Глава 10

Новый, 1976 год отпраздновали весело. В деревню Лиля не поехала. Зачем, если у нас десятого января свадьба? По случаю праздника пропускной режим в общежитии сняли. Принаряженные парни и девушки сновали из корпуса в корпус. При этом поток в женский был куда более плотным – там лучше кормили. Вот и наша компашка собралась у Лили с Машей.

Я постучался к ним около одиннадцати вечера. Зашел, выставил на стол шампанское, бутылку сухого вина и коньяк. По договоренности с девочками мы обеспечивали выпивку, они – закуску.

– А где Коля? – спросила Маша.

– Потерялся в пути.

– Ясно! – поджала губы Маша.

– Просил начинать без него. Проводим год?

Мы расселись вокруг стола. Я открыл вино и коньяк. Разлил, чокнулись, выпили. И в этот миг в дверь постучали.

– Открою! – Я выскочил из-за стола, подбежал и широко распахнул дверь. За моей спиной восторженно завизжали. Еще бы! На пороге стоял Дед Мороз, самый настоящий. В красном тулупе, такой же шапке, с бородой, прицепленной на резинке под носом. В руках у деда был посох, за спиной – мешок. Только вместо валенок из-под края тулупа выглядывали ботинки.

– Здравствуйте, красавицы! – сказал Дед Мороз и, стуча посохом, прошел к столу. – С Новым годом вас, с новым счастьем!

– И тебя, дедушка! – захлопала в ладошки Лиля.

– Подарки принес? – спросила Маша.

– А вы хорошо себя вели? – прищурился дедушка. – Плохим подарки не положены.

Девушки засмущались.

– Они хорошо вели! – пришел я на выручку. – Но просто так дарить нельзя. Пусть стишок прочитают или песенку споют. Вот! – Я подхватил Лилю с койки и поставил ее на стул. – Начинай!

Лиля взялась за юбочку, поклонилась и запела:

– В лесу родилась елочка, в лесу она росла…

– Зимой и летом стройная, зеленая была, – подхватила подскочившая Маша. – Метель ей пела песенку: «Спи, елочка, бай-бай…» – надрывались девушки. Выглядели они при этом чрезвычайно забавно. Мы с Дедом Морозом еле сдерживались от смеха. Полный текст песенки девушки не помнили и умолкли после второго куплета.

– Ладно! – сказал Дед Мороз. – Заслужили! – Он полез в мешок и достал два прозрачных полиэтиленовых пакета с конфетами. – Держите!

– Шоколадные! – завопила Маша, выхватив из рук Деда свой подарок. – Ой, мальчики, какие вы молодцы!

– А то! – сказал я и снял Лилю со стула. – Ну что, угостим дедушку?

Предложение было принято с восторгом. Мы расселись у стола. Я налил в рюмку «деду» коньяка. Тот взял, левой рукой задрал прицепленную к носу бороду и закинул коньяк в рот. После чего отправил туда же кусочек колбаски.

– Где раздобыли? – спросила Маша, ткнув пальцем в наряд Коли.

– Места надо знать, – со значением произнес друг. Костюм Деда Мороза он достал через одну из своих многочисленных подруг. Она работала в заводском Доме культуры.

Договорить ему не дали. Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась толпа девиц.

– Вот он! – завопила одна, тыча пальцем в Колю. – Хватай его, девки!

– Но, но! – запротестовал я. – Это наш Дед Мороз.

– Почему ваш? – подбоченилась девица. – Он всехный. Вас поздравил?

Я кивнул.

– А нас – нет! Взяли!

Прежде чем мы успели опомниться, Колю подхватили под руки и вытащили из комнаты. Последняя из уходящих девиц подобрала посох и мешок.

– Замучат парня, – сокрушенно проговорил я. – Напоят и затискают. Еще и женят.

– Не получится, – успокоила Маша. – Их слишком много. Передерутся. Но жаль, что увели. – Она вздохнула.

– Ладно, празднуем! – предложил я. – Все равно не отдадут…

Под бой курантов по радиоточке мы встретили Новый год и спустились в столовую, где гремела музыка.

– Шизгара! – надрывались динамики. – Шизгара…

Мы немедленно пустились в пляс. А то – самая популярная танцевальная мелодия 70-х. На самом деле песня называлась Venus, и никакой «шизгары» в ней не было. Но кого это интересовало? Музыка на мгновение умолкла, и диск-жокей поставил «Звездочку ясную». Сегодня крутили только хиты. Мы с Лилей обнялись и закружились по залу. И я вдруг почувствовал, как начала отпускать меня пружина, которую я взвел при появлении в этом времени. С чего я себя накручиваю? Пора расслабиться и получать удовольствие от случившегося. Я молод, здоров, по утрам просыпаюсь от ощущения неизъяснимой радости, а сейчас танцую с замечательной девушкой, которая смотрит на меня влюбленными глазами. Чего тебе, старому хрычу, еще надобно?..

Мы вдоволь наплясались. Затем оделись и вышли на улицу. Там было полно народу. Парни и девушка бросались снежками, валяли друг дружку в сугробах. Отовсюду слышался смех и радостные крики. Встречные поздравляли нас, мы – их. В моем времени на Новый год будет много фейерверков, но такой всеобщей радости – уже нет.

К себе я вернулся под утро. Коля обнаружился в комнате, где мирно спал. Надо же, вырвался! Как я узнал потом, зловредные девицы в отместку забрали у Коли костюм Деда Мороза. Ему пришлось собирать его назавтра по разным комнатам. Где ему, естественно, вновь наливали, так что к вечеру мой сосед приполз на бровях. Зато при костюме. Страшная вещь – женская любовь!

Восьмого января мы с Лилей зарегистрировали брак. На церемонии присутствовали лишь мы да свидетели. Вечером компания отметила событие, а назавтра отправилась в деревню к Лиле. Свадьба мне запомнилась урывками – волновался, к моему удивлению. Но все прошло как по нотам. В субботу утром мы отправились в костел. Там быстро исповедовались. Церемония вышла формальной. Я сказал: «Грешен, батюшка!» Ксендз сделал вид, что не заметил неправильного обращения и отпустил мне грехи. Затем мы так же скоренько повенчались – у католиков это не так долго, как принято у православных. При выходе из костела нас осыпали зерном. В ответ мы бросили в собравшуюся толпу конфеты. Дети кинулись их собирать. Мы сели в «УАЗ», который отвез молодых в колхозный Дом культуры. Столы накрыли в зале, где мы с Лилей не так давно танцевали, а я выяснял отношения с ее ухажером. Гостей собралось море. Родственники невесты, соседи по улице, коллеги по работе родителей, подруги и школьные товарищи невесты… На торжество заглянул даже председатель колхоза. Поздравил молодых, выпил рюмку за их счастье и убежал. Вацлав при этом выглядел чрезвычайно довольным – не каждому оказывают такую честь!

Свадьбу играли по деревенскому обычаю. Я в этом ничего не понимал и ощущал себя болванчиком. Зато Коля чувствовал себя как рыба в воде. По пути из костела нам дважды перегораживали дорогу – вымогали деньги и выпивку. Коля урегулировал это быстро. Когда свадьба перешла к танцам, невесту, как водится, украли, о чем присутствовавшим сообщили во всеуслышание. Коля отправился на переговоры с похитителями и вскоре вернулся с Лилей. При этом моя супруга едва удерживалась от смеха.

– Знаешь, что он им сказал? – шепнула мне на ушко. – Требовали двадцать пять рублей и три бутылки водки. Он ответил, что сейчас заберет жениха и уедет. И они будут иметь дело с моим папой. – Лиля не выдержала и расхохоталась. – Папу в деревне боятся. Согласились на две бутылки со стола…

Застольем командовали специально назначенные сваты. Они вели церемонию, давая слово присутствующим в только им известном порядке. К концу застолья один из них вынес большое блюдо, обернутое рушником.

– А зараз адарым маладых! Им на кватэру!

Первым встал Вацлав.

– Ад нас с маци – пятьсот рублёв!

На блюдо упали купюры. Я едва не рухнул со стула. Ничего себе зачин!

– Тетя Гэля – сто рублев! Тетя Франя – сто рублев!..

Каждую сумму сват озвучивал на весь зал. Деньги сыпались. Как я быстро сообразил, одаривали по родству. Чем ближе – тем больше. Меньше всего давали подруги невесты и ее школьные друзья, но и они клали по десять рублей минимум. К концу церемонии сваты на глазах у всех пересчитали деньги.

– Дзве тысячи пяцьдесят рублев! – озвучил один из них сумму.

Ни фига себе! Взнос на кооперативную квартиру, считай, есть. Деньги с поклоном вручили мне. Я сунул их в карман.

– Здымай з нявесты фату! – велел сват.

Я подчинился. Лиля пошла румянцем.

– Праводзим маладых!

Мы с Лилей встали и вышли из зала. В гардеробе набросили на себя верхнюю одежду. Какая-то незнакомая мне женщина отвела нас в чужой дом.

– Почему не к вам? – спросил я Лилю, когда женщина ушла.

– Не спрашивай! – покраснела она. – Так нужно.

Кровать в спальне была расстелена, и я не стал настаивать. Устал. Впрочем, не настолько, чтобы отрубиться с ходу. То, что мне не позволяли несколько месяцев, случилось. Мы уснули почти сразу. Утром нас разбудила та же незнакомая женщина и мать Лили. Мы встали и умылись. Женщины тем временем убирали постель. К нам они вышли с довольными лицами. Только тут я просек. На простыне осталось кровавое пятно. Носить ее и показывать всем, конечно, не будут, но сообщат: невеста до свадьбы сохранила девственность. Родителям из-за этого уважение – правильно дочку воспитали. А женщина, в чьем доме мы ночевали, – свидетель.

Свадьба продолжилась и в воскресенье, но в меньшем составе. Коля выглядел, как нализавшийся сметаны кот. Его таланты в деревне заметили и оценили, так что ночевал он у какой-то подруги невесты, и похоже, что в одной постели. А вот Маша хмурилась – ей такого не перепало. Еще ночь – и мы отправились в Минск. В дорогу нас нагрузили выпивкой и закуской, так что ехали мы весело. Я ощущал себя счастливым. План, который я разработал, вернувшись в это время, успешно выполнялся – даже с опережением графика. Рядом со мной сидела женщина, которая, как я с изумлением ощутил, была мне далеко не безразлична. Все складывалось как нельзя лучше. Тьфу, тьфу! Не сглазить бы…

По возвращении в Минск мы сняли квартиру. Не комнату с хозяевами, как здесь принято, а отдельную, однокомнатную. Здесь это редкость – предложение никакое. Жилищная проблема в Минске сложная. Строят много, но народу в столицу приезжает еще больше. Машеров решил сделать Минск миллионным городом, поэтому распахнул двери для приезжих. Заводам требовалась рабочая сила, в общежитиях прописывали всех. А вот в квартире для этого требовалось иметь двенадцать свободных метров жилой площади. Если учесть, что давали ее из расчета девять метров на члена семьи, то попробуй найди.

Квартиру нашла Лиля – сорвала объявление на столбе. Мы созвонились и отправились смотреть жилье и хозяйку. Ситуация прояснилась с ходу. Хозяйка – алкоголичка неопределенного возраста, квартира – притон. Оборванные обои, серые от табачного дыма потолки, а на подоконник в кухне ставили горячие кастрюли и тушили об него «бычки». В ходе переговоров я понял, почему квартиру не спешили снимать. За жилье требовали за полгода вперед из расчета 55 рублей за месяц. Итого 330. Большие деньги! Но при этом в квартире имелась не новая, но вполне приличная мебель и даже телевизор, правда, неисправный. И до завода нам с Лилей рукой подать.

– Вот что, Тамара, – сказал я хозяйке. – Денег я дам. Но, во-первых, вы напишете расписку, где укажете, за что их взяли. Второе. Пять рублей к плате – это за коммуналку?

Она кивнула.

– Вы дадите мне квитанции, я буду платить сам. Вы соответственно имеете право проверить.

– Почему так? – насупилась она.

– Потому что сами вы платить не будете. Из домоуправления придут меня выселять, оно мне надо?

Она попыталась возразить, но я остановил ее жестом.

– Согласен только на таких условиях. В противном случае – нет. А деньги – хоть сейчас!

Я достал из кармана кошелек. Она поколебалась и кивнула. Мне написали расписку, я отсчитал триста рублей. Тамара схватила их и убежала, отдав перед этим квитанции. Они нашлись в буфете. Плата за два месяца оказалась просроченной. Ладно, переживем. Пять рублей в месяц за коммуналку – смешные деньги даже по этим временам.

– Ты думаешь, мы поступили правильно? – спросила Лиля.

– Не сомневайся, солнышко! – ответил я.

На тракторном имелись свои строители. Парни и девушки жили в общежитии, и я их знал. За 80 рублей они привели квартиру в жилое состояние. При этом крутили головами и горячо высказывали мнение о хозяйке. Я поменял в дверях замок. А вот нефиг, чтобы ходили всякие и копались в моих вещах. Мы переехали. И в первый же вечер в дверь позвонили. На площадке стоял мужичок блатной наружности.

– Позови Томку!

– Она здесь больше не живет, – сообщил я. – Съехала. Мы – квартиранты.

– Да, ладно! – Он попытался протиснуться внутрь. – Здесь она.

Я без размаху дал ему под дых. Затем добавил по печени.

– Ты чего?! – заверещал он.

– А нехрен переться в квартиру, – пояснил я. – Сказано: нет здесь Томки, значит нет. Вали! Не то с лестницы спущу.

– Кто здесь? – послышалось за моей спиной. На шум прибежала Лиля.

– Гражданин ошибся адресом, – объяснил я.

– Так уж и гражданин! – обиделся блатной. – Я свой срок отсидел, так что нечего обзываться. Теперь вижу, что квартиранты.

– И другим сообщи, – посоветовал я. – А то я – человек нервный. Не люблю, когда беспокоят.

«Беспокоили» еще пару раз. В последний – какой-то дальнобойщик. Я работал во второй смене, и он здорово напугал Лилю, ломясь в полночь в дверь. Я застал это, вернувшись с работы. Дальнобойщика я отметелил прямо на площадке. Бил от души. Он охал, но не сопротивлялся – понял, что будет хуже.

– Может, снимем другую квартиру? – предложила Лиля. – Заберем у хозяйки деньги?

– Их уже пропили, – сообщил я. – Так что не получится. Не волнуйся, зайчик! Думаю, ухажеры кончились.

Так и оказалось. Мы познакомились с соседкой по площадке, еще не старой вдовой-пенсионеркой. Евдокия Ивановна, как ее звали, и поведала историю непутевой Тамары. У нее было все: муж, дочь, трехкомнатная квартира. Но Тамара работала в ресторане официанткой. Чаевые, халявная выпивка… Покатилось. Муж с ней развелся, квартиру разменяли. Тамаре досталась однушка в хрущевке. Год здесь процветал притон, участковый приходил чуть ли не каждый вечер. Собирался оформить Тамару в ЛТП. Но та ускользнула, найдя сожителя. Перебралась к нему, а свое жилье решила сдавать.

– Хорошо, что теперь здесь вы, – сказала Евдокия Ивановна. – Хоть поживу спокойно.

Мы с ней согласились, за что и выпили. Человеком соседка оказалась душевным. В ее квартире имелся телефон – редкость по нынешним временам. Я взял это на заметку и попросил разрешения время от времени пользоваться – за плату, конечно. Разрешение мне дали. Я написал письмо Дине Аркадьевне, в котором сообщил новый адрес и телефон соседки. Как вскоре выяснилось, не зря.

Двадцать четвертого февраля открылся XXV съезд КПСС. Я встретил это событие равнодушно – экая невидаль. Ритуальное мероприятие. Похожим было отношение к съезду и у других рабочих. Город украшали плакаты и растяжки, призывавшие тружеников достойно встретить великое событие. Об этом же говорили партийные чиновники на повсеместно проводимых митингах. Слушали их равнодушно. Партия оторвалась от народа, ее внутренние дела население не интересовали. К тому же надоело вранье, льющееся с экрана телевизоров и воспроизводимое в газетах.

Вечером первого дня съезда к нам в дверь позвонила Евдокия Ивановна.

– Тебя к телефону, – сообщила с порога. – Москва.

В прихожей соседки я взял лежавшую на тумбочке трубку.

– Алло!

– Сережа?

– Я, Дина Аркадьевна.

– Съезд смотришь?

– Некогда мне. Только с работы вернулся.

– А зря, – сказала она торжественно. – Брежнев упомянул в докладе твою повесть.

– Что?!!

– Не прямо, конечно, – засмеялась она. – Так не делается. Обычно генеральный секретарь о литературе говорит иносказательно, а потом все гадают, кого он имел в виду. Но в твоем случае все понятно. «Острый и принципиальный разговор о любви к Родине ведут балерина и рабочий», – процитировала она. – Никто в стране, кроме тебя, о таком не писал. Нам в редакцию уже звонили, поздравляли. А я решила поздравить тебя.

– Спасибо, Дина Аркадьевна! – сказал я. – Это ваша заслуга.

– И моя тоже, – согласилась она. – Но написал ты. Главный просил передать: рассказы поставим в ближайший номер. И не два, как планировали, а сразу четыре. Насчет книги можешь не беспокоиться. Думаю, уже летом выйдет.

– Нет слов.

– Ты, главное, не зазнавайся, Сережа!

– Не буду! – пообещал я. – С меня причитается.

– Да хватит уже! – засмеялась она. – Я твои гостинцы целую неделю ела. Это при том, что половину Боре отнесла – он любит деревенское. Будешь в Москве, заезжай! Не забывай старуху!

– Не забуду! – пообещал я и положил трубку.

Дома я сообщил Лиле о состоявшемся разговоре. Глаза у нее стали огромными. Пришлось доставать коньяк и отпаивать любимую.

– Как же это, Сережа? – бормотала она. – Сам генеральный секретарь!

– Он прочел, что ему написали помощники, – пояснил я. – Думаешь, у Брежнева есть время смотреть «Юность»? Помощники посчитали, что помянуть повесть молодого писателя будет идеологически правильно. Только и всего.

– И что теперь будет?

– Хорошо будет, – заверил я. – Если ковать железо, пока горячо.

«Железом» я занялся назавтра. По дороге на работу купил в киоске «Правду». Пришлось заплатить четыре копейки – номер с речью генерального секретаря вышел толстым. В разделе о литературе я обнаружил нужную фразу. Дина Аркадьевна процитировала ее точно. Я подчеркнул нужное и ближе к обеду отнес газету в комитет комсомола.

– Правда, про тебя? – засомневался секретарь.

– Никто больше в СССР про балерину и рабочего не писал, – сообщил я. – К тому же мне из Москвы звонили, поздравляли.

– Подожди здесь! – сказал секретарь, схватил газету и убежал. Я догадался куда. Не ошибся. Через пять минут меня пригласили в партком. Рядом с секретарем сидел сияющий «комсомолец». Его можно было понять. Заводской комсомол вырастил писателя, которого оценили в ЦК КПСС. То, что сам секретарь не имел к этому ни малейшего отношения, «комсомольца» не смущало. «У победы много отцов…»

– Присаживайтесь, Сергей Александрович! – Секретарь парткома пожал мне руку. – Николай сообщил мне радостную новость. – Он ткнул в лежавшую на столе газету. – Поздравляю!

– Спасибо! – поблагодарил я.

– Замечательно, что в коллективе нашего орденоносного завода вырос такой талантливый писатель. Будем рады помочь. Есть просьбы?

– Есть, – сказал я. – Недавно женился, снимаю квартиру. Я и супруга прописаны в общежитии. Но там требуют выписаться, а нам не к кому обратиться, чтобы сохранить минскую прописку: родственников в Минске нет.

– Вопрос – ерунда, – сказал секретарь и бросил взгляд на «комсомольца». Тот в ответ закивал головой. – Решим. А вот жилье обещать не могу – трудно с ним. Очередь большая.

– Жилье не прошу, – успокоил я. – Стою в очереди на кооператив. Отнес в исполком копию свидетельства о браке. Обещали, что ждать придется не более двух лет.

– Замечательно! – обрадовался секретарь. – Мы, в свою очередь, подумаем, как помочь вам с супругой. Она ведь на тракторном работает? Секретарша начальника прессового корпуса?

Я подтвердил.

– Ей поднимем оклад, вам повысим разряд. Все ж легче за квартиру платить. А вы, если вопросы возникнут, обращайтесь!

Я поблагодарил и откланялся. Ну вот, «железо» начало приносить пользу. Плюшки, полученные на заводе, мелочь. Ждем больших. Партком тракторного завода имеет статус райкома. Это площадка для старта в большие кабинеты. Секретарь тракторного в той моей жизни возглавил минский горком. Дальнейшую карьеру прервал распад СССР. Не воспользоваться возможностью доложить наверх об успехах в идеологической работе он не может. Похвастается обязательно. Дальше – по цепочке. Машерову обо мне, конечно, не сообщат, но в профильный отдел ЦК новость дойдет. Нам это и нужно.