Дэй
Когда мы с женщиной-солдатом оставляем за спиной балкон и толпу людей, я вижу, что у нашей двери дежурит охрана («Чтобы к вам не вломились поклонники», — поясняет солдат перед уходом). Я прошу у медиков еще пару одеял и лекарство для Джун. Я жалею, что вышел и увидел Каэдэ под балконом. Крики постепенно стихают. Наконец все погружается в тишину. Теперь мы совсем одни, если не считать охраны за дверью.
Все готово, но я неподвижно стою у кровати Джун. Здесь нет ничего, что я мог бы превратить в оружие. Если нам и в самом деле придется сегодня бежать, остается только надеяться, что ни с кем не будем сражаться. Что до утра никто нас не хватится.
Я встаю и направляюсь к балкону. Снег внизу почернел от грязи, нанесенной обувью людей. Каэдэ, конечно, уже нет. Некоторое время я разглядываю город, размышляя над ее плакатом.
Зачем Каэдэ требует моего возвращения в Республику? Чего она хочет — заманить меня в ловушку или предупредить? Но если она враг, то зачем отправила в нокаут Бакстера, позволив нам исчезнуть в Пьерре? Она даже советовала нам бежать, пока Патриоты до нас не добрались. Я смотрю на Джун — она все еще спит. Дыхание у нее выровнялось, а румянец со щек чуть сошел. Но я не отваживаюсь трогать ее.
Проходит еще несколько минут. Я жду — не проявится ли Каэдэ снова. После всего, что так быстро с нами происходило, мне непривычно полное бездействие. Внезапно у нас появилось столько времени, что я не знаю, куда его девать.
Что-то ударяется о дверь балкона — я вскакиваю на ноги. Может, треснула ветка дерева или с крыши упала черепица? Некоторое время ничего не происходит. Потом что-то снова бухает в стекло.
Я медленно отхожу от кровати Джун, подкрадываюсь к окну и внимательно смотрю в окно. Никого нет. Я перевожу взгляд на балконную дверь — за ней отчетливо видны два камушка, к одному из них привязана бумажка.
Приоткрыв балконную дверь, я хватаю записку, затем снова запираю дверь и разворачиваю листочек. На нем написанные в спешке слова:
«Выходи. Я одна. Ситуация критическая. Пришла помочь. Надо поговорить. К.».
Ситуация критическая. Комкаю бумажку в руке. Что такое, на ее взгляд, «критическая ситуация»? Разве все, что происходит сейчас вокруг, не критическая ситуация? Каэдэ помогла нам бежать, но это еще не значит, что я готов довериться ей.
И минуты не проходит, как о стекло ударяется третий камень. На сей раз послание гласит: «Если не поговоришь со мной — пожалеешь. К.».
От ее угрозы я закипаю. Каэдэ вполне может сдать нас за то, что мы сорвали план Патриотов. Я не двигаюсь, перечитываю записку.
«Почему бы не выйти на пару минут?» — уговариваю я себя.
Правильно. Этого хватит, чтобы выяснить, чего хочет Каэдэ. А потом вернусь.
Я беру куртку, делаю глубокий вдох и подхожу к балконной двери. Мои пальцы бесшумно открывают защелку. Холодный ветер ударяет в лицо, когда я проскальзываю на балкон, пригибаюсь, перевожу запор в закрытое положение и захлопываю дверь. Теперь, если кто-то захочет вломиться внутрь, чтобы навредить Джун, шум насторожит охранников. Я перепрыгиваю через перила, разворачиваюсь и хватаюсь руками за карниз. Я спускаюсь на руках, пока не добираюсь до второго этажа. Потом вытягиваюсь и отпускаю руки.
Подошвы попадают в пушистый снег, раздается тихий хруст. Я в последний раз бросаю взгляд на карниз второго этажа, запоминаю расположение госпиталя на улице, потом засовываю волосы под куртку и прижимаюсь к стене.
Улицы в такой час пусты и тихи. Я целую минуту жду, прижавшись к зданию, после чего потихоньку осматриваюсь. Ну, Каэдэ, где ты? Дыхание облачками вырывается изо рта. Обшариваю взглядом ниши и щели поблизости — не грозят ли они опасностью. Но я один. Ты хотела встретиться здесь со мной? Ну, я здесь!
«Поговори же со мной», — шепчу я, двигаясь вдоль здания.
Ищу глазами уличные патрули, но никого не вижу.
Вдруг останавливаюсь. В одном из проулков скорчилась небольшая фигурка. Я напрягаюсь.
— Выходи, — говорю я достаточно громко, чтобы человек меня услышал. — Я знаю, ты здесь.
Из тени появляется Каэдэ, машет мне.
— Иди со мной, — шепчет она. — Быстрее.
Она ныряет в узкий проулок, скрытый усыпанными снегом кустами. Мы доходим до пересечения с более широкой улицей, на которую Каэдэ резко сворачивает. Я спешу за ней. Мои глаза обшаривают каждый закуток. Я засекаю все точки, где смогу взобраться повыше, если кто-то попытается застать меня врасплох. Я весь напряжен.
Каэдэ постепенно замедляет шаг, наконец мы идем бок о бок. На ней те же брюки и ботинки, что и во время покушения, но военный мундир она поменяла на шерстяную куртку и шарф. Темная полоса смыта с ее лица.
— Ну, только давай скорее, — говорю я. — Не хочу оставлять Джун надолго одну. Ты что здесь делаешь?
Я выдерживаю дистанцию между нами на тот случай, если ей взбредет в голову ударить меня ножом или что-нибудь в этом роде. Кажется, мы и правда здесь одни, но все же я придерживаюсь главной улицы, где в случае опасности у меня будет возможность улизнуть. Мимо нас проходят несколько рабочих, их освещают рекламные огни. Глаза Каэдэ горят почти безумной тревогой, такое выражение на ее лице кажется абсолютно неестественным.
— Не могла забраться в твою палату, — говорит она.
Шарф приглушает ее слова, и она нетерпеливо сдвигает его вниз.
— Чертова охрана меня бы услышала. Поэтому в неуловимых числишься ты, а не я. Клянусь, я здесь не для того, чтобы навредить твоей драгоценной Джун. Если она там одна, ей ничего не грозит. Мы быстро.
— Ты шла за нами по туннелю?
Каэдэ кивает:
— Удалось немного расчистить завал и протиснуться на другую сторону.
— А где остальные?
Она плотнее натягивает перчатки, дует на пальцы и ругает погоду.
— Их здесь нет. Я одна. Мне нужно тебя предупредить.
У меня начинает потягивать живот.
— Что-то случилось? С Тесс?
Каэдэ перестает дуть на пальцы и ощутимо бьет меня по ребрам.
— Покушение сорвалось. — Она поднимает руки, чтобы я ее не прерывал. — Да-да, я знаю, ты уже в курсе. Многие Патриоты арестованы. Некоторым из них удалось бежать — нашей Тесс, по крайней мере, удалось. Она скрылась вместе с несколькими пилотами и неуловимыми. Бакстер и Паскао тоже.
С моих губ срывается ругательство. Тесс. У меня возникает спонтанное желание найти ее, убедиться, что она в безопасности, но тут я вспоминаю ее последние слова, обращенные ко мне. Мы идем дальше, и Каэдэ продолжает:
— Я не знаю, где они теперь. Но вот чего и ты не знаешь. Даже я об этом не подозревала, пока вы с Джун не сорвали покушение. Джордан — девушка-неуловимая, ты ведь ее помнишь? — нашла эту информацию на жестком диске компьютера и передала одному из наших хакеров. — Каэдэ делает глубокий вдох и опускает взгляд в землю, ее резкий голос стихает. — Рейзор всех нас облапошил. Он лгал Патриотам, а потом сдал их Республике.
Я резко останавливаюсь:
— Что?
— Рейзор говорил, что для убийства Президента и разжигания революции нас наняли Колонии. Он нам врал. В день покушения выяснилось, что финансирует Рейзора Сенат Республики, а вовсе не Колонии. — Каэдэ мотает головой. — Можешь в это поверить? Республика наняла Патриотов, чтобы убить Андена.
Я ошарашенно молчу. Затем вспоминаю слова Джун — она говорила, что Конгресс не любит нового Президента, а сама считала Рейзора лжецом. Говорила, что его слова не стыкуются.
— Все в шоке, кроме Рейзора.
Мы идем дальше.
— Сенаторы хотят смерти Андена. Они решили, что могут нас использовать, а потом объявить виноватыми.
Кровь по венам течет так быстро, что я почти не слышу собственных слов:
— Зачем это Рейзору? Он ведь возглавлял Патриотов десять лет. И потом, я думал, что Конгресс как раз пытается предотвратить революцию.
Плечи Каэдэ сутулятся, с губ срывается облачко.
— Пару лет назад Рейзора арестовали за связь с Патриотами. И он заключил сделку с Конгрессом: он с мятежниками организует убийство Андена, молодую искру перемен, а Конгресс забывает все его прегрешения. В конечном счете Рейзор станет новым правителем, а если на него будете работать вы с Джун, то вообще превратится в народного героя. Общество посчитает, что у власти Патриоты, тогда как на самом деле Республика останется Республикой. Рейзор не хочет восстановить Соединенные Штаты, он лишь хочет спасти свою шкуру. Ради этого он встанет на любую сторону.
Я закрываю глаза. Мой мир рушится. Ведь Джун предупреждала меня о Рейзоре. Все последнее время я работал на Сенат Республики. Именно ему нужен мертвый Анден. Теперь понятно, почему Колонии не в курсе замыслов Патриотов. Я открываю глаза.
— Но покушение не удалось, — говорю я. — Анден все еще жив.
— Анден все еще жив, — повторяет Каэдэ. — Слава богу.
Почему я сразу не доверился интуиции Джун? Моя ненависть к Президенту чахнет и хиреет, слабеет на глазах. Не означает ли это… что он и в самом деле отпустил Идена? Может быть, мой брат свободен и находится в безопасности? Я смотрю на Каэдэ.
— И ты проделала весь этот путь по туннелю, чтобы сообщить мне о Рейзоре? — шепчу я.
— Ну да. А знаешь почему? — Она подается ко мне, наши носы почти соприкасаются. — Анден вот-вот потеряет власть над страной. Люди готовы восстать против него. Если он падет, нам придется попотеть, чтобы Республика не оказалась в руках Рейзора. Пока Анден борется за контроль над военными, а Рейзор и коммандер Джеймсон пытаются противодействовать ему. Правительство расколется на две фракции.
— Постой, ты говоришь, коммандер Джеймсон? — спрашиваю я.
— На том компьютере осталась запись разговора между ней и Рейзором — помнишь, мы столкнулись с ней на борту «Династии»? Рейзор сделал вид, будто и не подозревал, что она окажется на воздухолете. Но я думаю, она тебя узнала. Наверно, хотела увидеть тебя собственными глазами. Убедиться, что ты работаешь на Рейзора. — Каэдэ морщится. — И как я только не почувствовала, что Рейзор лжет? И по поводу Андена ошибалась.
— Почему тебя волнует судьба Республики? — спрашиваю я.
Ветер поднимает снежные хлопья с земли — такие же холодные, как и мои слова.
— И почему теперь?
Каэдэ покачивает головой, ее губы сжимаются в узкую линию.
— Да, я участвовала во всем этом ради денег. Но, во-первых, мне не заплатили, потому что план сорвался. А во-вторых, я не подписывалась на уничтожение страны — на предательство всех граждан Республики, на передачу власти такому же дерьмовому Президенту. — Она замолкает на секунду, глаза туманятся. — Не знаю… может, я надеялась, что с Патриотами я обрету более благородную цель, чем деньги. Объединение двух наших свихнувшихся стран. Вот было бы здорово!
Зимний ветер жалит мое лицо. Каэдэ не обязана говорить, зачем она проделала долгий путь для встречи со мной. Я выслушал ее и теперь знаю зачем. Я вспоминаю, что сказала мне в Ламаре Джун: «Они все надеются на тебя, Дэй. Ждут твоего следующего шага». Может быть, я теперь единственный человек, способный спасти Андена. Единственный человек, которого послушает народ Республики.
Мы замолкаем и отходим глубже в тень, а мимо нас пробегают двое полицейских. Разбрасывают ботинками снег. Они исчезают в проулке, из которого вышли мы с Каэдэ. Куда это они?
Каэдэ трогается с места, ее шарф опять закрывает рот.
— Так что насчет Колоний? — говорю я.
— А что насчет Колоний? — невнятно спрашивает она через ткань.
— Что, если Республика падет и ее завоюют Колонии? Как тебе такая идея?
— Речь никогда не шла о победе Колоний. Патриоты выступают за воссоздание Соединенных Штатов. И эта цель достижима.
Каэдэ замолкает, жестом предлагая свернуть на другую улицу. Мы проходим еще два здания, останавливаемся у ряда обветшалых зданий.
— Что здесь? — спрашиваю я Каэдэ, но она не отвечает.
Я разглядываю здание напротив. В нем этажей тридцать, но оно очень длинное. Через каждые несколько десятков ярдов я вижу небольшие темные входы, прорезанные в нижнем этаже. С торцов, из окон и обваливающихся балконов капает вода, от которой стены поросли уродливым грибком. Сооружение тянется далеко вдоль улицы, с высоты оно должно выглядеть как гигантский угольно-черный кирпич.
Я смотрю на здание, раскрыв рот. Я видел сияющие небоскребы Колоний, странно, что здесь есть и такие здания. Я бывал в заброшенных домах Республики, и у них вид получше этого. Я заглядываю в черный вход.
Там нет ничего, кроме темноты, капающей воды да слабого эха, отдающегося от ступеней. То там, то здесь мелькает свет, словно кто-то бродит с фонариком. Я поднимаю голову к верхним этажам: большинство окон треснуто и разбито или вообще отсутствует. На некоторые натянут полиэтилен. Вода капает в старые кастрюли на балконах, на некоторых висят веревки с потрепанным бельем. Вероятно, там живут люди. От этой мысли меня пробирает дрожь. Я оглядываюсь на сверкающие небоскребы, потом снова перевожу взгляд на разрушающееся здание.
Наше внимание привлекает движение в конце улицы. Я отрываю взгляд от здания. Неподалеку мы видим женщину средних лет в мужских ботинках, поношенном пальто, она громко возражает двум мужчинам в тяжелых пластиковых доспехах. У обоих прозрачные забрала, на головах широкополые шляпы.
— Смотри, — шепчет Каэдэ.
Она тащит меня в темный проем между дверями. Чуть высунув головы, мы прислушиваемся. Хотя расстояние значительное, женский голос далеко разносится в тихом холодном воздухе.
— …всего один платеж пропустила за год, — говорит женщина. — Утром я первым делом сбегаю в банк и отдам вам все деньги, какие у меня есть…
Один из мужчин прерывает ее:
— Такова политика «Дескона», мадам. Мы не можем расследовать преступления для клиентов, которые задерживают платежи местной полиции.
По лицу женщины текут слезы, она так заламывает руки, что я боюсь, как бы она не сорвала с них кожу.
— Но ведь вы можете что-то сделать, — рыдает она. — Я же могу принести что-нибудь в ваше или другое полицейское отделение…
Второй человек отрицательно покачивает головой:
— Все отделения разделяют политику «Дескона». Кто ваш наниматель?
— Корпорация «Клауд», — с надеждой в голосе отвечает женщина, словно эта информация может убедить их помочь ей.
— Корпорация «Клауд» не поощряет нахождения своих сотрудников на улице после одиннадцати вечера. — Он кивает на разрушающееся здание. — Если вы не вернетесь домой, корпорация «Дескон» сообщит в «Клауд» и вы потеряете работу.
— Но у меня украли абсолютно все! — Женщина громко рыдает. — Дверь у меня… напрочь выломана… исчезла вся одежда и еда. Человек, который сделал это, живет на моем этаже, пожалуйста, пойдемте со мной, вы его сразу поймаете… я знаю номер его квартиры…
Двое полицейских уже уходят прочь. Женщина плачет, просит о помощи, но они словно не слышат ее.
— Но мой дом… если вы не сделаете что-нибудь… то как я… — всхлипывает она.
Полицейские снова предупреждают, что могут о ней сообщить.
Когда они уходят, я спрашиваю у Каэдэ:
— Что это было?
— Разве не понятно? — усмехается Каэдэ, когда мы возвращаемся из темного проема на улицу.
Мы молчим. Наконец Каэдэ говорит:
— Рабочий класс всюду унижают. Я вот как думаю: Колонии в некотором роде лучше Республики. Можешь верить, можешь нет, но обратное тоже справедливо. Ничего похожего на ту дурацкую утопию, которую ты представлял. Ее просто не существует, Дэй. Говорить тебе об этом раньше не имело смысла. Такие вещи нужно видеть своими глазами.
Мы идем назад к госпиталю. Мимо нас быстрым шагом проходят еще два солдата, они нас словно не замечают. Миллион мыслей мечется в голове. Мой отец, вероятно, никогда не был в Колониях, а если и был, то видел страну лишь поверхностно, как мы с Джун по прибытии. В горле образуется комок.
— Ты веришь Андену? — спрашиваю я мгновение спустя. — Стоит его спасать? Стоит спасать Республику?
Каэдэ поворачивает еще несколько раз. Наконец она останавливается у магазина с миниатюрными экранами в витрине, каждый передает свою программу. Каэдэ ведет меня в узенький проулок, примыкающий к магазину, и там тьма поглощает нас. Она останавливается и показывает на экраны, работающие внутри. Я вспоминаю, что мы с Джун на пути в город проходили мимо похожего магазина.
— Колонии всегда перехватывают новости Республики и транслируют здесь, — говорит Каэдэ. — Для этого отведен целый канал. Этот сюжет крутят с момента неудавшегося покушения.
Я пробегаю глазами заголовки на экране. Поначалу я просто тупо прочитываю их, не вникая в смысл, — меня не отпускают новости о Патриотах, но минуту спустя я понимаю, что передают не сводки с фронтов и не известия Колоний, речь идет об Президенте Республики. При виде Андена на меня накатывает волна неприязни. Я напрягаю слух, пытаясь услышать голос диктора, предполагая, что в Колониях те или иные события трактуются иначе, чем в Республике.
Под записью обращения Андена текст. Я читаю с недоумением:
ПРЕЗИДЕНТ ОСВОБОЖДАЕТ МЛАДШЕГО БРАТА ИЗВЕСТНОГО БУНТАРЯ ДЭЯ. ЗАВТРА ПОСЛЕДУЕТ ОБРАЩЕНИЕ К ОБЩЕСТВУ С КАПИТОЛИЙСКОЙ БАШНИ.
«А пока, — говорит Президент на записи, — Иден Батаар Уинг официально освобожден от военной службы и в знак благодарности за его особый вклад также освобожден от Испытаний. Все остальные, кто перемещался вдоль линии фронта, тоже освобождены и переданы семьям».
Не верю своим глазам, тру их и перечитываю еще раз.
Подпись никуда не делась. Анден освободил Идена.
Я вдруг перестаю чувствовать холод. Я вообще ничего не чувствую. Ноги слабеют. Дышу я в такт с биением сердца. Невозможно. Наверно, Президент делает это публичное заявление, чтобы заманить меня в Республику, к себе на службу. Пытается провести меня и подать себя в лучшем виде. Не мог он добровольно освободить Идена и всех остальных, включая того мальчика, которого я видел в поезде. Невозможно.
Невозможно? Даже после всего, что мне рассказала Джун и только что — Каэдэ? Даже теперь я не доверяю Андену? Что со мной такое?
Я слушаю обращение Андена дальше, вскоре оно сменяется репортажем — я вижу Идена, его выводят из здания суда без кандалов, в одежде, в какую одевает своих детей элита общества.
Его светлые кудри аккуратно расчесаны. Он оглядывает улицу слепыми глазами, но улыбается. Я поглубже засовываю руку в снег, чтобы успокоиться. У Идена здоровый вид, ухоженный. Когда это снято?
Обращение Андена заканчивается, теперь показывают неудавшееся покушение, а затем сводку с фронтов. Заголовки ничуть не похожи на то, к чему я привык в Республике.
НЕУДАЧНОЕ ПОКУШЕНИЕ НА РЕСПУБЛИКАНСКОГО ПРЕЗИДЕНТА, САМЫЕ ПОСЛЕДНИЕ ИЗВЕСТИЯ О БЕСПОРЯДКАХ В РЕСПУБЛИКЕ.
Крупным буквам сопутствуют малые в углу: «НАСТОЯЩАЯ ТРАНСЛЯЦИЯ БЫЛА ОБЕСПЕЧЕНА КОРПОРАЦИЕЙ „ЭВЕРГРИН ЭНТ.“». И теперь уже знакомый круговой символ рядом с надписью.
— Ты должен принять решение насчет Андена, — говорит Каэдэ.
Она останавливается, чтобы стряхнуть снежинки с ресниц.
Я был не прав. Эта мысль мертвым грузом лежит на душе, камнем вины за то, что я с такой злобой напустился на Джун, когда она пыталась объяснить мне все это в подземном убежище. А каких мерзостей я ей наговорил! Я думаю о странной тревожной рекламе, которую видел здесь, о трущобах для бедняков, о разочаровании, которое испытал, узнав, что Колонии вовсе не тот безупречный мир, каким представлял их мой отец. Вот к чему сводится его мечта о сверкающих небоскребах и лучшей жизни.
Я помню свою мечту, когда все кончится, бежать в Колонии с Джун, Тесс, Иденом. Начать новую жизнь, оставить Республику в прошлом. Может быть, я стремился убежать не туда, хотел спастись не от того? Вспоминаю все свои столкновения с военными. Свою ненависть к Андену и всем, кто вырос в богатстве. Потом представляю себе трущобы, в которых вырос сам. Я ненавижу Республику? Я хочу ее краха? Но только теперь до меня доходит: я ненавижу законы Республики, но саму Республику люблю. Я люблю ее людей. Я делаю это не для Президента, я делаю это для них.
— А громкоговорители на Капитолийской башне все еще подключены к уличным экранам? — спрашиваю я у Каэдэ.
— Насколько мне известно — да, — отвечает она. — Столько неразберихи в последние сорок восемь часов, что вряд ли кто-то заметил перемонтированные провода.
Я поднимаю взгляд на крыши, где в ожидании стоят истребители.
— Ты не хвастала, когда называла себя хорошим летчиком? — спрашиваю я.
Каэдэ пожимает плечами и усмехается:
— Я лучший летчик.
Постепенно у меня вызревает план.
Мимо пробегают еще двое солдат. На сей раз меня охватывает беспокойство. Эти солдаты, как и предыдущие, сворачивают в проулок, из которого пришли мы с Каэдэ. Я проверяю, нет ли еще солдат, а потом спешу в темноту улицы. Нет, нет. Только не сейчас.
Каэдэ следует за мной по пятам.
— Что там? — шепчет она. — Ты стал белее снега.
Я оставил ее одну в таком месте, которое считал безопасной гаванью. Оставил на съедение волкам. И если с ней что-то случится из-за меня… Я перехожу на бег.
— Думаю, они спешат в госпиталь, — говорю я. — За Джун.
