо говорить, что он страдает всеми пороками, после того как он помог мне сбежать и платит за школу. При том что он меня не приглашал.) Чай пили из стаканов с металлическими подстаканниками, без молока и без сахара, так гораздо вкуснее. У него приятный вкус. Я удивилась, потому что обычно чай мне совсем не нравится и я пью только из вежливости. Сэм наливал воду из электрического самовара, который поддерживает правильную температуру.

Немного погодя я стала рассматривать книги и увидела наверху одной пачки «Коммунистический манифест». Должно быть, я что-то хмыкнула, потому что оба оглянулись на меня.

– Просто увидела у тебя «Коммунистический манифест», – объяснила я.

Сэм засмеялся.

– Он у меня от доброго друга, доктора Шехтера.

– Я сама его недавно прочитала, – сказала я.

Он снова засмеялся.

– Это прекрасная мечта, но она так и не сбылась. Посмотри, что происходит сейчас в России или в Польше. Доктору Шехтеру этого не понять.

– Я и про Платона читала, – сказала я, потому что он упоминался в «Последних каплях вина» и Сократ тоже.

– Читала о Платоне? – повторил Сэм. – А Платона не читала?

Я помотала головой.

– Его стоит почитать, но и поспорить с ним тоже, – сказал он. – Помнится, у меня где-то был Платон по-английски.

И он стал двигать пачки книг, а отец ему помогал. Я бы тоже помогла, но, пока Председатель Мао спал у меня на коленях, не могла шевельнуться. У Сэма нашелся Платон на греческом, польском и английском, и, слушая, как он бормочет над пачками, я поняла, что он читает на всех этих языках и еще на иврите и что хоть он и забавно говорит по-английски и живет в съемной комнатушке, но человек очень образованный. Глядя, как отец помогает ему перебирать пачки, я заметила, что они любят друг друга, хотя особо и не показывают.

– А, вот, – сказал Сэм, – «Пир» на английском, неплохо для начала.

Это был тонкий черный томик из серии «Пенгуин классикс».

– Если понравится, я могу взять еще в библиотеке, – сказала я.

– Так и сделай. Не бери пример с Даниэля – вечно читает сказки, а на настоящее времени не хватает. У меня наоборот – нет времени на сказки.

– У меня в школе одна подруга так же, – сказала я. – Для забавы читает научные статьи.

Оказалось, Сэм читал некоторые статьи Азимова, и еще у него есть его книга о Библии!

– Не мог же я не купить книгу о Библии, написанную евреем-атеистом! – сказал он.

Когда стемнело, отец засуетился, решил отвезти нас поесть. Мы зашли в заведение по соседству, где ели маленькие панкейки под названием «blini» – с копченой форелью и сливочным сыром, может быть, самое вкусное, что мне доводилось пробовать. Потом мы взяли симпатичные ватрушки с творогом и картошкой, и они были бы вкуснее всего, что я ела за последние месяцы, если б перед ними я не попробовала той замечательной форели, а потом были еще другие блинчики, с вареньем. Сэма там все знали, подходили здороваться и просили познакомить. Я поначалу чувствовала себя немного неловко, но быстро привыкла, потому что Сэм держался как ни в чем не бывало. Я видела: он среди этих людей как среди родных, живет с ними одной семьей.

Мне понравился Сэм. Жалко было прощаться. Я записала его адрес и дала ему свой школьный. Хотелось поговорить с ним об иудеях, и о рассказах Шарон, и о моих замыслах стать рисовой иудейкой, но при отце не хотелось. При нем было неловко. С Сэмом проще. Во-первых, ему я не обязана благодарностью, и, во-вторых, он не чувствует себя виноватым передо мной.

Мы поехали в гостиницу. После той, где мы жили в Пемброкшире, она совсем никакая. У нас оказался один номер на двоих, чего я не ожидала, но он сразу ушел в бар, так что комната, в общем-то, в моем распоряжении. Часы перевели на час назад, так что можно будет лишний час поспать!

«Пир» – блеск. Очень похож на «Последние капли вина», хотя происходит все, конечно, раньше, когда Алкивиад был молодым. Здорово, наверное, было жить в то время.